Лукин Владимир Игнатьевич - Щепетильник

я, тогда компания * {Все иностранные слова говорят такие образцы, которым оные свойственны; а Щепетильник, Чистосердов и Племянник говорят всегда по-русски, разве изредка повторяют слово которого-нибудь пустозвяка.} малолюдною не почитается.

   Щепетильник (в сторону). Для того, что вы трое за тридцать человек пустого накричите.

   Полидор (Щепетильнику). Что же у тебя есть нового?

   Щепетильник. Очень много! Все что я в лавке имею.

   Полидор. Не нравится ли вам, сударыни, что-нибудь из этой галантереи?

   Щепетильник. Извольте сказать, сударыни, в каких вещах нужду имеете?

   Нимфодора. Боже мой! Какой это глупой и обветшалой вопрос! В каких вещах нужду имеете? Я ни в чем нужды не имею, а хочу купить у тебя от скуки несколько безделиц.

   Щепетильник. А я по себе думал, сударыня, что покупать должно одни необходимые товары.

   Mapeмьяна. О! оставь, пожалуй, прескучные свои нравоучении и говори их подьячим, купцам и таким шалунам, каков ты, а мне покажи это зеркало.

   Щепетильник. Извольте, сударыня. Зеркало предорогое! стекло самое лучшее в свете! Кокетка тотчас увидит в нем все свои гнусные ужимки; притворница - все лукавство; многие женщины усмотрят в лицах больше коверканья, нежели приятности, больше похабства, нежели благочиния, и приметят в себе больше врожденной остроты, нежели здравого рассудка.

   Полидор. Начал дурачиться. Ну, повирай, друг сердешной.

   Нимфодора. Пусть его болтает. Проповеди его изрядное от бессонницы лекарство.

   Щепетильник. Так не перебивайте же их, сударыни. Многие женщины увидят в это зеркало, что румяны и белилы, хотя их горшка по два в день тратят, не могут бесстыдства их загладить, и что...

   Полидор. Для чего же ты одним женщинам делаешь описании, разве нас вовсе забыл?

   Щепетильник. Тотчас, сударь, и ваша очередь придет. Ежели петиметр в него посмотрится, то в одну минуту с своим нарядом все свои шалости увидит, и увидит, что он достойно от степенных людей скотиною почитается. Многие люди, а особливо некоторые большие господа, не увидят тут ни своих великих заслуг, о которых они кричат ежеминутно, ни милостей, к бедным людям показанных; однако тому не зеркало виною. Многие из мнимо ученых найдут себя невежами, многие из остроумных - самыми грубиянами; но при всем том, зеркало предорогое и, самое редкое в свете.

   Маремьяна. Не о доброте дело, а о цене.

   Щепетильник. Мне необходимо надлежало это описание сделать, чтобы оно вам дорого не показалось. Последняя цена двенадцать рублей.

   Полидор. Вот деньги!

   Маремьяна. Что это, батюшка! Я бы и сама заплатила.

   Полидор. Полно, сударыня, как вам не стыдно! Вы конечно меня одурачить хотите.

   Чистосердов (Племяннику). Дурака не надобно дурачить, он сам о себе знать даст.

   Нимфодора. Что это за табакерочка? Она ужасть как мала, и я не знаю, на что ее употребить можно.

   Щепетильник. О, сударыня! эта табакерочка, или, лучше сказать, эта маленькая редкость, самая удивительная вещь на свете! Меньше ее нет во всем Париже, и она в числе последних мод вышла и ко мне прислана за диковинку.

   Нимфодора. Да что с нею делать, ежели я ее куплю, скажи мне, пожалуй?

   Щепетильник. С охотою, сударыня. Только не скоро вы поверите, услышав почти невероятные об ней дела. В эту табакерочку, как ли она ни мала, некоторые из придворных людей могут вместить всю свою искренность, некоторые из приказных всю честность, все кокетки без изъятия свое благонравие, вертопрахи весь их рассудок, стряпчие всю совесть, а стихотворцы все свое богатство, и она только двадцать рублев стоит.

   Нимфодора. О, так я куплю ее для последних и подарю господина Рифмолюбова *. Этот бедняк слишком десять лет марает бумагу, а ни одного хорошенького стиха и в элегиях, кроме краденых, написать не умел. (Она, Маремьяна и Полидор смеются.)

   Полидор. Лучше этого, матушка, выдумать не можно. Вот деньги за табакерку, изволите ее взять.

   Нимфодора. Ты сегодни своим женерожством * нас пристыжаешь?

   Полидор. Никак, сударыня; я делаю должность нашей братьи и жертвую прелестным богиням.

   Маремьяна. Шутишь, радость.

   Нимфодора. Где ты так пришибать научился?

   Полидор (целуя у ней руку.) Там, где мое сердце вольности лишилось. Но не изволите ли еще чего купить?

   Нимфодора. Нет, душа моя.

   Маремьяна. И я ничего.

   Полидор. Так, я куплю себе какую-нибудь безделку. Пусть он и мне казанье скажет. Подай записную книжку.

   Щепетильник (в сторону). Будет и тебе хорошая почесть. (Полидору.) С описанием или без описания?

   Полидор. Изволь молоть, что хочешь.

   Щепетильник. Вот в золоте оправленная; она стоит семьдесят рублев. Все люди покупают книжки для записки; но не все в них одинакие дела записывают. Иные вносят сюда все благодеяния, от людей полученные, собственные свои пороки, которые сами в себе находят, все нужные дела для пользы людской, и это на таких листах, где их скорея увидеть можно; а туда, куда они не так часто заглядывают, вписывают слабости людские, не для того, чтобы язвительным образом вывесть их на посмешище народное, но чтобы иногда из христианской должности остеречь ближнего, и то не сделав ему огорчения. Словом, они записывают в них все то, что хорошими делами называется. Но таких людей мало, а тех больше, которые покупают на то, чтобы не забыть все места, куда они задыхаясь бегают, стараяся дураками показаться. Здесь записывают господа пересмешники дела постыдные. Например, как обесчестили добродетельную женщину, как обманули заимодавцев, как простосердечного провели человека, как...

   Полидор. Пойдемте, сударыня. Он уже слишком заврался. Лучше дурака оставить. (Уходят и, идучи, кричат: вздор).

  

  

   Щепетильник (вслед). Не врать было много, так бы пошел не с таким носом.

   Чистосердов. Ты их живыми описал красками. Вот, племянник, какие у нас есть люди; хотят всех пересмехать, а сами ничего снести не могут. Они все достойны, чтобы их в комедиях осмеивали.

   Щепетильник. Это правда. Но вот идет какой-то гость и очень гордо выступать изволит.

  

  

   Притворов. Подай мне доминную маску.

   Чистосердов (Племяннику). А! это бывший придворный хитрец, господин Притворов.

   Щепетильник. Я, сударь, не держу больше этого товару, на него ныне купцов мало.

   Притворов. А для чего? Мне кажется, что в маскараде этот товар пренужной?

   Щепетильник. Бывал доселя, но недавно почти все люди личинами запаслися, и от них лишь убытков ожидать должно. Почти все уже в том достигли до такого совершенства, что к притворству лиц не имеют более нужды в личинах. Вы найдете обманщиков, лжецов и клятвопреступников в разных духовных и светских почтения достойных одеждах. Увидите, что самые распутные и бесстыдные люди при всяком почти слове притворно краснеются. Усмотрите, что притеснение, обида и грабеж скрыты под именем правосудия, а льстецы и бездельники под именем людей благоразумных. Иногда вертопрах, обманывая людей постоянных, выступает под маскою ложного степенства. Иногда самой гнусной лицемер не виден при его клятвах, а зловредной наушник почитается другом. Словом, сударь, часто и то бывает, что воровствы и злодействы тогда сокрыты под богатыми одеждами и под знатными чинами, когда истинные достоинствы терпят нужду, голод и холод, или лучше сказать, ныне почти весь свет в личинах, и по лицу ничьего сердца не познаешь.

   Притворов (в сторону, сердяся). Как бы от этого дурака отвязаться. (Указывая на зрительную трубку, которую Щепетильник держит.) Что она стоит?

   Щепетильник. Самую безделку, хотя по себе и не безделка, а вещь пренужная в свете, которая и в городе и в деревне равномерно потребна. Вот ее доброта! Но прошу не прогневаться, что скажу вам то, о чем вы и без меня, конечно, известны и на что, без сумнения, покупать ее изволите. Ежели посмотрите с этой стороны, то все вещи увеличатся, к вам приближатся, и вы их ясно рассмотрите. Поверните же и посмотрите в другую сторону: видите ль, как те же вещи малы становятся и от зрения удаляются? С этой стороны смотрим мы, сударь, всегда на собственные наши пороки, на благодеянии, награждении и всякие выгоды, от людей полученные. А когда взор на ближнего устремляем, тогда обращаем другою стороною, и тут самые слабости людские покажутся нам не только пороками, но и злодеяниями. Если же случится, что наши благодетели востребуют от нас воздаяния, свойственного благодарности, тогда опять в эту сторону трубки смотреть станем и от докуки их удалимся. Короче молвить, посредством этой вещи можем мы от зависти затмевать добродетель и умалять достоинствы тех, которые нашему счастию мешают, и можем сами собою любоваться, видя толь редкие в нас даровании, которых никто из посторонних людей приметить не в силах.

   Притворов (с досадою). А цена?

   Щепетильник. Десять рублев.

   Притворов. Вот деньги; пора домой ехать.

  

  

   Чистосердов. Ну, этому досталось за все его пронырства. Я знаю, что он, служа при дворе и в других местах, всегда делал ложные бедным людям обнадеживании, притворные друзьям уверении и неблагодарность против благодетелей.

   Племянник. Поэтому он несносной человек.

   Щепетильник. Всеконечно, и надобно радоваться, что он ныне не в службе. Эдакой лукавец всякого доброго человека провести без труда может и, после управляя им, вред обществу делать. Но что это еще за маленький мужичонка?

  

  

   Вздоролюбов. Я слышал, что ты имеешь целый магазин вещей курьезных. Скажи, есть ли из них достойные любопытства? И ежели есть, так покажи мне, я куплю наверное, денег не пожалея.

   Щепетильник. У меня их очень много, и самые редкие со мною. Вот, сударь, посмотрите это медное блюдо. На нем вырезана речь Адамова, которую говорил он праматери нашей Евве, в первом их свидании; тут же и ответ добросердечной Еввы. Но буквы, за несметным прошествием времени, совсем почти вытерлись и их разобрать не можно; однако это не вредит достоинству моей редкости, но тем удивительнее ее делает. А всего примечания достойнее на ней то, что речь Еввина в три раза мужниной длинняе. Также есть у меня одна из тех труб, которые способствовали к разорению Ерихона *, прядь волосов Самсоновых *, обернутая в лоскут епанчи лепообразного Иосифа *, и множество жидовских диковинок, за которые с меня честные господа евреи столько денег взяли, сколько им захотелось.

   Вздоролюбов. Еще что?

   Чистосердов. А, это Вздоролюбов. Послушай, племянник; ты удивишься тому, как этот молодчик к ничего значущим безделюшкам страстен.

   Щепетильник. У меня их еще много, только здесь нет, а дома оставлены. Пузыречек с слезами великого Александра, которые пролил он оттого, что людям более вреда не мог делать. Табакерка из бочки угрюмого Диогена, сети почти невидимые, в которые поймал Вулкан свою супругу с ее любовником *. Но. нынешние наши женщины столь непорочны стали, что этот товар на такую потребу уже негоден, потому что слишком в двадцать лет ни один муж жены своей не заставал с любовником.

   Вздоролюбов. Мне в этих вещах нет нужды; этот муж всегда дураком останется, который за женою примечать будет. (В сторону.) Ежели он и застанет, так прибыли мало.

   Щепетильник (в сторону). Не искусился ли он в том?

   Вздоролюбов. Нет ли у тебя каких минералов и металлов?

   Щепетильник. Есть, сударь! Вот раковины из реки Евфрата, в которые, как ли они ни малы, хищные крокодилы вмещаются, и их все любители редкостей сбирают. Вот еще три камня с острова Нигде Небывалого *; камни самые редкие, которых ни у кого, кроме вас, не будет; а называют их алграменти-бардасы *, т. е. сок и фундамент физики, химии и алхимии.

   Вздоролюбов. А что эти камни и раковинки стоят?

   Щепетильник. Крайняя цена три тысячи рублев.

   Вздоролюбов. А блюдо и все редкости, о которых ты теперь же мне сказывал?

   Щепетильник. Последнее слово семь тысяч рублев.

   Вздоролюбов. Вот тебе тысяча задатку, а за достальными приезжай завтре с вещами; только дай мне теперь один камушек и раковинку показать охотникам и их взбесить. Я думаю, что мне маски скидать не надобно: ты меня и без того по моей охоте к редкостям узнать можешь. Прости!

  

  

   Щепетильник. По твоим дурачествам узнать тебя не трудно. Это Вздоролюбов.

   Чистосердов. И я его тотчас узнал.

   Щепетильник. Не странная ли это охота: за пять раковин таких, каких в Яузе * много набрать можно, и за три камня, которых по дорогам лежат кучи, заплатил он с жадностью три тысячи рублев.

   Чистосердов. Не видавши, этому поверить трудно.

   Щепетильник. Для того, что его дурачество редко слыханное. Да, полно, он на этих безделках совсем ума рехнулся. Ему хочется прослыть перьвым знатоком в натуральных вещах, и вы видели, как щедро он за них платит. Недавно продал он слишком тысячу душ и купил на взятые деньги разных вздоров, которые при его же жизни с молотка за десятую или двадцатую долю проданы будут, а это уже с такими охотниками, каков он, не однажды случалось.

   Чистосердов. Только удивительно, что он весьма неосновательную жизнь ведет, имея изрядной умишко. Мне очень жаль, что сын такого доброго человека, каков его отец был, стал посмешищем не только нашему государству, но и многим чужестранцам.

   Щепетильник. Это правда; лучше бы было, ежели бы он за своим имением смотрел прилежнея, помогал бы бедным и не давал... Мне жестоко досадно, что этот гость помешал нам поговорить о Вздоролюбове.

  

  

   Легкомыcлов. Мне надобен перстень, точно такой величины. Ежели ты имеешь, так покажи скоряе.

   Щепетильник. Он очень мал и, конечно, не для вас, сударь.

   Легкомыcлов. Нет!

   Щепетильник. Знать для обручения, ежели холосты, или для подарения супруге, ежели женаты.

   Легкомыcлов. Нет! Нет! И! как тебе не стыдно! Неужли ты меня дураком почитаешь? Я очень остерегаюсь жениться и навязать себе камень на шею. Обручальные кольцы самые опасные вещи. Новобрачные должны их почитать несчастливым предзнаменованием, которое рано или поздно, только много бед наделает. Хотя до свадьбы и несколько дней после свадьбы муж с женою обнимаются и лижутся ежеминутно, но скоро потом так друг другу наскучат, что и удавиться ради будут, лишь бы не быть вместе.

   Чистосердов (Племяннику). Вот дурак из самых вредных, и ты пуще всего от этой заразы стерегись.

   Щепетильник. Да на что же вам перстень потребен?

   Легкомыcлов. Скоро, мой друг, услышишь. О боже! как же мы счастливы в робячестве бываем! Мы можем, оставя одну игрушку, забавляться другою и переменою получать ежедневно новые удовольствии; но чем старее, тем глупяе становимся, и нам никакая игрушка, кроме женщин, нравиться не будет. Многие почитают их игрушкою, для нас необходимою, но я их почитаю таким колоколом, которой беспрестанно звонит над ушами и тем пуще нас беспокоит, что с рук сжить его не можем; таким барабаном, которой в доме ежедневно бьет тревогу, и такой трещоткой, которая и во время сна своего не умолкает, и таким...

   Щепетильник. Ну, сударь, продолжайте вредное ваше описание, которое вы против совести остроумною шуткою почитаете. Что до меня, я, не взирая на вашу хулу, не престану почитать добродетельную супругу прямым в жизни нашей блаженством и самым драгоценным от создателя награждением. Она услаждает наши горести, усугубляет веселии, бывает участником в благополучии и другом непременным во время бедственное. Сохраняет наше здоровье и в болезни нашей больше об нас печется, нежли мы сами. Подает нам в злополучии полезные советы, а в унынии утешает и, освобождая нас от тяжелого ига домоправления, сберегает иждивение на нашу жизнь и на жизнь детей наших.

   Чистосердов (Племяннику). Вот истинное о жене описание.

   Легкомыслов (остепенившись). Самое прекрасное! и когда я вижу, что вы за женщин так усердно вступаетесь, так признаюсь вам, что этот перстень надобен мне для обручения; Я сперва для того потаился и сам шутил над супружеством, чтобы надо мною не начали смеяться за то, что я жениться вздумал.

   Щепетильник. Вот нынешние светских, а особливо молодых людей мысли! Они стыдятся сделать доброе дело, для того, что не по моде будет, и они в угождение этому чудовищу частенько и совесть забывают.

   Легкомыcлов. И то правда! из тысячи молодых людей и таких, как я, редкой осмелится быть добродетельным, опасаясь, чтобы не почли его странным человеком и не стали бы над ним ругаться. До сего времени этой слабости и я был подвержен; но теперь, оставя ее, стану следовать правилам людей степенных.

   Щепетильник. Я тому сердечно радуюсь. Вот перстень! Он сто рублев стоит.

   Легкомыслов. Вот деньги. Я слуга ваш покорный и всегдашний презиратель вредных мод и шалостей петиметрских.

  

  

   Щепетильник (Чистосердову). Этот образумился, но надолго ли, не знаю. (Увидев Обиралова, говорит ему.) Чего, сударь, изволите?

   Чистосердов (Племяннику). Это судья Обиралов. (Потом говорит тихо с Племянником, и оба надевают маски и садятся).

   Обиралов. Мне надобно купить вески, только самые верные.

   Щепетильник. Вот самые правильные. Они для истины сделаны! Один волосок тотчас стрелку перетянет.

   Обиралов. Такие-та мне и надобны.

   Щепетильник. Сказать ли их доброту?

   Обиралов. Всеконечно.

   Щепетильник (в сторону). Надобно этого взяткобрателя отправить хорошенько. В старые, сударь, годы покупывали их господа судьи, не для делания правды, но для вешания денег; а ныне уже не на то покупают. Но я, не знав чину вашей милости, не могу попасть на точное описание той потребы, на которую вы их покупаете, и для того стану говорить разные примеры. В прежние времена, сударь, истина столь легка была, что тысячной мешок, от виновного челобитчика во взяток даванной, ее перевешивал; а ежели приносим он бывал сам-друг или сам-третей, так уже род, племя и весь причет госпожи истины не мог тягости денежной перевесить. В прежние времена, говорю я, обещания судейский для бедных так маловесны были, что комар и муха их перетягивали...

   Обиралов. Да что тебе до судей, оставь их, пожалуй, и скажи, что весы стоят?

   Щепетильник. Тотчас, сударь. Я вкратце опишу вам всю их доброту. Однажды положил я павлиное перо на одну чашку, а на другую тридцать пар новомодных и дорогих одежд господина Верхоглядова, и с удивлением увидел, что весы ровно стояли (Обиралов смеется) и притом собственным испытанием выведал я, что знание петиметров есть точное равновесие уму тех невежд, которых очень много в наших приказах за красным сукном сиживало; да полно, не сидит ли несколько и ныне. Вслушались ли вы, сударь? Равновесие уму тех невежд, которые не выучась не только приличных к правосудию прав, ниже оснований грамматических, хотят прослыть...

   Обиралов. Что им до эдакой безделки? они не учиться, а судить должны, и они по форме и указам должность свою исполнять могут.

   Щепетильник. Послушай, сударь. Есть между ими и помощниками их такие, которые не знают и о том, что азбука российская в правилах грамматических напечатана и это в ней ясно показано, каким образом можем мы разделять речи и порядочно изъясняться.

   Обиралов (весело). Это дело не судейское, а секретарское.

   Щепетильник. Что мне до того! Я не знаю, чье оно по-вашему, а по-нашему это дело всех тех, которые писать должны. Но скажи лишь этим невеждам, что они азбуки не знают, так они и драться и в суд идти готовы, забывши, что таковою просьбою им же стыд сделается и что уже они в незнании совершенно обличатся.

   Обиралов. Перестань или я уйду.

   Щепетильник. Еще одно слово: я узнал чрез эти же вески, что гордость и тщеславие всех людей тянут против дурачества, что золотник природного ума весит против пуда учением приобретенного, что премудрая голова не перетянет сердца добродетельного, что взяткобратели...

   Обиралов. Перестань, пожалуй, а скажи цену. Мне пора домой ехать и свесить несколько сотен червонных.

   Щепетильник (в сторону). Награбленных с бедных просителей. (Обиралову.) Три рубли, сударь.

   Обиралов. Вот. деньги, желаю тебе доброй ночи. (Отходит.)

   Щепетильник (вслед Обиралову). А я тебе доброго сердца, потому что старое у тебя весьма гнусно и если оно не исправится, так скоро тебя к столбу выведут *, чего ты за свои поступки достоин.

   Чистосердов. Это правда! И я не думаю, чтобы слезы вдов и сирот пропали. Но что это за шалун?

   Щепетильник. А! Это Верьхоглядов; он ныне красавцем у кокетков почитается. Но сколько лицо его хорошо, столько поступки дурны. Смотрите! один идучи кривляется и поет.

  

  

   Верьхоглядов. А пар дие *! Рад я, что тебя вижу в добром здоровье, господин Щепетильник. О! проклятой твой титул колет и дерет уши. Пожалуй, брось это варварское имя, а называйся галантерейщиком. Это будет тре-галан, и ты сам галант-омом * почитаться станешь.

   Щепетильник. Я не хочу никогда быть галант-омом и не переменю моего названия, для того, что оно правильно на нашем языке.

   Верьхоглядов. О, фидом *! на нашем языке! Вот еще какой странной екскюз *! Наш язык самой зверской и коли бы не мы его чужими орнировали * словами, то бы на нем добрым людям без орёру * дискурировать * было не можно. Кель диабле *! уже нынче не говорят риваль *, а говорят солюбовник. Ха! ха! ха! Какое иниоранство! Да пусть бы говорили, а то уже и пишут, и я слышал, что комедию Троа Фрер-Риво * назвали Три брата солюбовники. Три брата солюбовники! Ах! эти слова умертвят меня.

   Щепетильник. Для того не пишут риваль, что это по-французски, а по-русски солюбовника значит.

   Верьхоглядов. Пусть так, мой друг! Пусть так! но эти дикие слова из гоннет-омов * душу вытянут. Соперник! Солюбовник! Как же это срамно! и прононсуасия * одна уши инкомодирует *.

   Щепетильник. Ин, не говорите по-русски, ежели вам язык свой столько противен, а лучше лепечите так, как теперь, или как один князек, побывавши года с два, к стыду нашему, в Париже и приехав оттуда, сказал некогда русскому сапожнику, которой снимал с него мерку: "Мон ами, ты не должен жужировать * по таким малым аппарансам" *.

   Верьхоглядов. Он сделал то, что все наши братья вояжоры * должны делать.

   Щепетильник (в сторону). Кроме тех, которые имеют здравый рассудок.

   Верьхоглядов. Есть ли у тебя новые табакерки? Рекомендуйся мне! Я отебе рекомендую у всего монде галан * сделаю.

   Щепетильник. Есть, сударь. Алагрек, аласалюет и...

   Верьхоглядов. Нет, мон ами! Мне надобно табакерку разумную. Ты меня, я думаю, разумеешь?

   Щепетильник (в сторону). В голове нет разума, так ищет в табакерке. (Веръхоглядову.) Вот предорогая табакерка фарфоровая в золоте. Вот вся золотая. Вот еще с бриллиантами, алабюшерон *.

   Верьхоглядов. Что мне до твоих алабюшеронов! Это все старинные уже вздоры! Не офрируй * мне их, а дай такую, при которой бы проворство моего эспри * монтрировать * можно было. Я хочу с двойным куверклем *, на котором бы изображались хорошие миниатюрные пентюры *, чтобы нечто... там... ты уже дивинируешь *; нечто такое, чтобы можно дать случай продюировать * приятные бонмо *, непринужденные экивоки и инженуезное * и благопристойное похабство.

   Щепетильник. Где это слыхано, чтобы было благопристойное похабство?

   Верьхоглядов. Мы одни его эдаким сделать умеем! Мы одни, мой дружища! Атташируйся * к нам, так и сам савантом * будешь. Маленькое похабство, авек эспри выговоренное, анимирует * компанию; это марк де бон сан *, трез естиме * в дамских серкелях *, при игре картошной, а лучше всего на балах. Это такой фасон, чрез которой мы, пригожие люди, себя презинтировать * можем. Турнюр * хорошего экивока кокетку рассмешает, притворщицу принуждает глаза аббесировать *, а стыдливую закраснеться; но всем им офонд эмабле * бывает.

   Щепетильник. Вот в каком вы заблуждении. Напротив того, я смело вас уверяю, что всякой разумной мужчина и всякая добродетельная женщина таких дурачеств отнюдь терпеть не станут. Эти шалости свойственны петиметрам, у которых нет в голове ни зерна здравого рассудка и которые прямыя учтивости совсем не знают.

   Верьхоглядов. Здравого нет рассудка! О, мон ами, как же худо ты об нас жужируешь! Чорт меня возьми! Ты сформировал дезавантажные * об нас идеи. Послушай меня, я докажу тебе, что мы лучше всех людей на свете здравой рассудок поседируем *. Он есть приятное, справедливое, жантиль * забавное... истинное... лежер * удивительное... коммод * и... и... Уф, чуть я не задохся! Однако сказать тебетукур *, мон шер... мне стыдно быть педантом и дефинировать * это слово. Но ты видел, что ежели бы я хотел, то бы всеконечно доказать мог! Я во всем тебе контрадировать * капабель *, и капабель еще и не то сделать. Во мне, эксепте селя *, много есть меритов *. Я пью алла санте де бо секс *, говоря самые острые экивоки; могу над степенными людьми и священным чином мокироваться *, пренебрегать всяким законом и сделать дураком и скотиною ту-ле-серие * моралист, которые на тебя походят и вот это-та здравым рассудком антер ну * называется.

   Щепетильник. А я не разгорячаясь могу слушать враки безмозглых вертопрахов и смотреть на них с презрением, и это здравым рассудком называю.

   Верьхоглядов. Ты опять начал мораль прешировать *. Послушай меня, дружища! оставь ее, и так уже все люди говорят, что в твоем бутике * все галантереи хуже, грубое твое лицо и мордамант * язык. Прощай и суспандируй * нас вперед от таких гардиесов или за импертинанство * будешь батирован * чрез наших лакеев. (Уходит.)

   Щепетильник. Коли они есть. Вот сущий попугай и достойной, чтобы его из всех мест, сказать-было его языком, чтобы его из всех мест прогонировали.

  

  

   Чистосердов. Это правда! но я думаю, что большая часть таковых повес, угождая друг другу, язык свой ненавидят.

   Племянник. Да лих на это смотреть несносно.

   Щепетильник. Нет, сударь, не все из шалости; есть между ими и такие, которые с злостию природного своего языка не терпят. Я слыхал сам в комедиях от стоявших возле меня молодчиков, которые, никакого языка на свете не знавши, в каждое русское зрелище, если оно хорошо и актер играет с успехом, с досады бледнеют и грызут пальцы. А если приметят, что чужестранцам, которые совершенно нашего языка не знают, представление нравится, то станут их уверять, что или переведено, или написано дурно, или актер действует несогласно с речами.

   Чистосердов. О, эдаких терпеть не должно, и мне кажется, что у нас повес разного роду больше, нежели в целом свете.

   Щепетильник. Я с вами согласен; но большая часть из них не дураки, а доведенные до шалостей, из которых бы и к делу современем многие годилися, ежели бы строжее над ними смотрели.

   Чистосердов. Самая истина! Из повес иногда полезные бывают люди, а из дураков никогда; только не надобно ни одного молодого человека допускать до этого порока.

   Племянник. Вон еще гость жалует, и насилу идет, о костыль опираясь.

  

  

   Племянник. Этому старику либо очки, либо трость потребна.

   Чистосердов. Это советник Старосветов. Я чаю, он пришел сюда посмотреть на молодых людей или, может быть, сыну своему товарищество сделал.

   Щепетильник. Нет, он сам часто сюда таскается.

   Старосветов. Есть ли у тебя хорошие фарфоровые табакерки, на которых бы была миниатура? Портреты красавиц, сердца, стрелами пронзенные, или кольцы с любовными стишками, или что-нибудь такое, на чем бы страстная любовь изображалась? (Утирает пот.)

   Щепетильник. Есть, сударь, разные, но не изволите ли наперед купить этих очков; они для пожилых людей новое дают зрение.

   Старосветов. Для прозрения мне в них нет нужды, но я куплю их для близиру или подарю моему меньшому брату; он худо видит, а я, благодаря бога, в них нужды не имею и еще долго иметь не буду, и неприлично смотреть в очки в моих летах. Что же они стоят?

   Щепетильник. Надобно описать их доброту, чтобы дороги не показались. В них можно ясно увидеть все шалости, что мы в молодых летах делали, и все те пороки, которые большему числу молодчиков невидимы. Гляду в них, не будешь иметь излишнего почтения к распудренным волосам на безмозглой голове против нечесанных волос умного человека. Бархатные кафтаны и кружевные на дураке маншеты покажутся столько же гнусны, как одежда его холопов. В них все отличить можно. Никто не почтет дресву золотом, а рогожу ковром, а если и почтет, так на короткое время; а рассмотрев, первое бросит в грязь, а последнее к порогу положит; а ковер всегда на столе останется.

   Старосветов (смеется). Уподоблении не очень кстати. Однако ежели все сказанное правда, то это вещь предорогая, и я дивлюсь, что в щепетильной лавке такой редкой товар сыскался.

   Щепетильник. В них же увидите, что чрезмерная многих людей учтивость есть покрывало сущего коварства и подлости, что скорая дружба не что иное, как торг, для прибытку сделанной. Словом, многие старики...

   Старосветов. Оставь доброту, а скажи, сколько за них денег, и покажи мне вещи, которых я купить хочу.

   Щепетильник. Очки стоят пять рублев, а вот и вещи.

   Старосветов. А что это такое? (Смотрит на крышку табакерочную.)

   Щепетильник. Ежели не видите, изволите очки надеть.

   Старосветов. Нет, я вижу, а хочу, чтобы ты изъяснил мне эту живопись.

   Щепетильник. С охотою! изволите смотреть: на крышке изображено, что шестидесятилетней старик дурачится, любовника представляя, и бегает вслед за шалунами и вертопрахами, надеясь пленять сердца молодых красавиц.

   Старосветов (рассердяся). Не на меня ли ты, государь мой, целишь и не вздумал ли ты шутить надо мною?

   Щепетильник. Сохрани меня боже! Я этого и в мыслях не имел.

   Старосветов. Мне кажется, что неприлично над честным человеком смеяться, и я от такого дурака, как ты, не снесу ни малой обиды.

   Щепетильник. А! когда же вы и вподлинну гневаться изволите, так послушайте, сударь, самую истину. Вы невольно принуждаете смеяться над собою, потому что, имев седые волосы, младенчествуете. Ежели бы мне по человечеству не жаль вас было, то бы я допустил купить этих безделюшек, за которыми вы сюда запыхавшись прибежали. Не изволите ли деревянных куколок, коньков, гремушек и прочего? Я безденежно услужу вам целым возом...

   Старосветов. Молчи, грубиян! Я не за безделюшками бежавши запыхался, а протанцовал несколько менюетов и контро-тансов в угождение влюбленным в меня красавицам. Прости! я клянуся двадцатью моими любовницами, что отмщу тебе. Помни меня! (Идучи с театра, бранится.) Ты дурак, невежа, скотина, неуч!..

   Чистосердов. Вот он-та в правду ума рехнулся и он-та прямой младенец. Но что это за урод идет сюда? Наденем, племянник, поскорее маски.

  

  

   Щепетильник. А! это неуклюд Самохвалов, Знать, он недавно сюда приехал.

   Самохвалов. Скажи мне, пожалуй, что это за старой дурак бежал отсюда? Он было меня с ног сбил. Никак его здесь рассердили? Он, идучи, жестоко бранился.

   Щепетильник. Этот пожилой шалун прогневался на меня за самую безделку. Он хотел к стыду своему купить безделюшек, а я посоветовал очки купить и сказывал, на какую потребу они годятся и что в них увидеть можно.

   Самохвалов. Ты мне кстати об очках вспомнил, я их купить должен.

   Щепетильник. А на какую, сударь, потребу?

   Самохвалов. Смешной вопрос! Смотреть на людей и читать разные книги.

   Щепетильник. А я думал, что писать.

   Самохвалов. Писать не для кого! Здесь достоинства трудов моих никто не разумеет.

   Щепетильник (в сторону). Для того, что ты кроме ни к чему годных безделюшек, еще ничего не написал и не перевел. (Самохвалову.) Да какие же книги вы читаете, на своем языке, или?..

   Самохвалов. На нашем языке? Видно, что ты в литературе незнающ. А что бы такое на нашем-та языке прочесть было можно?

   Щепетильник. Такие сочинении, которые довольную похвалу заслужили.

   Самохвалов. Я таких не знаю!

   Щепетильник. Итак, вы чужестранные только читаете?

   Самохвалов. Да, но и это не для научения. Учиться мне не у кого, следственно и подражать некому, а могу я счесть равными с собою некоторых чужестранных писцов; а не пишу ныне для того, что не хочу больше показать своего искусства.

   Чистосердов (Племяннику). Вот пречудное животное.

   Племянник. Весьма самолюбивое.

   Щепетильник (ищет очков).

   Самохвалов. Долго ли ж искать? Я чаю, в твоей лавке очков много.

   Щепетильник. Есть довольно, но я ищу таких, которые очками знаменитых авторов называются. Они нарочно выдуманы для слушанья чужих сочинений.

   Самохвалов. На то-та и мне они потребны. Ныне проявилось, к стыду нашего отечества, множество писателей, а особливо комических, которые и грамоте не умеют и которых сочинении иногда буду я принужден слышать.

   Щепетильник. А вы еще и не видали и не читали?

   Самохвалов. Нет!

   Щепетильник. Да почему ж хулите?

   Самохвалов. Потому, что написать хорошего некому, и я уже наперед знаю, что здесь все очень гадко и сочиняют и переводят.

   Щепетильник. Так не слушайте и не смотрите дурного.

   Самохвалов. Мне не хочется прослыть ненавистником; я буду ходить в комедии и, надев очки, смотреть на театр, отнюдь не слушая того, что актеры болтать станут, ведая, что доброго ничего не услышишь.

   Щепетильник. А! так эти очки будто бы нарочно для вас сделаны. Они на уши надеваются, и ежели вы не захотите слушать, то, не отворяя этой пружины, их оставьте, и так не согреша против своей совести, т. е. не слыша дурно или хорошо написано, можете бранить сочинителя. А ежели слушать захотите, то подавите пружину, так эти дырочки отворятся, и все к слуху вашему доходить станет.

   Самохвалов. Очень хорошо! О, как много умел ты меня одолжить! В твоей голове ума больше, нежели во всех наших новых писателях. Ты меня избавляешь от муки, и я выхвалю тебя перед молодыми нашими писцами, написавши сравнение между ими и тобою.

   Щепетильник (в сторону). Сравнении не всем удаются; у многих и стихи неровные в них бывают.

   Самохвалов. Что ты задумался? Радуйся, мой друг! Скоро об тебе моим старанием свет узнает: я расхвалю тебя.

   Щепетильник (Чистосердову). Боюсь, чтобы не сказали: кто его хвалит? протухлая ветчина!

   Самохвалов. Скажи же, что очки стоят?

   Щепетильник. Двадцать рублев.

   Самохвалов. Вот деньги. Завтре же начну я писать тебе похвальной эпитр, а на молодых вралей комедию, и подлинно сделаю смеху...

   Щепетильник (в сторону). Над собою. Не заведи опять муз в избу; это не их, а твое жилище.

   Самохвалов. Прости! я покажусь скоро во всей моей славе.

  

  

   Щепетильник. Скоро все об тебе узнают, что ты ни в чем сведения и вкуса не имеешь, и быть тебе в комедии осмеяну прежде тех людей, которых ты неумолкно ругаешь. Они тебя скоряе на позорище выведут.

   Чистосердов. Не гадко ли смотреть, что этот человек столь много заражен самолюбием! Он, ничего не сделавши, хочет, чтобы его хвалили, а тех презирали, которые трудятся.

   Щепетильник. Мне кажется, что он сам будет презираем, и над ним исполнится эта пословица: "как кликнешь, так и откликнется". Он ругает, станут ему платить тем же; а ежели бы он жил, других не беспокоя, и сам бы, научиться постаравшись, написал что-нибудь полезное, то бы и его так же, как и прочих, любили.

   Чистосердов. Но он не один столь гордых о себе мыслей. Эдаких самолюбцев у нас много, которые, ничего сделать не умевши, всех пересмехают. Я знаю одного, которой, увидя чье-нибудь сочинение, тотчас опорочит, хотя и без доказательств, не взирая на то, что другие хвалят; и он обещается сделать на всякого гвоздь с молотком, а всегда выходит рассохшаяся бочка.

   Племянник. Итак, здесь во всяком состоянии есть странные люди?

   Щепетильник. Очень много; но эдакие осуждатели, по правде, больше осмеяния достойны. Они так ослеплены собою, что ежели не постараются перемениться, то скоро будут совершенным посмешищем всему народу.

  

  

   Щепетильник (работнику). Что ты?

   Работник. Я пришел-стани сказаци, что бояра-та вси по домам разъехались, и никово больше ни в харях, ни без харь не осталось.

   Щепетильник. Хорошо! запирай же лавку. Время и нам домой ехать.

   Чистосердов. И нам также. Этот вечер много просветил моего племянника.

   Племянник (Щепетильнику). Это правда, и я рад чаще слушать ваши рассуждении. Они мне чрезмерно приятны, и я за счастие почту, ежели удостоюсь войти в число искренних ваших слуг и буду получать от вас полезные советы.

   Щепетильник. Ежели они вам полезными кажутся, то всегда к услугам