Чириков Евгений Николаевич - Мироныч

Ты устала...

   Вера Павловна. Ничего, ничего... Дочитай, голубчик... Свеча догорает...

   Ольга (усаживается у столика, перелистывает книгу). Где мы остановились? Кажется, здесь... (Читает.) "Бирманская девушка не меняет своего имени, когда она выходит замуж, не носит никакого знака, который бы указывал на то, что она замужем"... (Обрывает, весело и довольно.) Значит, у них можно быть барыней и ходить с косой! (Перебрасывает свою косу с плеча за спину.) Как это хорошо!.. (Читает.) "Женитьба не дает мужу никакого права над женой и жениной собственностью. Нельзя себе представить ничего более свободного, как положение женщины в замужестве. По закону она безусловная хозяйка своей собственности и самой себя. У нас замужество для девушки означает начало новой жизни, новых обязанностей, новой ответственности. Она вступает в новый неизвестный мир, полный всего неведомого ей, переменяет одну зависимость на другую. Она теряет даже свое имя, душа ее исчезает в душе мужа. Но в Бирме все это совершенно не так. Там она остается хозяйкой самой себя и товарищем своего мужа на равных правах..." (Обрывает.) Ты дремлешь?.. Я говорила, что не надо...

   Вера Павловна. Нет, я только закрыла глаза и слушаю... Читай!

   Ольга (закрывая книгу). Нет-нет... Ты утомилась... Отдыхай... (Встает и гасит свечу.)

   Вера Павловна. Ты уходишь?

   Ольга. Да... Пойду... А ты засни... Отчего ты не ляжешь как следует?..

   Вера Павловна. Поди и поцелуй меня крепко-крепко!..

  

  

   И спи... И пусть тебе приснится, что ты счастливая, любимая и что...

   Ольга. И что я - бирманская девушка?.. (Смеется; кивая головой, идет к дверям.)

   Вера Павловна. Сделай мне еще одно удовольствие...

   Ольга. Ну! С радостью!.. (Стоит у дверей.)

   Вера Павловна. Мне хочется послушать музыку. Я давко не слыхала музыки... Ты поиграешь, а я буду дремать и летать вместе с звуками в неведомых мирах...

   Ольга. С радостью!.. Что ты хочешь, чтобы я сыграла?

   Вера Павловна. Ну... ну.... Бетховенскую сонату!.. Сыграй марш funebre... {- похоронный (франц.).} a?

   Ольга. Трудный!.. Не выходит он у меня!

   Вера Павловна. Ну пожалуйста! Прошу тебя, дружок!..

  

  

   Вера Павловна (вскакивая в постели). Кто тут?.. Ты, Оля?

  

  

   Кто у двери?.. (Встает с постели, хочет запереть, но ключа нет; заставляет дверь стулом, садится в постели, тяжело дышит и пристально смотрит на дверь. Пауза. Ложится, отворачивается к стене и затихает.)

  

   Вера Павловна (вскакивает в постели). Кто здесь? (Порывисто шарит рукой под подушкой и что-то прячет в руках.)

   Иван Миронович (печально качая головой). Это я, ваш муж!..

   Вера Павловна. Уйдите!

   Иван Миронович. Вы не бойтесь: я не изверг и ничего дурного вам не сделаю... Я только поговорить...

   Вера Павловна. Не приближайтесь... Я вас боюсь... Дальше!.. (Движение рукой.) Вы пришли бить меня?!

   Иван Миронович (садясь на стул у двери). Бить... Гм!..

   Вера Павловна. Я сейчас закричу!.. Вы пьяны!

   Иван Миронович. Не бойтесь... Я пришел с доброй душой... Что сделано, того не воротишь... Я покорнейше просил бы вас забыть, что случилось...

   Вера Павловна. Забыть?.. Постараюсь...

   Иван Миронович. И еще... покорнейше просил бы дать мне ответ: правда это или нет? (Потрясает рукой, в которой белеет письмо.)

   Вера Павловна. А если правда?.. Положим, что это правда?

   Иван Миронович. Здесь пишут, что видели вас за рекой вместе с ним...

   Вера Павловна. Видели? Ну так что же?..

   Иван Миронович. Вам не стыдно?

   Вера Павловна. Нет.

   Иван Миронович. Ну а мне, как вы полагаете, мне стыдно?

   Вера Павловна. Я об этом не думала...

   Иван Миронович. Чуть не на глазах у всех людей...

   Вера Павловна. Надо прятаться за вашу спину?

   Иван Миронович. Есть, Вера Павловна, так называемые приличия... Есть, Вера Павловна, границы... Вы забыли, что живете в приличной семье... Неужели вы не могли бы хотя поосторожнее?.. Чтобы не давать пищи говорить о вас как о самой... презренной женщине?.. Ни мое положение, ни честь семьи, ни честь фамилии, которую я дал вам...

   Вера Павловна (насмешливо). Горжусь!

   Иван Миронович (начинает всхлипывать). Я вас... люблю до сих пор... Вы это понимаете? Нет, вы этого не понимаете... (Встает и, пошатнувшись, рвет в клочки письмо.) Кто вы были? Вспомните! Вы были сперва пепиньеркой, которая обучала девчонок танцам... Плясали за пятнадцать рублей в месяц ежедневно; плясали, когда вам даже хотелось плакать... А потом вы были гувернанткой и за какую-нибудь четвертную говорили на всех языках... Я вас вырвал из этой жизни... Я вас...

   Вера Павловна. Все это, Иван Миронович, я уже слышала несколько раз...

   Иван Миронович. И в благодарность за все это вы думаете бросить семью, убежать к нему?! (Возвысив голос.) Этого не будет... Слышите: не будет!.. Понимаете?.. Не уступлю! Никому! Вы...

   Вера Павловна. Не своя?

   Иван Миронович (шагнув к постели). Вера, Верочка!.. (Со слезами.) Ну давай забудем!.. Забудем все это! Уедем отсюда... Я куда-нибудь переведусь, Верочка!.. И все останется по-старому... И никогда, никогда... (Приблизившись к постели.) Никому не отдам тебя!.. Никому, никому...

  

  

   Вера Павловна. Уйдите!.. Прочь! (В руке Веры блестит револьвер.) Не трогайте меня! Слышите! Не трогайте!!!

   Иван Миронович. А-а-а!.. (Встает, руки в карманах брюк.) Это вы украли мой револьвер! Ну кончайте дело... Стреляйте! (Опьянел.) Сюда, в грудь!.. (Раскрывает ворот рубашки.) И когда овдовеете - можете как вам угодно... А пока вы - моя жена... (Опять лезет к постели.)

   Вера Павловна соскакивает с кровати и опрометью бежит из комнаты. Иван Миронович стоит посреди комнаты с опущенной головой; где-то крик Любови Васильевны: "Куда вы?"

   Любовь Васильевна (заглянув в дверь). Подите ловите! В сад побежала! Дождь, ветер, не одета... (Скрывается.)

   Иван Миронович с криком: "Держите ее!" - убегает из комнаты. Вдали слышно хлопанье дверей, суматоха. В дверь заглядывает испуганное лицо Ольги и исчезает. Затем доносится глухой звук выстрела и какие-то крики. Опять тихо... Где-то опять растворяют двери, опять суматоха и отчаянный крик Ольги: "Мама! Мамочка! Что ты сделала?!" Часы бьют с музыкой и играют в пустой комнате.

  

  

  

   Историко-литературному комментарию к публикуемым пьесам предпосланы краткие биографические справки об авторах. Все упоминаемые произведения датируются по времени их первого издания. В том случае, если между написанием и опубликованием пьесы прошло более года, сообщаются обе даты. В скобках указываются варианты заглавий.

   При ссылках на цитируемые источники в комментариях приняты следующие сокращения: ЦГАЛИ - Центральный государственный архив литературы и искусства (Москва); ЦГИАЛ - Центральный государственный исторический архив в Ленинграде; ИМЛИ - Институт мировой литературы имени А. М. Горького при Академии наук СССР, Архив А. М. Горького (Москва); ИРЛИ - Институт русской литературы (Пушкинский дом) Академии наук СССР, Отдел рукописей (Ленинград); ОРБЛ - Всесоюзная государственная библиотека имени В. И. Ленина, Отдел рукописей (Москва); ЦТБ - Центральная государственная театральная библиотека имени А. В. Луначарского, Отдел рукописей (Ленинград).

  

   Евгений Николаевич Чириков, симбирский дворянин по происхождению, родился в Казани 24 июля 1864 г. Его отец, в прошлом офицер, служил становым приставом и помощником исправника в поволжских губерниях. Гимназистом Е. Чириков сблизился с народническими кружками.

   В 1887 г. во время студенческих волнений Е. Чириков был исключен из Казанского университета и вскоре арестован. Выпущенный на свободу, он начинает беспокойную жизнь политически неблагонадежного, в поисках заработка часто переезжает из города в город. В 1888 г. он встретился в Царицыне с М. Горьким, а несколько месяцев спустя беседовал в Астрахани с Н. Г. Чернышевским. В 1892 г. Е. Чирикова арестовывают вторично, на этот раз по делу народовольческой группы М. Сабанеева. В одиночной камере казанской тюрьмы он обдумывает первую пьесу "Новые побеги на старых корнях".

   Печататься Е. Чириков начал в 1885 г. в провинциальных газетах. В 1894 г. его произведения стали появляться в "Русском богатстве" и других "толстых" журналах. Разочарование в народничестве обратило Е. Чирикова к "легальному марксизму" (повесть "Инвалиды" (1897) в журнале "Новое слово"). Он делается ближайшим сотрудником "Жизни" после ухода из редакции этого журнала народников. Привлеченный М. Горьким к издательству "Знание", Е. Чириков занял видное место среди писателей-"знаньевцев". В 1901-1909 гг. "Знание" выпустило Собрание сочинений Е. Чирикова в восьми томах.

   В 1902-1911 гг. Е. Чириков напечатал шестнадцать пьес: "На дворе во флигеле" (1902), "За славой" (1903), "Талантливое семейство", "Евреи" (1903), "Друзья гласности" (1903), "Иван Мироныч" (1904), "Мужики" (1906), "Красные огни" (1907), "Легенда старого замка" (1907), "Марья Ивановна" (1909), "Колдунья" (1909), "Царь природы" (1909), "Дом Кочергиных" (1910). "Белая ворона" (1910), "Лесные тайны" (1911) и "Шакалы" (1911). В 1907 г. Е. Чириков опубликовал шутку-фельетон в одном действии "Сон драматурга".

   Лучшие его пьесы созданы в период революции 1905 года. Не претендуя на широкий охват действительности, формальное новаторство, такие пьесы Е. Чирикова, как "Евреи", "Иван Мироныч". "Мужики", касались жгучих проблем современности, были своеобразными иллюстрациями переживаемого времени. В этом прежде всего и заключалась причина их популярности у современного читателя и зрителя. В годы реакции Е. Чириков отошел от демократических позиции, за что подвергся суровому осуждению со стороны В. Воровского, А. Луначарского и М. Горького. Великая Октябрьская социалистическая революция провела последнюю грань между Е. Чириковым и его былыми демократическими симпатиями. Е. Чириков умер белоэмигрантом в Праге 18 января 1932 года.

   Пьеса "Иван Мироныч" опубликована в Сборнике т-ва "Знание" за 1904 г., кн. 5 (Спб., 1905) и тогда же отдельным изданием выпущена С. Рассохиным в Москве. Вместе с пьесами "Мужики" и "Красные огни" вошла в восьмой том Собрания сочинений Евг. Чирикова (изд. "Знание", Спб., 1907).

   31 декабря 1903 г. Е. Чириков из Нижнего Новгорода известил директора-распорядителя издательства "Знание" К. П. Пятницкого: "Кончаю трехактную пьесу "Новая жизнь". Кажется, на сей раз что-то выходит получше "За славой" и других цевзурно опальных вещей" (ИМЛИ). С первым вариантом пьесы 7 января 1904 г. автор познакомил М. Горького и актера И. А. Тихомирова, руководившего драматической труппой театра нижегородского Народного дома. Чтение "Новой жизни" состоялось у М. Горького, который в тот же день поделился своими впечатлениями в письме к К. П. Пятницкому: "Задумано интересно, написано хорошим языком, есть славно очерченные характеры, а в общем - не созрело это у него и длинновато. Уговорили переделать. Он - заметно растет, и это так приятно!" ("Архив А. М. Горького", т. IV, М., Гослитиздат, 1954, стр. 150). Ровно через месяц, в Москве, Е. Чириков встретился в Художественном театре с А. П. Чеховым и показал ему рукопись "Новой жизни". Чехов предложил дать пьесе другое название: "а то зритель будет требовать от вас бог знает чего... Надо называть проще... Вот у вас хорошее название - "На дворе во флигеле" [...] Эту пьесу надо поставить в Художественном театре. Она проживет у вас долго" (Евгений Чириков. Как я стал драматургом.- Театр и искусство", 1911, No 3, стр. 68). Окрыленный похвалой Е. Чириков уехал в Петербург и здесь получил датированное 9 февраля 1904 г. письмо от А. П. Чехова о результатах его разговора с Вл. И. Немировичем-Данченко: "Он сказал мне, что пьеса Ваша ему очень понравилась, что постановка ее в Художественном театре весьма возможна и помехой служит пока только одно, что в ней не 4, а 3 акта. Он просит передать Вам его предложение: не напишете ли Вы еще одну одноактную пьесу, чтобы поставить вместе? Пьеса другого автора, по его мнению, не годится" (А. П. Чехов, Полн. собр. соч., т. 20, М., Гослитиздат, 1951, стр. 223).

   Продолжая работать над пьесой, Е. Чириков, по совету Чехова, решил изменить ее первоначальное заглавие - "очень претенциозное". 12 мая 1904 г., отсылая новый вариант пьесы Вл. И. Немировичу-Данченко, Чириков писал: "Я жду рукопись с Вашими пометками. Мне это необходимо. Надо Вам сказать, что я написал IV акт и, кажется, удачно... Рассказать его нельзя, а потому и не буду делать. Из I акта Петрову (чиновницу) я выкинул, но так как необходимо было "осветить" акт и к[ак]-н[ибудь] нарушить монотонность некую, то я ввел тех Пыркову и Иванову, которые фигурируют в III акте. Теперь они являются "на минуточку", мимоходом - посмотреть на "новое гнездышко" инспекторши... В III акте следы вдовы Петровой пусть остаются и разговор о гимназисте, который попал в курении... Конец I акта я переделал так: битья нет, была только попытка со стороны бабушки... Поднадзорность Сергея Борисовича, проскальзывающую в его некоторых фразах и словах, уничтожил. Выкину выражения "все они брыкаются", "все они близорукие" и еще "лампадку". Если к "символам" цензура относит "пугалы",- я не знаю, что делать: это мне необходимо. Как понять эти "символы", их у меня много. Например, желание сделать в заборе калитку, пугалы, глобус во власти Иванов Миронычей, пение "В 12 часов по ночам..." и т. д. При уничтожении всех этих "символов" пьеса окончательно теряет свою соль и лучше плюнуть. Я жду от Вас рукописи с помарками. Пришлите и поскорей. А затем я приеду с пьесой, обработанной в окончательной форме. Во всяком случае, в цензуру ее без нашего общего совета не посылайте. IV акт небольшой, происходит в "спальне с розовым фонариком". Дело к ночи. Осень. За стенами ветер, слякоть... Действуют: Вера, Ольга, Гриша, Любовь Васильевна и Иван Мироныч. Кончается действие: пустая спальня. Где-то случилась катастрофа: доносится голос этой катастрофы. А "часы с музыкой" в пустой комнате играют себе как ни в чем не бывало, вызывая в зрителе как бы воспоминания о всей этой жизни в этом доме, где торжествует пошлость и давится стремление из нее вырваться..." (Музей МХАТ, ф. Н. Д., No 62551). Е. Чириков хотел озаглавить пьесу "Замужняя", считая, что придуманное им четвертое действие "дает основание выделить" содержащуюся в заглавии идею.

   Цензура долго не давала разрешения на постановку. Под давлением цензуры пришлось вовсе отказаться от четвертого действия. О том, что Вера Павловна покончит жизнь самоубийством, зрителям предстояло догадываться по глухим намекам в конце третьего действия. По цензурным скрепам на машинописном экземпляре "Ивана Мироныча" (ЦТБ, ивв. No 64945) видно, что 15 ноября 1904 г. пьеса была "дозволена" к представлению в Московском Художественном театре и 18 февраля 1905 г.- в театре В. Ф. Комиссаржевской в Петербурге.

   Репетиции "Ивана Мироныча" в Художественном театре в присутствии автора начались в ноябре 1904 г. Предполагалось, что зрители увидят спектакль уже в следующем месяце. Однако актеры и постановщик В. Лужский скоро столкнулись с трудностями, задержавшими премьеру. Авторская работа над пьесой продолжалась, на этот раз - с помощью театра. Первоначально Е. Чириков пытался в своей драме варьировать некоторые мотивы "Грозы" А. Н. Островского, стараясь решить их художественными средствами чеховского театра. Основным образом пьесы автор считал образ Веры Павловны, но создание сложного драматического характера было ему не под силу, и аналогия между Катериной из "Грозы" и Верой Павловной была явно не в пользу последней. И, уж разумеется, никто из будущих читателей и зрителей пьесы Е. Чирикова не обратил внимания на то, что жену Ивана Мироныча зовут так же, как героиню романа Н. Г. Чернышевского "Что делать?"

   Большое значение для показа созревания и оформления протеста героини пьесы против самодовольно-мещанского "симметричного" жизненного уклада в доме Ивана Мироныча имели беседы Веры Павловны с ссыльным студентом-революционером Сергеем Борисовичем. Но этот интересно задуманный образ был изуродован цензурой, к в результате взаимоотношения жены Ивана Мироныча и студента свелись к весьма банальному адюльтеру. В идейном содержании образов возникли "пустоты", которые актеры ничем не могли восполнить.

   Записи репетиций К. С. Станиславского прекрасно показывают, как происходило переосмысление пьесы, как перемещался идейный акцент с образа Веры Павловны на образ Ивана Мироныча. 5 января 1905 г. Станиславский писал: "Идея пьесы - гнет мещанства. Нужно это мещанство, нужно, чтобы публика почувствовала, как тяжело жить жене в этой удушливой атмосфере..." (К. С. Станиславский, Собр. соч. в восьми томах, т. 5, М., "Искусство", 1958, стр. 218). 13 января 1905 г.: "Вся пьеса написана для того, чтобы показать, как гнет Ивана Мироныча давит его окружающих. В последнем акте терпения не хватило и явился протест. Надо за это хвататься и показать по всей роли, как нарастал протест..." (там же, стр. 230). И, наконец, запись от 17 января 1905 г.: "В пьесе есть маленькая идейка, что инспектор, как наше правительство, давит и не дает дышать людям [...] Но это не вечно. Жизнь скажется, взбунтуется и прорвется, и тогда все полетит к черту [...] У автора это показано тускло, - и если не удастся это подчеркнуть режиссеру, то и вся пьеса бесцельна [] Если же эта не бог знает какая идейка станет выпуклой - вся пьеса получит очень современное значение" (там же, стр. 244).

   Премьера "Ивана Мироныча" в Художественном театре была 28 января 1905 г., в один день с "Блудным сыном" С. Найденова. Роли исполняли: Иван Мироныч - В. Лужский, Вера Павловна - Н. Литовцева, Сергей Борисович - А. Лось. В. Лужский-режиссер очень тонко подметил одну из особенностей творчества Е. Чирикова - "склонность к комедийным мотивам", привнесение юмора в драматические настроения и переживания - и на первый план вынес сатирические эпизоды спектакля, развернул целую галерею характерных, несколько шаржированных образов представителей "темного царства". "Легкая, веселая и остроумная комедия из современной жизни, - отозвалась о премьере газета "Новости дня",- вызывала такие взрывы дружного смеха, какого не слыхали еще стены Художественного театра" (1905, 30 января, No 7779). Образ Ивана Мироныча стал центральным в спектакле. "Чванство, мишурное величие, показное самодовольство, ограниченный ум, человек-машина в освещении личности Боголюбова г. Лужским обнаружились в полной жизненной правде, удивительной яркости. Грим, походка, жесты, семинарский акцент, вульгарное размахивание руками, пение "В двенадцать часов по ночам" в минуту хорошего расположения духа Ивана Мироныча - дополняли в игре г. Лужского его портрет, делали его лицом всем хорошо знакомым, памятным", - рассказывал читателям рецензент "Петербургского листка" (1905, 21 апреля, No 100), посмотревший пьесу 19 апреля 1905 г. во время петербургских гастролей Художественного театра. "Фигура Ивана Мироныча в замечательном исполнении Лужского приобрела почти историческое значение. Она отражала целую эпоху, и Чириков исполнением артиста поднимался почти до Гоголя",- вспоминал впоследствии Вл. И. Немирович-Данченко (Л. Фрейдкйна, Дни и годы Вл. И. Немировича-Данченко (М., изд. ВТО, 1962, стр. 204). Под стать инспектору была его мать Любовь Васильевна в острохарактерном исполнении М. Самарской. "Какую-то трагическую жуть" возбуждал А. Артем в эпизодической роли бывшего педагога Соловьева - жалкого, опустившегося, погруженного в воспоминания об умершей жене. Монархические "Московские ведомости" назвали спектакль "памфлетом", вредным "в смысле муссирования классовых счетов" (1905, 31 января, No 31). И это, пожалуй, было лучшим подтверждением тому, что сатира Художественного театра попала в цель.

   9 февраля 1905 г. состоялось первое представление "Ивана Мироныча" в театре В. Ф. Комисеаржевской. Сосредоточившись на раскрытии внутреннего мира Ивана Мироныча, К. Бравич пользовался иными художественными средствами, чем Лужский. Артист почти не прибегал ни к шаржу, ни к гротеску. Его Иван Мироныч как бы олицетворял собой казенную школу, рутинную педагогику, привыкшую мыслить по готовым шаблонам и терпящую поражение при столкновении с живой жизнью. Похвал критики удостоились актрисы А. Пивоварова (Любовь Васильевна) и Е. Корчагина-Александровская (чиновница Петрова). С другой стороны, как и в постановке Художественного театра, положительные персонажи - Вера Павловна (Н. Будкевич) и Сергей Борисович (И. Слонов) получились бледными: исполнители не располагали достаточным материалом для создания запоминающихся образов.

   16 марта 1905 г. цензор драматических сочинений Верещагин представил по начальству рапорт, в котором писал: "Мне думается, что если характеристика Ивана Мироныча, как инспектора, служит достаточным основанием для признания пьесы вредной, то ее допускать на сцене вовсе не следовало бы, но раз она уже допущена, то делать изъятия едва ли желательно" (ЦГИАЛ, ф. 776, оп. 26, ед. хр. 24, л. 44 об.). Чтобы отменить "монополию" на эту пьесу Художественного театра, цензор просил Главное управление по делам печати разрешить постановки "Ивана Мироныча" всем театрам "на общем основании без всяких ограничений" (там же, л. 45). Разрешение было дано, но оно не распространялось на народные театры.

   Пьеса печатается по тексту т. 8 Собрания сочинений Евг. Чирикова, сверенному с первой публикацией в сборнике "Знание".