Княжнин Яков Борисович - Траур, или Утешенная вдова - Книги

Я. Б. Княжнин

Траур,
или
Утешенная вдова
Комедия в двух действиях

Воспроизводится по изданию: Я.Б. Княжнин. Комедии. СПб.: Гиперион, 2003.
Электронная публикация - РВБ, 2007.

Действующие лица:

Изабелла, вдова.

Милена, сестра ее.

Постан, друг их и дядя Ветрана.

Ветран, племянник его и любовник Милены.

Карачун, лекарь.

Евдоким, слуга Изабеллы.

Действие происходит в доме Изабеллы.

Действие первое

Явление 1

Евдоким

(один, держа кошелек с деньгами)

Сто рублей золотых заплатить лекарю Карачуну, который лечил барина... покойного... странное дело - дело, совсем противное справедливости... Когда бы он вылечил, я, любя барина, своих бы денег приложил... а то плати за то, что уморил... За это надобно бы с лекаря взять. Однако, уж я, по добродушию своему, то уступаю ему, что на нем... а этих денег не видать ему, как ушей своих... Я за барина на этого живодера так сердит, так сердит, что деньги себе в карман положу.

Явление 2

Ветран и Евдоким.

Ветран

(осматривая все)

Какая перемена! все здесь уныло! без меня этот веселый дом сделался монастырем... Вот я каков! где нет Ветрана, там скука, грусть...

(Увидя Евдокима.)

А, Евдоким! ты весь в черном! по ком тебе сгрустнулось?

Евдоким.

Ах, сударь!

Ветран.

Я из твоего ах ничего не понимаю. Сказывай скорей!

Евдоким.

Увы!

Ветран.

Ты меня бесишь.

Евдоким.

Печаль у меня отняла язык.

Ветран.

Как же ты это мог выговорить?

Евдоким.

С великою нуждою.

Ветран.

Да скажешь ли ты мне?..

Евдоким.

Ах, сударь! такой печали не было и не будет. Все, что ни есть в доме, грустит... рыдает.

Ветран.

Кто же у вас умер?

Евдоким.

Вы знаете ли барынину постельную собачку?

Ветран.

Она?

Евдоким.

Нет, сударь; она жива; да с грусти все визжит... еще знаете ли вы нашего попугая, который такой говорун?

Ветран.

Черт с ним, когда он околел!

Евдоким.

Он жив, да от тоски, повеся голову, ни слова не говорит.

Ветран.

Долго ли тебе меня мучить?

Евдоким.

Вы знаете, сударь, обыкновение, чтобы печальную весть не вдруг сказывать... Я вас не хочу уморить.

Ветран.

Чтоб тебя черт взял! ты и так твоею медленностью меня уморил... Я не смею спросить... Жива ли Милена?

Евдоким.

Жива, сударь, только отчаянием своей сестрицы Изабеллы так тронута, так тронута, что чуть дышит.

Ветран.

Все живы и все чуть дышат!.. да кончишь ли ты?

Евдоким.

Неужто вы догадаться не можете?

Ветран.

Нет; я знаю, муж Изабеллы, Добросердов, мой друг, мой покровитель, твой барин, жив.

Евдоким.

А почему вы это знаете?

Ветран.

А потому, что я от него письма имею, что я, по его просьбе, от полку уволен жениться на дорогой, на прекрасной Милене, которую я обожаю.

Евдоким.

Да разве, написав вам письма, нельзя умереть?

Ветран.

Что слышу! он умер?

Евдоким.

Да, сударь, изволил скончаться!..

Ветран.

Какое несчастие!.. Ну, да ежели это случилось, так и быть... Мне очень жаль его; он был мне вместо отца... Однако, по дружбе к покойнику, я хочу за его милость одолжить его и, рассея веселие в его доме, утешить всех, и даже жену его... и для того иду...

Евдоким.

Постойте, сударь, велено никого не впускать.

Ветран.

Никого, быть может... а меня, меня, который взрос, воспитан у них в доме как сын...

Евдоким.

Вас-то именно и не велено впускать.

Ветран.

Врешь!.. для чего?

Евдоким.

Для того, сударь, что барыня моя, Изабелла, лишь увидит покойниковы туфли, то зальется слезами и обомрет.

Ветран.

Бездельник!.. разве я похож на туфли?

Евдоким.

Нет, сударь; однако вы ему близки были, он вас любил, как сам себя. И для того-то ваш дядюшка, Постан, который во время печали управляет всем вместо барыни, и запретил вас впускать. Его благоразумие боится вашей пылкости и ветрености.

Ветран.

Его благоразумие бредит.

(Увидя входящего Карачуна.)

Кто это идет в черном платье? Не родня ли какая Добросердова?

Евдоким.

Родня, сударь, и очень близкая... Он его уморил.

Ветран.

Как?

Евдоким.

Вы очень стали недогадливы... Это лекарь.

Явление 3

Ветран, Карачун и Евдоким.

Карачун.

Евдоким! доложи барыне, что я пришел ее кондолировать.

Евдоким.

Как вам не стыдно, господин Карачун. В таком ли теперь она состоянии, чтоб могла быть кондолирована.

Карачун.

Ох! пожалуй доложи; это необходимо нужно, и мне надобно исполнить мою должность.

Евдоким.

Да что это такое? зачем вы пожаловали?

Карачун.

Это не твое дело.

Ветран.

Я тебе растолкую. Это все то же, что поздравить с благополучным отъездом на тот свет.

Карачун.

Господин офицер, я вас не знаю, и уверяю, что никому не дозволяю со мною шутить, разве только моим больным, в случае нужды, для растягивания их селезенки.

Ветран.

Поэтому вы для больных великий шут, для того, что они все до смерти захахатываются.

Карачун.

Чем вы можете это доказать?

Ветран.

Господином Добросердовым.

Карачун.

Я не отвечаю за это.

Евдоким.

И вправду; ведь он взялся лечить, а не вылечить.

(На ухо Ветрану.)

Постарайтесь эту харю выгнать.

Карачун.

И доказать могу, что я его как должно, во всей форме лечил. Я не виноват, что его натура такая упрямая, что с формою медицины никак не согласилась.

Ветран.

Разве люди сделаны для медицины, а не медицина для людей? Поэтому я сделан, чтоб шубу греть, а не шуба меня?

Карачун.

Как вы осмеливаетесь такую священную науку равнять с шубою и думать, чтоб она была выдумана для всех людей без разбору? Есть только избранные, привилегированные натуры...

Ветран.

Разумею... которых медицина одолеть не может.

Карачун.

Мне с вами говорить долго не можно. Кто великую практику имеет, тому нет времени пустословить.

(Евдокиму.)

Скажи же барыне, что я приехал с кондолированием.

Евдоким.

Поезжайте с Богом, господин Карачун. Я ей скажу, что вы были и сказывали мне, как вам жаль покойного.

Карачун.

Да разве только?

Евдоким.

А что ж еще?

Карачун.

А за труды-то мои заплатить?

Евдоким.

А сколько бы, например?

Карачун.

С другого бы я гораздо более взял; но, по знакомству и по приязни моей с покойным, я только двести рублей возьму.

Евдоким.

Двести рублей! Ах, господин Карачун! хотя вы лекарь, однако надобно быть христианином. Двести рублей!.. если будете так дорожиться, кто вперед захочет у вас умереть?

Карачун.

И ты уж начинаешь шутить... Тебе можно бы лучше других знать, что он сам виноват в том, что умер. Оставя его натуру, которая так была глупа, он не все то исполнял, что я ему предписывал.

Евдоким.

Ах, сударь! нельзя точнее исполнять: он ни черты не пропускал.

Карачун.

Я знаю то, что говорю.

Евдоким.

А что бы такое например?

Карачун.

А вот что... я тебе скажу... Что бишь такое? Да, да, я ему велел прописанные мною порошки принимать из чайной чашки, а он их из стакана принимал.

(Ветран смеется.)

Чему вы смеетесь? Вы не знаете, что малейшее против ордонации медицины преступление наказывается смертью.

(Евдокиму.)

Слышишь ли, Евдоким, я должен неотменно получить двести рублей... Ты знаешь, как долго болезнь барина твоего меня волочила.

Ветран.

Волочила, как будто старинный воевода челобитчика. Однако вы апелляцию внесли в коллегию смерти.

Карачун.

Знаете ли вы, что я сердиться начинаю за ваши плоские шутки.

Ветран.

Плоские? Ах ты, побочный сын Эскулапа! подкидыш Бургава! знаешь ли ты, что я могу тебе кровь пустить!

Евдоким

(Ветрану)

Ах, сударь, не заводите шуму.

Карачун.

А ты знаешь ли, молодчик мой с темляком, что у меня последний цирюльник лучше тебя это разумеет?

Евдоким

(лекарю)

Господин лекарь!

Ветран.

Знаешь ли ты, что ежели б каким сверхъестественным случаем ты стал лечить меня, и если б ты своим смертоносным искусством довел меня до крайности, то я бы тебе наперед заплатил за твои труды, велев выкинуть тебя за окно?

Евдоким.

Господин Ветран!

Карачун.

Я рад, что ты так прост и открылся. Я постараюсь, чтоб ты при самом начале твоей болезни без чувства был.

Евдоким.

Господин Карачун!

Ветран.

А как я еще здоров и в совершенной памяти, то теперь же исполню мое обещание... и в задаток...

Евдоким

(удерживая Ветрана)

Господин Ветран! опомнитесь, что вы делаете в печальном доме!

(К Карачуну.)

Господин лекарь, извините его, он молодой человек и был лучший друг моего барина; успокойтесь и поезжайте с Богом, возить себя по больным вашим... В другой раз можете заехать... Неужто вам покойниковы двести рублей дороже, нежели жизнь ваших больных, которые еще живы и которых, я думаю, очень много, потому что вы модный лекарь.

Карачун.

Изрядно.

(К Ветрану.)

Слуга ваш! слуга!.. до первой горячки.

(Уходит.)

Явление 4

Постан, Ветран, Евдоким.

Постан.

Так, я узнал, что мой племянник приехал, и кому бы другому можно было так шуметь?

Ветран.

Здравствуйте, дядюшка.

Постан.

Здравствуй. С кем ты здесь шумел?

Ветран.

С лекарем, который недоволен тем, что уморил моего благодетеля, да еще и против меня неучтив.

Постан.

Так ты уже знаешь о нашем общем несчастии? Но удивляюсь, что ты так равнодушен.

Ветран.

Что ж, дядюшка, разве вы хотите, чтоб я так же морщился, как вы? Верьте, что мне его более жаль, нежели вам, что я ничего бы не пощадил для него; но плакать не могу. Я и тогда не заплачу, если и сам умру.

Постан.

Однако благопристойность велит, чтоб ты умерил твою живость, которая не может быть приятна Изабелле, неутешной о муже, и сестре ее Милене; а лучше бы всего сделал, если бы возвратился в полк.

Ветран.

Возвратился? нет, сударь, я честный человек. Я отпущен жениться и непременно то исполнить должен.

Постан.

Да такое ли время?

Ветран.

А для чего не такое? Я могу во всякое время жениться.

Постан.

Этому быть нельзя теперь, хотя б Изабелла и Милена не в таком были отчаянии; но во время траура, благопристойность...

Ветран.

Пускай ваша благопристойность не прогневается на мою любовь; и что тут неблагопристойного? Я Милену люблю, она меня любит; притом же мой друг, Добросердов, выпросил меня в отпуск, чтоб жениться на ней: он хотя умер, однако ж, как честной человек должен сдержать свое слово... Слово честного человека никогда не умирает.

Постан.

Все это хорошо; да разве нельзя отсрочить?..

Ветран.

Отстрочить?.. Нельзя, сударь... я также дал всему нашему полку честное слово жениться. Вы знаете, ежели офицер отправлен за чем-нибудь от команды, а того не исполнит, то его военным судом засудят.

Постан.

Ты, любезный племянник, там приучился повесничать, что и отучиться не можешь.

Ветран.

А вы, дорогой дядюшка, так благопристойничать некстати привыкли, что никак не хотите от того отстать.

Постан.

Кто же из нас выиграет?

Ветран.

Я думаю, мое ремесло веселее вашего; следовательно перевес на моей стороне.

Постан.

Я уступаю. А что твоей женитьбе великая остановка, сама Милена тебя уверит, и, как мне кажется, теперь ее желание быть замужем за тобою не так уже велико.

Ветран.

Не верю.

Постан.

А для чего?

Ветран.

А для того... мне кажется, вы хотите меня опечалить, чтобы и я так же нахмурился, как вы... Да вам не удастся... Я печалью себя безобразить не буду.

Постан.

Когда не веришь, сам увидишь.

Ветран.

Увижу?.. Я посмотрю, как осмелится!

Постан.

А что ж ты сделаешь?

Ветран.

А что я сделаю? она увидит... я занемогу; а чтоб ее доканать, то и умру. И если не для меня, то, конечно, для отечества она не погубит такого храброго офицера.

Постан.

Да где же был ты храбр?

Ветран.

Не был, так буду. Я для того и спешу жениться, чтоб в нынешнее военное время сделать ей честь умереть ее мужем.

Постан.

Того-то она и боится. Пример ее сестры...

Ветран.

Какая разница! Добросердов умер на постеле, а я умру на поле чести.

Постан.

Для жены это все равно.

Ветран.

Да, для жены какого-нибудь мякенького дядюшки; а моя иначе думать будет.

Постан

(увидя Милену)

Да вот и она.

Явление 5

Милена, Постан, Ветран, Евдоким.

Ветран.

Обожаемая Милена! какое для меня счастие и несчастие!.. счастие видеть вас, а несчастье видеть вас такою печальною, такою смутною... Ну, да как же быть? Теперь если вы меня любите, о чем я не сомневаюсь, возьмите с меня пример. Я, видя вас, забываю нашу общую грусть; видя меня, забудьте и вы ее и хотя немного улыбнитесь.

Милена.

Вы не можете сомневаться, что я вас люблю; но это самое умножает мою тоску. Как я ни креплюсь, при вас мои слезы более текут.

Ветран.

Ежели от радости, это хорошо.

Милена.

Нет, сударь, от горести.

Ветран.

Это новое! Разве вы не рады, что я приехал?

Милена.

Можете ли вы так думать?

Ветран.

Я вас не понимаю. Вы любите меня, а вам горько меня видеть.

Милена.

От того-то и горько, что я вас люблю.

Ветран

(Постану)

Дядюшка! мне кажется, вы правы.

Постан.

Я тебе сказывал, но ты верить не хотел.

Ветран.

Однако я на своем поставлю, и уверяю вас, что вы солгали. Мне, сударыня, мой дядя сказывал...

Правда ли то, что он говорил?.. Вы молчите... Жестокая! я вижу, вы хотите смерти моей... и будете довольны. Я теперь же занемогу и велю себя лечить лекарю Карачуну. Прощайте, сударыня!

Милена.

Вы, сударь, вините меня, не выслушав; но если узнаете мои мысли, то отдадите мне справедливость и согласитесь со мною.

Ветран.

Вот что хорошо! Я соглашусь на вас не жениться! Я соглашусь!.. мне вами не владеть, все то же, что не жить.

Милена.

Но благоразумие велит, для избежания больших бед, подвергнуться не так великим. Не правда ли, сударь?

Ветран.

Неправда. Я вижу, куда ваше благоразумие гнет.

Милена.

Тем лучше, если вы догадались.

Ветран.

Нет, сударыня, я не догадался. Я ничего не знаю, и знать не хочу, кроме того, что я вас люблю как душу... что я вас люблю... так же, как мою роту... что я приехал сюда на вас жениться... и что верно женюсь, или беда вам.

Милена.

А какая, сударь?

Ветран.

Когда я умру, то полк с вас ответ возьмет, для чего вы меня уморили?

Милена.

Вы шутите. Станемте говорить дело... Что я вас люблю более всего... что все мое счастие в том полагаю, чтоб вечно быть вашею, - об этом вас уверять не хочу: вы без того знаете.

Ветран.

О! я точно уверен...

Постан.

Какое самолюбие, племянник!

Ветран.

Дядюшка! вы всегда не в свое дело мешаетесь; и с вашею благопристойностью вы очень неблагопристойны.

(К Милене.)

Я знаю, дорогая Милена, что вы меня любите, и уверен в том, не для того, чтобы я был всех лучше; есть сто раз меня знатнее, прекраснее, богатее, которые за счастие почли бы, если бы вы их любили; но я крепко в том стою, что никто из них так смертельно, как я, не станет вас любить... Вы это увидите, как будете моею женою.

Милена.

Ах, сударь!

Ветран.

Что значит этот ах?

Милена.

Видя страдание моей сестры, которая мужа любила, так же как я вас люблю, и по ее отчаянию соображая то, что хотя горько лишиться любовника, но сто раз несноснее потерять любимого мужа, мне брак кажется союзом ужасным. Состояние моей сестры хуже смерти.

Ветран.

Только, сударыня?.. Не верьте же вашей сестрице; она вас морочит... Знайте, что мужа, самого любезного, легче лишиться, нежели любовника, каков бы он ни был.

Милена.

Ах, сударь, как вам не стыдно это говорить! Если б я вас меньше знала, то получила бы дурное мнение... Однако со всем тем вы меня рассердили.

Ветран.

Не сердитесь, сударыня, это мне несносно, потому что вам не к лицу... Чтоб вас не сердить, я верю, что муж дороже любовника... Я верю, и для того, женясь, прежде вас не умру; если хотите, я дам в том подписку.

Милена.

Вы военный человек и ближе других к смерти.

Ветран.

На войне умереть не смерть, а слава. Подумайте, как это прекрасно! завтра или послезавтра я на вас женюсь. Через неделю, или много через две, как Марс из рук Венеры, от вас отправлюсь в полк. При расставании, любя меня, вы будете плакать. Я вас так же много любя, плакать не буду; потому что не слезами, а моим поведением хочу доказать, что я вас достоин. Полк наш пойдет против неприятеля. При первом случае, для того, что я упрошу прежде всех меня послать, при первом случае покажу я, что вы отдали себя не подлому человеку. Если я останусь жить, вообразите себе восхищение, когда вы увидите меня в лаврах; а если убьют, ну что ж делать, ведь надобно ж когда-нибудь умереть. Когда убьют меня, и тогда еще не умру. Я стану жить в вашей памяти и всех честных людей. Все станут говорить о Ветране, рассказывать о его делах. Вы будете расспрашивать о том и о сем, в которое место его убили. Ежели в сердце, вы вспомните, как оно вас любило, как оно, видя вас, трепетало, как рвалось из меня к вам... Вы плачете, прекрасная Милена! не плачьте, я еще жив... или для того вы теперь плачете, чтоб тогда меньше плакать? Ин плачьте... Потом, сударыня, видя вас, все станут говорить: вот она, вот она! вот прекрасная Ветранова вдова! как печаль по муже к ней пристала!.. молодые щеголи будут к вам подходить, станут ласкаться к вам, будто для меня; ничего не бывало, для вас. Между тем, кто-нибудь из них проворнее, милее, вкрадется в ваше сердце, и вы прежде будете на него вбок смотреть, и потом прямо, а потом далее, да далее... вы отворачиваетесь, вы сердитесь и хотите уверить, что этого быть не может? О, сударыня! Поверьте, что вы тем досады мне не сделаете: я не из тех вечных мужей, которые на своих женах и после смерти хотят быть женаты. Я вам наперед даю позволение, хоть на другой день, после меня, а не при мне выйти замуж.

Милена.

Вы, сударь, много наговорили, и все, что ни говорили, одни только вашего воображения басни. Посмотрите на мою бедную сестру, и вы узнаете, как вы совершенно ошибаетесь.

Ветран.