Копиев Алексей Данилович - Обращенный мизантроп, или Лебедянская ярмонка

  

   Русская комедия и комическая опера XVIII в.

   Редакция текста, вступительная статья и комментарии П. Н. Беркова.

   М.-Л., Государственное издательство "Искусство", 1950

   OCR Бычков М. Н.

  

  

   Гур Филатач, помещик Лебедянского * уезда

   Фекла Тарасовна, жена его

   Mикеша, сын Гура

   Любовь, падчерица Гура, воспитанная в монастыре

   Князь, приезжий знатной дворянин

   Княжна, сестра его

   Граф Достойнов, полковник с полком в Лебедянском уезде стоящим

   Правдин, предводитель дворянства

   Надоедалов, Гуров сосед

   Затейкин

   сержанты гвардии, женихи Любовины

   Еремевна, сваха

   Машинька, мещанка, воспитанная в монастыре *

   Дурак Гуров

   Дмитрий, управитель князя

  

  

  

   Дмитрий. Экой дом пропасной!.. хожу, хожу с час, а ни души християнской не вижу!.. Правдин умен, а такие глупые дела делает, что ни на что не похоже; влюбись, влюбись в таком омуте, где ни в барине ни в людях толку нет; благо своя воля; чорт ли ей велит в эдаком адове дне жить. Дорого бы я дал за то, чтобы мне его не любить, а Машиньке бы быть с горбом или с бельмом, чтоб она меня своею рожицею не сводила с ума. (Слышит, что дверь скрипит.) Кто-то идет, авось добьюся толку.

  

  

   Дмитрий (обошедши кругом его и оглядев, склал обе руки, и глядит на дурака, а дурак на него; подождав, наконец, говорит). Говоришь ли ты, чудо морское?..

   Дурак. Как-ста не говорить.

   Дмитрий. Так скажи мне, где Машинька?

   Дурак. Ась? где Машинька? она вон тама. (Размахнув руками врозь.)

   Дмитрий. Да где у тебя тама-та, урод!

   Дурак. Ась? где у те тама-та, урод?

   Дмитрий. Слушай!.. или ты позови сюда Машиньку, или я тебя прибью.

   Дурак. Ась?.. или я тебя прибью?

   Дмитрий (толкает его в шею). Чтобы чорт побрал этот ад, где ни одной души нет, которая бы знала по-человечески говорить.

  

  

   Maшинька. Здорово, бедной Дмитрий! что ты с этим уродом поговорил?

   Дмитрий. Хорошо тебе, что ты колдунья и из этих чудовищ умеешь делать, что ты захочешь; а я вышел из терпения и минуту позже бежал бы отсюда, да и не оглядывался. Что это у вас за чучела?

   Машинька. Это у нас баринова забава, и нас здесь три: Марья старуха, Машинька, я, да есть еще Машка простоволосая босиком и в телогрее; да дело состоит не в том; ты бы должен подойти, да поцаловать у меня ручку за мои к тебе милости; ты знаешь, что я воспитана в монастыре, и что эдакому неучу, каков мой любезной Митинька, должно меня почитать.

   Дмитрий. Вот, что правда, то правда! (Берет ее за обе руки и цалует ее, обманув, в губы.)

   Машинька (вырвавшись и ударив его в щеку). Рано голубчик, вот тебе за твою скорость: а женишься на мне, так еще лутче будет.

   Дмитрий. Это все хорошо, только ежели бы ты не видала и не учила дурных русских комедий, так бы ты за поцалуй пощечинами не платила; однако от миленькой ручки я все снесу. Поговорим-ка о деле, что твоя барышня?

   Машинька. Моя барышня, ты знаешь, воспитана так чувствительною, что обо всех глупостях своего батюшки и матушки плачет, а у кого достанет слез, чтоб их все глупости оплакать?

   Дмитрий. Правду сказать, глядя на них, есть о чем и заплакать; да скажи ты мне, зачем она из доброй воли у этих Сахаров * мучится?

   Машинька. Затем, что ты дурак и что ты не знаешь; что воспитание требует от благородной девицы, чтоб она без воли тех, от кого она зависит, ничего не делала.

   Дмитрий. Ну! да ежели их воля будет, чтоб и из нее сделалась такая же чучела, как они сами?

   Машинька. Она ею не сделается; а по чувствительности ее, не плакать нельзя, вышед из монастыря в такой свет, где первые люди, от которых она зависит, Гур да Фекла. Однако я с тобою заболталась, а барин скоро придет. Поди и зови Правдина сюда обедать; хоть наши старики-та и будут на него коситься, да моя барышня его любит и ни за кем, кроме его, не будет, а пуще всего ежели за него вступится этот приезжий князь, так барин наш, чтоб подтруситься ему, все на свете сделает.

   Дмитрий. Что он за него вступится, в этом сумнения нет, да боюсь, что князю-та нашему не до того; у него теперь сестрица оплакивает жениха, которой уж два года умер, и утешиться не может; вот как нашего-та полковника она увидит, так авось опять развеселится, и тогда уж примемся за вас.

   Машинька. Долго же вас дожидаться, коли ей еще надобно с одним разлюбиться да в другого влюбиться; вить этого по моим мыслям в две недели не сделаешь.

   Дмитрий. Нет, милая моя Машинька! об княжне так не думай. Она у нас ангел, весь дом глядя на нее с ума сходит; как она милостива! как она ласкова ко всем! покуда она не утешится, весь дом у нас тужить не перестанет.

   Машинька. Хорошо, ну дай бог ей утешиться; ступай же, да скажи мой ответ Правдину, чтоб он приехал сюда.

   Дмитрий. Ну! барину этот ответ хорош, а слуге-та что?

   Машинька. А слуге-та приказ, быть впредь поучтивее, и коли он обожать меня не умеет, так, по крайней мере, бояться, как огня.

   Дмитрий. Он тебя и обожает, моя жись, дай только срок до свадьбы-та, а то и я буду огонь!.. лишь не такой, которого бы бояться.

   Машинька. Митинька, прощай, барин идет.

   Дмитрий. Прощай!.. божество мое! огонь мой! Машинька моя! верь, что твои прелести столько долго останутся в моем сердце, сколько твоя пощечина в моей щеке. (Уходит.)

  

  

   Машинька садится шить за пяльцы и поет песню. Гур садится на лежанку; Надоедалов с арапником ходит по горнице.

  

   Гур. Что, брат Федул, губу-та ты надул? аль Вихра выдала? так на осину; дай бог мне столько рублей, сколько я их окаянных в одне Петровки перевешал, ну их к ляду; об том бы нам и тужить.

   Надоедалов. Нет, батюшка, Гур Филатач, не Вихра окаянная у меня на уме; беда на беде да беда сверху, ведашь ты: хлеб не родился, скот повалился, сам не женился, а годы бола пришли; ды на ту пору сделалась притчина,* вот те бог порукой, притчина.

   Гур. И!.. не замай их, старой хрен! чему не быть, тому не бывать, а чему быть, того не миновать; будь его свята воля, будто на нас-таки и напущено!.. послушка, девка-та живо мило поет. (Мурнычит за нею.)

   Hадоедалов. Да то она поет!.. поет, да не про нас, то-то и дело, то, как я те что порасскажу, так животики надорвешь...

   Гур. И!.. брат Федул, брось!.. ну их к ляду, вить ты вить уж как примешься порассказать-та, так тебя только и слушай; брось, брат! так и быть!.. его свята воля!..

   Надоедалов. Да оно так!- его свята воля,- да смотри-ка ты, что наши соседи-те набедокурили,- я,- нагдышнева-ту русака в торака,- ды был таков от вас в отъежже поле, с Сидоркой-ту, Простофилиным да с этим - как его забыл и - ох, граф-ат, провал его возьми - наш-ту полковник - ну!.. так ему и быть; мы завернули к Сидору-та - говорим - здорова, брат;- здорова, мал! - вот как здорова - он говорит: Сенюха! - чего дискать изволите? - псарь у него вершков десяти, хват такой - Семеном зовут - кровь с молоком! - Сенюха!- вели, брат, чайник согреть! - ну! - согрели чайник - выпили по чашке чаю - посидели - ну - знашь деревенско дело, не прикажешь ли вишневки, не прикажешь ли того-сего, другого, прочего. Давай, мал *,- что есть в печи, все на стол мечи (смеется) - забавник собака - малой жирной! - малой простой! - а угостишь! - ево подавай,- двор, как полна чаша - отец-ат, сам знашь, был мужик зажиточный - вот эдак - слово за слово - посидели - побалагурили - незнамо неведано откуда - Затейкин в двери - вот - как Затейкин в двери, взямши, глядь я на Сидора - Сидор наш сам не в себе - ну, наше дело сторона, мы ему поклон - здорова, Николай! - здорова, мал,- вот эдак путем чередом - я взямши говорю, Сидор!- чего дискать, мал,- что ди ты так принасупился? - ничего, мал,- вот как ничего - ан глядь поглядь, Затейкин зовет его на поговорку,- знашь, при полковнике-та он не смел - пойдем говорить - тот - пойдем! - ну, вот как пойдем - ды пошли! - (Между тем Гур дремлет и засыпает.) Я графу-та, хашь * он молчаливой знашь, такой с нашим-то братом - он и не так чтобы - тавовона - однако я ему: ваше сиятельство! - что-то они не даром, не пойти ли нам туды? ну, слышь ты, не успел я молвить - бежит мой Сидор - слезы градом, ай, ай, ай! - ай, ай, ай! - вот как ай, ай, ай! - глядо * и Затейкин ды к нему! - ды в ухо - ды в другое! - ды в третье! - я чтобы к Сидору - где! - и мри малой расхорохорился - тот к нему - ан он и дверь на замок - ды бранить сквозь двери Затейкина-та смертно; я ему:- Сидор! - не балуй, брат! - брось! - ну, мал! - так и быть! - брось, брат! - ну, насилу рознял. Полковник мой - откуда взялись ноги - плюнул нам в рожу, ды домой,- смешно, чорт их возьми - ну! - кое-как помирились. В чем жа дело-то стало?.. и тот и другой вить ты - сватают в одном месте невесту - ну так у Сидора-та не тому чета - богатель-та * есть - 200 душ - да дом-ат, дом-ат - а тот только что прыток на слово, а ни в гумне кладушечки, ни в мошне полушечки,- а на ярманке ли - в Лебедяни ли,- на кулашном ли бою,- всех нас загоняет - что за гусары? что за прическа! - франт собака! - он жа видишь от строки, так Сидор-ат и струсил; теперь нада нам приготовиться, как бы еще при полковнике-та да при гостях-та не острамиться (приметив, что Гур спит); да что ж ты, Гур Филатач, здремал, кажется, я не долго толковал, эй, проснись, судырь!..

   Гур (сквозь сна). Просну... усь!..

   Надоедалов. Проснись, говорят, эка притчина, нельзя дела поговорить, как раз заснет!- проснись!..

   Гур. Проснусь, проснусь...

  

  

   Надоедалов. Проснись, слышь, хозяюшка ваша пришла (Кланяется всем.)

   Гур. Тьфу, беда какая, ну, вот и проснулся; вить ты вить уж как начнешь (зевает), так как-та и дремлется, а дремать-та не дают. Здорова, жена!.. здорова, ребята! (Микеше протягивает руку, он цалует, а Любовь приседает.) Эх, Любушка! что прибыли по-немецки-та кланяться, этому-та, матка, немка тебя в Питере-та и научила; я так не учу сваво, ничему не учу; вон у дяди-та у Простакова Митрофан-ат чему не учился? а дурак дураком; кучеру-та плуту * переплатили денег нивись что, ан, на них жа камедь * пишут. Смотри-ка у нас Микешка, то-та малой! (Микеше.) Что снопов вчера привезли?

   Mикеша. Без дву шестьдесят.

   Гур. Хорошо, хорошо, брат, ну-ка, Любушка! что талек-ту * матка у тебя?

   Любовь. Ай, fi donc *! батюшка, что за тальки-с?

   Гур. Как, дура, что за тальки, да то-то бы те и знать-та, а то что ты думашь, клевикортами * да жеманством-та взять здесь? нет, голубушка, здесь этого не нада: вот у меня Фекла Тарасовна куда ни поверни, за работой ли посмотреть, бывало с молоду, песенку ли спеть, что нам? что какой-та пропасной на нас на виршах стихи сочинил; я-таки и сам пою:

  

   Нас с тобою, в свет натура

   Создала без мыслей так;

   Ты не винна, что ты дура,

   Я не винен, что дурак.

  

   Да таки пусть по их-та дурак, пусть умн-ат чахнет (гладит себя по брюху), вот у нас, на домашних хлебах вскормлено, так ли, жена?

   Фекла (тонким голосом). Так, батюшка.

   Гур. Не милей я тебе затейников-та?

   Фекла. Так, батюшка.

   Гур. Не замай же, и дети у нас также ж будут.

   Фекла. Так, батюшка.

   Гур. Эка ты, промолви что-нибудь, так да так; не даром ты по батюшке-та Потакальщикова, чорт ли в таке? дай то, аль другое, так ли, жена?

   Фекла. Так, батюшка.

   Гур. Ну ин так коль так, смотри-ка, глупа половина, какой-то слуга в галунах, чей-та эта. А... княжой управитель.

  

  

   Дмитрий (с узлом в руках). Князь и княжна приказали, сударь, вам кланяться и спросить, угодно ли вам, чтоб они к вам сегодни были!

   Гур. Добро пожаловать, как не угодно; что ты, мой свет! мы рады гостям, да что это у тебя?

   Дмитрий. Князь прислал вам из своей ранжереи артишоков и дыню.

   Гур. Благодари, благодари жена, возьми, матка, да прикажи что-нибудь к княжне-та от себя.

   Фекла. А что мне приказать-та, батюшка? я не знаю.

   Гур. Любушка! вступись хоть ты, да возьми у него узел-та.

   Любовь. Извольте-с,- пожалуй, скажи княжне, что я ей велела кланяться, и maman тож, да нет, нет; я лутче к ней напишу.

   Гур. Вот то-та, девка, пиши, пиши, грамотница! по-вашему-та по-французскому-та я вить не знаю, как у вас там водится (Любовь садится писать); что, брат, Андреич, не хошь ли водки?

   Дмитрий. Вы, сударь, знаете, что я водки никогда не пью.

   Гур. Ну ин ренскова, не чванься, брат, мы вить здешние жильцы, ты меня, а я тебя знам.

   Дмитрий. Знаю, сударь, и слишком знаю, только ренскова вашего не нада, покорнейше благодарю.

   Гур. Ну что Любушка, чем порадуешь?

   Любовь. Написала-с.

   Гур. Прочти же нам!

   Любовь. Ma princesse*! жись моя! я вам очень рада, пожальте к нам сегодни кушать; мой papa и моя maman вам очень будут рады и приказали вас просить. Adieu, je vous embrasse *, прощайте-с.

   Гур. Кто те знат, что ты напутала. Хорошо, братец, отвези княжне; хошь я и не понимаю, кланяйся, милости дискать просим.

  

  

   Гур. Ну-ка, Микеша! вели бурого-та в дрожки, да съездим, а брат Федул, покуда на гумно; а ты, жена, смотри поопрятнее, да поучливее, так дело-то и в шляпе. Вот к тебе гостья, толкуй с ней.

  

  

   Фекла. Вытте на час, нам нада поговорить. (Машинька выходит, Любовь становится за дверьми и подслушивает.) Здорова, Еремевна! добро пожаловать, давно уж ты у нас не гостила, садись-ка по добру по здорову.

   Еремевна (садится возле Феклы на скамейке). Давно, моя матушка! давно я те не видала; все за хлопотами, о том поговоришь, про другого сведаешь, третьего просватаешь, да за тем, да за другим, за тем да за другим, время-та идет да идет.

   Фекла. Что новенького об ярмонке слышно?

   Еремевна. Мало ли, родная моя! вот вить и я к вам не пир пировать, не ржи торговать, а так сказать, думу думати.

   Фекла. Что б такое, мой свет?

   Еремевна. Нет ли кого, моя мать! чтоб не подслушали. (Тихо.) Ну вот-таки у вас есть товар, а у нас есть купец, коли то святой час, так бы и по рукам.

   Фекла (в слезах). То оно так, моя мать! да вить каково расставаться с робенком-ту, она вить у меня одна одинешинька, как порох в глазе, вить ты, матка, не знаешь, каково с робенком-та расставаться.

   Еремевна. Так, моя родная! да вить век не пережить с ними, лишь бы чилыек-ат попался, девка взрослая, здоровая на руках, чего ее дома держать!

   Фекла. Будь его свята воля, я и сама, матка, замуж шла не по любви; пришли да сказали; за первого-та мужа, я бола отнекиваться, как покойница-та, не тем будь помянута, безменом меня отворочала, так и чорт (плюет), прости господи, ангелом показался.

   Еремевна. Ну да то о чем говорить, матушка! было бы слажено у родителей, где робенку толковать об муже. В старину-то и все было лутче.

   Фекла. Кто ж, матушка, по-твоему купец-ат?

   Еремевна. Мала ли, родная моя, нонче ярмонка; молодцов, как соколов; один другого лутче; где в прежни годы, статошно ль дело, толи бывало; как наместничество открылось-та *, вот таки у вас из Питера-та подъехало соседей, чину большого, сам молодец, а дом-ат, дом-ат.

   Фекла. Кто ж, моя родная?

   Еремевна. Ну да вот таки Николай-та Назарьич Затейкин, чем не молодец? умен! то уж неча сказать, умен! он жа, матушка, всему обучен, видишь, он как-та в Питере-та, по францускому-та, что ли, научился, да что нам наизусть-та выучить, ан суды приедет, да сочиняет перед нами; ну! мы люди темные, нам где понимать, а дивуесся, дивуесся, как чего не понимаешь-та; он же, матушка! в Приображенском-та полку уж сержантом служит.

   Фекла. Правда, мать моя, то что умен-то умен.

   Еремевна. Вот другой-та, об том я и не говорю, Простофилин-та, тот прост человек! то уж прост! что говорить; - ну да за то дом, как полна чаша, а в нонешнем быту, так права, у кого деньги, у того и ум; только видишь, одна на них беда.

   Фекла. Что, моя мать, за беда?

   Еремевна. Видишь, мать моя, про Любовь-ту Ивановну наш-та предводитель как-то проговаривал, ан оне его и боятся.

   Фекла. Ах, он окаянной, ах, он бестия, ах, он каналья, да я вить думала Николай-та Назарьич, провал его возьми, моя мать; уж Правдин, не хочу и слышать; да он, матушка, дурак дураком, выдам ли я за него Любушку; не видеть ему ее, как ушей своих.

   Еремевна. Ах, моя мать, вить ища * по рукам-та не ударено, ваша дочь, ваша и воля.

   Фекла. Так-таки, моя мать, не видать ему Любушки, где пить слыхано *, у девки 500 душ; да у ней будут женихи и не едакие; гол, как сокол, да где ему перед Николаем-та Назарьичем; да этот троих, как Правдин, продаст и выкупит; видали мы, матушка, правдивых-та судей этих; он, пожалуй, задумает, что он и Гура-та Филатача умнее, а я этих умниц-та не люблю, моя мать! таки не бывать, не бывать этой свадьбе; с честностью-та не много нонче возьмешь; что и честь, коли нечего есть, пословица-та нас поумнее.

   Еремевна. Да я, матушка, не по нем и говорю, а видишь, мне хотелось, алиба Затейкина-та, алиба хоть уж Простофилина-та сосватать на Любови-ту Ивановне; он, правда, меня-таки и наградил по своей милости, однако суженого конем не объедешь; коли чему быть, того не миновать; а Правдина-та, мать моя! я-таки сама терпеть не могу; он, сказывают, умирает, да бог с ним, я ему зла не желаю, не замай его, умрет.

   Фекла. Так-таки, моя мать! я об нем не хочу и слышать; а постарайся-ка ты мне об Николае-та Назарьиче, уж куды смешон! забавник злодей! животики с ним надорвешь; да и девкам-та его как не любить! нагдысь * он с ними как-та затеял фанты, уморил меня на старости со смеху.

   Еремевна. То уж забавник! что говорить. Вот нонче об ярмонке-та много молодцов, да что-то худо женются; я, права, стоптала, стоптала башмаков попустому; ища у покойного дядюшки-та *, как я ходила в ключах *, да была мамою Митрофана-та Терентьича, так тогда труда-та было и больше, Да силы-та, мать моя, были не те; теперь и он женился, вот! вить говорили жа, плох да плох, а вить невеста пошла; деньги чего не делают, мать моя! уж я рада, рада была, как его, мое красно солнышко-та, сосватала. Барыня у него, дай бог здравствовать! такая дородная, такая плотная, а такая ж, как он, живут себе да денежки копят.

   Фекла. То-то и дело-то, мать моя, что нонче ум-ат не умен; как бы все растормошить, а кто собрать-та захочет, так и в дураках; вить говорено мало ли и про нас с Гуром-та Филатачем, да пускай нам худо, мы живем да живем. Однако прощай, мать моя! поди к Любушке-та, да поговори ей; она у нас такая плаксивая, не знаю в кого; ища вдруг возмешься, так и не сладишь, а богатая девка невеста на руках, так убережешь ли ее, я пойду поприбраться, к нам будут гости, суседи-та вон.

   Еремевна. Ин будь по-вашему; прощенья прошу, матушка, Фекла Тарасовна. (Цалуется с ней и уходит.)

  

  

   Любовь. Подумай, Машинька! эта фатальная Еремевна пришла меня сватать за этого Затейкйна, которого, я терпеть не могу, которой так скушен!.. ай, да как он скушен!.. а Правдину хотят отказать дом, и матушка так сердита! - так сердита!

   Машинька. Ах, сударыня! чего вы боитесь? у кого есть ум, 18 лет и 500 душ, кто того может принудить? такие ли бывали невозможности? вы Любовь сами, а любовь все на свете переделывает, о чем вам думать? Простофилин - дурак пошлой, а Затейкин дурак жа, да только умничает, что еще глупее: есть ли что несноснее, как полудурак над целым дураком расшутится? а мы это видим всякой день; вы приласкайте его при тетушке*, а я видела слугу настоящего жениха вашего и все будет сделано; он князю знаком, сюда будет с ним, а вы знаете, что батюшка и матушка готовы всячески князю подтрушивать из своего дела.

   Любовь. Делай, что хочешь, Машинька, у меня ума не стало.

  

  

   Князь. Ну! что, братец, твой Гур будет ли дома?

   Дмитрий. Будет, ваше сиятельство! и вот от падчерицы его записка к княжне; фрукты я им отдал, а что они из них сделают, того не знаю.

   Князь (прочетши). Братец! это что-то ни по-русски, ни по-французски; однако отдай ужо сестре, как она встанет; да скажи пожалуй, что это за люди?

   Дмитрий. Это, ваше сиятельство, Лебедянской дворянин, больше ничего, как Гур Филатач во всей силе этого слова, так как и жена его Фекла Тарасовна; а письмо это писала приехавшая недавно из Питербурга падчерица его, недурна собою, воспитанная в монастыре и выпущенная пред отъездом сюда.

   Князь. Все это хорошо, только лутче еще будет, ежели он мне те 5000 десятин уступит без хлопот, которые и без того мне принадлежат, ежели не хочется ему заплатить иску; я прощаю охотно, ежели при этом мудреном воеводе Надоедалове он мог их себе несправедливо отмежевать: однако сколько уж лет наместничество открылось, пора бы уж и забыть, что делалось при старых-та воеводах; я думаю, что в совестном суде * все это скоро кончится.

   Дмитрий. Это правда, что нонче не то: однако Гур все тот же Гур, ваше сиятельство, а вам известно, что дураки всегда упрямее всяких недураков; то надобно взяться иначе. Здесь стоит с полком полковник, человек разумной, которого все наши соседи и боятся и почитают; ежели бы он взялся ему поговорить, то, я думаю, его слово подействует над ним больше, нежели неприятности тяжебных хлопот, к которым эдакой Гур и привык и не боится.

   Князь. ю кто такой этот полковник:

   Дмитрий. Молодой разумной человек, только так всегда задумчив и грустен, что его никогда веселого и не видывал: зовут его граф Достойнов.

   Князь. Достойнов!.. я б желал с ним познакомиться, пошли к нему сказать о моем приезде, и что я желаю его видеть. Это верно брат нашего Достойнова.

   Дмитрий. Полк его верстах в трех отсюда, и он верно будет скоро сам; он ездит иногда с собаками здесь, и хотя во всю зиму стояла здесь рота его полку, однако мы не только ни малейшей обиды от него не видали, а еще многие помощи по приказанию его имели по делам вашим; он много про ваше сиятельство и про сестрицу говаривал, и разговоры мои о вас его трогали.

   Князь. Хорошо, пошли к нему или поезжай сам и проси его быть сюда или дать мне знать, когда я могу быть у него.

  

  

   Князь. Граф Достойнов!.. что б могло его трогать по смерти его брата, говоря обо мне!.. при всем том я желаю его видеть, хотя это огорчит сестру еще больше; ...сколько этот граф Достойнов стоил слез бедной моей сестре! вот она. Боже мой! как грусть ее меня трогает...

  

  

   Князь (цалует ее). Здравствуй, сестрица! вчерась только приехала ты сюда, а уж выучилась вставать в 7 часов; когда это бывало с тобою?

   Княжна. Я обходила всю деревню; утро прекрасное, и мне так весело было смотреть на наших крестьянских девочек, что я велела принести свои ленты и все им раздала; а у меня осталось только то, что ты на мне видишь; ты не можешь представить, как мне деревня полюбилась; какое сравнение с тем принужденным обхождением, с которым мы обращаемся между собою; я узнала здесь новой род людей, которые мне понравились, и точно знаю, что они искренно меня полюбили.

   Князь. Жаль, душенька, что я не из твоих искательниц, я бы тебе на твои романические мысли сделал какие-нибудь нежные стихи; а так, как брат, которой очень тебя любит, скажу тебе в прозе, что эти мысли продолжатся в тебе до тех пор, покуда и деревня и эта искренность тебе надоедят до смерти, а там так же захочется опять в Петербург, как теперь в деревню.

   Княжна. Нет! я не думаю, чтоб мысли мои зачали теперь вдруг переменяться, ежели они никогда переменчивы не были; не для того мне нравится деревня, чтоб я со многими другими согласилась, что при дворе или в городе нет людей честных и чистосердечных; я имею друзей и, знав их цену, предпочитаю деревню, не по досаде на городскую жизнь, а по склонности моей к уединению, которое и в городе в моих обстоятельствах было для меня приятно. Ты знаешь, отчего я еще до кончины батюшки переменилась, и с тех пор как перестала я думать о благополучии, то все места для меня равны, а уединенные приятнее.

   Князь. На что ж было тебе переставать думать о благополучии, когда ты имеешь все, что к благополучной жизни подает надежду. Имея ум, воспитание, приятности наружные и богатство, что б могло тебе недоставать? ежели б только ты перестала думать о том, о чем батюшка думать тебе запрещал. Потеря твоя невозвратна, два года уж прошло, как графа нет на свете, а этого времени довольно, чтоб забыть его; ты плачешь!.. (Берет ее руку.) Прости мне, ежели я неосторожно напомнил тебе такое время, в которое ты довольно слез уж пролила, и вспомни, что вместо строгого отца, от которого ты зависела, с тобою брат твой и друг, которой жизни своей для тебя не пощадит.

   Княжна. Конешно, братец! много утешает меня то, что я в любви твоей уверена, однако ежели дружба может услаждать наши горести, то как она слаба, чтоб их истребить!

   Князь. Верь, что моя дружба не есть дружба обыкновенная; желаю, чтоб она могла твои горести и вовсе истребить: однако мне нужна для того совершенная твоя доверенность; успокойся, сядь и расскажи мне, что происходило у вас до возвращения моего из чужих краев; в три года много могло сделаться нового.

   Княжна (садится). Ты знаешь, братец, до твоего отъезда, как граф Достойнов, искавши моего согласия, слишком год всякой день был у нас в доме; что батюшка отличал его от всех молодых людей ему известных; не много труда ему стоило увидеть, что он мною еще больше был любим, нежели меня любил; достоинствы ввели его во все лутчие обществы *, и когда батюшке хотелось отдалить его от меня, то уж было невозможно, потому что граф везде со мной встречался; при всей любви моей к нему трудно бы ему было получить мое согласие прежде согласия батюшки, ежели бы не нашел он способу уверить меня, что батюшка противиться не станет; тем получил он признание столько трудное для воспитанной девицы; на другой день, я не могу описать тебе, что сделалось со мною, как батюшка, призвав меня в кабинет, объявил мне однажды навсегда, чтоб знакомство мое с графом кончилось и что я его в доме нашем больше не увижу.

   Князь. Я от часу больше нахожу причин жалеть о скором моем отъезде, этого бы многого не было.

   Княжна. Этого не довольно: сколько могли сыскать дурных красок, то ими мне его описывали: даже находили в нем такие пороки, которые бывают в самых грубых и невоспитанных только людях, которых и имян знать я не умела; всему ж причина то, что он не богат, а при всех этих описаниях, ежели бы ты знал, братец! сколько одно воображение о нем все лжи на него выдуманные опровергало; он был в отчаянии и кроме чрезмерной учтивости искания ничем на сплетни моих родственников не отвечал, а мне оставалось только уходить из комнаты, когда начнут мне говорить, что он бог знает кто, что он упал с неба, что он ищет жениться из денежных расчетов, что он чужой ум выдает за свой, и тому подобные дурачествы; наконец, батюшка, видя, что я всем женихам моим отказываю, сказал ему (чего я по великодушию его от него никогда не знала), что ежели он не хочет видеть меня против воли выданную за другого, то чтоб он Петербург оставил; граф ни слова не сказал ему, сыскал меня в тот день в аглинском магазейне, я испугалась, увидя его вид, со мной была одна моя агличанка, без которой я никуда не выезжала, он от отчаяния был смелее _й обыкновенного, поцаловал у меня руку и, сказав только, что вечная разлука его со мной извинит его смелость, пропал, я окаменела и опомнилась уж тогда, когда его не было; на другой день услышала, что он поехал в армию против турок.

   Князь. Я видел его в Киеве, отъезжая в чужие края, в том точно положении, как он тебя оставил и там, познакомившись с ним короче, многое от него слышал.

   Княжна. Граф поехал, батюшка все силы употреблял, чтоб выдать меня за известного тебе его приятеля, однако я нашла способ избавиться; скоро по отъезде графа в армию вошел ко мне батюшка, и с жестокою холодностью объявил мне, что он в сражении убит. (Слезы мешают ей продолжать.) Теперь третий год, как нет его на свете, а сердце мое и мысли все остались те же; я ищу уединения, потому что не нахожу себя способной быть приятною в больших собраниях, которые и мне перестали уж быть приятны; только сделай милость, не напоминай мне больше о таких случаях моей жизни, которые эту жизнь делают несчастливой; ни богатство, ни красота, ежели во мне ее находят, меня уж не утешат о потере того, на ком все мысли мои о благополучии соединялись.

   Князь. Приятно для меня, сестрица, видеть в тебе столько редкое в женщинах постоянство, и жалею, что ты забыть его не умеешь. Здесь недалеко с полком стоит двоюродной брат его, граф Достойнов: хотя свидание с ним тебя и огорчит, однако я послал его звать к себе; мне хочется с ним познакомиться, и ежели он таков, как покойной брат его, то я очень буду рад.

   Княжна. Брат его! здесь, недалеко с полком? ах, братец! сколько ни умножилась от того моя грусть, позови его сюда.

   Князь. Теперь только узнал я о нем от моего управителя и послал его к нему.

   Княжна. Не знаю для чего, только мне хочется чрезвычайно его видеть.

  

  

   Дмитрий. Графа не нашел я в лагере, он уехал верхом, и он, конечно, приезду вашего сиятельства обрадуется, только думаю, что очень нужные полковые дела его задержат, у него сегодни полковой смотр; однако тотчас после смотру он к вам будет сюда или сыщет вас на ярмонке; к вам приехал здешний предводитель господин Правдин.

   Князь. Правдин здесь! ах, как я рад! проси его сюды. Сестрица! ты идешь одеваться, пожаласта, грусти меньше и приходи скорее к нам, что ты Правдина так давно знаешь, что и он тебе и ты ему обрадуешься.

   Княжна. Скажи ему, братец, что я тотчас оденусь и приду; как я рада, что он здесь. (Уходит.)

  

  

   Князь. Ба!.. здравствуй, братец! я не ожидал тебя здесь наехать; скажи ты мне, как это ты из Турина попал в Лебедян? как же ты переменился! вот каково давно не видаться.

   Правдин. Покровительством батюшки вашего я был послан от иностранной коллегии к министру * в Турин, где и видел вас; исправив наложенную на меня должность * я занемог и долго в Спа лечился, наконец, возвратясь в Петербург, по обстоятельствам своим принужден был взять отставку и приехал сюда, а со времени открытия наместничества дворянством выбран в предводители.

   Князь. Так служба наша равная, и я здесь теперь, потеряв батюшку, приехал посмотреть деревни; за хлопотами здешний славной Гур с каким-та бывшим воеводою Надоедаловым завоевали у меня 5000 десятин, за которыми я еду к нему сегодни, и надобно, чтоб ты обедал с нами же у Гура.

   Правдин. Я поеду, ежели угодно вашему сиятельству, только так, как прежнего благодетеля моего сыну, должен вам сказать, что этот Гур не очень мне будет рад.

   Князь. А што ж такое? скажи мне и верь, что жалеть о том не будешь.

   Правдин. Лестно для меня, ваше сиятельство! чтоб вы обстоятельствы мои узнали; а еще лестнее то участие, которое вы принимать в них изволите. Вам известно, что расстроенное здоровье и состояние, также многие частные неприятности принудили меня Петербург и службу оставить; растроганная чувствительность, огорченное честолюбие и крайний недостаток, часто горестное следствие службы и жизни, на честных правилах основанной, переменили нрав мой и сделали для меня все почести света нелестными. Я взял отставку и хотел лутче жить в уединении, нежели подвергать себя беспрестанно горестям, которые по состоянию дел моих и образа жизни были столько же несносны, сколько неизбежны; я выбрал здешнюю деревню своим жилищем, и даже до невежества соседей моих все мне в деревне нравилось; наконец, встретил я здесь девушку молодую, прекрасную и воспитанную в монастыре, со всею тою невинностью, которую имеют только те, кто лукавством света научиться еще не успели.

   Князь. Конешно, падчерица этого Гурова? я смеялся письму ее к сестре, а признаюсь, внутренне хвалил в ней то незнание света, которое принуждает ее не знать много такого без чего она право обойтиться может. Дмитрий! подай ее письмо!

   Правдин (прочетши). Как приятно для человека столько разогорченного вероломством и обманами света, видеть, что есть еще сердце, до 18 лет сохранившее детскую невинность! так, ваше сиятельство! это письмо смешно для тех, кому нужны притворные ласкательствы в штиле, и кто красноречивые уверении чувствам сердечным предпочитает, а для того, кто в науке знания света признает одно совершенное безнравие * людей свет знающих, тому не могут уж быть лестны пышные и чувствительные выражения бесчувственной души.

   Князь. Жалею, что твои горести сделали из тебя такого мизантропа; продолжай мне о твоих обстоятельствах; а ты, Дмитрий! отнеси письмо к сестре.

  

  

   Правдин. Узнав ее, долго испытывал я, не от природного ли недостатка в уме происходили странности, которые я в обращении ее находил; увидел, наконец, к беспримерному удовольствию моему, что ежели она худо говорила по-русски, то от редкого обращения с теми, кто хорошо по-русски говорят, а не от ненависти к своему языку, чем заражены по большей части такие, кто русской язык знают хорошо; ежели она не умеет скрыть ни радости ни печали, это происходило от того, что она скрывать чувств своих не училась; все это привязало меня к ней навек, тем больше, чем я узнал ее ко мне привязанность, не от слепой страсти происходящую, а от того высокого мнения, по которому она привыкла видеть во мне истинного себе друга; узнав ее привязанность от нее самой, нашел я ее родителей против меня чрезвычайно восстановленных; и для того теперь, зная, до чего довести может невежество людей, без притчины меня возненавидевших, положил ожидать решения судьбы моей от времени.

   Князь. Я не нахожу, чтоб это дело совсем было расстроено, этого Гура, я думаю, уломать можно: поедем с нами; а между тем признаюсь тебе, что мне деревня от часу больше нравится. Что нужды, что эти люди невоспитаны, ежели б только не было в них того закоренелого самолюбия, которое невежество их кажет в глазах их достоинством.

   Правдин. Самой лутчий плод, ваше сиятельство, нового учреждения губерний * есть истребление этого невежества; недавно открылось наместничество, а мало уж таких невеж, которые бы незнанием грамоты хвалились; надобно, чтобы попечение государыни о воспитании детей этих невеж больше занимало ее, нежели странных их родителей; с тех пор, как народные училищи открылись *, нескольких бедных дворян уговаривал я отдать туда детей, большая часть отдали, а иные, подлинно похоже на эзопову обезьяну *, до тех пор лелеют их дома, что удушат возле себя, а не отпустят в училище; все же это происходит от того странного самолюбия, что большая часть уездных дворян, не видав иногда в глаза ни столиц, ни порядочных обществ, думает быть в праве, сидя на своей лежанке, их пересуждать, называть спесью то обращение воспитанных людей, по которому они очень справедливо невеже убегают, и следственно составит себе особливой род жизни, в котором состареется и умрет в невежестве; с этой стороны извиняю я заблуждение многих знатных людей, судящих иногда о всех уездных дворянах по одному странному образчику.

   Князь. Хорошо, что нонишнее учреждение губерний сколько-нибудь их унимает. Вот вить и мой Гур по судам и пересудам идет, куда хочешь, а совестного суда боится.

   Правдин. Трудно унимать и совестному суду бессовестных людей; есть и из уездных дворян очень хорошие люди, да когда пять или шесть домов на 500 верстах расположены, то каким у них быть обществам, когда они встречаются только в отъезжих полях с собаками, да в губернии через три года на выборах; на этих днях здешние франты зазвали нас с охоты к себе, где один Затейкин одного Простофилина прибил, и я с графом Достойновым насилу вырвались, оставив грызться собак и людей.

   Князь. Это мы сего дни, думаю, у Гура увидим; вот и сестра.

  

  

   Правдин (княжне). Как я не ожидал, княжна, вас увидеть в Лебедяни! поздравляю с приездом, которому, признаюсь, я удивился.

   Княжна. Мне давно уж в деревню хотелось, только я сама не ожидала вас здесь видеть. Братец! я получила письмо от этой девушки, воспитанной в монастыре; скажите, едем ли мы к ним?

   Князь. Я думаю, это будет нужно для старого друга нашего дома,