Гамсун Кнут - У врат царства

   И в а р К а р е н о, кандидат философии.

    

   Э л и н а К а р е н о.

    

   И н г е б о р г, прислуга у Карено.

    

   Э н д р э Б о н д е с е н, журналист.

    

   К а р с т е н Й е р в е н, доктор философии.

    

   Н а т а л и я Г о в и н д, невеста Йервена.

    

   П р о ф е с с о р Г ю л л и н г.

    

   Ч у ч у л ь н ы й м а с т е р.

    

   С у д е б н ы й п р и с т а в с д в у м я с в и д е т е л я м и.

    

    

   Сад в предместье. На заднем плане справа виднеется часть старого желтого дома с верандой, на которую ведут несколько ступеней. Слева от дома выход на улицу, невидимый зрителям. Лужайки, кустарник и высокие деревья. Дорожки содержатся небрежно. На переднем плане слева под лиственным деревом длинный четырехугольный стол со скамьей.

   Время от времени с улицы доносится шум колес проезжающего экипажа.

   Позднее лето, после полудня.

    

   Э л и н а К а р е н о, двадцати трех лет, с высокой грудью, светлыми волосами, в белом переднике с нагрудником, и И н г е б о р г, молодая девушка, служанка, разбирают на столе белье. Они торопятся. На земле две бельевые корзины - большая и маленькая.

    

   Элина. Вот, Ингеборг, теперь остались только несколько носовых платков и мелочь. С этим я уж сама справлюсь. Поди, куда я тебя посыла. Накинь платок.

   Ингеборг. Хорошо, барыня. (Хочет идти.)

   Элина. Возьми же с собой корзину.

   Ингеборг. Да, правда. (Берет большую корзину с бельем и идет мимо веранды к черному ходу).

   Элина (продолжает усердно paботать, что-то напевая).

   Ингеборг (появляясь с платком на голове). Больше ничего, барыня?

   Элина. Нет. Номера дома я не помню, но ты узнаешь по витрине. Он набивает чучела птиц. Всего пять минут ходьбы. Попроси его прийти как можно скорее. Я уже говорила с ним. Он знает.

   Ингеборг. Хорошо. (Уходит.)

   Элина. Скажи ему: самое позднее - завтра днем.

   Ингеборг (за сценой). Хорошо.

   Элина (кончает работу. Складывает белье в корзину, снимает головной платок и кладет сверху). Готово.

   Карено (улыбаясь). Моя крестьяночка здесь?

   Элина (не отвечает).

   Карена. Я снова был у издателя. Сегодня он уж не сказал "нет"!

   Элина. Он сказал "да"?

   Карено. Не совсем. Hет, этого он не сказал. Сказал, чтобы я ему принес рукопись, и тогда он посмотрит. Впрочем, он надеется, что дело устроится.

   Элина (молча указывает вокруг себя).

   Карено. Да, я вижу. Благодарю. Эта возня с бельем мне так мешала, когда я сидел здесь н работал. (Кладет книги на стол и садится.) Да, со мной случилось еще что-то. Я встретил ...

   Элина. Что? Ты встретил Ингеборг? Боже мой, надеюсь, ты не спросил, куда она идет?

   Карено. Я не встретил Ингеборг. Разве Ингеборг ушла?

   Элина (смотрит на него). Как это тебя интересует?

   Карено. Интересует?

   Элина. Да. Мне так кажется. (Меняя тон.) Ингеборг ушла по делу, - по моему делу.

   Карено. Так. Секреты?

   Элина. Послушай, Ивар, не спрашивай, я ничего тебе не скажу.

   Карено. Нет, нет.

   Элина. Конечно, нет. Одно дело, о котором ты узнаешь, послезавтра. Потому что это подарок ко дню твоего рождения.

   Карено. Hет, нет, я понимаю ... Так вот сперва встретил Бондесена, - знаешь, Эндрэ Бондесена.

   Элина. Нет, я не знаю.

   Карено. Как, ты не знаешь Эндрэ Бондесена? Ты действительно не знаешь? ЧтС с тобой?

   Элина. Ивар, какие мы с тобой разные! Я ждала, что ты еще раз спросишь меня о моем cекpeте, н тогда я бы те6е чуть-чуть рассказала. Самую чуточку. Это было бы так забавно. Но нет. (Качает головой.) И так часто.

   Карено (смеется). Элина, ты сегодня какая-то странная. Ты говоришь, что это секрет. Я отвечаю: хорошо, пусть cекpeт. А потом ты вдруг говоришь ...

   Элина. Мы целый день возились с бельем, чтобы скорее кончить. И вот кончили. А ты приходишь домой и не говоришь ни звука.

   Карено (берет книги со стола). Ах, вот откуда подул ветер!

   Элина (быстро). Нет, он ниоткуда не подул. (Обойдя стол, кладет ему руку на плечо.) Вообще нет никакого ветра. Я только такая.

   Карено. Да, да.

   Элина. Не будем больше об этом говорить. Да? Но как мы работали! Всего час, как ты ушел, а за время мы все успели. (Чистит его.) Мне кажется, те6е скоро придется заказать новое пальто. Ты, его носишь со дня нашей свадьбы. Подумай, три года! Как ты думаешь?

   Карено (молчит).

   Элина. Как думаешь?

   Карено. Ах, нет...

   Элина. Нет? Почему нет?

   Карено. О чем ты говоришь? Я думал о другом. (Обнимает ее.) О чем ты говорила?

   Элина (отходя от стола). Ни о чем.

   Карено (встает). Элина, уверяю тебя, я не слышал, о чем ты говорила. Иначе ...

   Элина. Ну, да, ты не слышал, но это все paвнo ... Вот ты на меня смотришь, Ивар; может быть, я опять не права, но...

   Карено. Именно, неправа.

   Элина. Я вовсе уж не так много с тобой болтаю, чтобы ты мог не слушать, когдa я спрашиваю.

   Карено. Элина, действительно мне следовало бы слушать, но ...

   Элина. Право, лучше не говорить в тобой. Ты занят только собой. Если ты не в библиотеке за книгой, то сидишь и пишешь. Я тебя вижу, но не слышу от тебя ни слова. Когда идешь гулять, ты никогда не берешь меня с собой. Ты гуляешь один. А вернувшись домой, снова садишься писать.

   Карено. Я лучше всего думаю, когда один, Элина.

   Элина. Да, я это понимаю, но мне от этого не легче.

   Карено. Это вpeменнo. Уверяю тебя. Это временно. Потерпи немного, все устроится. (Искренно.) Кaк мило, что ты убрала все это белье. Оно мне напоминало о снеге, и я не мог работать. Ты прелестна, Элина.

   Элина (подходит к столу). Правда?

   Карено. Да, да, ты прелестна. (Садится.) Ну, слушай. Я встретил Бондесена.

   Элина. Я его не знаю.

   Карено. Разве?.. Это газетчик. Журналист. Кроме того, он перебежчик, но это не важно. Он все знает, о чем говорят и чт? делают. Да, они все опять настроены против меня!

   Элина. Опять настроены против тебя?

   Карено. Moeй немецкой статьей.

   Элина. Это тебе сказал Эндресен?

   Карено. Бондесен. Нет, прямо он этого не говорил, но дал понять. Я его спросил, думает ли он, что на этот раз меня не встретят ненавистью и бранью. Но он этого не думает. - "Вам собственно нечего и ждать другого", - сказал он.

   Элина. Он сказал: те6е нечего ждать другого?

   Карено. Да. Потому что я напал на одного из наших величайших ученых авторитетов, сказал он.

   Элина. На кого же ты напал?

   Карено. На профессора Гюллинга.

   Элина. Боже мой, ты и на него напал!

   Карено. Ты не должна так говорить, Элина. Я нападаю на небо и на землю. Почему же я не могу напасть на профессора Гюллинга? Я нападаю на все, чтС стоит на моем пути.

   Элина. Да, да, я только так сказала.

   Карено. Я знаю; ты моя верная опора. Я не могу достаточно отблагодарить тебя за все это время; оно особенно важно для меня. Пока ты со мной, они меня не одолеют.

   Элина (протягивает руку через стол, снимает с него шляпу и гладит его волосы).

   Карено. Потом я прихожу в библиотеку, подаю свои записки, получаю книги. Bдpyг библиотекарь мне говорит: "Тут справлялись о вашем адресе". - "Кто?". - Спрашиваю я. - "Профессор Гюллинг", - отвечает она. (Смотрит на нее.)

   Элина. Ах!

   Кapeнo. Да, не правда ли? Теперь все заволновались.

   Элина. Я боюсь за тебя, Ивар ...

   Карено (улыбается). Нет, тебе нечего за меня бояться. Никто мне ничего не может сделать.

   Элина. О, если все на тебя набросятся!

   Карено. Но теперь наоборот: я на всех бросаюсь.

   Элина. Да, правда.

   Кapeно. Одна вещь может меня свалить. Долги могут меня свалить. (Bстaeт и беспокойно ходит взад и вперед по садовой дорожке.) Если я на днях не получу аванса, они могут прийти и описать нас; они даже крышу снимут над нами.

   Элина. Но вещей, которые нам дали отец и мать, они не получат.

   Карено. Надеюсь, до этого но дойдет.

   Элина. Если дойдет. Я про это и говорю.

   Карено. Если они придут, то возьмут все, чт? есть.

   Элина. Посмотрим. Ты думаешь, и подсвечники тоже?

   Карено. Это ведь серебро.

   Элина. Подсвечники они возьму прежде всего.

   Элина. Посмотрим.

   Карено. Но, милая, как же ты им помешаешь?

   Элина (меняя тон). Да, ты прав. Как тут помешать?.. Что я хотела сказать - как ты думаешь, для чего профессор Гюллинг спрашивал твой адрес?

   Карено. Не знаю. Мне безразлично... Может быть, он пришлет мне маленькое снисходительное письмо. У них обыкновение поступать так. (Останавливается.) Должен сказать одно, Элина: тС, что профессор Гюллинг сидит в библиотеке, читает мою статью, делает свои пометки и потом, узнаёт мой адрес - уж что-нибудь да значить.

   Элина. Конечно. Я именно об этом подумала.

   Карено. Можешь быть увеpeнa! Профессору Гюллингу, надо полагать, не для чего считаться со мной. Такая одинокая птица, как я...

   Элина. Да, такая одинокая птица. Такой одинокий орел, но...

   Карено (улыбаясь). Ну, положим, не орел, но...

   Элина. Но и не голубь, не правда ли?

   Карено (молчит).

   Элина. Но и не ворон?

   Карено (молчит).

   Элина. И коршуном тебя также нельзя назвать, чт??

   Карено. Не понимаю, к чему ты перечислять всех этих птиц?

   Элина. Вот теперь ты опять у6ежден, что я говорю глупости, но это правда.

   Карено (надевает шляпу). Мне некогда болтать, пора за работу. Я хочу сегодня написать еще одну главу, прежде чем отнести рукопись. Тогда я приступлю к последней части. Да, тебе кланялся Йервен. Он сказал, что как-нибудь зайдет к нам вечером.

   Элина. Boт как.

   Карено. И приведет с собой Бондесена. Я просил привести свою невесту. Taк что наконец мы ее увидим.

   Элина. Эндресен? Этот перебежчик?

   Карено. Бондесен. Да, говорят, что он перебежчик. Впрочем, я его мало знаю, несколько раз встречал с Йервеном. (Встает.)

   Элина. А когда ты думаешь получить это письмо, Ивар?

   Карено. Какое письмо?

   Элина. Письмо от профессора.

   Карено. Но, милая, ведь совершенно неизвестно, пришлет ли он мне письмо?

   Элина. Может быть, он сам придет?

   Карено. О, нет, Элина.

   Элина (робко). Разве это не может случиться?

   Карено. Ну, ну, ну! Нет, это не может случиться. Да и с какой стати профессору Гюллингу приходить сюда?

   Элина. Может быть, он и не живет в этой стороне?

   Карено. Нет, он живет здесь, по нашей улице. Но чтС из этого? Пусть живет, где хочет. Нет, мне нужно заниматься. (3aдумчиво идет по саду и возвращается.) А если я не получу аванс? Сколько времени мы можем держаться? Есть у нас запас провизии?

   Элина (взяв маленькую корзинку и намереваясь идти за мужем). На некоторое время хватит. (Ставит корзину на землю).

   Карено. А есть у нас?.. (С надеждой) Видишь ли, Элина, определенного обещания он мне не дал. "Принесите рукопись!" - Сказал он, но сказал тоном известного обещания,

   вовсе не отказывая. 3автра я приду с рукописью.

   Элина. Да, да.

   Карено. В конце концов, не вечно же нам ждать спа-сенья! В тот день, когда я кончу свою книгу, у меня бу-дут деньги, это же ясно. Речь идет, о данном моменте. Ах, эта опись!

   Элина (говорить что-то про себя).

   Карено. Что?

   Элина. Ничего. Я не буду об этом говорить.

   Карено. Если опять речь о твоих родителях, то лучше молчи.

   Элина. Мне кажется, легче всего обратиться к ним.

   Карено. Тысячу раз мы уж говорили об этом. Они нам помогут, но начнут меня уговаривать, а я на уступки не пойду. Они богатые и богобоязненные крестьяне. Они не понимают меня. Я этим ничего не хочу сказать дурного, это честные люди, они молятся за меня. Ничего подобного я не видел. Они молятся, чтобы я устроился и сделался профессором. Я на это ничем не могу ответить. Я не смеюсь над ними, Элина, но, право, не знаю, должен ли я, пожертвовать для них хоть одним словом.

   Элина. Но можешь предоставить мне переговорить с отцом и матерью. Ты даже не узнал бы об этом.

   Карено (смущенно, сердечно). Элина, ты такая добрая... Го-споди, как ты добра! Но, я уверен, ты сама не знаешь, чего от меня требуешь. Возвращаясь от своих родителей, ты каждый раз должна была бы кричать мне: - "3акрой глаза, Ивар, у меня руки полны подарков".

   Элина. Я никогда не слышала, что нужно отказаться от помощи, если в ней нуждаешься.

   Карено (выпускает ее руку; убежденно). Меня невозможно по-бедить, Элина; никто и ничто не может меня победить. Я не дам ни обольстить ни купить себя. Во мне течет кровь маленького упрямого народа. Я не из здешней страны; мой предок был финн: меня зовут Ивар Карено.

   Элина. А опись имущества?

   Карено. Да, опись! (Слышен стук садовой калитки, он вздрагивает). А! Что там?

   Ингеборг (быстро входить).

   Карено (облегченно). А, это Ингеборг.

   Элина (подозрительно). Да, это Ингеборг. Не понимаю, чему здесь радоваться?

   Карено. Радоваться?.. Нет... Я думал, что это идут другие... Милая Ингеборг, ты ведь не станешь нас описывать, что? И не снимешь крыши над нами? Господь с тобою. Я совсем повеселел.

   Ингеборг (удивленно). Я ходила по поручению барышни.

   Карено. Подумай, как странно: эта маленькая радость так хорошо на меня подействовала. Впрочем, Элина, я должен сказать, что нам собственно жаловаться нечего. Нужно быть философом; не надо слишком привязываться к одному месту и чувствовать себя сытым. Нужно уметь жить сво-бодной птицей. Пусть они берут крышу.

   Элина (молчит).

   Карено. Кроме того, это только вопрос времени, потом все уладится, - говорю я. Слава Богу, я умею работать. Это они увидят. (Уходит.)

   Ингеборг (которая все время порывалась что-то сказать). Да, он придет.

   Элина. Тсс...

   Карено (оборачивается). Кто придет?

   Элина. Ах, не к тебе!

   Карено. Не ко мне? (Уходить в дверь веранды.)

   Элина. Он придет?

   Ингеборг. Да. Он сказал - завтра.

   Элина. Хорошо.

   Ингеборг (хочет уйти).

   Элина. Неужели так трудно взять с собой эту корзину? Ничего не видит... Бог знает, что у тебя в голове.

   Ингеборг (недоумевающе сморит, берет корзину и уходит черным ходом в дом).

   Элина (кричит ей вслед). Барин не должен знать, где ты была. Понимаешь?

   Карено (возвращается с книгами, бумагой и письменными принадлежностями). Где Ингеборг?

   Элина. Соскучился по ней?

   Карено. Я хотел попросить ее заправить к вeчepy лампу. В ней нет керосину.

   Элина. А мне этого нельзя доверять?

   Карено. Милая, дорогая, конечно, лучше, если бы ты сделала это... Тогда мои бумаги останутся в порядке.

   Элина. Удивительно, что ты вечно думаешь об Ингеборг. Моего отсутствия ты, верно, никогда не замечаешь?

   Карена. Что? Я не замечаю? (Смеется.) Какие глупости!

   Элина. Мы в так кажется.

   Карена. Да, но ты никогда и не уходишь. Ты либо в комнате, либо на кухне. Я ведь всегда могу тебя найти. Я знаю, что ты всегда со мной.

   Элина. Ты не должен быть так уверен.

   Карена. Что ты говоришь? Я не должен быть уверен, что ты со мною?

   Элина (меняя тон, принужденно смеется). Ты не должен быть уверен, что всегда знаешь, где я.

   Карена (смеется). Ах, вот как - новая песня! Пропадать из дому?

   Элина (молчит).

   Карено (раскладывая на столе бумаги). Так вот о чем ты думаешь, Элина. А я думаю о своей работе. (Горячо.) Я се-годня напишу прекрасную главу. (3акуриваеть трубку и берет перо.)

   Карена. Посмотри, кто там, Элина.

   Элина. Незнакомый господин.

   Карено (встает). IIрофессор...

   Элина (тихо). Кто это, Ивар?

   Карено (не отвечает).

   Элина. Кто это? Не слышишь? Какой несносный!

   Профессор (кланяется). Здравствуйте, милый Карено. Простите, что я так бесцеремонно (кланяется Элине. Та отходит к дверям веранды, откуда слушает весь разговор.) явлюсь к вам. (Подает руку.) Я живу в этих краях и, проходя мимо, решил навестить вас.

   Карено (который снял шляпу). Не угодно ли войти, господин профессор?

   Профессор. Нет, спасибо, зачем? Позвольте мне присесть здесь, - у меня очень мало времени. (Садится на скамью, все время держит палку под мышкой; осматривается.) У вас сядь, Карено? Вы здесь работаете?

   Карено. Да, иногда.

   Профессор. Вы, верно, много работаете? Вы уж не такой краснощекий, каким были несколько лет назад. Я помню вас хорошо, когда вы посещали мои лекции.

   Карено. Я и теперь слушаю ваши лекции, если есть воз-можность.

   Профессор. Вот как? Да, я, действительно, с интересом слежу за вашей работой. (Улыбается.) Отчасти вы все-таки мой старый ученик. За двумя учениками я слежу с интересом. Это вы и Йервен. Вы ведь знаете Йервена?

   Карено. Да, вы хорошо знакомы.

   Профессор. В последнее время вы, без сомнения, имели на него влияние. В нем есть, или, по крайней мере, был до последнего времени отпечаток вашей смелости, хотя он далек от широты вашего миросозерцания. Его докторская диссертация очень дельная работа.

   Карено. Я еще не читал ея.

   Профессор. Она печатается. Да, совет профессоров ее одобрил. В ней большое чувство меры и благоразумия; вы не узнАете его. Полный переворот.

   Карено. Переворот?

   Профессор. Да, кажется, это можно так назвать. Полный переворот по сравнению с прошлым. (Улыбается.) Йервена нельзя было считать благоразумным. Но теперь он, видимо, одумался. О, Йервен добьется своего. Через несколько дней он доктор и делается стипендиатом. Это принадлежит ему по праву. В конце концов вам, Карено, также не мешает подумать о стипендии. Почему вы не сядете? (Дает место.) Места хватит обоим.

   Карено (кланяется. Садится на край стола, кладет свою шляпу).

   Профессор. Я читал вашу последнюю работу. И должен сознаться, что очень ценю ваше дарование. Сегодня утром я показал вашу работу профессору Валю и сказал: - "Со временем он будет нашим коллегой".

   Карено (делает движение).

   Профессор. Да, это надо признать за вами. Ваши способности должны быть оценены. Разумеется, я с вами не согласен во многих ваших нападках на Стюарта Милля и (улыбаясь) и на меня. Кажется, вы не совсем нас поняли. Это часто бывает.

   Карено. Я писал в свободное время; моя работа не может считаться законченной.

   Профессор. Ну, да, я это понимаю. (Осматривается) Да, у вас, действительно, здесь очень удобно и уютно... Что это (показывает) там на дереве? (Встает и ведет, указывая.)

   Карено. Это ракетные трубки. Остатки сожженного фейерверка. Сохранилось от прежнего жильца. Я так их и оставил.

   Профессор. Кто здесь жил?

   Карено. Поэт Иргенс.

   Профессор (осматривая). Много кpaсоты в таком искусственном свете. Много ярких красок. (Возвращается к скамье и садится.) Гм... Не обижайтесь, если я, как старший, позволю се6е вам дать несколько добрых советов. Если бы я в молодости встретил помощь со стороны опытного чело-века, она была бы мне очень полезна. Но помощь пришла тогда, когда я успел уже сбиться с дороги. Так почти всегда бывает. Вот я и решил зайти к вам сегодня (смотрит на часы) на несколько минут. Жаль, если ваше дарование не будет оценено, и я буду считать себя ответственным, если вам не удастся устроиться.

   Карено. Очень любезно, господин профессор, что вы обо мне вспомнили.

   Профессор. Видите ли, Карено, я теперь пользуюсь, не скажу, известным влиянием, - конечно, этого нет, - но из-вестным именем и весом. Во всяком случае, мои противники относятся ко мне недостаточно справедливо. Я либе-ральный и современный человек, ученик свободных англий-ских мыслителей, а многим это кажется даже слишком ра-дикальным. В конце концов у меня все же есть маленькое, имя и положение. Мне кланяются на улице и считаются с моим мнением. 3а границей я также не совсем неизвестен. Но так было не всегда. Я тоже был молод, слишком молод; когда я был в вашем возрасте, я хотел делать то же, что вы теперь; прежде всего мне хотелось на что-нибудь напасть. (Смеется.) И именно мне хотелось напасть на классиков. Да, теперь я смеюсь, но тогда я искренно верил, что эти старички не совсем заслужили свою славу. Молодо-зелено. Как вы думаете, сколько мне тогда было лет?

   Карено (хочет отвечать).

   Профессор. Двадцать девять. Да, судите сами. Я почти склонялся к той мысли, что классиков, как поэтов и как носителей культуры, в наше время не следует печа-тать. Впоследствии я, слава Богу, лучше разглядел их значение. Я говорил, что эти старые писатели были хороши в свое время. Но их произведения, - говорил я, - в смысле художественном и в смысле духовного содержания ниже произведений современных писателей. В то время я был совершенно слеп к вечной кpaсoте классиков. А чтС они значили, как вожди культуры? Учение Аристотеля о самоза-рождении насекомых из пота животных, утверждение Вер-гилия, что пчелы рождаются во внутренностях гниющих животных, мнение Гомера, что больные люди одержимы демо-нами, мысль Плиния лечить пьяниц совиными яйцами, - все это и многое другое казалось мне смешным, ужасно смешным. Теперь, конечно, я в особой статье мог бы превоз-носить классиков именно за это. Они классиками остались, и я глубже смотрю на вещи. Не знаю, читали ли вы эту мою работу?

   Карено. Конечно.

   Профессор. Юношеский бред. Я вспоминаю это, как пример того, что и я пережил переходное время и шел на-пролом. (Смеется.) Ясно помню, как я показал свою книгу профессору Валю. Мы тогда оба были молоды. - "Вот низвер-жение классиков", - сказал я. Он просмотрел книгу и ска-зал: - "3наешь, кого ты из них пощадил, Гюллинг?"- - "Нет", -ответил я. - "Никого", сказал он. (Смеется.) Я ясно помню, как он сказал это. Да, много воды утекло, и вы теперь, Карено, переживаете то, чт? я тогда.. Простите, если я вам прямо это говорю. Мы, мыслители, можем с глазу на глаз быть откровенны. Но, милый Карено, наденьте же шляпу.

   Карено (надевает шляпу).

   Профессор. Я совсем не заметил, что вы без шляпы. Да, вы переживаете то, что я тогда. Только вы более резки в своих мнениях и словах. Конечно, вы с полным правом можете возразить, что я делал то же, что вы те-перь. Но вы должны согласиться, что в нападках на вели-чайших современных мыслителей больше, как бы это ска-зать, ну... юношеского, чем в нападках на старых поэ-тов. То, что вы подвергли меня критике, нисколько не мешает мне видеть и ценить ваши большие способности; на-деюсь, вы это видите. Но когда вы нападаете на Спенсера и Милля, этих обновителей всего нашего мышления, когда вы называете их самыми заурядными умами, то, несмотря на все мое расположение, мое отношение к вам, как к мы-слителю, начинает колебаться.

   Карено (запинаясь). Простите, господин профессор, я не говорил, что эти два, англичанина самые заурядные умы. Это недоразумение; я говорил о них, как о достойных уважения и знающих ученых, котopыe собрали и система-тизировали много фактов.

   Профессор. Это одно и то же.

   Карено. Я хотел подчеркнуть разницу между понятиями "знать" и "постигать", -между крепкой, выносливой головой школьника, заучивающей множество вещей, и мыслителями, созерцателями.

   Профессор. Я либерален, насколько это возможно, и люблю молодежь, потому что сам был молод. Но молодежь не должна переступать известных границ. Нет, этого она не должна делать. Известных границ разума. Да и к чему? Тот, на кого нападают, стоит непоколебимо, а нападающий только вредит самому себе.

   Карено. Но, господин профессор, если так рассуждать...

   Профессор. Да, дорогой Карено, я говорю вообще. Наста-нет день, когда вы согласитесь со мной. Современная английская философия не только "чудовищная гора школьной мудрости", как вы выражаетесь. Весь свет живет ею. Bcе мыслители верят в нее. Суть философии не в остроумии, а грубость она совершенно игнорирует. Карено, бросьте все это. Я советую вам подождать, пока ваши взгляды не со-зреют и не придут в ясность. С годами является мудрость.

   Карено. Я думаю, что если не сказать этого в юности, то уж никогда не скажешь.

   Профессор. Вы так думаете?

   Карено. Да. Подступает старость, пятьдесят лет; ряд соображений, миросозерцание старика...

   Профессор. Taк оставьте это невысказанным. Оно и останется невысказанным. Мир от этого не рухнет. Или вы думаете, что человечество действительно вздыхает по ва-шей последней работе?

   Карено (делает движение).

   Профессор. Если вы подумаете, то согласитесь со мной. (Роется в карманах.) Впрочем, я кое-что записал из ва-шего... из вашего... интересно знать, действительно ли вы так думаете. (Вынимает несколько листков.) Вот это. (Ищет пенсне.) Вы насмехаетесь над англичанами за их гуманизм, за их "так называемый гуманизм", как вы выражаетесь. Вы осуждаете современное сочувственное отношение к рабо-чим и находите это нелепым. (Читает.) "В связи с этим..." (Снова ищет пенсне.) У меня было... где же это?..

   Карено. Пенсне? Пожалуйста. 3десь. (Находит eгo на груди у профессора.)

   Профессор. А!.. Спасибо. (Читает.) "В связи с этим надо указать на другое явление: современное сочувственное отношение к рабочему, котopoe в наши дни сменило распространившийся в некоторых странах около середины этого столетия культ крестьянства. Ни одно правительство, ни один парламент, ни одна газета не упускают случая... да... (Пропускает несколько строк.) "И наш либеральный профессор Гюллинг потратил много сил и таланта на защиту рабочего дела. (Пропускает.) Рабочие потеряли значение не только как двигательная сила, но и как социальный класс. Что же делают правительство, парламенты и газеты?" (Про-пускает.) Да, вот это. (Повышает голос.) "Когда они были ра-бами, - речь идет о рабочих, а вы их называете ра-бами, - когда они были рабами, они имели определенные обязанности; они работали. Теперь вместо них работают машины, при помощи пара, электричества, воды и ветра, и таким образом рабочее становятся все более и более лиш-ними на земле. Раб превратился в рабочего, рабочей в паразита, у которого отныне нет определенного мecтa на земле. И этих существ, ставших совершенно безполез-ными, государство стремится сделать политической партией. Господа, разговаривающие о гуманизме, вы не должны неж-ничать с рабочими; напротив, вы должны нас охранять от них, мешать их распространению, вы должны истре-бить их"... Дальше вы это развиваете подробнее. (Смотрит на нeгo поверх пенсне.) Это действительно ваше мнение?

   Карено. Да.

   Профессор. Действительно ваше мнение? Вы рекомендуете высокий налог на хлеб, чтобы поддержать крестьянина и уморить голодом рабочего. (Снимает пенсне.) Неужели вы не читали того, чт? мы на эту тему писали?

   Карено (хочет ответить).

   Профессор. Я могу вам прислать по этому вопросу до шести собственных сочинений, больших и мелких.

   Карено. Я их читал.

   Профессор. Вы их читали?

   Карено. Да.

   Профессор. Трудно поверить. Положительно трудно. (Ука-зывает на бумаги.) Когда я все это прочел, я сказал себе: "И это написал мой ученик". Да, я сказал так, потому что мне действительно тяжело было видеть это. (В другом тоне.) Конечно, можно Бог знает до чего дойти, почему же нет? Но вы, Карено, слишком добры для этого. Разумеется, вы не привыкли к тому, чтобы вас слушали; над вашими словами только издавались, лишали вас того внимания, которое вы заслуживаете. Вы словно глухой стене говорили. Поэтому у вас явилось желание кричать, высказывать крайние мнения и вообще все утрировать. Это вполне понятно.

   Карено. Возможно, что вы правы, господин профессор, и это имело известное влияние, но...

   Профессор. Не правда ли? Все-таки имело влияние. Я себя ставлю на ваше место. Но вещь нетрудно добиться необходим-огo сочувствие. 3деcь мнoгo зависит от вас самих. Вы найдете вашу аудиторию. Смею утверждать, что, если вы по-ставите себе правилом подождать несколько лет прежде, чем на что-либо напасть, то вообще оставите нападки и найдете для ваших мирных работ сочувствующих и расположенных читателей.

   Карено. Вы, конечно, не думаете, господин профессор, что...

   Профессор. Поясню то, что хотел сказать. Простите, чтС должен вас прервать, но у меня мало времени. (Смотрит на часы.) Ну, еще две минуты... Я, изволите видеть, не запре-щаю людям иметь мнение. Разумеется, это шло бы в раз-раз со всем моим мировоззрением. Но есть мнение и мнение. Одно дело - быть молодым и подчиняться своему темпераменту, а другое - давать каждой мысли созреть в твердое убеждение. Да, да, в твердое убеждение. Никто не является на свете зрелым. Но зрелость мысли надо развивать в себе. Она наступает при известном возрасте... Я вас очень прошу подумать обо всем этом. Мы, конечно, еще встретимся. И если вы хотите меня навестить - милости просим. Я буду очень рад, вас видеть. (Собирает листки и пря-чет их).

   Карено (встает).

   Профессор (протягивает ему через стол руку). Очень рад буду вас видеть. Я много от нас жду, Кapeнo, и если вы не будете уклоняться от своего пути, делать то, чт? должны делать, то... Конечно, я, могу говорить только за себя, не за других; но от нас, от ваших коллег, вы, разумеется, тогда в праве получить ту поддержку, которой заслуживаете. (Встает).

   Профессор (указывает на рукописи, лежащая на столе). Вы заняты большой работой?

   Карено. Да, она неожиданно разрослась. Я работаю над последней частью.

   Профессор. У вас уже есть издатель? Или вы опять будете печататься в Германии?

   Карено. Нет. Я надеюсь устроиться с вашим издателем, господин профессор.

   Профессор (изумленно). Вот как? Вы говорили с ним?

   Карено. Да. Он хочет познакомиться с рукописью.

   Профессор. Вот как. (3адумьшается.) Да, хорошо, принесите ему рукопись. Если я могу там быть вам полезным я к вашим услугам.

   Карено (искренно). Это слишком любезно, но я был бы нам очень благодарен, господин профессор, потому что сейчас я нахожусь в некотором затруднении.

   Профессор. Понимаю. Я к вашим услугам, и если дело идет о маленьком авансе, то мой издатель в этом отношении пойдет вам навстречу. Впрочем, простите, если я об этом говорю.

   Карено. Да. Аванс был бы очень кстати.

    Профессор. Гм... Суть в том, что вам придется немного пересмотреть нашу работу. Я, впрочем, не знаю, что вы там написали, но на основании того, о чем мы сейчас говорили, вы понимаете... Во всяком случае, пepecмoтpеть никогда не мешает. Ну, это вы сами увидите. Я предоставляю это вам. Вполне предоставляю вам. Итак, а сделаю все, что могу. (Осматривается и что-то ищет).

   Карено. Вы что-то потеряли, господин профессор?

   Профессор. У меня была палка.

   Карено. Она у вас в руке, господин профессор.

   Профессор. Да, правда. (Оглядывается.)

   Профессор. У вас здесь необыкновенно тихо. Никаких шарманок, почти не слышно экипажей. (Собирается уходить.) Вы занимаете весь дом?

   Карено. Да, до сих пор занимали.

   Профессор. Так вы думаете переехать? (Останавливается у лестницы.) Итак, до свидания, милый Кapeнo. (Подает ему руку.) Простите старика, которому вздумалось вас навестить.

   Карено (снимает шляпу). Вы оказали мне большую честь. Благодарю вас, господин профессор, за вашу любезность.

   Профессор. Taк вот возьмите вашу рукопись и еще раз пересмотрите. Срежьте все дикие побеги. Обрадуйте старика! Я вам желаю добра и принимаю искреннее участие в вашей судьбе.