Лебон Гюстав - Психология социализма

ого торжества социалистов.

   Оба явления, отмеченные нами относительно движимого имущества - постепенно возрастающее раздробление капитала и сокращение его доходности вследствие прогрессивного увеличения доли, приходящейся на рабочих, - равным образом усматриваются и в отношении недвижимого имущества. По докладу Е. Тиссерана, перепись за последнее десятилетие показывает, что во Франции эксплуатируется под земледелие 49,5 миллионов гектаров. Они распадаются на 5.672.000 хозяйств; только 2,5% из них заняты крупным земледелием, т. е. обладают площадью, превышающей 40 гектаров. Но эти 2,5% хозяйств заключают в себе 45% всей земли. Поэтому если мелкие хозяйства и получили очень большой численный перевес, то одновременно замечается, что около половины всей земли принадлежит только упомянутым 2,5% общего числа хозяйств.

   Таким образом, крупные владения все-таки еще представляют во Франции около половины всей территории; но ясно, что они не смогут долго продержаться именно в силу постоянно сокращающейся доли, оставляемой капиталу во всех предприятиях. Причины предстоящего исчезновения крупных владений легко объясняются.

   Земледелием занимается около 8,5 миллионов людей[115], из коих более половины являются собственниками обрабатываемой земли, а остальные существуют заработками. Если же сравнить земледельческую статистику с 1856 по 1886 г. (последняя опубликована с некоторыми подробностями), то окажется, что число земледельцев немного уменьшилось, а число собственников, занимающихся земледелием, напротив, увеличилось. Кажущаяся убыль земледельцев, которая так волнует некоторых писателей, - не более как простой результат возрастающего распространения мелкого землевладения.

   Это увеличение числа земельных собственников составляет явление совершенно параллельное увеличению числа владельцев движимых ценностей.

   Если число собственников, занимающихся собственноручно земледелием, возрастает, то ясно, что число фермеров, арендаторов и наемных работников должно сократиться. Оно должно тем более уменьшиться, особенно по отношению к последним, что дорогой ручной труд все более и более вытесняется земледельческими машинами. Также способствовало этому и развитие культуры кормовых трав, увеличившейся с 1862 г. на одну четверть и требующей гораздо меньшего числа работников. Следовательно, если деревня несколько опустела, то это лишь потому, что ей требуется меньше рабочих рук. Но недостатка в них никогда не было. Рабочих рук слишком достаточно. Вот в головах иногда действительно ощущается маленький недостаток.

   Очевидно, мелкое землевладение не может быть очень производительным, однако оно кормит тех, кто им занимается. Они, конечно, получают меньше, работая на себя, чем если бы они работали на других; но большая разница - работать на себя или на хозяина.

   Положение крупных помещиков делается, как во Франции, так и в Англии, все ненадежнее, и вот почему, как я говорил выше, они должны исчезнуть. Их земли обречены на раздробление в ближайшем будущем. Будучи неспособными лично обрабатывать свои земли, и видя, что они приносят все меньше дохода вследствие конкуренции иностранного зерна и увеличивающихся требований работников, они принуждены постепенно отказываться от обработки, требующей иногда гораздо больших издержек, чем получаемые от нее доходы[116]. В конце концов им придется продать свои земли частями мелким собственникам, лично занимающимся хозяйством. Эти последние, не несущие никаких издержек и затрачивающие незначительную сумму на погашение капитала, будут, ввиду дешевизны приобретения имений, жить в довольстве доходом от земли, на которой крупным владельцам жилось очень плохо. Большие поместья будут скоро предметом бесполезной роскоши. Они - еще признак, но отнюдь не источник богатства.

   Явления, только что указанные мною, наблюдаются повсюду и особенно в странах, изобилующих крупными владениями, например, в Англии. Они происходят, как я уже сказал, от возрастающих требований рабочего населения, совпадающих с уменьшением цен на продукты почвы вследствие иностранной конкуренции, вызванной народами, у которых земля не ценится, как в Америке, или у которых не ценится ручной труд, как в Индии. Именно эта конкуренция в течение немногих лет понизила цену нашего хлеба на 25%, несмотря на покровительственные пошлины, падающие, конечно, на всех потребителей хлеба.

   В Англии, стране свободы, где нет законов, которые охраняли бы от иностранной конкуренции, кризис свирепствует во всей своей силе. Английские порты завалены иностранным зерном, а также привозным мясом. Корабли-ледники постоянно поддерживают сношения между Сиднеем, Мельбурном и Лондоном. Они доставляют баранов и быков, разрезанных на части, по цене в 10 или 15 сант. за фунт, не говоря уже о масле, привозимом некоторыми из этих кораблей по 600.000 кг за один рейс. Хотя местные помещики сбавили арендную плату более чем на 30%, они почти ничего не наживают. В замечательном исследовании де Манда-Грансэ упоминается, что он рассматривал отчетные книги помещиков, земли которых приносили несколько лет тому назад от 500 до 800 тыс. фр. дохода, а теперь приносят лишь от 10 до 12 тыс. фр., вследствие неплатежа за аренду. Отстранять неисправных арендаторов нет смысла по той простой причине, что нельзя найти согласных платить. Арендаторы хотя и не платят, но все-таки приносят пользу, поддерживая почву и не давая ей заглохнуть. Таким образом, английские помещики будут принуждены, как и французские, о которых я говорил выше, раздробить свои земли и продать их за бесценок мелким земледельцам. Последние будут тогда получать от земли пользу, так как они будут ее сами возделывать, а покупная цена земли будет незначительна.

   Мне кажется, не следует очень сожалеть о том, что крупные помещики скоро будут всюду жертвами развития экономических законов. Для будущего общества большой интерес в том, чтобы собственность раздробилась до такой степени, чтобы каждый владел лишь тем, что он может сам обрабатывать. Результатом такого положения вещей явилась бы очень прочная политическая устойчивость. В таком обществе социализм не имел бы никакой надежды на успех.

   Все сказанное нами по поводу распределения капитала подтверждается также и в отношении распределения земли. Действием экономических законов крупные земельные владения обречены на гибель. Прежде, чем социалисты окончат свои споры о них, сам предмет этих споров исчезнет в силу ничем непоколебимого действия естественных законов, действующих то согласно с нашими учениями, то совершенно наперекор им, но всегда нисколько не заботясь о них.

   Приведенные нами цифры показали возрастающую прогрессию прибылей труда и не менее возрастающую убыль доходности капитала. В силу своей несомненной необходимости, капитал мог в течение долгого времени производительно навязывать трудящимся свои условия, но теперь роли в значительной степени переменились. Отношения капитала к труду, бывшие прежде отношениями хозяина и слуг, клонятся теперь к обратному. Успех гуманитарных идей, увеличивающееся равнодушие управляющих предприятиями к интересам акционеров, им незнакомым, и в особенности громадное распространение синдикатов мало помалу низвели капитал к такой второстепенной роли.

   Несмотря на громкие протесты социалистов, совершенно очевидно, что положение рабочих никогда еще не было таким цветущим, как в настоящее время. Принимая во внимание экономические законы, управляющие миром, представляется весьма вероятным, что трудящиеся переживают золотой век, которого они больше не увидят. Никогда еще предъявляемые ими требования не уважались так, как теперь, никогда еще капитал не оказывал так мало притеснений и не выказывал такой малой требовательности.

   Как справедливо замечает английский экономист Маллок, доход современных рабочих классов значительно превышает доходы, какими пользовались остальные классы 60 лет тому назад. Они в действительности располагают гораздо большими средствами, чем располагали бы, если бы тогда перешло в их руки, согласно мечтам некоторых социалистов, все общественное состояние.

   Согласно заключению де Фовиля, во Франции вознаграждения рабочих с 1813 года более чем удвоились, между тем как деньги потеряли лишь треть своей ценности.

   В Париже около 60% рабочих имеют ежедневный заработок от 5 до 8 фр., и согласно цифрам, опубликованным в "l'Office du travail", вознаграждение, получаемое лучшими рабочими, еще гораздо выше. Ежедневный заработок монтеров колеблется между 7 фр. 50 сант. и 9 фр. 50 сант., токарей - между 9-10 фр. Гранильщики драгоценных камней получают до 15 фр. в день; рабочие электрических станций - от 6 до 10 фр., медно-литейщики - от 8 фр. 50 сант. до 12 фр. 50 сант., железопрокатчики - от 9 фр. до 10 фр. 75 сант.; обыкновенные подмастерья получают 10 фр. в день, а более способные - до 800 фр. в месяц. Это такие вознаграждения, каких достигают офицеры, судьи, инженеры, чиновники часто только после долгих лет службы. Можно, значит, повторить вместе с "Леруа-Болье: "Занимающийся ручным трудом получает больше всего выгод от нашей современной цивилизации. Вокруг него все положения ухудшаются, его же собственное повышается".

    

   При чтении речей, произнесенных в парламенте, можно подумать, что только рабочий класс достоин внимания общества. И действительно, им занимаются больше всего. Крестьяне, которые гораздо многочисленнее, я полагаю, настолько же должны были бы интересовать общество, пользуются весьма мало его вниманием. Для рабочих учреждены пенсионные кассы, общества помощи и страхования от несчастных случаев, дешевые квартиры, кооперативные общества, уменьшены налоги и т. д. Общественные и частные власти без конца извиняются в том, что не все еще сделали в этом направлении. Управляющие промышленными предприятиями тоже следуют этому движению и рабочего окружают теперь самыми разнообразными заботами.

   Несмотря на такое удовлетворительное положение современного работника, можно сказать, что никогда еще отношения между хозяевами и рабочими, т. е. между капиталом и трудом, не были более натянуты. Рабочий по мере удовлетворения его желаний становится все более и более требовательным. Враждебность его к хозяину растет по мере роста получаемых преимуществ. Он приобретает привычку видеть в лице хозяина только врага; понятно, что и хозяин, со своей стороны, склонен считать своих сотрудников лишь противниками, которых он должен остерегаться, и отвращение к которым он в конце концов не может более скрывать.

   Признавая вполне чрезмерную требовательность и несомненную неправоту рабочих, не следует, однако, отрицать и ошибок хозяев. Управление рабочим людом - дело щекотливой и утонченной психологии, требующее внимательного изучения человека. Современный хозяин, ведя дело издали с безымянной толпой, почти совсем ее не знает. Обладая некоторым искусством, можно было бы часто восстанавливать согласие, что доказывает процветание некоторых заводов, где хозяева и рабочие составляют в полном смысле слова одну семью.

   Не видя даже своих рабочих, современный хозяин обыкновенно руководит ими при посредстве управляющих, вообще малоискусных. Поэтому он и встречает со стороны рабочих лишь вражду и отвращение, несмотря на все устраиваемые для них общества помощи, пенсионные кассы и т. п., а также на увеличение заработной платы.

   97% горнопромышленных обществ выдают пенсии своим рабочим и, как указывает Леруа-Болье, более половины прибылей этих обществ расходуется на учреждения для помощи рудокопам. Все директора промышленных компаний пошли по этому же пути, что им, конечно, крайне легко, так как все расходы от такой филантропии падают на акционеров - людей, которых, как всем известно, можно стричь и безнаказанно обирать. Железнодорожная компания Париж-Лион тратит ежегодно 12 млн. фр. на разного рода благотворительные учреждения; компания восточных железных дорог раздает ежегодно своим служащим 11 млн. фр. (57% дивиденда акционеров) независимо, конечно, от 55 млн. фр. жалованья, распределяемого между его 36.000 служащих. Все железнодорожные общества поступают точно так же, другими словами, проявляют одинаковую щедрость за счет своих акционеров.

   Оковы анонимной и, по необходимости, строгой дисциплины заменили прежнюю личную связь. Хозяин иногда заставляет бояться себя, но уже не умеет заслужить любовь и уважение и лишен престижа. Не доверяя своим рабочим, он не предоставляет им никакой инициативы и хочет всегда вмешиваться в их дела (я, разумеется, говорю о народах латинской расы). Он учредит кассы вспомоществования, кооперативные общества и т. п., но никогда не позволит самим рабочим управлять ими. Последние поэтому считают такие учреждения средствами порабощения, спекуляцией и, в лучшем случае, презрительной благотворительностью, Они находят, что их эксплуатируют или унижают, и поэтому раздражены. Нужно иметь очень слабое представление о психологии толпы, чтобы ожидать благодарности за коллективные благодеяния. Чаще всего они порождают лишь неблагодарность и презрение к слабости того, кто так легко уступает всяким требованиям. Тут как раз можно сказать, что способ давать имеет больше значения, чем то, что дают. Синдикаты рабочих, которые, благодаря своей анонимности, могут проявлять и действительно проявляют тиранию гораздо более жестокую, чем тирания самого неумолимого хозяина, благоговейно почитаются. Они обладают престижем, и рабочий всегда им повинуется даже тогда, когда это повиновение сопряжено для него с лишением заработка.

   Любопытно, как этот факт подтвердился во время знаменитой забастовки в Кармо. Директор завода испытал на себе, во что обходятся неразумная филантропия и слабость. Он платил своим рабочим больше других и завел экономические лапки, где рабочие могли приобретать необходимые продукты продовольствия в розницу по оптовым ценам. Достигнутые результаты ясно выражены в следующей выдержке из одной беседы с упомянутым директором, помещенной в газете "Journal" от 13 августа 1895 г.: "Рабочие получали в Кармо всегда больше, чем во всех других местах. Устанавливая более высокую плату, я надеялся, что могу быть уверенными спокойствии. Таким образом, я им выдавал ежегодно на 100.000 фр. больше, чем они получили бы на другом стекольном заводе. И к чему привела эта громадная жертва? Она создала мне те неприятности, каких я хотел во что бы то ни стало избежать". Если бы директор обладал менее элементарной психологией, он предвидел бы, что такие уступки должны были неизбежно вызвать новые требования. В первобытном состоянии все существа всегда презирали доброту и слабость, чувства очень друг к другу близкие, и которые у них не пользовались никаким престижем.

   Хозяин современного большого промышленного предприятия все более и более склоняется превратиться в подчиненного на жаловании какой-нибудь компании и, следовательно, не имеет никакого повода к тому, чтобы интересоваться личным составам служащих и рабочих. Он, впрочем, не умеет с ними и говорить. Хозяин маленького дела, который сам был рабочим, часто бывает гораздо строже, но он отлично знает, как нужно обращаться со своими рабочими и умеет щадить их самолюбие. Заведующие современными заводами - в большинстве случаев молодые инженеры, только что выпущенные из какого-нибудь нашего высшего учебного заведения, с большим багажом теоретических знаний, но вовсе не знающие жизни и людей. Совершенно не знакомые, насколько это возможно себе представить, с делом, которое они ведут, они, между тем, не допускают, чтобы какая-нибудь практика людей и вещей могла бы быть выше их отвлеченной науки. Они тем более не будут на высоте своей задачи, что питают глубокое пренебрежение к тому классу людей, из среды которого они довольно часто происходят[117]. Никто так не презирает крестьянина, как сын крестьянина, и рабочего - как сын рабочего, когда им удалось возвыситься над своим сословием. Это одна из психологических истин, в которых неприятно сознаваться, как, впрочем, в большинстве психологических истин, но которую все-таки нужно засвидетельствовать.

   Гораздо более образованный, чем действительно умный, молодой инженер совсем не в состоянии представить себе (да, впрочем, он этого никогда и не пытается делать) образ мышления и взгляды людей, управлять которыми он призван. Сверх того, он не заботится о том, какие способы воздействия на них наиболее правильны. Всему этому не обучают в школе, и потому все это для него не существует. Вся его психология ограничивается двумя-тремя готовыми понятиями, неоднократно слышанными от окружающих о грубости рабочего, его нетрезвой жизни, необходимости держать его в строгости и т. д. Взгляды и мысли рабочего представляются ему лишь в искаженной отрывочной форме; он всегда будет ошибочно и бестолково касаться столь чувствительного механизма человеческой машины. В зависимости от темперамента он будет слабым или деспотичным, но всегда будет лишен действительного авторитета и престижа.

   Представление, которое буржуа составляет себе о рабочем, также не отличается верностью. Рабочий, по его мнению, грубое существо и пьяница. Неспособный на сбережения, он без счета тратит в винной лавке свой заработок, вместо того, чтобы благоразумно проводить вечера дома. Разве он не должен быть доволен своей судьбой и не зарабатывает гораздо больше, чем заслуживает? Ему устраивают библиотеки и беседы, возводят дома с дешевыми квартирами. Чего же ему еще нужно? Разве он способен вести собственные дела? Его надо сдерживать железной рукой, и если устраивать что-нибудь для него, то это нужно делать помимо него, и обращаться с ним следует, как с догом, которому времени от времени бросают кость, если он слишком много ворчит. Можно ли рассчитывать усовершенствовать существо, столь мало способное к совершенствованию? К тому же, разве не принял мир уже давно свою окончательную форму в области политической экономии, морали и даже религии, и что значат все эти стремления к переменам? Ничто, очевидно, не может быть проще такой психологии.

   Именно ничем не устранимое взаимное непонимание, существующее между хозяевами и рабочими, делает ныне отношения между ними столь натянутыми. Бессильные, как тот, так и другой, усвоить себе мысли, нужды и наклонности противной стороны, они истолковывают то, чего не знают, согласно со своим собственным складом ума.

   Представление, которое составил себе пролетарий о буржуа, т. е. о субъекте, не работающем своими руками, так же неправильно, как и понятие хозяина о рабочем, на которое я только что указал. Для рабочего хозяин - существо жестокое и жадное, заставляющее работать людей только для собственной наживы, сытое, пьяное и предающееся всяким оргиям. Его роскошь, как бы скромно она ни выражалась и хотя бы заключалась лишь в более чистой одежде и в более благоустроенной обстановке, представляется чудовищной и ненужной. Его кабинетные труды - только чистейшие глупости, праздные затеи. У буржуа столько денег, что он не знает, что с ними делать, между тем как рабочий их не имеет. Ничто не могло бы так легко прекратить эту несправедливость, как обнародование нескольких хороших указов, чтобы общество было преобразовано сразу. Заставить богатых вернуть народу его собственность было бы лишь простым исправлением вопиющих несправедливостей.

   Если бы пролетарий мог усомниться в правильности своей слабой логики, то не оказалось бы недостатка в краснобаях, более подобострастных к нему, чем придворные к восточным деспотам, и готовых напоминать ему без конца об его воображаемых правах. Должно быть, наследственность очень прочно укрепила известные понятия в бессознательных областях народной души, если социалисты, работая с давних пор, еще не успели восторжествовать.

   Хозяева и пролетарии образуют теперь, по крайней мере у латинских народов, два враждебных лагеря, и так как обе стороны чувствуют себя неспособными преодолеть собственными средствами затруднения, возникающие при их ежедневных сношениях, то они неизменно взывают к вмешательству правительства, показывая таким образом лишний раз неискоренимую потребность нашей расы быть под руководством и свою неспособность понимать общество иначе, как в виде кастовой иерархии под могущественным. контролем одного лица. Свободная конкуренция, добровольные товарищества, личная инициатива - понятия, недоступные для нашего национального ума. Постоянный его идеал - получение жалованья под защитой начальства. Этот идеал, без сомнения, низводит пользу, приносимую личностью, к минимуму, но зато он и требует минимума характера и деятельности. И, таким образом, мы снова возвращаемся все к тому же основному положению, что судьбой народа управляет его характер, а не его учреждения.

  

    1. Общественная солидарность и благотворительность. Основная разница между солидарностью и благотворительностью. Благотворительность - понятие противообщественное и вредное. Самые полезные проявления солидарности не имеют в основе ни благотворительности, ни альтруизма. Они зиждутся на объединении однородных интересов. Стремление к солидарности есть одно из важнейших стремлений современного общественного развития. Коренные причины этих стремлений. Солидарность заменяет бессильный личный эгоизм могущественным коллективным эгоизмом, из которого каждый извлекает пользу. Солидарность в настоящее время - лучшее оружие слабых.

    2. Современные формы солидарности. Она возможна только между лицами, имеющими непосредственные однородные интересы. Кооперативные общества. Их развитие у англосаксов. Почему они не прививаются у латинских народов. Акционерные общества. Их сила и польза. Необходимость проведения их в низшие классы. Общества с участием в прибылях; их невыгодные стороны. Каким образом рабочие могли бы с помощью акционерных обществ сделаться хозяевами заводов, на которых они работают.

    3. Синдикаты рабочих. Их польза, сила и неудобства. Они - необходимое следствие современного развития. Неизбежное исчезновение прежних семейных отношений между рабочими и хозяевами.

    4. Промышленные предприятия с общинным управлением. Муниципальный социализм. Социализация городских управлений в странах не социалистических. Распространение общинного управления в Англии и Германии. Условия успеха этого вида управления. Его неуспех у латинских народов.

   Борьба, на существование которой среди обществ мы указали, ставит лицом к лицу противников с крайне неравными силами. Сейчас мы увидим, как вследствие того, что более слабые объединили свои силы, неравенство в этой борьбе уменьшилось.

   Для многих выражение "общественная солидарность" всегда до некоторой степени связано с понятием о благотворительности. Между тем, смысл их совершенно различный. Современные общества заметно стремятся к объединению интересов, все более и более удаляясь от благотворительности. Весьма даже вероятно, что в будущем обществе благотворительность будет считаться проявлением низшего порядка, диким, только с виду будто бы проникнутым любовью к ближнему, но в сущности очень эгоистичным и вообще крайне вредным.

   Под солидарностью подразумевается просто объединение, но никак не благотворительность или альтруизм. Благотворительность антисоциальна и вредна; альтруизм отличается искусственностью и бессилием. Рассматривая наиболее полезные создания солидарности - страховые общества, общества взаимопомощи, пенсионные, кооперативные и др., замечаем, что они никогда не имеют в основе ни благотворительности, ни альтруизма, а только сочетание интересов людей, чаще всего не знающих друг друга. Заболевающий или состарившийся имеет право на пенсию, сообразную с размером ежегодного взноса. Он это получает по праву, а не из милости, точно так же, как застраховавшийся на случай пожара имеет право, если это бедствие постигнет его, на получение суммы, на которую он застраховал свое имущество. Он пользуется правом, которое он купил, а не милосердием.

   Необходимо твердо усвоить эту разницу, чтобы понять пропасть, разделяющую товарищества, основанные на финансовых расчетах, согласных с теорией вероятности, от учреждений благотворительных, имеющих основанием сомнительную готовность помогать и ненадежный альтруизм небольшого числа лиц. Благотворительные дела не имеют никакого серьезного социального значения, и вот почему вполне справедливо многие социалисты согласны в этом отношении с величайшими мыслителями, совершенно отрицая их. Понятно, что можно только приветствовать устроенные государством за счет общества больницы и учреждения для вспомоществования, необходимые в случаях безотлагательной в них надобности, но благотворительные учреждения, взятые во всей своей совокупности, на практике приносят гораздо больше вреда, чем пользы. При отсутствии невозможного надзора они чаще всего служат для поддержания целых категорий индивидуумов, злоупотребляющих состраданием только для того, чтобы жить в праздности. Самые очевидные результаты благотворительных учреждений - это отвлечение от работы многих бедняков, находящих, что средства, доставляемые милосердием, обильнее добываемых трудом, и увеличение в громадных размерах профессионального нищенства.

   Несметное число учреждений такой мнимой помощи безработным, необеспеченным вдовам, покинутым маленьким китайцам и т. п. хороши только для доставления занятий пожилым дамам без дела или праздным светским людям, дешевым способом желающим спасти душу (без особых затрат) и очень довольным возможностью заполнить свое свободное время хотя бы исполнением где-нибудь обязанностей председателей, докладчиков, секретарей, членов совета, казначеев и т.п. Таким образом они создают себе иллюзию, что были хоть сколько-нибудь полезными здесь, на земле, но жестоко в этом ошибаются.

   Стремление к солидарности, т. е. к объединению однородных интересов, столь заметное во всем, быть может, представляет собой самое определенное из новых социальных течений и по всей вероятности одно из тех, которые окажут наибольшее влияние на наше развитие. В настоящее время слово "солидарность" сделалось употребительнее прежних слов о равенстве и братстве и стремится заменить их. Но оно отнюдь не синоним последних. Так как конечную цель союзов, создающихся во имя известных интересов, составляет борьба с другими интересами, то очевидно, что солидарность - только особая форма всемирной борьбы существ или классов. Взятая в том виде, как ее теперь понимают, солидарность низводит наши былые мечты о всеобщем братстве к ассоциациям, ограниченным очень тесными рамками.

   Это стремление к солидарности путём ассоциации, которое с каждым днем обрисовывается ярче, имеет разнообразные причины. Самая главная из них - ослабление личной инициативы и воли, точно так же, как и часто наблюдаемая беспомощность их при условиях, созданных современным экономическим развитием. Потребность действовать единолично все более и более исчезает. Едва ли только не через посредство ассоциаций, т. е. с помощью союзов, могут теперь проявляться индивидуальные усилия.

   Современных людей понуждает к ассоциации еще одна, более глубокая причина. Потеряв своих богов, замечая исчезновение домашнего очага и не имея более надежды в будущем, они все более чувствуют потребность в поддержке. Ассоциация заменяет собой бессильный личный эгоизм могущественным общим эгоизмом, из которого каждый извлекает пользу. За неимением группировок, основанных на религиозной почве, на узах родства, на общности политических интересов и на других связях, влияние которых все ослабляется, солидарность интересов может связывать людей достаточно крепко.

   Этот вид солидарности - почти единственный способ, дающий возможность слабым, т. е. огромному большинству, бороться с сильными и не терпеть от них слишком больших притеснений.

   Во всеобщей борьбе, законы которой мы отметили выше, более слабый всегда является совершенно безоружным против более сильного, а более сильный никогда не задумается раздавить его. Феодальные бароны, а также бароны финансовые и промышленные, до сих пор никогда особенно не щадили тех, кого случай отдавал в их руки.

   Такому повсеместному угнетению сильными слабых, с которым ни религии, ни своды законов не могли до сих пор бороться чем-либо другим, кроме пустых слов, современный человек противопоставляет начало ассоциации, объединяющей всех членов одной и той же группы. Солидарность - почти единственное оружие слабых для того, чтобы несколько сгладить и смягчить последствия социального неравенства.

   Солидарность далеко не противоречит законам природы, а напротив, может опираться на них. Наука почти не верит в свободу или, по крайней мере, не допускает ее существования в своей области, так как она всюду указывает на явления, управляемые законом строгой связи между ними (детерминизм). Еще менее она верит в равенство, так как биология видит в неравенстве существ основное условие их развития. Что касается братства, то она тоже не может его признать, так как беспощадная борьба - постоянное явление с начала геологических времен. Солидарность, напротив, не опровергается никакими наблюдениями. Некоторые животные, в особенности самые низшие, т. е. слабейшие, существуют только благодаря тесной солидарности, которая одна лишь делает возможной их самозащиту от врагов.

   Объединение однородных интересов у разных членов человеческих обществ, несомненно, очень древнего происхождения - оно восходит до первых времен нашей истории, но всегда в известной степени подвергалось ограничению и задерживалось. В тесной области религиозных и экономических интересов оно было едва терпимо. Революция считала полезным делом уничтожение корпораций. Никакая мера не могла быть более гибельной для демократических начал, которые она по-видимому защищала. Теперь эти уничтоженные корпорации всюду возрождаются под новыми названиями и в новых формах. При современном развитии промышленности, значительно усилившим разделение труда, возрождение это было неизбежно.

   Указав точно основное различие между учреждениями солидарности, основанными на объединении интересов, и теми, которые опираются на благотворительность, бросим беглый взгляд на разные существующие в настоящее время формы солидарности.

   Прежде всего очевидно, что вовсе не по необходимости солидарность вызывается одним только фактом совместной работы, успех которой зависит от общих усилий; очень часто наблюдается даже противное. Директор, рабочие и акционеры какого-либо предприятия теоретически одинаково заинтересованы в процветании дела, от которого зависит их существование или благосостояние. В действительности же эта вынужденная солидарность лишь прикрывает противоположные интересы, и вовсе не чувства взаимной доброжелательности воодушевляют противоположные стороны. Рабочий желает повышения платы и, следовательно, уменьшения доли акционера, а последний, представителем которого является директор, заинтересован, напротив, в уменьшении вознаграждения рабочего Для увеличения своих прибылей. Поэтому солидарности, которая теоретически должна была бы быть между рабочими, директорами и акционерами, вовсе не существует.

   Настоящая солидарность возможна только между лицами, имеющими непосредственные, однородные интересы. Именно такие интересы удалось объединить современным синдикатам, которыми мы скоро займемся.

   Однако же имеются некоторые виды ассоциаций, которые могут объединять интересы, по существу, противоположные, например, кооперативные общества. Они объединяют противоположные интересы производителей и потребителей, предоставляя им обоюдные выгоды. Производитель охотно удовлетворяется более умеренной прибылью с каждого предмета, если ему гарантирован их большой сбыт, обеспеченный ассоциацией большого числа покупателей.

   В больших английских кооперативных обществах объединяются только одинаковые интересы, так как там потребитель в то же время и производитель. Эти общества достигли того, что действительно фабрикуют почти все, что они потребляют, и владеют фермами, производящими хлеб, мясо, молоко, овощи и т. д. Они представляют ту очень большую выгоду, что их члены, из числа самых слабых и неспособных, пользуются умелостью наиболее способных, находящихся во главе предприятий, которые не могли бы без них процветать. Латинские народы еще не дошли до этого.

   Я уже раньше показал, что, управляя лично своими различными ассоциациями и особенно кооперативными обществами, англосаксонские рабочие научились вести собственные дела. Французский рабочий слишком пропитан латинскими понятиями своей расы, чтобы быть способным на такую инициативу и на учреждение обществ, которые помогли бы ему улучшить свою участь. Если же, благодаря некоторым способным вожакам, он все-таки основывает что-либо подобное, то немедленно сдает управление посредственным уполномоченным, не внушающим доверия и неспособным ими руководить.

   У латинских народов кооперативные общества обставляются, кроме того, мелочными и сложными административными формальностями, свойственными нашему национальному темпераменту, и влачат жалкое существование. Они приходят в упадок тем скорее, что рабочий латинской расы, почти лишенный предусмотрительности, предпочитает покупать изо дня в день в розницу у мелких торговцев, с которыми он болтает, и которые охотно открывают ему дорого оплачиваемый кредит, вместо того, чтобы обращаться в большие оптовые склады, где приходится платить наличными и где не могут отпускать товар по мелочам.

   Между тем, избавление от посредников устройством кооперативных обществ составило бы для французского рабочего большой материальный расчет. Исчислено, что во Франции суммы, переплачиваемые посредникам, стоящим между производителями и потребителями, превышают ежегодно семь миллиардов, т. е. они почти в два раза больше взимаемых с нас налогов. Требования посредника гораздо обременительнее требований капитала, но рабочий этого не замечает и потому переносит их безропотно.

   Самую распространенную из современных форм ассоциаций и в то же время самую безличную представляют акционерные общества. По прекрасному выражению Леруа-Болье, они составляют "господствующую черту экономической организации современного общества... Они простираются на все: на промышленность, финансы, торговлю, даже на земледелие и на колониальные предприятия. Уже почти у всех народов они являются обычным орудием для выполнения механического производства и эксплуатации природных богатств... Анонимное общество точно призвано сделаться властелином вселенной, поистине, это наследник падших аристократий и прежней феодальной системы. Владычество над миром принадлежит ему, так как приходит час, когда весь мир будет обращен в акционерные общества. Такие общества, - говорит названный писатель, - продукт не богатства, а демократического строя и раздробления капиталов между большим числом рук".

   Действительно, акционерная организация - единственно возможная форма ассоциации небольших капиталов. По-видимому, эта форма имеет своим основанием коллективизм, но только по-видимому, так как она в действительности допускает свободу участия в предприятии и выхода из него, и притом размер прибылей строго пропорционален затраченной энергии, т. е. сумме сбережений каждого участника. В тот день, когда рабочий с помощью акционерной системы сделался хотя бы анонимным, но заинтересованным совладельцем завода, на котором он работает, совершился бы огромный прогресс. Быть может, именно посредством этой плодотворной формы ассоциаций и произойдет освобождение рабочих классов в экономическом отношении, если только оно возможно, и несколько сгладятся естественные и социальные неравенства.

   До сих пор акционерные общества не проникали еще в народные массы. Единственная форма ассоциации, подходящая несколько (правда, очень мало) к этой форме эксплуатации, это та, при которой имеет место участие в прибылях. Несколько обществ, основанных на таком принципе, достигли хороших результатов. Если эти общества не очень многочисленны, то это отчасти оттого, что правильная их организация требует исключительных и, следовательно, всегда очень редких способностей.

   Из ассоциаций последнего типа можно назвать: малярное предприятие, основанное в 1829 году Леклером, продолжаемое фирмой Редули и Ко в Париже, завод Гиза в Энском департаменте, завод Лекена в Бельгии и др. Первое предприятие приносит своим участникам - всем рабочим этого дома - 25% прибыли и выдает через известное число лет пенсию в 1.500 фр. В настоящее время таких пенсий начисляется 120.

   Фамилистер Гиза - род общины, в которой ассоциация капитала с трудом достигла превосходных результатов. В 1894 году общий оборот превысил 5 миллионов фр. и дал 738.000 фр. чистого дохода.

   Во Франции и за границей насчитывают ныне более 300 подобных учреждений, где введено участие в прибылях.

   В Англии самое знаменитое из таких предприятий - это общество "Справедливых пионеров в Рочдэле", основанное в 1844 году 28-ю участниками-рабочими с очень скромным капиталом. Оно насчитывало в 1891 году 12.000 участников с капиталом в 9 миллионов фр. Обороты его ежегодно достигают 7.400.000 фр., принося 1.300.000 фр. прибыли.

   Ассоциации этого рода имели такой же успех в Бельгии, например "le Woruit" в Генте. В Германии также насчитывается много таких же вполне процветающих ассоциаций. Также за последние годы основано несколько их и в Северной Италии, но там, как и во Франции, большая часть из них от недостатков в управлении должна будет исчезнуть. Они организованы совершенно на латинский лад, т. е. так, что судьба предприятия зависит исключительно от лица, поставленного во главе, так как члены ассоциации не обладают ни способностью, ни намерением принимать деятельное участие в управлении общим делом, подобно англосаксонским рабочим.

   Главным камнем преткновения таких обществ является то обстоятельство, что участие в прибылях заставляет также участвовать и в убытках, очень частых и неизбежных в промышленности. Пока дело приносит доходы, участники прекрасно уживаются, но лишь только оно является убыточным, согласие обычно быстро пропадает. В Америке несколько лет тому назад был случай, поразительно доказывающий справедливость этого. Поджоги, разрушившие большие мастерские Компании Пульмана, затем грабежи и дикие разгромы указывают, чему подвергаются эти большие предприятия, когда успех им изменяет.

   Компания Пульмана создала обширные мастерские, в которых работало 6.000 человек; для них и для их семей был создан красивый город, насчитывавший 13.000 жителей, пользовавшихся во всем современным комфортом: большим парком, театром, библиотекой и т. п. Дома могли быть приобретаемы только рабочими, становившимися собственниками посредством ежегодного незначительного взноса.

   Пока дела процветали, царствовало довольство и благосостояние. В продолжение нескольких лет рабочие внесли в сберегательные кассы около 4 млн. фр. Но как только заказы замедлились (по случаю плохих оборотов железнодорожных обществ, клиентов завода), Компания Пульмана, чтобы не работать в убыток при полном комплекте рабочих, не отказывая ни одному из них, была вынуждена уменьшить заработную плату с 11 на 7,5 фр. в день. Это обстоятельство вызвало настоящую революцию. Мастерские были разграблены и сожжены, рабочие устроили забастовку, распространившуюся на железные дороги и повлекшую за собой такие насилия, что президент республики Кливленд должен был объявить военное положение. Только с помощью картечи могли справиться с мятежниками.

   Мне очень мало верится в прочную будущность этих обществ с участием в прибылях; они слишком отдают рабочего во власть хозяина и связывают его с ним на слишком долгий срок. Хозяин, кроме того, не имеет никакого действительного интереса в участии рабочих в его прибылях, так как он отлично знает, что они всегда откажутся от участия в убытках и возмутятся, как только эта убыточность выяснится. Только из чисто филантропических побуждений или из страха хозяин соглашается разделить свои прибыли с рабочими, и никто не может его к этому принудить. Можно основать что-нибудь прочное на интересе, представляющем собой фактор надежный и неизменный, но не на филантропии или страхе, т. е. чувствах изменчивых и всегда кратковременных. Филантропия, вместе с тем, настолько близка к жалости, что не вызывает никакой благодарности в тех, кем она занимается. Полагаю, что при виде своих пылающих заводов Пульман должен был приобрести те полезные сведения в практической психологии о значении филантропии, какие не приобретаются из книг, и незнание которых зачастую обходится очень дорого.

   Единственно возможная форма участия в прибылях, безусловно охраняющая интересы хозяина и рабочего, а также сохраняющая за ними независимость друг от друга, это форма акционерного общества, которая привлекает одновременно к участию и в убытках и в прибылях, т. е. представляет собой единственную справедливую и, следовательно, приемлемую комбинацию. Акция, выпущенная по цене в 25 фр., как некоторые английские акции, доступна каждому, и я удивляюсь, почему еще не основано заводов, акционерами которых были бы исключительно рабочие. Когда трудящийся люд был бы таким образом превращен в капиталистов, заинтересованных в успехе предприятий, их нынешние требования потеряли бы всякий смысл, так как они работали бы исключительно для себя. Рабочему, желающему по какой-либо причине перейти, на другой завод, нужно было бы, как обыкновенному акционеру, лишь продать свои акции, вернув себе, таким образом, свободу действий. Единственное затруднение заключалось бы только в выборе лиц, способных управлять заводами, но опыт скоро научил бы рабочих оценивать способных людей и удерживать их у себя соответствующим вознаграждением.

   Уже давно я дал некоторые указания по этому предмету в одной из моих книг. Эта книга попала в руки одному бельгийскому инженеру, ведущему обширные промышленные предприятия; он был поражен практической пользой моей идеи и сообщил мне о своем желании провести ее в жизнь. Я горячо желаю ему успеха. Крупное препятствие, очевидно, кроится в привлечении неимущих рабочих к подписке на образование капитала, необходимого для организации какого-нибудь дела, например, завода. Для первого опыта я не усматриваю другого способа к осуществлению такого плана, как продажа целого или части какого-нибудь уже действующего завода своим рабочим подобно тому, как продают завод акционерам, но при условиях, позволяющих рабочим постепенно сделаться его собственниками. Представим себе, например, заводовладельца, желающего обратить свой завод в акции для продажи своим рабочим. Предположим еще, что он постоянно платил им по 5 фр. в день. Допустим, что впредь он им будет платить только 4^3/4 или 4^1/2, фр., и что разница будет удерживаться в пользу каждого рабочего до тех пор, пока итог удерживаемых ежедневно незначительных сумм образует стоимость акции в 25 фр. Эта акция, приносящая дивиденд, помещается в общественную кассу на имя ее владельца, с правом пользования купонами по его желанию, но без права продажи самой акции в течение известного числа лет, чтобы устранить соблазн избавиться от нее. Продолжая эту операцию, рабочий в скором времени явился бы обладателем более или менее значительного числа акций, доходы с которых быстро покрыли бы вышеупомянутое уменьшение его заработка и обеспечили бы его старость. Он сделался бы тогда капиталистом, живущим доходами, без всякого участия государства.

   Нравственный результат, достигнутый таким образом, был бы для рабочего еще важнее материальной выгоды. Он с полным правом стал бы считать завод своей собственностью и интересоваться его успехом. Присутствуя на акционерных собраниях, он научился бы сначала понимать, а потом и обсуждать дела. Он скоро уяснил бы себе роль капитала и взаимную связь между экономическими законами. Сделавшись сам также капиталистом, он перестал бы быть простым поденщиком. В конце концов он вышел бы из своей узкой сферы и расширил бы свой ограниченный кругозор. Союз капитала с трудом постепенно заменил бы антагонизм, существующий теперь между ними. Интересы, находящиеся ныне в борьбе, слились бы между собой. Человек дела и разума, сумеющий собственным примером первым осуществить эту идею, мог бы быть признан одним из благодетелей человечества.

   Мы не можем здесь рассмотреть все виды солидарности. Если мы не изучили одного из самых важных видов ее, - синдикатов, - то только потому, что этому виду мы сейчас посвятим особый параграф. Однако существует еще одна форма солидарности, о которой мы должны упомянуть. Она представляет собой союз лиц, объединенных на короткое или продолжительное время для того, чтобы добиться какой-нибудь реформы или защищать известные интересы.

   Этот вид ассоциации, сравнительно новый у латинских народов, существует уже давно у народов, долгое время пользующихся свободой и умеющих ею распоряжаться, например, англосаксов.

   "Если здесь, - говорит Тэн об Англии, - кому-нибудь пришла хорошая мысль, он сообщает ее своим друзьям; многие из них находят ее хорошей. Все вместе доставляют необходимые средства, распространяют эту идею, привлекают к ней симпатии и подписки. Симпатии и подписки все прибывают, распространение в публике увеличивается. Снежный шар постепенно растет, стучится в дверь парламента, приотворяет, а потом и распахивает или вышибает ее. Вот механизм реформ, вот как самостоятельно устраивают свои дела, и нужно сказать, что всюду в Англии имеются комья снега, готовые обратиться в такие шары".

   Именно при посредстве таких ассоциаций, как "Лига свободного обмена", основанная Кобденом[118], англичане достигли самых полезных реформ. Парламент подчиняется их воле, как только становится ясным, что они выражают народное желание.

   Несомненно, что никто, каким бы влиятельным его ни считали, единолично не может достигнуть того, чего достигает ассоциация, представляющая многочисленные коллективные интересы. Бонвало в интересном сообщении указа