Лебон Гюстав - Психология социализма

оторых Франция занимала некогда первенствующее положение, например, производство фотографических аппаратов, химических продуктов, разных точных приборов и даже "парижских товаров", почти всецело перешли в руки иностранцев. Я мог бы назвать очень старые торговые дома, когда-то имевшие многочисленных рабочих, а теперь вовсе их не имеющие. Изготовление в Париже самого простого точного прибора сделалось очень затруднительным. С исчезновением старых фабрикантов, еще ныне живущих, это затруднение станет даже непреодолимым.

   Кажется очевидным, что гораздо проще продавать готовый предмет, чем изготовлять его самому. Но не так просто предвидеть последствия этой операции. А между тем они так ясны!

   Немецкий фабрикант, доставивший какой-либо предмет своему парижскому конкуренту, который тот выдает за собственное изделие и получает с него иногда значительный барыш, скоро приходит к тому заключению, что ему гораздо выгоднее продавать тот же самый предмет парижской публике непосредственно и под своим собственным именем. Он начинает с продажи продуктов с своей маркой многим комиссионерам, что лишает француза возможности продавать тот же предмет под своим именем, и этим самым отнимает у него часть барыша. Поощряемый успехом иностранный промышленник решается вскоре открыть в Париже под своим собственным именем торговый дом.

   Часто открывают фабрику. В Париже существует уже три германских дома, продающих объективы. Один из них открыл в самом Париже фабрику с 200 рабочих, прибывших, разумеется, из Германии и едва успевающих исполнять заказы французских покупателей. Наши промышленники и торговцы жалуются, что они страдают от иностранной конкуренции. В действительности же они страдают только от своей неспособности и апатии. Немцы скоро будут смотреть на Париж как на самую доходную из своих колоний.

   В руки иностранцев таким образом перешли, к несчастью, не только такие отрасли промышленности, как производство фотографических и точных приборов и химических продуктов. "Парижские товары", продаваемые большими магазинами готового платья, все чаще и чаще оказываются изготовленными в Германии. Материи для мужского платья все чаще идут из Германии или Англии и все чаще и чаще же продаются иностранными портными, открывающими теперь свои магазины во всех пунктах столицы. Почти все пивные, заменившие наши большие рестораны, содержатся немцами. Иностранцы открывают у нас книжную торговлю, магазины предметов искусства, ювелирных изделий и начинают приниматься за торговлю шелковыми материями и предметами дамского туалета. Если бы на всемирной выставке 1900 года жюри вздумало исключить все иностранные предметы, продаваемые под французской маркой, то наше участие в ней, может быть, оказалось бы значительно урезанным.

   В качестве члена испытательной комиссии точных приборов я хотел предложить сделать это исключение, но меня попросили отказаться от этого проекта, осуществление которого вызвало бы слишком много нареканий со стороны экспонентов.

   Было бы жестоко слишком осуждать наших промышленников и приписывать исключительно только их неспособности и лени то, что отчасти происходит от других причин. Очевидно, что возрастающие требования рабочих, поддерживаемые благосклонным к ним отношением властей, и громадные, обременяющие нашу промышленность налоги способствуют в такой же мере невозможности бороться с нашими конкурентами, как и несовершенство и недостаточность наших орудий производства и дороговизна заводской стоимости изделий. Совершенно ясно, что измученный и раздосадованный хозяин промышленного предприятия отказывается наконец производить предметы, которые он может получить по более низким ценам. Тогда он закрывает свои мастерские и нисходит на степень простого перепродавца. Если бы у него были другие природные способности, он, без сомнения, поступил бы как его английские или американские собратья, которые в таких же условиях, благодаря своей энергии и непрерывному усовершенствованию своих орудий производства, довольно успешно борются с немецкими соперниками. К несчастью для наших промышленников, им недостает всех тех качеств характера, которые обеспечивают превосходство в такой борьбе. В основе всех социальных задач постоянно кроется преобладающее влияние расы, этой верховной распорядительницы судьбами народов. Все факты, перечисленные нами в этой главе, принадлежат настоящему, но как отдалены от нас их причины!

   Система централизации, которой с некоторого времени подвергаются немцы, несомненно когда-нибудь приведет их к такому же положению, в каком мы находимся теперь; но пока они извлекают пользу из своих наследственных качеств, не особенно блестящих, но зато основательных и совершенно подходящих к новым требованиям, созданным развитием наук, промышленности и торговли.

   Сказанное нами в предыдущем параграфе о их промышленных и коммерческих успехах позволяло уже предугадывать и причины этих успехов. Мы поймем их еще лучше, рассматривая их национальные качества и пользу, которую они из них извлекают.

   Главные качества немцев - терпение, выносливость, настойчивость, привычка к наблюдению и размышлению и большая способность к образованию обществ и союзов. Все эти качества в сильной степени развиты превосходным техническим образованием.

   Один промышленник недавно мне рассказывал, как при посещении германского электрического завода он был удивлен числом мастеров и простых рабочих, которых титуловали "г-н доктор", "г-н инженер". Немцы не страдают, как мы, от избытка кандидатов и бакалавров без дела, потому что, благодаря их тщательному техническому образованию, они легко могут найти занятие в промышленности, тогда как чисто теоретическое образование латинских народов делает их способными быть только преподавателями, судьями и чиновниками.

   В этих качествах и заключаются самые общие и вместе с тем самые глубокие причины их успехов. В промышленности и торговле они выражаются следующим образом: постоянное усовершенствование промышленных орудий производства и продуктов[86], производство товаров по вкусу покупателей, с учетом их замечаний, чрезвычайная точность в поставках, отправка по всему миру образованных представителей, знающих языки и нравы различных стран, имеющих при себе товары. Многие торговые общества беспрерывно, через посредство многочисленных агентов, разосланных во все пункты земного шара, снабжают своих компаньонов самыми точными сведениями.

   Дрезденский "Export verein" с 1885 до 1895 г. истратил на отправку путешествующих разведчиков около 500.000 фр. Немецкое колониальное общество получает 120.000 фр. годового дохода, доставляемого взносами его членов, и имеет 249 представителей за границей. Союз торговых служащих, правление которого находится в Гамбурге, имеет 42.000 членов и ежегодно находит места для тысячи служащих.

   Большинство товаров, предназначенных к вывозу, отправляется через Гамбург, торговля которого с 1871 г. возросла в 10 раз, его грузооборот теперь превосходит Ливерпульский, тогда как торговля в Марселе и Гавре падает из года в год. Там находятся многочисленные агенты по экспорту - представители интересов фабрикантов, устанавливающие их сношения с покупателями. В их складах имеются образцы всех товаров, форму и качества которых фабриканты беспрестанно меняют по указаниям, получаемым из самых отдаленных пунктов земного шара.

   Все эти общества быстро достигают значительных результатов. Один американский консул, Монаган, в отчете 1894 г. приводит торговые сделки в Боснии, произведенные Софийским отделением одного из вышеупомянутых мной обществ. Взяв на себя труд напечатать болгарский календарь, оно разослало до 200.000 объявлений, истратило около 100.000 фр. на разъезды комиссионеров и в первый же год получило заказов на 10 млн. фр., сократив этим в громадной пропорции торговлю всех своих конкурентов.

   Такие результаты достигаются не без труда, но немец перед трудом никогда не отступит. В противоположность французскому промышленнику, он изучает с величайшим усердием вкусы, привычки, нравы, словом, психологию своих клиентов, и публикует результаты исследований в ежегодных изданиях своего общества. Делин показал, резюмируя отчет профессора Янжула, до каких мелочей изучают немецкие разведчики психологию народов, с которыми негоциантам приходится торговать. По отношению к русским, например, наряду с указанием их вкусов, говорится, что перед решением какого-нибудь дела с ними необходимо пить чай, потом уже обсуждать, какие предметы им можно продать, характеризуя самые лучшие из них так: "Выгодный сбыт обеспечен". В книге "Export Hand-Adressbuch", настольной книге всех немецких купцов, встречаются характерные указания вроде следующих:

   "Китайцы имеют обыкновение готовить себе пищу в железной посуде с очень тонкими стенками; рис варится быстро, но кастрюля скоро прогорает и ее приходится часто менять. Для устранения всякой конкуренции один английский торговый дом отправил в Китай партию более толстых и прочных железных горшков, пустив их по более дешевой цене. Сначала китайцы соблазнились, и горшки разошлись в самое короткое время. Но успех продолжался недолго, так как через несколько дней продажа вдруг прекратилась. Причина этого - дороговизна топлива в Китае. Толстые английские кастрюли нагревались медленно, рис варился дольше и в результате они оказывались гораздо дороже прежних, в которых рис сваривался в одну минуту. Китайцы возвратились к прежней, более экономичной посуде".

   Мы входим здесь в такие подробности, чтобы лучше показать, из каких элементов слагаются в настоящее время успехи народов. Рассматриваемые отдельно, эти элементы кажутся ничтожными. Но в сумме они имеют огромное значение. На склад немецкого ума, позволяющего серьезно изучать то, как китаец варит свой рис, латинские народы, занятые такими важными вопросами, как пересмотр конституций, отделение церкви от государства, польза изучения греческого языка и т. п., должны смотреть с глубоким презрением. Латинским народам необходимо, однако, убедится в том, что если они не оставят своих бесполезных теоретических рассуждений, своей пустой и сентиментальной фразеологии и не займутся этими маленькими практическими вопросами, на которых в настоящее время покоится жизнь народов, то мировая роль латинской расы скоро окончится, и она совершенно исчезнет из истории. Никакое правительство не может дать им того, чего им недостает. Не вне себя, а в себе самих они должны искать опору.

   Можно ли предполагать, что применение социалистических доктрин помогло бы положению вещей, изложенному нами в этой главе? В социалистическом ли обществе, еще более регламентируемом, чем наше, мог бы развиться тот дух инициативы и энергии, столь необходимый в настоящее время и столь недостающий латинским народам? Когда всем будет управлять и все производить коллективистское государство, станут ли продукты лучше и дешевле, их вывоз легче, иностранная конкуренция менее грозной? Чтобы этому поверить, поистине нужно совсем не знать основных законов промышленности и торговли. Напротив, если упадок у латинских Народов так глубок, то это главным образом потому, что государственный социализм давно уже сделал у них громадные успехи и что без постоянной поддержки правительства они ничего предпринимать неспособны. Достаточно будет идти еще дальше по пути завершения побед социализма, чтобы упадок еще более усилился.

  

    1. Современный рост народонаселения различных стран и его причины. Действительная сложность и кажущаяся простота социальных явлений. Вопрос о народонаселении. Преимущества и недостатки, представляемые ростом народонаселения для разных стран. Психологические заблуждения статистиков. Многочисленные народы гораздо более грозны своей промышленностью и торговлей, чем пушками. Причины уменьшения народонаселения некоторых стран. Почему это уменьшение стремится стать общим для всех стран. Влияние благосостояния и духа предусмотрительности.

    2. Последствия роста или уменьшения народонаселения. Слабая роль численности народов в древней и новой истории. Источники могущества страны - не военная сила, а земледелие, промышленность и торговля. Опасности, которые представило бы для Франции увеличение ее населения. Почему излишек народонаселения не представляет неудобств для Англии и Германии. Условия, при которых эмиграция становится выгодной для народа. Условия, делающие эмиграцию вредной. Бедствия, происходящие от роста населения в некоторых странах. Пример Индии. Затруднения, которые современное экономическое развитие мира скоро создаст для слишком многочисленных промышленных народов. Преимущества небольшого населения Франции скоро станут явными.

   Социальные явления характерны тем, что представляются всегда двояко: на взгляд - очень простыми, а в действительности - чрезвычайно сложными. Предупредить грозящее нам зло кажется очень легко, но как только доходит до дела, тотчас со всех сторон являются невидимые препятствия, тесно ограничивающие сферу наших действий. Коллективная жизнь народа соткана из бесчисленного множества нитей; нельзя прикоснуться к одной из них без того, чтобы это вскоре не отразилось на всех других.

   Только при отдельном разборе каждой из маленьких задач, составляющих большую социальную задачу, выясняется и страшная сложность этой последней и призрачность средств, ежедневно предлагаемых простодушными людьми.

   Мы найдем новое доказательство этой сложности социальных задач, рассматривая один из вопросов, наиболее тесно связанный с успехами социализма. Я имею в виду отношения между ростом народонаселения и увеличивающимися с каждым днем экономическими потребностями.

   В последних главах мы старались сделать очевидными два основных положения: во-первых, мировое промышленное и экономическое развитие принимает совершенно другой характер, чем в прошлые века; во-вторых, народы, обладающие известными специальными способностями, приносившими когда-то малую пользу, должны подняться на высшую ступень, когда эти способности получат применение.

   Промышленное и экономическое развитие мира, зарю которого мы только начинаем замечать, совпало с различными обстоятельствами, вызвавшими у большинства народов быстрый рост численности их населения. Можем ли мы сказать при существующих экономических потребностях, что этот рост представляет преимущества или неудобства? Мы сейчас увидим, что ответ будет не один и тот же: все зависит от состояния народов, у которых это явление обнаружилось.

   В обширных, но малонаселенных странах, например, Соединенных Штатах Северной Америки, России или Англии, увеличение народонаселения благодаря своим колониям, по крайней мере, в течение некоторого времени, представляет очевидные выгоды. Можно ли сказать то же самое о странах, достаточно населенных, владеющих небольшим числом колоний и не имеющих никакого основания посылать в них жителей, весьма способных к земледелию, но очень мало способных к промышленности и внешней торговле? Мы этого не думаем, напротив, нам кажется, что такие страны поступают очень разумно, стараясь :не увеличивать своего населения. Ввиду описанной: нами экономической эволюции, такое воздержание от увеличения населения составляет единственное для них средство для избежания беспросветной нищеты.

   Но, как известно, статистики думают не так. Установив факт, что в большинстве европейских стран народонаселение быстро возрастает, тогда как во Франции оно почти не изменяется, и заметив, что у нас в 1800 году приходилось 33 рождения на 1.000 жителей, в 1840 г. - 27, в 1880 г. - 25 и в 1895 г. - 22, они в журналах и ученых обществах не перестают высказывать свои сетования. Государство - опять-таки государство - должно, по их мнению, поспешить со своим вмешательством. Нет тех нелепых мер, например, налог на холостяков, премии отцам многочисленных семейств и т. д., которых они не предлагали бы для устранения того, что, по их мнению, составляет бедствие, а мы, принимая во внимание положение нашей страны, считаем благодеянием или, во всяком случае, необходимостью, вытекающей из причин, ввиду которых все предлагаемые меры явно недейственны и наивны.

   Все эти смелые статистики, кажется, думают, что число детей в семействах может быть определяемо фантазией законодателя. Они, по-видимому, и не подозревают, что семьи воспитывают такое число детей, какое могут, и имеют вполне серьезные основания не воспитывать большего числа.

   Единственное неудобство, какое статистики могли, впрочем, найти в этой остановке роста нашего народонаселения, заключается в том, что немцы, имея много детей, вскоре будут иметь гораздо более рекрутов, чем мы, и тогда им легко будет овладеть нами. Рассматривая вопрос даже только с этой, крайне узкой, точки зрения, можно сказать, что опасность, якобы грозящая нам неминуемо, незначительна. Немцы угрожают нам своей торговлей и промышленностью . гораздо более, чем пушками, и не надо забывать, что когда они будут достаточно многочисленны для того, чтобы сделать успешную попытку военного вторжения в нашу страну, им будет угрожать такое же вторжение со стороны расположенных у них в тылу 130 миллионов русских, раз уж статистики допускают гипотезу, что самые многочисленные народы неизбежно должны вторгаться к народам менее многочисленным.

   Очень вероятно, что когда немцы будут в состоянии собрать достаточно многочисленные войска для завоевания народа, военные способности которого доказаны историей, Европа уже расстанется с той иллюзией, что могущество армий измеряется их численностью. Опыт докажет, согласно справедливым предположениям германского генерала фон дер Гольца, что современные армии - это орды полудисциплинированных солдат, лишенных надлежащей военной подготовки и способности сопротивляться, которые скоро будут истреблены маленькой армией профессиональных, привычных к войне солдат, подобно тому, как некогда миллионы Ксеркса и Дария были уничтожены горстью дисциплинированных греков, прекрасно обученных и привычных ко всяким лишениям.

   При рассмотрении причин этого постепенного уменьшения нашего народонаселения выясняется, с одной стороны, что оно является во все времена почти неизменным последствием возрастания того духа предусмотрительности, который порождается благосостоянием. Только одни имущие думают о сохранении и обеспечении некоторыми средствами существования своих потомков, число которых они намерение ограничивают.

   К этой вполне определившейся причине, последствия которой наблюдались во все эпохи, и особенно - в апогее римской цивилизации, присоединились причины, присущие исключительно настоящему времени, из которых главными оказываются: промышленное развитие, сократившее, благодаря усовершенствованию машин, число занятых рабочих рук, и отсутствие колонизаторского духа, ограничивающее наши переселения в другие страны и грозящее обременить нас избытком народонаселения.

   Эти данные свойственны не исключительно Франции; они наблюдаются в странах, населенных совершенно различными расами. Несмотря на то, что Соединенные Штаты могут быть справедливо причислены к странам наиболее цветущим, статистики не могли не заметить с некоторым изумлением и там такое же, как и по Франции замедление роста народонаселения. В настоящее время их общая рождаемость составляет 26 человек на 1.000, т. е. едва превосходит нашу. В 10 провинциях Соединенных Штатов она даже ниже, изменяясь в пределах от 16 до 22 на 1.000. Рассматривая эти страны, нельзя ссылаться ни на влияние несуществующей там обязательной военной службы, ни на влияние спирта, запрещенного к продаже, ни на предписания кодекса, предоставляющего полную свободу завещания, так что отцу нет надобности ограничивать число своих детей для избежания раздробления своего состояния на слишком мелкие части. Подобное же понижение рождаемости наблюдается также и в Австралии, где 20 лет тому назад приходилось 40 рождений на 1.000, а теперь - 30.

   Все эти факты категорически доказывают несостоятельность доводов, приводимых статистиками, для объяснения того, что они называют опасностью уменьшения нашего народонаселения.

   Такое же замедление роста народонаселения наблюдается почти везде, даже в тех странах, где он в какой-нибудь период оказывался наиболее значительным. В Германии рождаемость, составлявшая в 1875 г. 42 человека на 1.000, через 20 лет постепенно понизилась до 36. В Англии за тот же период она упала с 36 до 29. Убыль - большая, чем во Франции, так как за то же время рождаемость упала с 25 до 22. Оба народа, следовательно, все меньше и меньше опережают нас в этом отношении, и весьма вероятно, что скоро сравняются с нами.

   Из предыдущего видно, что понижение роста народонаселения обнаруживается повсюду, и что наши соперники вскоре будут угрожать нам уже не своей численностью.

   Допустим, однако, что они сохранят перевес, который имеют в настоящее время над нами, и посмотрим, может ли увеличение численности их народонаселения представлять для нас серьезную опасность.

   Слушая причитания этих обладающих удивительно ограниченным умом статистиков, удачно названных в журнале "l'Economiste francais" "легкомысленными якобинцами", можно и в самом деле подумать, что превосходство народов обусловливается их численностью. А на самом деле самый беглый взгляд, брошенный на историю, показывает на примере египтян, греков, римлян и т. д., что численность во всей древности играла лишь очень слабую роль. Нужно ли напоминать, что со 100.000 хорошо обученных людей греки восторжествовали над миллионами Ксеркса, н что римляне никогда не располагали более чем 400.000 солдат, рассеянных по империи, простиравшейся от океана до Евфрата на 1.000 миль в длину и 500 в ширину?

   И не обращаясь к этим отдаленным эпохам, можем ли мы допустить, чтобы роль численности в новые века была значительнее, чем в древности? Ничто не дает права так думать. Не говоря о китайцах, с военной точки зрения представляющихся очень мало грозными, несмотря на свои 400 миллионов населения, разве не всем известно, что англичанам достаточно армии в 65.000 человек, чтобы удерживать в подчинении 250 миллионов индусов, и Голландии - армии, гораздо более слабой, чтобы повелевать 40 миллионами азиатских подданных? Думает ли сама Германия. что ей грозит серьезная опасность от непосредственного соседства громадной цивилизованной империи с населением, втрое превосходящим ее собственное?

   Оставим же в стороне эти пустые опасения и вспомним, что в действительности нам угрожает не число наших конкурентов, а их промышленные и коммерческие способности. Три истинных источника могущества любой страны составляют земледелие, промышленность и торговля, а не армии.

   К счастью, нельзя предположить, чтобы все сетования статистиков могли в результате увеличить хотя бы на одного человека число жителей нашей страны. Поздравим себя с полной бесполезностью их речей!

   Предположим, что разгневанный бог пожелал бы послать на Францию самое ужасное бедствие. Какое же он мог бы выбрать? Холеру, чуму или войну? Конечно не их, потому что эти бедствия мимолетны. Ему стоило бы только удвоить численность нашего народонаселения. При современных экономических условиях мира, психологических наклонностях и потребностях французов, это была бы непоправимая беда. Мы вскоре увидели бы кровавые революции, безвыходную нищету, верное торжество социализма, сопровождаемое постоянными войнами и не менее постоянными нашествиями.

   Но почему в других странах, например, в Англии или Германии, избыток населения не имеет таких неудобств? С одной стороны, просто потому, что эти страны обладают колониями, куда направляется избыток их населения, а с другой - потому, что эмиграция, безусловно антипатичная французам, там считается явлением весьма желательным, хотя бы она и не составляла для них крайне настоятельной необходимости.

   Склонность к эмиграции и возможность удовлетворить ее позволяют народам значительно увеличивать цифру своего населения. Являясь сначала последствием избытка народонаселения, стремление к эмиграции становится в свою очередь причиной, способствующей еще большему возрастанию этого избытка. Знаменитый путешественник Стэнли очень хорошо осветил этот факт в письме, опубликованном одной газетой, в ответ на обращенный к нему вопрос. Он обращает внимание на то, что эмиграция начинается только с того времени, когда народонаселение превосходит известную цифру на квадратную милю. В Великобритании в 1801 году было 130 жителей на квадратную милю; как только это число достигло 224 (в 1841 г.), началось быстро усилившееся эмиграционное движение. Когда в Германии народонаселение достигло той же цифры 224 на кв. милю, ей в свою очередь пришлось искать колонии[87]. Италия могла ждать дольше, благодаря крайней нетребовательности своих жителей, но когда, наконец, ее население достигло цифры 253 жителя на кв. милю, ей пришлось подчиниться общему закону и постараться открыть себе выходы. Она мало успела в этой попытке, столь трудной для латинских народов, и, истратив бесполезно в Африке 200 млн. фр., испытала только унизительные поражения. Но, под страхом неизбежного разорения, ей придется возобновить свои попытки. Действительная опасность, угрожающая Италии и обрекающая ее в скором времени на революции и социализм, заключается в слишком большой плотности ее населения. Как везде, нищета оказалась слишком плодовитой.

   Беднота всегда плодовита, потому что она непредусмотрительна. Можно ли, в самом деле, иметь высокое мнение о нравственности лиц, производящих детей в большем числе, чем они могут вырастить, и питать к ним большую симпатию? Я этого не думаю, а скорее присоединился бы к мнению Джона Стюарта Милля, сказавшего: "Едва ли можно надеяться, чтобы нравственность повысилась, пока не будут смотреть на многочисленные семьи с таким же презрением, как на пьянство или какое-либо другое плотское излишество". Это соображение относится, конечно, только к людям, сознающим, что они не в состоянии воспитывать производимых ими детей.

   "Франция, гораздо менее населенная, не имеет никакой надобности в эмиграции, - замечает Стэнли, - и совершенно напрасно растрачивает жизненную силу своих молодых людей в Тонкине, на Мадагаскаре, в Дагомее - куда отправляются только чиновники, очень дорого стоящие, - особенно когда по соседству она владеет Алжиром и Тунисом, которых ей не удается заселить". В самом деле, эти страны имеют на квадратную милю только 25 жителей, из которых французы составляют лишь малую часть.

   В завоеванном 70 лет тому назад Алжире, по народной переписи 1901 года, на 4.739.000 жителей приходится 364.000 природных французов и 317.000 иностранцев (из которых 155.000 испанцев, 57.000 евреев, немного более 4 миллионов арабов. Число этих последних удвоилось менее чем в 50 лет).

   Стэнли вполне прав и очень удачно наметил суть задачи. Его заключения аналогичны, указанным ранее одним из его соотечественников, Мальтусом[88]. Этот последний ясно показал, что существует тесное соотношение между народонаселением страны и ее средствами существования и что при нарушении равновесия голод, война и всевозможные эпидемии, обрушиваясь на слишком умножившееся население, вызывают в народе смертность, быстро восстанавливающую равновесие.

   Англичане могли проверить справедливость этого закона. Когда после многочисленных и смертоносных для побежденных войн они закончили завоевание великой индийской империи, подчинив своей власти 250 миллионов людей, они сделали невозможными распри между различными суверенными владетелями и водворили на полуострове глубокий мир. Результаты обнаружились скоро. Народонаселение возросло в громадной пропорции - на 33 миллиона с 1881 по 1891 годы - и скоро оказалось не в соответствии со средствами пропитания. Так как уменьшение его путем недопускаемых теперь войн происходить не может, то оно совершается по старому закону Мальтуса, путем периодических голодовок, от которых умирают голодной смертью миллионы людей, а также путем почти таких же опустошительных эпидемий. Англичане, бессильные против законов природы, философски относятся к этим гекатомбам, уносящим каждый раз столько же человеческих жертв, как все взятые вместе войны Наполеона.

   Так как дело касается восточных народов, то Европа остается равнодушной к этому зрелищу. Ей следует, однако, обратить на него внимание, по крайней мере, как на доказательство того, к чему ведет чрезмерный рост народонаселения, пока с)то доказательство не будет вскоре ей дано Италией.

   Статистики могли бы из этого извлечь тот урок, что они глубоко заблуждаются, проповедуя некоторым народам размножение; они толкнули бы эти народы на гибельный путь, если бы их фразы производили ожидаемое действие.

   Могли ли бы мы предположить, что при описанном нами предстоящем экономическом развитии слишком многочисленные народы получат в будущем от избытка своего населения такие выгоды, па которые теперь они рассчитывать не могут? Напротив, этот избыток был бы для них гибельным, и в будущем самая счастливая участь ожидает страши наименее населенные, т. е. те, где народонаселение не превосходит числа людей, имеющих возможность существовать за счет продуктов своей страны. В главе, посвященной экономической борьбе между Востоком и Западом, мы показали, что вследствие чрезмерного роста народонаселения, большая часть европейских стран не может своим производством удовлетворить своих жителей, и поэтому свои громадный годовой недочет в пищевых продуктах должна пополнять па Востоке. Эти пищевые продукты до сих нор оплачивались производимыми для восточных пародов товарами: по так как эти народы теперь сами стали производить их по ценам в десять раз меньшим европейских, то торговля между Востоком и Западом с каждым днем стремится к сокращению.

   Народам, живущим не земледелием, а только промышленностью и торговлей, в будущем грозит наибольшая опасность. Земледельческие страны, например, Франция с производством, почти достаточным для своего потребления, и могущая, в случае крайности, обходиться без внешней торговли, окажутся в бесконечно лучшем положении и гораздо менее пострадают от все более и более угрожающего Европе кризиса, наступление которого было бы очень ускорено торжеством социалистов.

  

    1. Отношения живых существ к своей среде. Жизнь всех существ обусловливается их средой. Важность преобразований, производимых этой средой, и их медленность. Почему виды существ кажутся неизменными. Условия социальной среды. Резкие изменения, произведенные в этих условиях среды современными открытиями, и трудность для человека приспосабливаться к ним.

    2. Конфликт между естественными законами эволюции и демократическими воззрениями. Возрастающее противоречие между нашим теоретическим мировоззрением и действительностью, удостоверенной наукой. Трудность согласования демократических идей с новыми научными понятиями. Как разрешается конфликт на практике. Демократический режим вынужден благоприятствовать всякого рода превосходству. Образование каст при демократическом режиме. Преимущества и опасности демократии. Финансовые нравы американской демократии. Почему продажность американских политиканов доставляет лишь незначительные неудобства в социальном отношении. Демократические идеи и чувства толпы. Инстинкты толпы по существу не демократичны.

    3. Конфликт между демократическими идеями и стремлениями социалистов. Противоречие между основными принципами демократии и социалистическими идеями. Участь слабых в демократии. Почему они ничего не выиграют при торжестве социалистических идей. Ненависть социализма к свободной конкуренции и свободе. В настоящее время социализм - самый опасный враг демократии.

   Натуралистами давно уже доказано, что жизнь всех существ бесспорно обусловливается их средой, и что достаточно очень незначительного изменения этой последней при единственном условии его продолжительности для полного превращения ее обитателей.

   Процесс этих превращений теперь вполне известен. Эмбриология существ, повторяющая собой серию наследственных эволюций, указывает нам глубокие изменения, испытанные ими в продолжение геологических периодов.

   Для того, чтобы эти превращения произошли, нет необходимости в очень больших изменениях среды; нужно только, чтобы влияние этих изменений было очень продолжительным. Слишком большое или слишком быстрое изменение привело бы не к превращению, а к смерти. Понижение или повышение температуры на несколько градусов на протяжении многих поколений достаточно для полного изменения фауны и флоры какой-либо страны путем медленного приспособления к новым условиям.

   В своем недавнем труде Кентон приводит интересный пример перемен, произведенных простыми изменениями температуры.

   "Ввиду охлаждения земного шара, - говорит автор, - организованные существа стремятся искусственным образом поддерживать в своих тканях первоначальную высокую внешнюю температуру. Это стремление имеет первостепенную важность. Известно, что у позвоночных оно уже определяет эволюцию воспроизводящих органов и, соответственно с этим, эволюцию скелета. Оно ведет за собой равным образом перемены во всех других органах, и, следовательно, саму Эволюцию.

   Это ясно вытекает из простого рассмотрения а priori. Представим себе анатомию первобытного схематического типа. Наступает охлаждение земного шара; жизнь стремится поддержать свою предшествующую высокую температуру. Это поддержание может быть достигнуто лишь производством теплоты в тканях, т. е. посредством горения. Всякое горение требует горючих материалов и кислорода; вот и имеются данные, необходимые для развития пищеварительного и дыхательного аппаратов, могущих удовлетворить этой потребности. Необходимость разносить по тканям эти горючие материалы и этот кислород, возрастая по мере усиления горения, вызывает эволюцию органов кровообращения. Следствием развития этих трех аппаратов, к которым присоединяется еще и развитие воспроизводящих органов, неизбежно является и развитие нервной системы. Производство теплоты - это только начало; необходимо сохранить ее, и вот естественно является необходимость в развитии внешних покровов. Но вследствие возрастающего охлаждения земного шара растет и разность между температурами живых организмов и окружающей их среды. Следовательно, является постоянная необходимость в более интенсивном горении и в более совершенной организации существ. Таким образом, видно, что ввиду охлаждения земного шара весьма естественное усилие, делаемое жизнью для поддержания первоначальных условий своего химического существования, определяет безостановочное развитие всех органических аппаратов и требует от них а priori постоянного совершенствования применительно к новым условиям. Чтобы подтвердить эту теоретическую точку зрения, достаточно будет распределить различные группы животных по порядку появления их на земле и затем проследить действительный прогресс в каждом из их органических аппаратов".

   Что справедливо для среды физической, равно справедливо и в отношении среды нравственной, особенно среды социальной. Живые существа всегда стараются приспособиться к ней, но в силу могущества наследственности, постоянно борющейся со стремлением к изменению, это приспособление совершается очень медленно. Оттого и происходит то, что виды существ, если принимать во внимание лишь короткую продолжительность исторических времен, кажутся неизменными. Такими они кажутся, как кажется таким же человек, наблюдаемый в течение одной минуты. Медленная работа, ведущая от молодости к дряхлости и смерти, нисколько не замедлилась за эту минуту, а совершалась, хотя для нас и незаметно.

   Итак, все существа находятся в зависимости от их физической или нравственной среды. Если эти существа находятся в среде, изменяющейся медленно, а такими являются материки, климаты, точно так же, как и цивилизации, то они успевают приспособиться к ней. Как только какое-нибудь особенное обстоятельство внезапно изменит среду, приспособление становится невозможным, и существо осуждено на исчезновение. Если бы вследствие какого-нибудь геологического переворота температура полюсов или температура экватора установилась во Франции, то после двух или трех поколений эта страна потеряла бы большую часть своего населения, и ее цивилизация не смогла бы удержаться в современном состоянии.

   Но в геологии неизвестны такие внезапные перевороты, и в настоящее время мы знаем, что большая часть изменений поверхности земного шара произошла очень медленно.

   До сих пор так же обстояло и с социальной средой. Кроме случаев разрушения завоевателями, цивилизации всегда изменялись постепенно. Много учреждений погибло, много богов рассыпалось в прах, по те и другие были заменены лишь после долгого периода старости. Исчезли великие империи, по исчезли лишь после долгого периода упадка, которого не могут избегнуть общества так же, как и живые существа. Могущество Рима в конце концов исчезло от нашествий варваров, но они уступили им свое место лишь с большой постепенностью, после нескольких веков разложения. В действительности древний мир связывается с новым посредством незаметных переходов, а совсем не так, как говорит большинство книг.

   В качестве единственного в своем роде явления в летописях мира современные научные и промышленные открытия менее чем в одно столетие произвели в условиях существования людей более глубокие изменения, чем все другие отмеченные историей, начиная с того времени, когда человек подготавливал зачатки своих первых цивилизаций на берегах Нила и в долинах Халдеи. У очень старых обществ, опирающихся на известные основы, которые могли считаться ими вечными, теперь эти основы поколеблены. Вследствие слишком резкой перемены, не давшей человеку времени примениться к ней, произошел значительный переворот в умах, возникло сильное расстройство, всеобщее противоречие между чувствованиями, установившимися наследственным путем, и условиями существования и мышления, созданными современными потребностями. Всюду происходят столкновения между старыми идеями и новыми, возникшими вследствие новых потребностей.

   Мы еще не знаем, что выйдет из всех этих конфликтов, и можем лишь удостоверить их наличность. Изучая здесь те из них, которые имеют отношение к вопросам, составляющим предмет настоящей книги, мы увидим, насколько глубоки некоторые из них.

   Между всеми конфликтами, готовящимися нам в близком будущем и зарождающимися на наших глазах, одним из самых явных, быть может, окажется все возрастающее противоречие между теоретическими представлениями о мире, когда-то созданными нашим воображением, и действительностью, вполне уже выясненной наукой.

   Ясно выраженное противоречие существует не исключительно только между религиозными представлениями, на которых еще покоится наша цивилизация, и представлениями научными, являющимися результатом современных открытий. Это старое, противоречие никого более не шокирует, потому что оно от времени потеряло уже острый характер. Теперь антагонизм возникает между новыми научными доктринами и политическими воззрениями, на которых современные народы основывают свои учреждения.

   Когда вожаки революции, руководимые мечтаниями философов, достигли торжества своих гуманитарных идей и начертали на фронтонах зданий слова "свобода, равенство и братство", служившие выражением этих мечтаний, современная наука еще не существовала. И потому эти вожаки без всякого риска встретить противоречие могли ссылаться на первобытное состояние человека, его природную доброту и развращение его обществом; могли поступать так, как будто бы общество - это что-то искусственное, и законодатели могут перестраивать его по своему усмотрению.

   Но с появлением новых наук стала очевидной вся ложность таких представлений. Особенно же сильно их поколебало учение об эволюции, указавшее на происходящую всюду в природе непрестанную борьбу, оканчивающуюся всегда уничтожением слабых. Конечно, это кровожадный закон, но, в то же время, он - источник всякого прогресса: без этого закона человечество не вышло бы из первобытной дикости и никогда не смогло бы создать никакой цивилизации.

   То, что эти научные принципы могли казаться демократичными и что демократия сумела ужиться с ними, не замечая, насколько они неблагоприятны для нее[89] - это одно из тех необычайных явлений, которые могут понять лишь мыслители, изучившие историю религий; они знают, с какой легкостью верующие выводят из священного текста заключения самые невероятные и стоящие в полном противоречии с ним. На самом деле нет ничего аристократичнее законов природы. С полным основанием можно сказать: "Аристократизм составляет закон для человеческих обществ, подобно тому, как он под именем естественного подбора является законом для видов". В настоящее время мы затрудняемся в согласовании новых данных науки с нашими демократическими иллюзиями настолько же, насколько когда-то затруднялись богословы согласовать библию с геологическими открытиями. Посредством натяжек пока еще можно кое-как замаскировать эти разногласия, которые, увеличиваясь с каждым днем, вскоре будут ясны и очевидны для всех.

   Несмотря на свою реальность, этот конфликт все-таки далеко не так важен, как можно было бы думать. Я сомневаюсь даже, чтобы он приобрел когда-либо какое-нибудь практическое значение л вышел из области философских споров. По правде сказать, это разногласие существует только в теории. В фактах его нет, да и как оно могло бы там быть, если факты являются следствием законов природы, которые господствуют над нашей волей и действия которых мы, следовательно, избегнуть не можем?

   Мы это увидим при исследовании истинного значения демократии. Если, несмотря на внешнюю сторону, она благоприятствует всякого рода превосходству, не исключая превосходства по рождению, то она является на самом деле настолько же аристократичной, т. е. благоприятствующей группе избранных натур, как и предшествующие ей формы правления. А в таком случае противоречий с законами эволюции у нее не существует.

   Для доказательства вышеизложенного оставим в стороне слова, которыми обыкновенно определяют понятие "демократия", и постараемся доискаться ее духа, который отлично очерчен в следующих строках, заимствованных мною у Бурже:

   "Если вы пожелаете выяснить, что представляют собой в действительности эти два термина: аристократия и демократия, то найдете, что первый означает совокупность нравов, ведущих к производству небольшого числа высших индивидуумов. Здесь можно применить изречение: Humanum paucis vivit genus[90]. Второй термин, наоборот, означает совокупность нравов, приводящих к благосостоянию и культуре возможно большего числа людей. Следовательно, самой выдающейся стороной аристократии, ее пробным камнем, является исключительная личность как последний результат, как вывод из тысячи судеб, имеющих целью поддержание этого редкого существа, а выдающейся стороной демократического общества является такая община, где и наслаждение, и работа распределены между многими неопределенно раздробленными порциями. Не нужно большой наблюдательности, чтобы установить тот факт, что современный мир, в особенности же наш французский, весь направляется в сторону этой второй формы существования. Новой стороной существования современного общества является замена личной инициативы организованной массой, выступление толпы и исчезновение или, по крайней мере, уменьшение власти избранных натур".

   Таковы, без сомнения, теоретические устремления демократии. Посмотрим, согласуется ли с ними действительность.

   Демократия принимает основным принципом равенство прав всех людей и свободную конкуренцию. Но в этой конкуренции кто же может восторжествовать, как не самые способные, т. е. те, кто обладает известными способностями, зависящими более или менее от наследственности и всегда извлекающими пользу из воспитания и материальной обеспеченности? В настоящее время мы отвергаем права по рождению и отвергаем вполне справедливо, чтобы избежать чрезмерного их расширения прибавлением еще и социальных привилегий. На практике эти права сохраняют всю свою силу, и даже в большей степени, чем это было раньше, потому что свободное состязание вместе с прирожденными умственными дарованиями лишь благоприятствует наследственному подбору. На самом же деле демократический режим создает социальные неравенства в большей мере, чем какой-либо другой. При аристократическом режимы этих неравенств возникает гораздо меньше, при нем лишь упрочиваются уже существующие. Демократические учреждения особенно выгодны для избранников всякого рода, и вот почему эти последние должны защищать эти учреждения, предпочитая их всякому другому режиму.

   Можно ли сказать, что демократия не создает каст, обладающих такой же властью, как старинные аристократические касты? Вот что Тард говорит по этому поводу:

   "Наша демократия, как всякая другая, непременно имеет социальную иерархию, либо уже существующую. либо возникающую, общепризнанные авторитеты, являющиеся продуктом либо наследственности, либо естественного подбора. У нас не трудно заметить кем заменяется старинное дворянство. Сперва административная иерархия, все усложняющаяся и развивающаяся в высоту, по числу своих сте