Чириков Евгений Николаевич - Мироныч, Страница 2 - Книги

ать в другой раз! (Идет в комнату Ольги.)

Вера Павловна (вскакивает и заграждает дверь). Я не позволю бить ремнем!..

Гриша (голос из комнаты). Мамочка! Милая! Она уж меня побила! Ей все мало!

Любовь Васильевна (крикливо). Молчи! Вот я надену на тебя собачий намордник, будешь у меня рассуждать! (Вере Павловне.) Дурой он меня обругал.

Вера Павловна. Я его накажу сама... Бить не позволю!..

Иван Миронович (выходит из кабинета, тоном следователя). Что такое вышло? Расскажите!.. Что он наделал?..

Любовь Васильевна (размахивая рукой). Я отказываюсь воспитывать твоих детей! Что это такое: где бы поучить хорошенько, а мать потворствует! Это по-новому! Возьми твою шпагу... на! (Сует Ивану Мироновичу шпагу.) Мне наплевать на вас и на вашу новую жизнь! Обругал меня дурой, а ты его не смей пальцем тронуть! (Бросает на пол ремень и уходит в столовую.)

Иван Миронович (ей вслед). Погодите! Надо же разобрать!..

Любовь Васильевна (из столовой). Сами воспитывайте!

Иван Миронович. Что такое вышло, Ольга?

Ольга. Гриша взял твои ордена и шпагу... играл ими... больше ничего, а бабушка сейчас же за ремень...

Иван Миронович. А дурой мамашу он действительно назвал?

Гриша (из комнаты, плаксиво). Врет она! Она сама меня обругала дураком, а я сказал: "Дурак - родом так!.." Врет она!

Иван Миронович (очень строго). Врет?!.. Кто врет? Это ты про старших?! (Идет к Грише, отстраняет Веру Павловну и входит в дверь.)

Из комнаты несется плач и крик Гриши: "Не буду, папочка! Не буду, миленький! Будет, папочка!.. Будет!" Ольга, заткнув уши, убегает в столовую.

Вера Павловна (подняв ремень с полу, бросает в комнату Ольги). Господин инспектор! Вы позабыли ремень!.. (В сильном волнении уходит из гостиной.)

Любовь Васильевна (входит с орденами). Вот этак-то лучше! Будет помнить...

Крики из комнаты стихают.

А по-новому-то уж вы там...

Иван Миронович (выходит из комнаты, ухмыляется). Брыкается, негодяй, ногами! (Смотрит на руку.) Ссадил ведь!.. И орет!.. Я его не больно, а он орет на весь дом... Брыкается ногами!..

Любовь Васильевна. Они что-то все стали брыкаться... (Протягивает ордена.) На, спрячь ордена-то!..

Слышно, как в столовой накрывают стол к обеду.

Иван Миронович (берет ордена, смотрит и вдруг раздраженно кричит). А где же Анна? Нет Анны! Подите ищите Анну!..

Гриша (выглянув из двери). Анна, папочка, здесь... У меня в кармане!..

Иван Миронович. Подай сюда! (Подходит к двери, из которой торчит рука Гриши с орденом. Берет орден и хлопает по руке Гришу. Затем идет в кабинет.) Игрушки устроил...

Дуня (в дверях). Кушать подано!

Любовь Васильевна. Зови молодую барыню и барышню!

Дуня. Молодая барыня не будут кушать: оне пить хотят, а барышня читают в саду книжку и говорят, что у них нет аппетиту... (Исчезает.)

Любовь Васильевна. Вот они, порядки пошли какие!.. Стряпано на пять душ, а у них аппетиту нет... (Всплеснув руками, идет в столовую.)

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Заброшенный сад при квартире Боголюбовых. Слева от зрителя, под углом, поднимается серая стена старого деревянного дома; к стене примыкает низкая открытая веранда в сад. На веранду выходят четыре окна со ставнями и между ними двойные двери в столовую - стеклянные и глухие. Посредине веранды - стол, на нем букеты из сирени. От веранды разбегаются тропинки в глубь сада. Справа видна часть забора, утыканного поверху ржавыми гвоздями. Время - под вечер. Верхушки дальних берез обрызганы золотистым светом низкого солнца; свет и тени тянутся по траве, переплетаясь замысловатыми узорами. Кое-где белеет цветущая сирень. На авансцене - две старые березы, под тенью которых круглый, обросший грибами, стол с лавочками вокруг в виде буквы "п". При поднятии занавеса Иван Миронович без пиджака, но в галстуке сидит на лестнице веранды и сооружает огородное пугало; около Ивана Мироновича копошится Гриша, поглощенный устройством этого пугала. Дуня приготовляет под березами стол для вечернего чая. С реки ветерок доносит пение судовых рабочих: "О-о, разок, да вот разок! Еще махонький разок!"

Иван Миронович (в благодушном настроении). Вот видишь, и мой старый фрак пригодился, и бабушкина шляпка пригодилась... Все можно употребить, братец мой, с пользой... (Поднимает чучело.)

Гриша. Папочка! Рукава болтаются!..

Иван Миронович. Так оно и следует. Рукава будут от ветра болтаться, а воробьи и галки будут думать, что это настоящий человек машет руками, и будут бояться... И ягоды, друг мой, будут целее... Поставим это пугало на дорожке... Привяжем его на длинную палку и воткнем в землю... А чтобы удобнее было воткнуть, заострим конец... Понимаешь теперь? (Навязав пугало на палку, встает и несет его в глубь сада.)

Гриша в ажитации бежит позади.

Гриша. Точно ведьма, папочка!.. Еще сделаем?..

Иван Миронович. Несколько штук сделаем...

Исчезают за кустами.

Гриша (голос издали). У бабушки есть твоя старая треуголка!..

Любовь Васильевна (выходит с чаем и сахаром на веранду и ворчит). Нищих этих сколько развелось, отбою нет!.. Дом бы трудолюбия им, что ли, выстроить... (Дуне.) Я тебе велела на веранде?!..

Дуня. Я не знаю, кого слушаться: барышня велели здесь, а вы на веранде... (Уходит.)

Любовь Васильевна (спускаясь с лестницы). Вкуснее, что ли, будет чай-то, если его пить на гнилом столе под березами?.. Ходи сюда чай пить, когда на веранде и стол и все удобства... (Отряхает скамью.) Воробьи тут прыгают...

Ольга (сбегая с веранды). "Как приятно в вечер майский чай китайский...". Где папа? Эта вдова опять пришла... Пусть папа поговорит с ней - мне ее жалко...

Любовь Васильевна (сорвавшись с места). Опять? (Идет в комнаты.) Иван Мироныч тоже человек... Ему тоже покой нужен...

Ольга. Погоди: я скажу папе!.. Она плачет...

Любовь Васильевна. Нечего его беспокоить... Чаю напиться не дадут. (Исчезает в дверях столовой.)

Ольга (кричит). Папа! Па-па! Пришла вдова! (Медленно уходит и скрывается за кустами.)

Дуня (несет самовар). То на лужайку, то под березы... Потаскай вот его, проклятого! (Ставит самовар на стол под березами.) Скипел, что ли?.. (Продувает самовар.) И мошек перестали бояться... (Уходит в комнаты.)

Иван Миронович (за ним - опечаленная чем-то Ольга и веселый Гриша). Я тебе раз навсегда сказал, чтобы ты не лезла не в свое дело!.. Мало ли кто плачет?! (Деловитой походкой идет в комнаты.)

Гриша и Ольга отстают.

Гриша. Видела чучелу? Мы с папой еще сделаем...

Любовь Васильевна (идет с веранды). Прицепилась, как крючок... Поезжай куда хочешь!.. Этого невозможно запретить... Пугает тоже... (Ольге.) А ты сказала-таки отцу?.. Язык чешется?.. (Заваривает чай.)

Гриша (бабушке). Видела чучелу?.. (Поднимает камешек и бросает в воробьев на березе.)

Любовь Васильевна. Не смей кидать!.. В чай насоришь...

Гриша. Я в воробья!.. Чуть-чуть не попал. Ей-богу!

Иван Миронович (появившись на веранде, строго). Григорий! Заниматься!

Гриша (тихо, с опущенной головой идет к веранде). Что, папочка?

Иван Миронович. Заниматься!

Гриша. Успеем, папочка... Еще рано. Самовар подали...

Иван Миронович. У лентяев всегда бывает рано...

Гриша. Давай, папочка, здесь?! В комнатах душно...

Иван Миронович. Здесь?.. Гм... Ну что же... Можно и здесь. Неси географию. А в кабинете есть глобус: в газету он завернут... На этажерке. И его захвати!

Гриша уходит в столовую.

Любовь Васильевна. Чай-то, Ваня, будешь пить?

Иван Миронович (смотрит на часы). Я говорил,- самовар не ранее шести! В пять я всегда буду заниматься с Григорием. И затем что за фантазия таскаться с самоваром по саду?..

Любовь Васильевна (Ольге). Вот видишь! Слышала?..

Ольга. Я люблю эти две березы... хмурые они, задумчивые, точно два старых великана... О чем-то все думают...

Любовь Васильевна. Березы как березы... В первый раз, что ли, ты видишь березы-то?..

Пьют чай, перекидываются словами. Ольга заплетает распустившуюся косу, мурлычет песенку; поймала муравья и пугает им Любовь Васильевну,

Гриша (с глобусом и учебником выходит на веранду; печально). Вот, папочка, принес...

Иван Миронович. Садись! Я тебе раз навсегда сказал и еще раз повторяю: теперь устанавливается такой порядок: занятия - ежедневно в пять часов вечера, кроме дней праздничных и неприсутственных.

Пауза.

Гриша. Слышишь, как пеночка поет?

Иван Миронович. У тебя в голове только бабки да пеночки. (Ставит перед собой глобус.) В последний раз мы с тобой говорили о земле...

Гриша. О земле, папочка...

Иван Миронович (приподняв глобус). Вот это и есть не что иное, как земля! (Любовно поглаживает ладонью глобус, фамильярно похлопывает его рукой по боку.)

Гриша. Точно арбуз, папочка...

Иван Миронович. Молчи и внимай! Как видишь, земля есть не что иное, как шар, который... вертится. (Вертит глобус на стержне - глобус не вертится.)

Гриша. Не вертится, папочка?

Иван Миронович. Испортили уже!.. (Поправляет и вертит глобус.) Вертится, как я уже говорил, двояко... А именно? Как вертится?

Гриша. Двояко, папочка...

Иван Миронович. Совершенно верно, двояко... Как же именно? (Пауза.) Во-первых (делает движение рукой), по орбите, а во-вторых?

Гриша. И еще... еще...

Иван Миронович. Ну?

Гриша. Вокруг этой... оси... папочка!

Иван Миронович. Хорошо-с. По орбите и вокруг своей оси...

Гриша. А она зачем, папочка, вертится?

Иван Миронович. Она... мм... Это пока оставим... Со временем узнаем... Не в этом дело... Теперь что такое ось?

Гриша (тыкая пальцем). Вот эта штука, папочка!

Иван Миронович. Не штука, а "ли-ни-я, мысленно про-во-ди-мая через оба полюса, называется земной осью". Повтори!

Гриша повторяет и путает. Иван Миронович повторяет снова: "линия..." и т. д. Слышен тихий далекий свисток парохода.

Гриша (тихо). Пароход идет...

Иван Миронович (вздохнув). Ротозейничаешь, братец... Пойдем-ка лучше в кабинет... Развлекаешься пустяками... Неси глобус!

Уходят в комнаты: Иван Миронович - впереди, Гриша - за ним, вертит глобус на стержне.

Любовь Васильевна. Долей чайник-то! Сольешь весь чай, а отец любит крепкий. Он два стакана только пьет, но любит покрепче...

Ольга. Прелый чай... Веником пахнет...

Любовь Васильевна. Привередница ты... То веником пахнет, то содой отзывается... Не пей, если не нравится. Вода жесткая, и маленько соды вовсе не вредит...

Дуня (идет с веранды со сливками). Сливки для барина...

Любовь Васильевна. Теперь, Авдотья, такой порядок: в пять часов барин будет заниматься с Гришей, самовар надо подавать к шести. А то и география и самовар. Что-нибудь уж одно!..

Дуня. Мне про географию ничего не говорили, я и подала к пяти... (Уходит.)

Любовь Васильевна (ей вслед). Говори, дура, повежливее! Слышишь?

Ольга (встав с лавки). Веником пахнет... (Тихо уходит в глубь сада, напевая какой-то романс.)

С веранды, держа в руке соломенную шляпу, идет Соловьев.

Соловьев. Чаек попиваете? (Кланяется.)

Любовь Васильевна. А-а, это вы? Присаживайтесь-ка!

Соловьев. Я... (Здоровается, садится и отирает лицо платком.) Вспотел.

Любовь Васильевна. У вас и спина-то мокрая... Я вам стаканчик налью...

Соловьев. Благодарствую... По горам лазил - ноги дрожат.

Любовь Васильевна. Зачем же это вы? По горам-то? При вашей комплекции не следует. (Подает стакан чаю.)

Соловьев. Ходил туда, к обрыву... Старину вспомнил. Мы с покойной женой любили там вечерком посидеть да на реку посмотреть... Раньше это было, когда оба были помоложе... (Мешая ложечкой в стакане.) Да-а... вот она, жизнь-то!.. Сперва на горы, а потом... (Вздохнув.) Странно все это устроено...

Любовь Васильевна. Не нам судить, батюшка...

Соловьев. Родился, учился, женился, овдовел, вышел в отставку... А теперь чуть на горку - одышка, ноги дрожат...

Любовь Васильевна. Все на старой квартире живете?

Соловьев. На старой.

Любовь Васильевна. Куда вам? Теперь вы один. Лишний расход.

Соловьев. Жалко бросить. Все-таки... четыре года на этой квартире с Анюточкой жили... Ходишь и вспоминаешь. Я все оставил как было при Анюточке: и спальня и столовая... В спальной - комод с зеркалом, а на комоде Анютины шпильки валяются. Как бросила, так и остались... Подойдешь, и будто все по-старому...

Любовь Васильевна. А другие не любят. Сейчас же съезжают. Вон у Кротовых девочка померла, всего-то ей было три года, а сейчас же переехали... Что же делать? все в руках божиих... (После небольшой паузы.) А кахетинских курочек-то держите?

Соловьев (махнув рукой). Бросил... все бросил и кур подарил...

Любовь Васильевна (с сожалением). Эх, что же вы, батюшка, ничего не сказали? И петуха мохноногого подарили?

Соловьев. Подарил... (Позевывает.)

Любовь Васильевна. Что бы спросить!.. Не надо ли, дескать? Эх вы!.. А еще другом нашего семейства называетесь...

Соловьев. Рано встал сегодня. Плохо спал...

Любовь Васильевна. Что же это?

Соловьев. Не знаю. Вчера вздумалось пельменей поесть. Анюточка была большая мастерица их делать. Каждое воскресенье, бывало... Вспомнил... велел приготовить... поел...

Любовь Васильевна. На ночь-то нехорошо. У нас Иван Мироныч только стакан молока пьет. Не ужинает.

Соловьев (не слушая). Разное представляется: то будто бы Анюточка ходит, то будто зовет. Задремлешь, и вдруг, вот как наяву (зовет): "Павлик!"... Вздрогнешь даже! А под утро заснул и вижу, будто будочник, огромный этакий, с рыжими усами, схватил меня за горло и душит...

Любовь Васильевна (сочувственно). Лишнего покушали.

Соловьев. Странно все это... Много на свете странного, непонятного...

Любовь Васильевна. Еще бы!..

Вдали звучит песенка Ольги.

Соловьев. Поет все барышня... Молодость! Кажется, что все победишь и никогда не состаришься!..

Из комнаты доносятся звуки пианино.

Любовь Васильевна. Вот это уже напрасно! (Встает, торопливо идет на веранду и, подойдя к окну, говорит.) Погодите уже с музыкой-то! Что-нибудь одно: география или музыка!

Музыка обрывается.

(Идет обратно.) У нас нынче не разбираются: кто во что горазд...

Соловьев. Хорошо играет Вера Павловна...

Любовь Васильевна. Как же! Она в Уфе в концертах играла... Забросила теперь... У нас ведь и Иван Мироныч играет... Когда в Уфе жил, он в кружке все играл. Оркестр у них был... Контрабас и сейчас цел... Теперь уже, конечно, неудобно: все-таки инспектор... Не идет оно как-то...

Вера Павловна (выходит на веранду с книгой в руке, спускается с лестницы, молча проходит в глубь сада. Слышен ее голос). Оля!

Вдали отвечает голос Ольги: "Ау!"

Любовь Васильевна. Скучает у нас барыня-то... И что такое - понять нельзя... Ну вы хоть овдовели, по жене тоскуете... А ведь она, слава богу, ничем не обижена... Живет как у Христа за пазухой...

Дуня (сбегает с веранды, подходит к столу). Пришел молодой барин!..

Любовь Васильевна. Какой барин?

Дуня. Да вот этот, который книжки-то носит... С долгими волосами!

Любовь Васильевна. "Барин!" Скажи - никого дома нет. Повадился!..

Дуня. Да они в гостиной... Не спрашивали никого. (Уходит.)

Любовь Васильевна. Вот как нынче! Без всякого спроса прямо в гостиную... Книгоноша...

Сергей Борисович (на веранде). Здравствуйте!

Любовь Васильевна. Мое почтение.

Сергей Борисович. Вот у вас благодать какая! (Спускается с лестницы, идет к столу.) А куда ваша публика-то девалась? (Здоровается.)

Любовь Васильевна. Какая публика?

Сергей Борисович. Остальные - прочие? Иван Мироныч, Вера Павловна?..

Любовь Васильевна. Иван Мироныч с сыном занимается. В это время он всегда занят делом. А Вера Павловна где-то бродит... Чайку выпьете?

Сергей Борисович. Спасибо. Не хочется... (Оглядывает сад.) Благодать! И березы, и сирень, и травка... Так бы и повалялся!..

Любовь Васильевна. Валяться, положим, лишнее, а погулять очень приятно. Тридцать рубликов в месяц платим. За эти денежки можно и требовать кое-чего...

Сергей Борисович. Люблю заброшенные сады с крапивой, репьями, с тропинками и лопухами... (Срывает листочки и мнет их в руках.)

Любовь Васильевна. Кто в городе тридцать-то рублей платит? Раз-два, да и обчелся...

Соловьев. Встречаемся мы с вами, здороваемся, а я, откровенно говоря, до сих пор не знаю вашего имени-отчества и фамилии...

Сергей Борисович. Представьте: и я - тоже!

Соловьев. Павел Павлыч Соловьев! Был учителем, а теперь в отставке... А вы у нас недавно живете?

Сергей Борисович. Порядочно. Скоро полгода уже.

Соловьев. Не слыхать было... Скучно у нас. Вы изволите служить?

Сергей Борисович. Нет. Без определенных занятий, но... (Со смешком.) Но с очень определенным положением! Человек, как говорится, "на виду"!..

Соловьев. Не слыхал, ничего не слыхал. (Махнув рукой.) А может быть, и слышал, да позабыл!..

Сергей Борисович (Любови Васильевне). Ну как дела с Петровым? Смилостивился Иван Мироныч?

Любовь Васильевна. Что вам этот Петров? Родственник, что ли?

Сергей Борисович. Нет. Жаль: юноша неглупый...

Соловьев. Это какой Петров?

Любовь Васильевна. Да ученик... Не поклонился Ивану Миронычу... Поведение убавили... Теперь мать покою не дает... Каждый день ходит...

Сергей Борисович. Мать говорила Ивану Миронычу, что юноша сей близорук?.. Не заметил?!

Любовь Васильевна. Как же это инспектора своего не заметить? Кого другого, а инспектора надо замечать. Сегодня один не заметит, завтра - другой... Тогда не нужно вовсе и инспектора... Близорукий! Они нынче все близорукие... Это не близорукость, сударь, а воспитание нынешнее: его чуть от полу видно, а уж он норовит старших учить... Начитаются книг всяких и думают, что умнее всех стали...

Соловьев (глядя в землю). Кто знает? Может быть, и близорукий... Трудно что-нибудь сказать положительное...

Сергей Борисович. Книги, Любовь Васильевна, дело хорошее...

Любовь Васильевна. Все, сударь, вовремя, и какие книги... Вон Ольга-то наша: каких вы ей книг там даете - бог вас ведает. А я замечаю, что она грубить начинает...

Сергей Борисович (со смехом). Самые невинные книги!..

Любовь Васильевна. Да я уж там не знаю, мне читать некогда... Но одна книжка, говоря между нами, Ивану Миронычу очень не понравилась...

Сергей Борисович. Не понравилась? Какая же это?

Любовь Васильевна. Вам лучше знать. Вас сюда к нам по какому случаю прислали? Вот то-то оно и есть!

Соловьев. Экая память! Цветы второй день не поливаю... Все думал полить и забыл... (Встает.) Пойду!

Любовь Васильевна. Посидите: сейчас Иван Мироныч придет.

Соловьев. Когда Анюточка хворала, она все беспокоилась: умру, говорит, и никто о цветах не позаботится. Она наказывала вечером их поливать...

Любовь Васильевна. Успеете. Разве долго полить их?

Соловьев. Нет, пойду... Неспокойно на душе. Может быть, попозднее загляну к вам, если огонек увижу...

Любовь Васильевна. У вас хорошие цветы... Анна Павловна, никак, только и думала что о цветах?..

Соловьев. Очень любила! Очень! (Прощается и уходит.)

Любовь Васильевна (провожая Соловьева до веранды). Вы смотрите: не вздумайте кому-нибудь цветы подарить! Мы купим, если... вздумаете...

Соловьев (не оглядываясь). Нет-нет!.. Невозможно... (Исчезает.)

Любовь Васильевна (возвращаясь к столу). Жена у него недавно умерла... Тоскует и на других тоску наводит... Иван Мироныч не любит этих разговоров про смерть: он, если покойника навстречу несут, ворочается. А Павел Павлыч как придет, так и пошло: "все помрем, все помрем"!.. Что про это говорить? Без него все знают, что помрут. Ничего с этим не поделаешь... А как была жива жена, так никогда и в храм божий не заглядывал... Да и жена-то у него, между нами сказать, тоже не очень-то богомольная была... Она... они... Ну это их дело! Бог с ними! Грех осуждать-то! Не нам за них на страшном суде отвечать...

Сергей Борисович не слушает; прохаживаясь по тропинке, он о чем-то думает, потихоньку насвистывает. Вдали чуть слышен голос Ольги.

Сергей Борисович. А ведь это Ольга Ивановна говорит?.. Она...

Вера Павловна (с Ольгой у забора). Вот здесь и надо сделать калитку!

Ольга (смотрит в щель забора). Тут есть дорожка под гору, к реке, а там - купальня! Вот будет удобно: встанем и побежим купаться...

Сергей Борисович. Где они там... (Идет на голоса и появившись около дам.) С новосельем!

Ольга. У-у, противный какой! Испугали...

Все смеются, здороваются.

Подслушали наш разговор?

Сергей Борисович. Что вы это?! Я этим не занимаюсь...

Ольга. А мы только что про вас говорили!.. И если бы вы слышали...

Вера Павловна. Оля! Не дури!..

Ольга. Хорошо у нас?

Сергей Борисович. Точно в раю...

Ольга. Посмотрите в дырочку: реку видно! Вот сюда!

Сергей Борисович. Ни подслушивать, ни в щелочки смотреть не люблю... Вишь, какой забор-то сделали! Не перелезешь. Все воров боятся. Вон гвоздей даже натыкали. Полезет он, вор-то, и напорется, а хозяину будет весело: снимет вора с гвоздя и отправит в участок...

Ольга. Пойдемте, мы вам покажем, какое папа пугало сделал! (Хохочет.)

Все медленно уходят в глубину сада.

Сергей Борисович. Проткнуть человека гвоздем закон не разрешает, поэтому хозяин устроил так, чтобы вор сам проткнулся... Обстоятельный человек ваш хозяин!.. (Скрывается.)

Гриша (сбегает с веранды). Пить хочу... В горле пересохло... Налей мне чашечку!

Любовь Васильевна. Что у тебя глаза-то красные? Опять, видно, ревел?.. Не знал географию-то?

Гриша. А вот и знал. А я не понимаю, как доказать, что земля круглая... Сам же говорит, что круглая, а велит доказывать...

Любовь Васильевна. Эх ты!.. На! Пей!.. (Подает ему чашку чая.)

Гриша пьет с жадностью.

Если отец велит доказывать, значит, нужно... Отец зря не станет. Тебе же добра желает...

Гриша. Да-а, добра!.. Дай-ка еще чашечку!

Любовь Васильевна (удивленно). Ты уже выпил?! Вот ты ведь как бойко чай-то пьешь... А из географии совсем по-другому... (Наливает и дает Грише еще чашку чая.) Что же это отец-то? (Идет в комнаты.)

Гриша, воспользовавшись отсутствием бабушки, лижет сливки, шарит на столе и убегает, захватив несколько кусков сахару.

Ольга (появляется вместе с Сергеем Борисовичем и Верой Павловной). Мама ужасно любит переезжать на новую квартиру!

Сергей Борисович. Вот уж и не понимаю этого удовольствия...

Вера Павловна (как бы оправдываясь). Люблю... Это как-то освежает, вносит в жизнь что-то новое... Мы живем в этом городе скоро восемь лет! Можете себе представить: целых восемь лет!..

Сергей Борисович. И теперь новая квартира кажется новым миром?

Вера Павловна. Я жила только в трех городах: в Петербурге, в Уфе и здесь...

Ольга (перебивая). Я помню, мамочка, когда мы приехали из Уфы, жили на маленькой квартире, и ты все мечтала о том, когда у тебя будет своя комната...

Вера Павловна. Мечтала, мечтала...

Сергей Борисович. Теперь эти мечты о комнате исполнились и появились новые?

Рассаживаются у стола.

Вера Павловна. Нет... надо зал, гостиную, кабинет, столовую. В зале стоят венские стулья, в гостиной мягкая мебель, а мне некуда...

Сергей Борисович. Когда мне было двенадцать, к отцу приехал какой-то приятель, художник, и написал с меня портрет. С этой минуты я отошел на второй план. На меня никто не глядел, а портретом все любовались; обо мне никто не думал, а мой портрет сделался предметом общего внимания и заботливости... Портрет положили сохнуть в гостиную и никого туда не пускали... Я туда забрался и сделал попытку пощупать свой нос на портрете, до того он казался мне выпуклым. За это меня побили... Я возненавидел портрет. А кончилось все это очень неожиданно и комично: прислуга убирала комнаты и между прочим стерла пыль и с портрета... И мой соперник погиб!.. Выкиньте из зала венские стулья и устройте себе там отдельную комнату...

Вера Павловна. Без зала, говорят, неудобно; без гостиной неприлично... (Смеется.) У меня - спальня! Комфортабельная спальня.

Ольга. Но она, мама, темная...

Вера Павловна. Ничего, ничего... Там есть розовый фонарик, который рисует мне жизнь в розовом свете...

Пауза. Где-то на дворе крякают домашние утки.

Ольга. Бабушкины утки...

Вера Павловна (хохочет). Скоро Иван Мироныч именинник... Это для его ангела откармливают... По случаю купили... У Павла Павлыча жена умерла, и утки оказались лишними... Дешево купили!

Хохот.

Хотите чаю? (Снимает с самовара чайник.) Этот чайник замечательный...

Сергей Борисович. Чем?

Ольга. Он настоящий китайский.

Вера Павловна. Подарок Ивана Мироиыча в день моего ангела...

Сергей Борисович. Приятное с полезным...

Вера Павловна (хохочет). Он всегда... В прошлом году в память дня нашей свадьбы подарил мне чулочную машину!

Иван Миронович (выйдя на веранду, прохаживается и добродушно напевает: "В двенадцать часов по ночам из гроба встает барабанщик, и ходит он взад и вперед". Обрывая). Самовар горячий? (Спускается с веранды.)

Вера Павловна, Ольга и Сергей Борисович весело смеются.

Что случилось?.. Что-нибудь Ольга выкинула?.. (Щупает самовар.) Чуть теплится. (Кричит.) Авдотья! Авдотья!

Дуня (выбегает на веранду). Иду.

Иван Миронович. Подогрей!

Дуня уносит самовар.

Я пью немного, но люблю, чтобы чай был, во-первых, горячий, а во-вторых, крепкий... (Садится.) Заморил меня сегодня Григорий. Не дается ему география. Из арифметики он прелестно, феноменально! Комбинирует цифры удивительно! А из географии - хоть плачь! Опоздали мы с ним... Долговязый, растет феноменально, а умственные способности не из важных...

Ольга. Давай, я буду с ним заниматься из географии?

Иван Миронович. Нет-с. Я против женского преподавания.

Сергей Борисович. Почему это вы?

Иван Миронович (очень глубокомысленно). Особый склад мышления: мужчина мыслит по преимуществу синтетически, а женщина - аналитически. Женщина разлагает, мужчина - слагает.

Ольга. У меня он прекрасно понимает, а у тебя плачет...

Вера Павловна (с иронической улыбкой). Разве мужской ум выше женского? Вы, Сергей Борисович, как думаете?

Сергей Борисович (ухмыляясь). Всяко бывает...

Иван Миронович. Без сомнения! Во-первых, доказано, что женский мозг легче мужского на... гм... несколько граммов, а во-вторых, эти... (щелкает пальцами) так называемые извилины, мозговые извилины...

Вера Павловна задорно смеется.

Чему же ты, душа моя, смеешься?.. Возьми любой учебник анатомии, и ты все это увидишь... У Гришки совершенно бабий метод мышления... Совершенно...

Гриша (появляется из-за кустов). Папочка! Надо еще поставить чучелу около смородины...

Иван Миронович (Грише). Как же это ты, братец, не можешь доказать, что земля круглая?.. Я тебе сто раз говорил.

Гриша стоит, опустив голову.

Если ты куда-нибудь поедешь и будешь ехать все прямо, прямо (жест рукой), то в конце концов...

Гриша (перебивая). Я и говорил, что никуда не приедешь!

Все хохочут, кроме Ивана Мироновича.

Иван Миронович. Позвольте, господа! (Грише.) Как это - никуда не приедешь? Приедешь, обязательно приедешь - и приедешь опять на старое место, но с другой стороны... Это во-первых, а во-вторых, что ты видишь при восходе солнца?

Гриша. Я никогда не вставал, когда солнышко всходит...

Иван Миронович. Ну - при закате? Это решительно все равно. Ты видишь, что солнце закатилось, а высокие части предметов еще освещены... Стало быть, выпуклость земли уже скрыла нижние части, а верхние еще доступны солнечным лучам... Понял?

Гриша. Понял...

Иван Миронович отходит. Гриша убегает в комнаты.

Ольга. Папочка! Вели вон там, в заборе, сделать калитку!..

Иван Миронович. Это зачем же понадобилось?

Сергей Борисович. Окно в Европу...

Ольга. Очень удобно: вышел, и прямо на реку! Не ходить через улицу... И маме хочется...

Иван Миронович. Во-первых, забор - чужая собственность, следовательно, он должен быть неприкосновенен, а во-вторых, существует строительный устав, городской план и прочее...

Ольга (печально). Значит, нельзя?

Дуня несет самовар, за ней идет Любовь Васильевна.

Иван Миронович. Ты думаешь, душа моя, что всякий может строиться, делать калитки, прорубать окна, где ему вздумается? А главное - не для чего. Тут пустырь; люди загораживаются, а мы будем калиточки для воров устраивать...

Дуня уходит.

Вера Павловна. Здесь так тихо, что и про воров ничего не слыхать...

Любовь Васильевна. Вор есть, везде он есть! А только не следует его трогать, вводить в грех... (Гремит посудой.) Чужой вор еще не беда, а вот если свой заведется, домашний, это скверно... Все курицы неслись, а теперь вдруг перестали... раздумали... Надо последить... Самое время нестись, а у нас раздумали...

Иван Миронович. И пестренькая не несется?

Любовь Васильевна. Говорят, не несется.

Иван Миронович. Никогда не поверю!.. (Озабоченно уходит в комнаты.)

Спустя некоторое время доносится со двора тревожное кудахтанье курицы.

Гриша (кричит с веранды). Бабушка! Портной принес мне новые брюки, а папе - мундир. Иди посмотреть! (Исчезает.)

Любовь Васильевна. Вера Павловна! Подите посмотрите, как сидит. У нас с вами вкусы не сходятся: я люблю пошире, а вы - в обрез. (Поднимается.)

Вера Павловна. Мне все равно.

Любовь Васильевна (идет в комнаты). "Все равно"... Мундир не на один год шьется...

Сергей Борисович (после паузы). Событие!..

Пауза. Слышно, как где-то далеко странствующий болгарин бьет в бубен и гнусаво поет "Шумна Марица".

Ольга (вынув из букета ветку сирени, обрывает листочки). Ну что вы замолчали? (Обрывая веточки сирени, кидает ими в Сергея Борисовича.) Ловите! Я читала, что в Париже бывает праздник цветов: все имеют право кидаться цветами, даже в незнакомых...

Вера Павловна. Но мы, Оля, не в Париже...

Ольга. А вы, Сергей Борисович, были в Париже?

Сергей Борисович. Был.

Ольга. А еще где-нибудь были? В Берлине?

Сергей Борисович. Был. И в Лондоне был...

Ольга. Господи! Какой вы счастливый! Везде вы были. (Большими глазами смотрит на Сергея Борисовича.) Ну и что же?

Сергей Борисович (ухмыльнувшись). Да ничего. Хорошо!

Ольга. Правда, что там все извозчики читают газеты?

Сергей Борисович (смеется). Правда, правда...

Ольга (обиженно). Что же вы смеетесь? Надо мной?

Сергей Борисович. Нет. Мне вспомнился один случай с русской барыней...

Ольга. Ну.