Драма в четырех действиях и пяти картинах
Собрание сочинений в пяти томах
Том 5
М., ГИХЛ, 1958
Наталья Алексеевна Рославлева, 21 года, одевается по моде.
Борис Павлович Беклемишев, литератор, 32 лет.
Мария Васильевна Беклемишева, жена его, интеллигентная особа, 27 лет.
Александр Сергеевич Зорин, литератор, лет 50, слегка обрюзгший, полный.
Владислав Игнатьевич Босницкий, средних лет, высокий, худой, неопределенной профессии, с эффектными жестами, подвижным лицом, мимикой которого подчеркивает свою речь.
Князь, студент-белоподкладочник.
Алферьев, бедно одетый студент.
Санин, зять Беклемишева.
Дети Беклемишевых:
Аля - мальчик пяти лет, больной.
Девочка - двух лет.
Прислуга, актеры, зрители.
Между первым и вторым действием проходит шесть месяцев.
Между третьим и четвертым три месяца.
Богатая приемная в большом отделении при гостинице. Посреди накрытый стол. На столе самовар, кофейный прибор.
Лакей. В деревне рассказать, так и не поверят: "тыщи" летят... Это вот хоть понял, значит, человек, зачем он жить на землю пришел... Деньги есть - все возможно... Мужа побоку спустила, каждый день нового молодца... А уж нашему брату на водку никто во всей гостинице больше не дает.
Князь (входит, оглядывается угрюмо). Не выходила барыня?
Лакей. Спят.
Князь идет к дверям спальни и пробует отворить.
Босницкий входит и во время дальнейшей сцены присаживается к столу, наливает чашку кофе, пьет и ест.
Голос Рославлевой (из-за двери). Напрасно, дверь заперта.
Князь. Мне надо вам сказать всего два слова.
Голос Рославлевой (после паузы). Не пущу. Я до вечера никого не принимаю... Уходите.
Князь. Так? (Некоторое время ждет ответа, поворачивается и, увидев Босницкого, энергично плюет, потом мрачно здоровается с ним.)
Босницкий (невозмутимо). Здравствуйте, не принимают так не принимают.
Князь (угрюмо вполголоса). А кто виноват? Надо было еще там с разными Беклемишевыми знакомить.
Босницкий (допивая кофе и вставая). Это все быстро кончится. (Смотрит на часы.) Ну-с, угодно партию на биллиарде? Так и быть, пять рублей заработаете.
Князь (нехотя). Вперед я ничего не дам.
Босницкий (весело). Хорошо, хорошо... Вот что... идите, я только два слова чиркну. А! Да бросьте вы вашу, ну, ей-богу, преглупую ревность... доказал, что я общественный человек... Я ей что-то такое напишу, от чего она сразу повеселеет. Ну, идите.
Босницкий (пишет). "Сыграйте первую партию с маркером,- через четверть часа приду". (Оставляет писать, лакею.) Отнесите эту записку князю... (Вынимает рубль.) Барыня выйдет - придите сказать: я буду в библиотеке или ресторане.
Лакей. Слушаю-с.
Голос Рославлевой. Павел!
Лакей. Что прикажете?
Голос Рославлевой. Кто-нибудь есть в столовой?
Босницкий быстро отходит к двери, делает энергичные жесты лакею.
Лакей. Никого нет-с.
Босницкий исчезает за дверью.
Рославлева (входит, идет к столу и садится, брезгливо.) Кто это пил? Фу, гадость... (Лакею.) Возьмите эту чашку.
Не приходите больше.
Лакей. Слушаю-с. (Уходит.)
Рославлева с недовольным лицом наливает себе кофе, лениво и рассеянно пьет его, избалованно, по-детски разламывая печенье.
Босницкий (быстро входя, целует Рославлевой руку). Ну, так и есть! Да вы знаете, несчастная, который уже час?
Рославлева (равнодушно). Для сегодня - это все равно.
Босницкий. Потому что Беклемишева не будет? (Протягивая нараспев.) А если я скажу, что Борис Павлович просил передать, что раздумал ехать к родным и сейчас приедет.
Рославлева (радостно). Приедет?!
Босницкий (сложив руки, смотрит и качает головой). Да понимаете ли вы, что я, я должен теперь чувствовать?
Рославлева (с злой и в то же время веселой интонацией). Не понимаю... (Ласково.) Голубчик, не сердитесь. Где вы его видели? Он не поедет к родным?.. Ах, я так, так счастлива...
Босницкий. Она счастлива... Я утешаю себя только тем, что она была так же счастлива, когда в свое время...
Рославлева (с наслаждением смеется, смотрит, не сводя глаз, с той же злой интонацией). Утешайтесь, утешайтесь...
Босницкий. Жестокая... И, главное, бесполезная жестокость: кто вас познакомил с Беклемишевым? Мог бы и не знакомить, если бы смотрел глазами остальных...
Рославлева. Ну, конечно! Вы самый умный человек, и остальные... Гм... гм... кхе... кхе... кхе...
Босницкий. Женская благодарность... Послушайте, Наталья Алексеевна, серьезно: это нехорошо... Ведь и мы, мужчины, умеем мстить...
Рославлева (протягивает ему руку, смущенно). Ну, мир... Позвоните.
Босницкий (звонит). Ну-с, что ж вам еще сказать? Да... Зорин приедет благодарить вас... Князь внизу с маркером на биллиарде... Ну, а теперь я бегу?
Рославлева. Нет, оставайтесь... Помогите мне с Зориным... Я боюсь,- что я с ним буду говорить?
Босницкий. Во имя чего оставаться? Вы все-таки должны помнить, что если я слишком самолюбив, чтобы насильственно занимать чужое место, то тем менее желаю быть в роли зрителя...
Рославлева. Владислав Игнатьевич!
Босницкий, Вы, кажется, серьезно хотите играть в любовь? Оставьте: поверьте, ничего интересного нет. Какая там любовь, герой, когда вся стихия современного человечества - ложь, ложь русская, французская, китайская,- какое геройство во лжи? А бросьте вы эту ложь, и вы уже на дне; поверьте, в том искусство, тот только приспособлен, кто умеет скользить по жизни, не обманываясь ее глубинами. Там в глубинах дно, а на дне ил и зеленые раки.
Рославлева (с веселым ужасом зажимает уши). Я уже вижу это дно: боюсь!
Босницкий (нежно). И оставьте его ракам. (Понижая голос.) Вспомните лучше невыполненный долг старому, всегда преданному другу за юбилей, за знакомство с литераторами. (Целует ее.)
Рославлева (растерянно). Ну, хорошо, хорошо, довольно.
Рославлева (лакею). Убирайте.
Босницкий (смотрит озабоченно на часы, пожимает плечами). Хорошо... В таком случае я... тут в ресторане один мой знакомый... я сейчас его спроважу и приду. (Идет к двери.)
Рославлева (провожая его, уходит за ним, слегка бьет рукой об руку, растерянно). М-м-м...
Лакей убирает со стола. Уносит прибор.
Рославлева и князь входят.
Рославлева (быстро идя вперед, расстроенная, горячо, раздраженно). Ну, а я вам говорю, что не желаю, не желаю и не желаю...
Князь (идет за ней, говорит неприятным, наставительным тоном). Не понимаю... В таком случае через год вас понесут уже на кладбище.
Рославлева. Ну, и отлично.
Князь. И это все-таки будет еще лучше, а может быть и хуже.
Рославлева. То есть что?
Князь. Сами знаете: пьете - всякого пьяницу за пояс заткнете, все ночи в оргиях, меняете любовников...
Рославлева. Да вы с ума сошли! Вы не смеете!
Князь. Нет, смею и буду говорить,
Рославлева. А я вас выгоню!
Князь (грубо). Не уйду.
Рославлева. Что?!
Князь. Вот и что.
Рославлева (останавливается перед камином, с отчаянием). Господи! что же это?!
Князь (порывисто). Наташа! Мы с тобой совсем сумасшедшие люди.
Рославлева. Господи, да когда же конец этому?! Я вас слушать не могу. Я ведь всегда, всегда вам прямо говорила, что ненавижу, презираю вас.
Князь. И тогда ненавидела?
Рославлева (устало). Вы знаете очень хорошо, что я ничего не помнила.
Князь (страстно). Вы лжете,- вовсе не так уж пьяны были... После того еще бутылку выпили... Наташа, пожалей же... Ведь ты же знаешь, как я люблю тебя...
Рославлева. Да не смейте же говорить мне "ты".
Князь (не слушая). Я ведь погиб, погиб,- спаси меня, Наташа! (Вынимает платок, плачет.)
Рославлева. Это мужчина?!
Князь (угрюмо). Не бойся - мужчина! Надо будет - и глотку сумеем перерезать. Наташа, ведь ты же гибнешь... Ведь и я с тобой пропаду... Я не могу никому тебя уступить... Я убью, зарежу... Уедем отсюда, уедем за границу.
Рославлева. С вами? Слушать ваши сальные анекдоты? Наслушалась!
Князь. Наслушалась?! Поумнела с тех пор, как с писателями познакомилась? Беклемишев?! А на что вы ему? Еще раз сыграть роль...
Рославлева (крича). Да как же вы смеете, наконец?!
В дверях показывается Босницкий.
Я презираю, ненавижу вас...
Князь. А, так?! Ну, тогда...
Рославлева. Да что тогда? Не смейте больше бывать у меня. (Быстро уходит и скрывается в своей спальне.)
Босницкий (входя). В чем дело?
Князь (взволнованно). Понимаете, весь сыр-бор загорелся из-за того, что я сказал, что, если так пойдет, она или умрет, или сопьется, или еще хуже что-нибудь выйдет.
Босницкий (с гримасой). Зачем?
Князь. А вы разве не того же мнения? Может быть, так резко говорить не надо было, ну, я жалею, что не умею владеть собой... (Ходит, решительно останавливается перед Босницким.) Слушайте: вы помирите меня с ней, а то я в таком состоянии, что, ей-богу, не ручаюсь... Я согласен просить у нее извинения... на все согласен... Может быть, действительно грубо... Ну, я не буду: только я должен помириться, понимаете - должен...
Босницкий (ходит задумчиво, с гримасой). Уйдите туда (показывает на дверь), я позову вас.
Босницкий (подходит к спальне Рославлевой, стучит тихо). Наталья Алексеевна... (Молчание.) Выйдите, он ушел.
Рославлева входит слегка заплаканная, утомленная.
Босницкий. Охота вам обращать внимание на слова человека с приросшими мозгами: с такими людьми надо уметь брать высший тон, а уж сделана ошибка, надо с тактом уничтожить ее последствия... Ну, влюбился, потерял голову... Сами же подали повод...
Рославлева (с отвращением). Да ничего он не потерял, и не я ему нужна... Отлично понимаю... Ведь я все, все так понимаю...
Босницкий (с гримасой). Что там еще... Вопрос просто ставится: решили вы покончить с ним, ну и выводите так линию... Взбалмошный мальчишка... Сидит там и говорит: если она меня не простит, я покончу с собой.
Рославлева. Да не покончит же...
Босницкий. Но кончают... Самого слабохарактерного можно довести. И что приятного? Пустит себе пулю в лоб,- скомпрометируете себя перед всеми.
Рославлева. А-а!
Босницкий. Имейте терпение: даю вам слово,- в самое короткое время отстанет... Слушайте: я его позову... Никаких объяснений, ничего не надо...
Рославлева. Предупреждаю - никаких объяснений. Иначе я не выдержу.
Босницкий. Само собой, никаких. (Быстро уходит.)
Рославлева (стоит неподвижно, с отчаянием). Эти негодяи способны рассказать все Борису!
Босницкий и князь входят.
Рославлева (равнодушно-апатично князю). Ложу взяли?
Князь (угрюмо). Взял... вот... сдача. (Кладет билет и деньги на стол.)
Рославлева (подходит, берет билет, бросает его на стол, тихо). Терпеть не могу сидеть далеко от сцены.
Князь. Ближе не было.
Босницкий (подходит к столу, смотрит билет). Это хорошая ложа.
Князь. Да отличная ложа. Ведь это так уже: не понравится, так уж все не так,- взял бы я ложу ближе к сцене, она сказала бы: зачем не дальше...
Рославлева (садится в кресло, упрямо, равнодушно, ни к кому не обращаясь). Терпеть не могу сидеть далеко от сцены. (Смотрит в камин.)
Входит лакей, подает Рославлевой карточку.
Рославлева (лакею). Просите.
Рославлева (Босницкому). Зорин. Переодеться?
Босницкий. Не надо.
Рославлева. Нет, я пойду хоть поправлю волосы. (Уходит.)
Князь нетерпеливо встает.
Босницкий. Уходите?
Князь (с фатоватой выправкой вынимает портсигар, угрюмо). Пусть уходят те, кому надо.(Горячо.) Я не понимаю, к чему таскать сюда всех этих Зориных, Беклемишевых?
Босницкий (ядовито, с гримасой). Все-таки немножко странно с вашей стороны распоряжаться в доме самостоятельной женщины.
Князь. Самостоятельной женщины?! Ребенка, которым всякий, как хочет...
Босницкий (весело, размашисто протягивает Зорину руку). А-а. Позвольте познакомить...
Князь делает досадливое движение, жмет руку Зорина и уходит.
Зорин (садясь, оглядывает комнату). Цветов много, хризантемы, букеты... это все подношения поклонников? Это вы познакомили с ней Беклемишева?
Босницкий. Да.
Зорин. С какой целью?
Босницкий. Немного больше психологии женской души ему, художнику, не помешает.
Зорин. Но вы сами, насколько я понимаю, от этой психологии добровольно отказываетесь...
Босницкий. Вы слишком умный человек, чтобы вас морочить... Отказываюсь. Не совсем добровольно, впрочем,- нет времени, нет денег, чтобы поспевать за всеми ее сумасбродствами.
Зорин. Бросить же прямо неудобно, а Беклемишева карман вытерпит: резонно... Тем более что при этом другом вы остаетесь...
Босницкий. Нет, вы невозможный пессимист.
Зорин. Беклемишев ведь не слышит... Даже скучно, до чего в жизни все это одно и то же.
Князь (спотыкается, напряженно-весело). Оперся на бамбуковую трость, Мишка, смотри, сероват - выведут.
Зорин (князю). Что значит "оперся на бамбуковую трость"?
Князь (сухо). А не знаю, право; так просто - давление на мозг.
Босницкий. У молодого джентльмена язык образный...
Князь (грубо). Говорите проще - не обижусь: мой приятель, дескать, белоподкладочник, у которого, как говорится, усы штопором, голова пробкой. (Берет графин, наливает себе, приговаривая.) Человек, коньяку! (Выпивает и уходит.)
Зорин. Хорош.
Входит быстро Рославлева, переодетая в другое платье.
Рославлева (Зорину). Ах! Я так, так рада!
Зорин. Рады не рады, а принимайте: от литературного фонда с благодарностью за пожертвование,- низкий поклон до земли. (Тяжело кланяется.)
Рославлева (смущенно). Не конфузьте... Я растерялась совсем. Садитесь.
Зорин. Не теряйтесь, пожалуйста: ручаюсь вам, со мной это скоро пройдет... Жена говорит мне: "Ах, Саша, ты какой ужасный! К тебе приходят студенты, курсистки - никогда писателя в глаза не видали,- смотрят, как на бога, а ты, вместо того чтобы поддержать, пойдешь и пойдешь: "Да вы знаете, кто я?" Все развенчать, никаких иллюзий, такой ужасный реализм!" Да, иллюзий никаких! В молодости, в самую патетическую минуту, когда, кажется, весь мир забыл, я в эту-то минуту и подлец,- точно черт мне из-за чужой спины пальцем тычет: и морщинка под глазом, и складка не так, и шейка грязная...
Рославлева. Александр Сергеевич Зорин (добродушно). Вот вам и Александр Сергеевич... Я ведь циник... Можно курить?
Рославлева. Пожалуйста. (Тихо Босницкому, пока Зорин достает портсигар и закуривает.) Совсем ушел?
Босницкий (так же тихо, с гримасой). Шапка здесь.
Рославлева возмущенно пожимает плечами.
Зорин (Рославлевой). Ну что же, понравились вам на юбилее наши писатели?
Рославлева. Ужасно!
Зорин. Но больше всех Беклемишев?
Рославлева. Я страшно люблю его сочинения.
Зорин (добродушно). Что-нибудь читали?
Рославлева. Я читала две его вещи. Кажется, больше и нет?
Зорин. Больше и нет.
Рославлева. Он хорошо пишет.
Зорин. Хорошо... Как что...
Рославлева. Александр Сергеевич, то, что вы пишете, с натуры или фантазия?
Зорин. И если с натуры, то кто именно, а если фантазия, то как было в натуре? (Босницкому.) Это ведь особенная женская логика: Беклемишев писатель - это что, а вот интересно, как он пишет, кого именно пишет.
Рославлева, Ох, опишет меня, Александр Сергеевич.
Зорин. Вы, женщины, ведь любите, чтобы вас описывали... Иная на все пойдет: до печати - миленький, голубчик, сделайте надпись, а потом и не кланяется.
Рославлева (лукаво). А Владислав Игнатьевич что пишет?
Зорин (иронически). Он слишком умен, чтобы писать.
Босницкий. Умнее Шекспира не напишу, а глупее... не стоит... Творчество ео ipso {тем самым (лат.).} уже глупая сила,- с созданным вместе рождается и то, что его разрушит... То, что сегодня ново, хорошо и умно, завтра уже станет старо, никуда не годно и глупо... а всё вместе - жизнь - одна большая, всегда несостоятельная глупость. Есть нечто более тонкое: угадать, понять это глупое... А впрочем, и это ниже достоинства, потому что вас не поймут... Что до меня, я давно уже уложил свой багаж и сижу на нем в ожидании черт его знает где запоздавшего поеада... Здесь времени хватит выпить, закусить... легкий флирт устроить и уступить его другому без гнева и сожаления... Вы скажете - провинциальный шалопай?
Рославлева. Просто шалопай.
Босницкий (лениво повернув голову, прищурившись, смотрит на Рославлеву). Я боюсь, что если захочу и вашу сделать кстати характеристику, то она выйдет, пожалуй, резка немного...
Рославлева. Делайте.
Босницкий. Делать? (Оглядывается, откинув руку, щелкает пальцами.) Да? (С мефистофельским лицом.) Извольте: "их раздоры, болтливость, упрямство, слабость, ревность, насмешки и то искусство, которое сии малые души имеют к привлечению в свою пользу великих людей, не могут тут быть без последствий". Господин Монтескио, перевод тысяча восемьсот первого года господина Крамаренко, издание нашей академии, глава девятая: "О состоянии женского пола в разных правлениях".
Рославлева. Александр Сергеевич, слышите?
Зорин (вставая). Слышу... Пора мне...
Входит Беклемишев, здоровается, целует Рославлевой руку.
Рославлева (тихо). Милый! (Громко Зорину.) Александр Сергеевич, куда же вы? Позавтракаем.
Зорин. Нет... ночь всю писал - с поездом отправлять рассказ надо, а конец еще в голове... Да и какой я вам компаньон? Только завтрак весь испорчу... Я ведь циник: всю иллюзию разобью... Когда тридцать лет пишешь... Где я шапку свою дел?.. Я и дочери своей говорю: бери лучше правофлангового в мужья, чем писателя,- какой муж писатель? Иллюзий никаких, ночь пишет, днем или с друзьями по трактирам пропадает, или спит, и при всем этом хорошо еще, если через несколько лет после свадьбы не примется за пополнение пробелов по части женской души... (Показывает на Беклемишева.) Вот кого зовите: рыцарь без страха и упрека...
Босницкий. Тот рыцарь, который стоит перед малюткой гор. (Показывает Рославлевой на Беклемишева.)
Так целуй его смелее
И смотри, ребенок мой,
Рыцарь духа пресвятого
В этот миг перед тобой.
Рославлева. (всплескивая руками). Владислав Игнатьевич!..
Босницкий (слегка смущенно). Художник не рыцарь? Благороднейший из всех рыцарей... как Данте определяет художника: "Jo mi son uno che quando amore Spiro noto in quel modo dei detta dentra, vo significando".
Зорин. Ходячая энциклопедия... Переведите хоть.
Босницкий. "Я так создан, что мною руководит, любовь, и что она мне диктует, то я и пишу". Художник! Он любит, боготворит все то, что жизнь. Это его храм, где все тянет его с неотразимой силой... Все старо в этом храме, как мир, и ново, как тот луч, который играет в том разноцветном фонаре... Ребенок и мудрец - два вечных естества художника...
Зорин. Поэтому вы и предлагаете целовать его? Че-ерт! (Машет рукой, кланяется и уходит.)
Рославлева (вдогонку). Александр Сергеевич, оставайтесь завтракать.
Зорин (не поворачиваясь, отрицательно мотает головой, идет, слегка волоча ногу). Было время... (Уходит.)
Босницкий. Этот Зорин всегда бесит меня. Ведь большой талант в сущности, очень тонко наблюдает жизнь и понимает - мог бы развернуть картину (делает соответствующий жест), а что в его писаниях? Шаблон, мораль, никуда не годная психология... В жизни сам поцелуется без всякой психологии, и в этом и будет психология, а на бумаге такую канитель разведет...
Входит слегка выпивший князь. Беклемишев делает нетерпеливое движение и сухо здоровается с князем.
Беклемишев (отходит с Рославлевой к сцене, тихо). Вы хотели, кажется, сегодня никого не принимать.
Рославлева (тихо, испуганно). Я не виновата.
Входит лакей, подает Рославлевой карточку.
Рославлева (берет карточку, быстро бросает ее на стол и смущенно закрывает лицо). Ах, ах, ах! (Торопливо, испуганно лакею.) Никакого ответа не будет.
Босницкий берет карточку.
Рославлева (быстро хочет отнять у него). Нельзя, отдайте. Я уйду, если не отдадите.
Босницкий (обиженно). Да извольте, извольте.
Князь. Точно никто так и не догадается,- от мотылька, конечно.
Беклемишев (в сторону). Это еще кто? (Громко, сдержанно.) Это кто?
Рославлева (растерянно). Я здесь ни при чем.
Босницкий (Беклемишеву). Понимаете...
Рославлева (кричит). Не говорите, не говорите.
Неловкое положение. Беклемишев угрюмо смотрит в тарелку.
(Босницкому, решительно.) Говорите.
Босницкий (князю). Вы, кажется, лучше знаете.
Князь. Я ничего не знаю: у меня болит голова. (Уходит.)
Рославлева (Босницкому). Говорите же.
Босницкий. Ну, одним словом, какая-то глупая маскарадная история, и с тех пор целый эскадрон воинов, с этим мотыльком саженного роста во главе, осаждает.
Рославлева. Я им никакого, никакого повода не подала. Это было три недели назад: разговаривала в маскараде,- все разговаривают, проводили мою карету до подъезда, узнали мой адрес и с тех пор не дают покоя; чем я виновата? (Беклемишеву.) Пишет, что внизу ждут меня завтракать...
Лакей (входит, смущенным голосом). Они здесь - просят на два слова. (Уходит.)
Рославлева (растерянно). Господи! (Вдруг плачет.)
Беклемишев (сурово). Вы хотите выпроводить их?
Рославлева. Конечно. Это было пустое кокетство, но теперь я не хочу, не хочу, не хочу!..
Беклемишев. Вы позволяете мне переговорить за вас?
Босницкий. Ну, что там еще?! Прогнать их через лакея.
Беклемишев (Рославлевой). Можно?
Рославлева. Я боюсь.
Беклемишев (сухо). Пожалуйста, не бойтесь. (Идет к двери.)
Босницкий. Все уж пойдем тогда.
Беклемишев (холодно). Зачем? Выйдет, что струсили. (Уходит.)
Босницкий. Глупая история: дуэль выйдет.
Рославлева стремительно бросается к двери. Босницкий тоже встает, в дверях появляется Беклемишев.
Рославлева. Ну?!
Беклемишев (идет к сцене, сухо). Ушли и больше не придут.
Рославлева. Но что же вы им сказали?
Беклемишев.. Сказал им, что здесь живут совершенно порядочные люди,- они извинились и ушли.
Рославлева. Ах, я так, так, так благодарна... Я такая глупая: я не должна была вас пускать...
Беклемишев (морщится). Почему?
Рославлева. Вы писатель, и вдруг из-за меня...
Беклемишев (недовольно). Ну, что там еще!..
Босницкий. А если бы не так благополучно кончилось? И вдруг дуэль? Писатель Беклемишев и известный скандалист маскарадов...
Беклемишев. Конечно, это было бы глупо...
Босницкий. Да, да... Но мне все-таки пора... (Подходит к Рославлевой, иронически целует ей руку, приятельски жмет руку Беклемишеву и уходит.)
Беклемишев провожает его.
Рославлева. Боже мой, боже мой! Что он подумает обо мне? Что мне делать?
Рославлева (испуганно, ласково обнимая Беклемишева). Милый мой... У тебя что-то есть на душе? Конечно, я знаю, что все эти... Но я сейчас тебе объясню, как все это вышло.
Беклемишев. Какое я право имею?..
Рославлева. Ты? Какое право? Право жизни и смерти. (Решительно.) Милый, ты никогда меня не будешь знать, если не узнаешь мою историю. Я тебе все, все расскажу. Ты всегда так упорно отклоняешься, но ты должен, должен меня выслушать; особенно теперь, когда мне все так ясно, все... Милый, позволь...
Беклемишев (нехотя). Расскажи.
Рославлева (оживленно). Слушай... Помнишь, я тебе как-то шутя, на твой вопрос: откуда я? - ответила: "Я спустилась на землю на лунном луче"?.. Ты знаешь, я действительно сошла с луны в том смысле, что я не понимаю ничего в человеческих отношениях... Говорят, надо так, а не так,- надо лгать, надо притворяться... я не понимаю этого, я не могу. Я и хочу, как другие, и всегда все выходит как раз наоборот. Я просто какая-то, верно, проклятая... Вначале я мечтала о подвигах и жертвах, а что вышло из всего этого? Я бросила дом, общество, ушла на курсы. Я не могла поступить на высшие курсы, потому что умела танцевать, ездить верхом, говорить на четырех языках, умела носить парижские платья, но диплома у меня не было. Я была на курсах сестер милосердия... Там я и познакомилась с моим будущим мужем,- он кончал тогда университет,- у него были красивые глаза, он все сидел и молчал, только смотрел, когда другие говорили. Мне казалось, что он молчит потому, что больше всех их знает... он молчал потому, что он дурак был, полное ничтожество, которое я презирала уже, когда шла с ним под венец.
Беклемишев. Зачем же шла?
Рославлева. Да ведь дура же, милый, дура была: жалко было. Год была невестой, обещала, совестно было обмануть... Думала, что замужество отворит мне какие-то двери... Ты слышал, вероятно, говорят: "Девушке ничего нельзя, девушка стеснена, а замужняя женщина свободна..." Этой свободы я и добивалась... Ах, Борис! Как ужасно жить с тем, кого ненавидишь. Я ходила за одним больным, у которого все тело было покрыто ранами; я мыла эти раны... воздух ужасный, ужасный,- но это было счастие в сравнении с тем стыдом, позором, которые я испытывала с мужем... Борис, ведь я пошла за него глупой восемнадцатилетней девочкой. Что я знала? Я сделала страшную ошибку, промах, и за что, сделавши этот промах, я - уже, когда поняла это, взрослая уже, не могла, не имела права исправить своей ошибки? Он бил меня...
Беклемишев. Бил... за что?
Рославлева. Я изменила ему... я думала, что хоть этим отделаюсь от него, я просто обезумела... я ненавидела, я презирала его, себя, всех, общество, это ужасное провинциальное, маленького городка, общество, я хотела всех сразу побить, растоптать, доказать, что лгут же они, что я не раба, что меня нельзя, как вещь, считать своей... показать этому, который, ни на что не способный, жил на мои средства и все время только караулил меня... (Упавшим голосом.) Когда я объявила ему, что изменила, я думала, что он меня оставит... А он бил меня, и, когда я убежала, не дал даже паспорта,- он мне и теперь не дает... я живу так как-то... Мало того, он подал прошение, чтобы наложили на меня опеку, чтоб его назначили опекуном. Он на коленях стоял перед губернатором и плакал, и вот теперь идет следствие: жандармы опрашивают всех... грязь, гадость...
Беклемишев. Но что ж делал тот... с которым ты изменила? Почему он не заступился?
Рославлева. А-а! Я только тем и спаслась, что сбежала в распутицу,- проехала так пятьсот верст и больше никогда уже никого из них не видела... Я приехала в дом моей тетки, больше некуда было,- я тебе рассказывала, какой ужасной смертью умерли папа и мама. (Вздыхая.) Это такой нелепый дом у тетки... Книжки читают либеральные и ездят по монастырям, помешаны на приличии, на блеске, и рядом с этим и ночные похождения и такая грязь... Но чтоб никто ничего не знал... Все, конечно, знают. Официальное знакомство со всеми, но свой интимный кружок: дураки, пошляки,- вот князь из их общества... И я не лучше, конечно, их была... Мне было девятнадцать лет, я устала и просто решила жить и махнуть на все рукой: решила, что все это только книжная фантазия, там все эти какие-то другие люди,- все негодяи, и всем только надо одного... Два года я жила такой жизнью...
Беклемишев (с усилием). Не стоит касаться ее... Мне необходимо только... Скажи: какую роль играл Босницкий во всей этой истории?
Рославлева. Милый, это наивно, это глупо, ты будешь смеяться, но, клянусь тебе, только потому, что и этот обещал мне какой-то выход.
Беклемишев (с горечью). Тебе, что ж, представлялся этот выход как? Отворить какую-то дверь, и выход готов?
Рославлева (ломая руки). Боже мой! Всю, всю жизнь я отдала бы теперь, только бы не было со мною всего этого... Я должна все, все рассказать тебе... Слушай, Борис, самое ужасное... О-о... (Закрывает лицо руками.) Не только с Босницким, но и с князем...
Беклемишев. Довольно, Наташа.
Рославлева (смотрит, широко открыв глаза, устало, равнодушно). Если бы их было еще больше... чем больше, тем лучше... Я топтала себя, хотела совсем втоптать, задохнуться в грязи, хотела довести себя скорее до отчаяния, я напивалась, потому что иначе не могла их выносить, и не могла их выгнать, чтобы не остаться одной. Я хотела конца и боялась его до безумия... Я просыпалась, думала о смерти и думала, как бы скорей опять пришла ночь, чтобы напиться и ничего не помнить, чтоб все как-нибудь само собой пришло к роковой развязке... И вместе с тем я делала беспечный вид какой-то львицы... Ты видел, милый, что это за жизнь?.. Когда я увидела тебя, известного писателя и вместе с тем такого простого, деликатного, настоящего доброго, ласкового человека, когда ты вдруг предложил мне тогда выслушать и сказать свое мнение, перед тем как отдать в редакцию твой рассказ, я не знала, что со мной случилось, но я знаю, что я полюбила тебя навсегда, на всю жизнь... Ах, я почувствовала такую радость, точно я стала опять маленькой, счастливой и мне снится какой-то чудный, забытый сон... (Прячет голову и плачет; некоторое время длится молчание; быстро спохватившись, смотри