Невежин Петр Михайлович - Вторая молодость

;   Готовцев (с неудовольствием). Хорошо, сейчас приду в дом.

  

  

   Кунавин (сходя с лестницы). Неволя мне сидеть в доме. В комнатах-то я и в городе насиделся. Мое нижайшее и глубочайшее!

   Готовцев (пожимая руку). Ты выбрался ко мне? А говорят, чудес не стало. Вот тебе удобное кресло, садись в тени.

   Кунавин. Сяду, сяду изображать лермонтовского героя, мечтающего о темном дубе. (Садится.)

   Готовцев. Какие силы подняли тебя в такой жар? Вероятно, вулканические?

   Кунавин. Да, мою корпуленцию поднять нелегко, особенно если кондрашка (делает из пространства угрожающий жест, показывая перстом на лоб). Однако, видишь, я здесь. Ехал и говорил: зачем меня еще принимают за живого человека? И в голову не приходило, чтоб кто-нибудь пришел и извлек из берлоги. Только для сына твоего и совершил этот изумительный подвиг.

   Готовцев. А-а, это интересно! Значит, ты некоторым образом посол?

   Кунавин. Гни выше - скучный спутник невеселого путешествия и парламентер... (С ударением.) Со мной приехал!

   Готовцев. С тобой? Где же он?

   Кунавин. А вон там, около мостика остался.

   Готовцев. Почему же он сюда не пошел? Что за мистификация?

   Кунавин. Просил даже не говорить тебе, что он здесь. А мне как молчать? Я в эту глупую историю и попал только потому, что невозможно было отделаться. Слушай. Сегодня, плотно пообедав, я развалился на софе и уже мечтал отделиться от земли, как вдруг неистовый звонок и на пороге фигура. Волосы, как у дикобраза, глаза - электрические свечи, ноздри и рот, словно жерло пушки,- это Виталий. Я, по правде сказать, думал, не спятил ли он? Боюсь приподняться. Однако ничего, только он так дернул меня за руку, что в суставе хрустнуло.

   Готовцев. Оставь, пожалуйста, эти подробности. Зачем ты ему понадобился?..

   Кунавин. Хочет видеться с твоей барынькой, да так, чтобы ты не знал об этом. Понимаешь, я должен объясниться с ней и вывести ее куда-нибудь поблизости, чтоб они встретились.

   Готовцев. Этого никогда не будет.

   Кунавин. Напрасно. Получивши отказ, он и станет изображать неистового гишпанца с закинутым вот эдак плащом (показывает) и, нахлобучив шляпу, будет подстерегать свою жертву. То ли дело попросту. Вам, сударь, с барынькой поговорить захотелось? Пожалуйте, пожалуйте, вот она! Тут сейчас весь динамит из глаз выскочит, они поговорят и разойдутся, как ни в чем не бывало. Это мой совет, а там, хоть каменной стеной с пушками окружи свою дачу, хоть четыре года в светелке держи свою Прекрасную Елену!

   Готовцев. О чем ему с ней говорить? Если жена прислала его, то почему мне не быть при их объяснении?

   Кунавин. Стало быть, не нужен. Ну, так как же решаешь?

   Готовцев. В себя прийти не могу.

   Кунавин. Что-нибудь говори, а то сил моих нет сидеть больше. Пойми, не спал после обеда. Пойду сейчас и лягу на диван.

   Готовцев. Об этом свидании и думать нечего. Предупрежу ее, а ты скажи ему, что если он близко подойдет к моему дому, пусть не прогневается - я проучу его. С нахалом не стану церемониться. (Уходит.)

   Кунавин (вставая, один). Спать бы да спать теперь - так нет. Нужно было тащиться. В виски стучит, в груди словно гиря. Фу, батюшки, ведь не дойдешь до гишпанца. (Подходит к воротам.) Кабальеро! Скачите сюда на своих на двоих. Ишь как ногами стреляет - нетерпение одолело! Легче, легче! Запыхаетесь - голос пропадет.

  

  

   Виталий (у ворот). Говорили? Согласилась?

   Кунавин. Так сейчас фрр, и готово! Знаете что... поедем-ка обратно в город.

   Виталий (подходя). А, понимаю! Она отказывается? Тем хуже для нее.

   Кунавин. Что вы хотите делать?

   Виталий (с раздражением). Я остаюсь и буду говорить с ней при отце.

   Кунавин. Вы не делайте этого, а ступайте лучше вон в ту рощу и ждите. Там, знаете, река, вид прекрасный, воздух свежий - авось пылу поубавится. А я повлияю,- может быть и придет.

   Виталий. Да, да, убедите ее! Нам нужно объясниться. Мы должны договориться до чего-нибудь... дальше идти некуда. Я избегал этой женщины, а теперь попробую пробудить в ней сердце... Она умна... она поймет, в какое положение поставила нашу мать, и ужаснется перед пропастью, над которой стоит. (Изменив тон.) Но вы скажите, чтоб она не боялась. Я далек от мысли оскорбить ее. Пусть только вдумается поглубже, и нам легко будет найти исход. Просите, умоляйте ее прийти. Скажите, что я спокоен и жду ее в той роще. (Уходит.)

   Кунавин (один, вслед). Хорошо спокойствие - дрожит весь! Ну, попал я в историю! Пойду еще поговорю, а там уж как хотят. Господи, вынеси меня отсюда благополучно! (Уходит. Пауза. Готовцева и Анюта входят.)

  

  

  

   Анюта. Мама, ты ошиблась. Виталий не поехал сюда. Дверь дома открыта... там тихо.

   Готовцева (прислушиваясь). Постой, я слышу голоса... чей-то крик.

   Анюта. Тебе представляется... твое воображение расстроено.

   Готовцева. Может быть. Но мне все-таки нужно видеться с ней... мы должны объясниться.

   Анюта. В таком положении? Посмотри, как ты взволнована.

   Готовцева. Медлить нельзя, гроза приближается. Я посижу, успокоюсь и смело встречусь с ней.

   Анюта. Мама, ты не можешь здесь успокоиться. Уйдем отсюда, где все нам чуждо, не дорожи именем, которого тебя хотят лишить, порви все, что связывает тебя с прошлым, и дай отцу свободу.

   Готовцева (нервно схватив за руку Анюту). Молчи... и никогда не повторяй мне этой просьбы. Твоя мать горда... и не потерпит незаслуженного унижения. Я живу для вас... Мое счастие... рассеявшийся мираж... но осталась честь и достоинство семьи. За них я буду бороться до последнего вздоха.

  

  

   Анюта (громко). Она!

  

  

  

  

   Готовцева. Вы поражены, смотрите на меня со страхом... (В сильном волнении.) Где сын мой? Что сделалось с ним?

   Телегина. Его не пустили сюда. Но не прикрывайтесь тем, что вы приехали сюда отыскивать вашего сына, у вас другая цель.

   Готовцева. Да, другая - я должна говорить с вами.

   Телегина. О чем же?

   Готовцева. Вы прислали ко мне мужа с позорным требованием и думали, что я, угнетенная несчастием, оробею и соглашусь на все. Но вы ошиблись. Я не буду более прятаться, смело выдержу всякий удар, и вы не добьетесь того, чего так страстно жаждете.

   Телегина. Добьюсь, и вы скоро увидите это.

   Готовцева. Кто смеет со мной так говорить? Я жена Константина Сергеевича, мать детей его... у меня взяли его сердце, но прав никто не может отнять. Вам нужно стыдиться, что я застаю вас здесь.

   Телегина (перебивая). Почему? Моя совесть покойна. Я не низкая интриганка. Меня звали соединить жизнь, ввели сюда как будущую жену, и я буду ею.

   Готовцева. Никогда! Если же вас отуманили и смутили ложными обещаниями - очнитесь! Пока я жива, вы никогда не будете иметь его имя. Несите же терпеливо крест, как я его несу, и будем довольствоваться тем, что имеем. Тогда я поверю, что вы обмануты, и в моем сердце будет жить к вам сострадание, а не ненависть.

   Телегина. Я не нуждаюсь в вашем добром чувстве. Вы хотите, чтоб мы обе остались тем, что есть, но я не желаю этого. Ваше положение неприятно, а мое постыдно. Не скрываю, я послала к вам вашего мужа, и он будет преследовать вас, пока не добьется согласия на развод.

   Готовцева. Вы не понимаете, на что идете... Мой сын... он увидится с вами.Что будет тогда? Вы доведете его до преступления!

   Телегина. Он вам может казаться страшным, а не мне.

   Готовцева. Если бы вы видели его в ту минуту, когда он бежал сюда, вы не были бы так смелы. Не желайте же своей гибели, откажитесь от прав, которых ищете. Он не допустит издеваться над своей матерью... вы не знаете его характера... он погибнет, но не уступит. Подумайте же, каково должно быть у меня на сердце, и у вас не поднимется рука на несчастную мать!

   Телегина. А, вы переменили тон! Хотите разжалобить меня. К чему это делать? На вашей стороне сила. (Насмешливо.) Я, бедная, должна страдать от страха, ожидая грозного судью в лице вашего сына. Полноте! Оставьте уловки! Не мне бояться мальчика. Все, что вы сказали, не устрашит меня, и я никогда, слышите, никогда не откажусь от того, без чего не могу жить.

   Анюта. Мама, кого ты слушаешь? Она правду сказала - нам не место здесь.

   Готовцева. Да, Анюта, словом нельзя тронуть души этой женщины.

  

  

  

  

   Готовцев. Валентина?! Ты, верно, одумалась и явилась сюда с добрым ответом?

   Готовцева. Вы знаете мой ответ и другого не услышите никогда. (Идет.)

   Готовцев. Если так - остановись и слушай. До сих пор я жалел тебя и избегал крупных мер. Теперь я буду поступать иначе и завтра же... Лидочку возьму к себе.

   Анюта. Папа, ты не решишься на это! Твое намерение бесчеловечно.

   Готовцева (растерянно). Лидочку? (Молча смотрит на Готовцева.)

   Кунавин (про себя, мрачно). Дело серьезное, пойду скажу обо всем Виталию. (Незаметно уходит.)

   Готовцева. Моя малютка... подле такой госпожи - этого не допустят.

   Готовцев. Если будет нужно, я на время останусь один.

   Готовцева. Вы говорите это при вашей дочери.

   Готовцев. Анюта не ребенок, ей пора понимать вещи, как они есть. Не упорствуй же и не заставляй меня быть жестоким, иначе Лида будет у меня.

   Готовцева (с блуждающим взглядом). Вы хотите взять ее? Мою Лидочку? (С криком.) Не отдам! Не отдам! Только с жизнью ее оторвут от моего сердца.

   Готовцев (возвысив голос). Она будет у меня, слышишь ли, будет, что бы мне это ни стоило.

   Готовцева. Отнимают... моего ребенка... отрывать его от моего сердца... (Оправясь.) Боже мой! Страсть совсем ослепила вас... Как вы низко, бесконечно низко пали! (Вне себя.) Чтоб спастись от вас, я жертвую собой. Мне не страшны ни клевета, ни осуждения, которыми будут осыпать меня. Пользуйтесь вашей позорной свободой, я на все согласна.

   Анюта. Папа, в эту минуту ты теряешь не одну маму, но и нас.

   Готовцева. Она заменит ему всех. (Телегиной.) Но знайте, что ваше торжество не будет долгим. Судьба справедлива, кара грянет над вами. Позор и несчастие нашей семьи отзовется на всей вашей жизни. Вашу совесть не заглушит шум общества, в котором вы будете искать забвения. Моя тень, как призрак, будет следовать за вами и лишит вас покоя. Ваши дети будут стыдиться говорить о прошлом своей матери. Мысль, что вашей рукой разбита семья и порваны наши кровные связи, будет преследовать так же, как и мое проклятие. Берите его, берите. Он ваш, он ваш! (Опускается на плечо Анюты и обе уходят.)

   Телегина (как бы очнувшись). Скажи мне, скажи, что это неправда! Она не будет, как призрак, стоять между нами. Успокой, ласкай меня!

   Готовцев. Я сам не могу прийти в себя. Ее слова, слезы, глаза, которыми она смотрела на меня - ужасно! Оставь меня! В эти минуты какие могут быть ласки? Дай мне очнуться, успокоиться! (Уходит в дом.)

   Телегина (одна, после маленькой паузы, взявшись за голову). Всему конец... он мой! Хорошо это, радостно, а у самой... на сердце щемит. (Садится.) Первые минуты трудно пережить... а потом ничего, освоюсь. (Подумав.) А если нет? (Принужденно смеясь.) Ха-ха-ха! Откуда эта сентиментальность? Смелей! (С силой.) Возвращаться поздно! Что взято, тем нужно владеть.

  

  

   Виталий. Вы переступили границы... отец требует Лидочку... Я издали видел, в каком ужасном положении мать дошла до экипажа. Вы не знаете жалости! Довольно! Сносить я этого далее не могу. Обещайте, что отец не потревожит мать ни одним словом, ни одним посещением, или я не остановлюсь ни перед чем.

   Телегина (несколько улыбаясь). Вы напрасно беспокоите меня такими сценами. Обратитесь к вашему отцу.

   Виталий. Не он, а вы забыли совесть. Вы всему причина.

   Телегина. Неправда. Отец ваш не ребенок и за свои поступки отвечает сам. (Идет.)

   Виталий. Не увертывайтесь... обещайте... или вы жестоко поплатитесь, слышите, жестоко!

   Телегина (остановясь). Ха-ха-ха! Как грозно! Не беспокойтесь - не струшу! Прошу вас выйти, или я позову людей.

   Виталий. Соглашайтесь, слышите, соглашайтесь, или не уйдете отсюда. (Выхватывает револьвер.)

   Телегина (испуганно). Что такое? У вас оружие? Ай!.. Ай... Ай!.. (Кричит.) Константин Сергеевич! Люди! (Вбегает Поликарп.) Спасите меня!

   Виталий. Никто спасти не может. Вот тебе. (Стреляет.)

   Телегина (хватаясь за грудь). Ой! (Падает; Виталий стоит растерянный; вбегает Готовцев и Кустарева).

   Готовцев. Кто стрелял? Боже мой, она в крови!

   Кустарева. Таня, Таня! (Бросается к ней.)

   Готовцев (с отчаянием). Виталий! Что ты сделал? Что ты сделал?

   Виталий (голосом, упавшим до шепота). За мать... за всех нас! (Стоит отвернувшись; Готовцев бросается к Телегиной.)

  

  

  

  

   Лица

  

   ГОТОВЦЕВ.

   ГОТОВЦЕВА.

   ВИТАЛИЙ.

   АНЮТА.

   ЛИДОЧКА.

   ПАРУСОВ.

   СЕТКИНА.

   ЧЕМБАРЦЕВ.

   МИНОДОРА.

   ШУСТОВ

   смотритель тюрьмы.

   СТОРОЖА.

  

  

  

  

   Шустов (у дверей). Пожалуйте!

  

  

   Сеткина. Очень вам благодарна, господин смотритель. Вы всегда так внимательны.

   Шустов. Помилуйте... очень рад... Его сиятельство князь вас так уважает, а они такое лицо... разве можно вам в чем-нибудь отказать? За честь считаю угодить.

   Сеткина. Скажите, пожалуйста, скоро его отправят?

   Шустов. Очень скоро... все готово... полчаса не пройдет. Прикажете позвать Готовцева?

   Сеткина. Да, пожалуйста, его родные должны приехать через несколько минут.

   Шустов. Мигом пришлю. (Идет.)

   Сеткина. У меня к вам еще маленькая просьба. (Улыбаясь.) Вы должны исполнить ее...

   Шустов (расшаркиваясь и почтительно прикладывая руки сердцу). Приказывайте.

   Сеткина. Когда приедут родные Готовцева... нельзя ли, чтоб тут никого не было посторонних... а то, вы понимаете... прощание...

   Шустов (вздохнув). Очень хорошо могу это понимать, потому имею сердце... Будьте уверены, все сделаю... Даже сам выйду. (Сторожам.) Ступайте отсюда! (Шустов и сторожа уходят.)

   Сеткина. Его ушлют... это ужасно! (Утирая слезу.) Так молод, красив и такая печальная участь... арестант... я за него страдаю!

   Чембарцев. Что ваши страданья! Ко мне бы заглянуть в душу. Может быть, не лезь я со своим участием, все бы и уладилось. Так нет, анонимные письма понадобились, газетные заметки... верите ли, покоя не знаю... хочется мало того что отравиться, а досыта наглотаться серных спичек, чтобы знать, как люди мучаются. Ведь вот придет Валентина Александровна... Лидочка... как мне смотреть на них! (Минодора тихо плачет.)

   Сеткина. Не говорите... Вы еще больше расстраиваете мои нервы... Валентина так ужасно изменилась... она не слушает утешений. Уж, кажется, я мастерица на них, и бесполезно. Молчит, как будто ничего не слышит.

   Чембарцев (прислушиваясь). Его голос... он идет сюда...

  

  

   Минодора (бросается к нему на шею). Батюшка, милый, горький ты мой, что с тобой люди сделали? Для того я тебя на руках нянчила, чтоб в таком несчастии видеть? Лучше бы мои старые глаза закрылись, чем дожить до этого часа.

   Виталий (в сильном волнении). Полно, няня... оставь... не говори...

   Минодора. Как не говорить? Как молчать, когда душа изныла? Не камень у меня заместо сердца! Ждала видеть тебя в почете, думалось, вот какого молодца ращу, а тут за нестоящее дело участи своей решился! Птенчик ты мой!.. Болезный ты мой!.. От тоски помрет без тебя твоя старая няня! (Плачет.)

   Чембарцев. Няня, перестань... и без тебя тяжко.

   Минодора. Тяжко, вот как тяжко... глаза выплачешь, а горя не уймешь... (Отходит в глубину, садится и плачет.)

   Сеткина. Противные присяжные! Сколько из них знакомых... Всех просила... будто не могли оправдать? Так нет, видите ли, Телегина существо слабое - жертва. И сыну надо было считаться не с нею, а с отцом. Вот как нужно что-нибудь - другое дело: сейчас ручки целовать и... (передразнивая) "Марья Степановна! Марья Степановна!"

   Виталий. Я не могу ни на кого роптать. Других за мою вину шлют в каторгу, а я отделался ссылкой. Спасибо вам, Марья Степановна, за участие, никогда не забуду его. (Целует руки.)

   Сеткина (целуя в лоб). Добрый, благородный... жалею... видите, плачу!.. А вместе с тем мне хочется браниться... Горячее сердце... ах, это очень хорошо... но только зачем же не быть философом? Надо рассуждать.

   Чембарцев. Виталий, ты будешь далеко, может понадобится то, другое... Обещай, что за всем, что только в моих силах, ты обратишься ко мне. От сердца, по дружбе прошу тебя.

   Виталий. Хорошо... хорошо... обещаю... (Обнимаются.)

   Сеткина. Они идут! Минодора, перестань плакать... не расстраивай еще больше свою барыню.

   Минодора. Это справедливо... надо уняться. (Отирает глаза и прячет платок.)

   Виталий (голос дрожит). Боже мой... дай мне силы... не изменить себе и выдержать эти страшные минуты.

  

  

   Готовцева (подходит к Виталию, обнимает и долго молча держит его в своих объятиях). Здоров ли? (Берет за лицо и смотрит ему в глаза.)

   Виталий. Как нельзя лучше... Садись, родная, я поцелую сестренок.

   Анюта. Милый мой. (Целует.)

   Лидочка. Ты запретил мне плакать - видишь, я молодцом. (Целует.)

   Виталий. Умница! Садись подле мамы в кружок. (Опускается на колени и берет руку Готовцевой.)

   Готовцева. Уходишь... сегодня... может быть, еще хоть день?

   Виталий. Мама, нам нужно расстаться, и чем скорее, тем лучше... Наши свидания не доведут тебя до добра... ты совсем разобьешь и без того расстроенное здоровье.

   Готовцева. На что мне жизнь, когда ты уносишь с собой все наши радости!

   Виталий. Будем жить надеждой... Смотри на нашу разлуку, как на мою дальнюю поездку... Годы пройдут незаметно... меня помилуют... я вернусь... С какой радостью тогда прижму тебя, мою дорогую, к моему сердцу!

   Готовцева. Утешай, утешай меня, но я не дождусь твоего возвращения и хоть на время мы сами приедем к тебе.

   Лидочка. Вот хорошо-то будет!.. И Минодора с нами.

   Минодора. Нешто я отстану!

   Анюта. А я теперь пошла бы за тобой... была б хозяйкой... стряпала... выучилась бы пахать... сено грести... а уж насчет шитья... всего бы обшивала тебя.

   Сеткина. Вы старшая сестра... ваша обязанность заботиться о матери. Разве это можно забывать?

   Чембарцев (негромко). Марья Степановна, ну время ли теперь читать наставления... никак не можете удержаться.

   Сеткина. Вы правы... надо молчать...

   Готовцева (Виталию). Смотри же, пиши, как можно чаще... все описывай - с кем поселишься... какие люди будут вокруг тебя... я все хочу знать. Нарисуй план своего жилья... обозначь, где стоит твоя кровать, столик... расскажи, как ты начинаешь день, кто к тебе приходит или куда сам отправляешься. Каждая дорожка... Соседняя роща, куда ты будешь уходить и думать о своей далекой родине... сделаются моими родными местами... Твои письма будут единственной моей отрадой... я буду ждать их, как праздника... они станут для меня такой же потребностью, как воздух... А чтоб ты помнил это, я привезла тебе мой заветный портрет... Вот он. (Отдает.) Когда придешь туда... повесь его над своей кроватью... так, чтобы утром и вечером ты чувствовал на себе взгляд своей матери. Твой портрет также будет неразлучен со мной. Я поставлю его на столике возле моего любимого кресла. Каждый день я буду подходить и целовать его. Будем хоть так близки, если судьба уносит тебя вдаль от материнского сердца. Ах, если бы были силы! Нет их!.. Смотри, помни все, что я тебе говорила... может быть, мы видимся с тобой в последний раз.

   Анюта. Мама, а кто говорил про спокойствие? Ты дала слово.

   Готовцева. Не буду, не буду.

  

  

   Парусов. Вот и я со всем багажом.

   Виталий. Благодарю, дядя.

   Парусов. Давайте же, я усядусь к вам в круг. (Садится.)

   Готовцева. Ничего не забыл? Все купил, что я записала?

   Парусов. Само собой все. Даже зеркальце маленькое вспомнил. Видишь, какое внимание с моей стороны? Пусть нет-нет да и посмотрится!

   Анюта. Дядя, зачем вы говорите таким шутливым тоном?

   Парусов. А что ж ныть. Я рад, что вы, женская армия, не задали концерта, а ведете себя степенно. Да и чего изводиться? Дела не поправишь. Молодец, Виталий! Смотришь браво! Впрочем, ты всегда был у меня на хорошем замечании. Когда приедешь на место, не занимайся одними воздыханиями, а сейчас же принимайся за дело. Умственного труда не будет - не брезгуй физическим. Работа в горе чудесная вещь! Как устанешь хорошенько, нервы меньше куралесят, а сердце... от работы оно крепче станет... У неженки все нежно, а у настоящего рабочего человека - увесисто. Колебаний не явится, а от этих колебаний жутко приходится... на себя почувствовал эту добродетель. (Готовцева закрывает лицо.)

   Анюта. Дядя! Боже мой! Это невозможно!

   Парусов. Кончил, кончил, больше ничего не скажу. Скоро отправляешься?

   Виталий. Когда будет готово - позовут.

   Лидочка. Мы будем у ворот дожидаться... Какие страшные ворота... солдаты стоят...

   Парусов. К чему эти проводы? Вам нужно как можно скорей ехать домой.

   Минодора. Я хоть перекрещу его на дорогу.

   Готовцева. Образок надел, который я привезла тебе?

   Виталий. Надел, родная!

   Готовцева. Не снимай его, никогда не снимай! Я носила его на своей груди... он возвратит тебе счастие.

  

  

   Анюта (вполголоса). Отец! (Все встают. Виталий, Анюта и Лидочка подходят и молча здороваются.)

   Готовцев. Виталий... я пришел проститься с тобой! (Идет с Виталием на авансцену. Анюта и Лидочка отходят к Готовцевой.)

   Виталий. Благодарю, отец... я ждал тебя.

   Готовцев. Ты ждал, а я стою и не могу поднять на тебя глаз.

   Виталий. Что сделано, то сделано. Не будем касаться того, о чем нам обоим тяжело говорить.

   Готовцев. Могу ли я забыть, до чего довел тебя?

   Виталий. Тяжело, отец, отрываться от всего, что было сердцу мило... вас всех жалею, по вас душа болит, а о себе... мало думаю. Страданиями, какие буду испытывать, я искуплю то, что сделал... омою кровь, которая лежит на моей совести. Я испортил свою жизнь, но меня поддерживает мысль, что не низкие страсти толкали мою руку. Я потерял волю над собой... но обрекал себя на гибель, спасая твою честь. За такой порыв - не больно и мучиться. Я несчастен, но душа моя теперь так же чиста, как была всегда. С этим сознанием не страшна никакая ссылка. Отец, в моем сердце нет злобы... я примирился и расстаюсь с тобой, не чувствуя вражды. Верь, я говорю искренне. Одно меня терзает... мать... сестры... они отчуждены от тебя.

   Готовцев (с волнением). Я хочу воспользоваться этими минутами, когда душа переполнена такими чувствами, и сделать еще попытку. (Тихо.) Иди... и проси мать уделить мне одну минуту... пусть выслушает несколько слов... она не откажет тебе.

   Виталий. Хорошо... я буду просить ее. (Отходя к Готовцевой.) Мать, исполни последнюю... (с ударением) слышишь, мою последнюю просьбу.

   Готовцева (после колебания, вздрогнув). Ты просишь... я все исполню. (Встает.)

   Анюта (с энергией). Папа, ты не вправе желать объяснений с мамой. Посмотри на нее, она едва жива, едва держится на ногах. Ты безжалостен к ней. Если я до сих пор не позволяла себе возвысить голоса, то теперь не буду молчать. Я протестую против этого объяснения, протестую.

   Готовцева (подходя, спокойно). Анюта... не бойся за меня. (Готовцеву.) Что вам угодно?

   Готовцев. Валентина, возвращайся в свой дом.

   Готовцева. Быть подле вас? Нет, между нами лежит пропасть, которую нельзя перешагнуть.

   Готовцев. Да, мы не можем сойтись... я стал для тебя чужим, но наши дети... они живут у родственников... из милости... Мне больно и грешно оставлять их в таком положении.

   Готовцева. Отчего вы не думали об этом раньше? Отчего так поздно пришло к вам сострадание? .

   Готовцев. Прощения, Валентина, прощения! Посмотри, как изменило меня это время... я поседел, одряхлел... дом стал для меня тюрьмой. Я слышу какой-то зловещий шепот, крики... свои шаги пугают меня... я с ума сойду! Разве мы не можем жить с тобой, как посторонние люди, которых связывают обязанности? Не лишай меня детей, без которых жизнь для меня теперь невозможна! Пожалей мою истерзанную совесть и возвращайся.

   Готовцева. Никогда! Ваше присутствие будет для меня вечным гнетом... каждое слово станет напоминать унижение и горе... подле вас мне будет грезиться (показав рукой) в этом виде мой несчастный сын, которого вы оторвали от материнского сердца! С какими мыслями я буду жить в вашем доме? Какие чувства испытывать? Я буду гаснуть, а моя жизнь нужна моей малютке... я не знаю нужды, но готова скорей терпеть нищету, чем поселиться в доме, где я потеряла счастье. Не зовите меня, мы расстались с вами навсегда.

  

  

   Шустов. Все готово... прошу к своему месту.

   Готовцева. Ах! (Хватается за голову; Виталий быстро подходит к ней; она бросается к нему на шею и рыдает). Милый мой, дитя дорогое! Берут, берут его!

   Виталий (осыпая поцелуями). Мама, мама!

   Парусов (Готовцеву). Жестокий и слабый человек! Как должно быть в эти минуты хорошо у вас на сердце!

   Шустов. Время... прошу идти...

   Виталий (с отчаянием). Возьмите, возьмите ее!.. (Передает бесчувственную Готовцеву на руки Сеткиной и Чембарцеву.)

   Анюта (обнимая). Прощай, милый, прощай!

   Лидочка (рыдая). Витя, Витя. (Бросается на шею.)

   Готовцев (задыхаясь). Прости, прости!

   Минодора. Страдалец ты наш! Поминай ты свою няньку старую, и денно и нощно буду молиться за тебя!

   Парусов (обнимая). Не унывай, друг, и в путь!

   Готовцева (поднимаясь). Где он? Не отдам, не отдам! (Бросается Виталию на шею.)

   Виталий (вырываясь из объятий). Прощайте, прощайте! (Закрывает лицо и выбегает; Валентина бросается за ним и падает без чувств на пол.)

  

  

  

  

   Петр Михайлович Невежин учился в Московском кадетском корпусе, участвовал в русско-турецкой войне, был ранен. Первые написанные Невежиным пьесы не пропустила цензура. Невежин обратился к Островскому, который предложил ему сотрудничество, и в 1880 году совместно ими была написана комедия "Блажь". Следующую пьесу "Старое по-новому" Невежин написал один и передал для постановки в Александрийский театр. А. А. Потехин отверг ее, найдя "очень слабою и по замыслу, и по исполнению, сделанною притом грубо, аляповато и, главное, скучно", о чем он писал Островскому (Неизданные письма к А. Н. Островскому. М.-Л., 1932, с. 465-466). По просьбе Невежина, пьеса была переработана Островским, который затем всячески хлопотал о постановке ее в императорских театрах, где она пошла под фамилией одного Невежина. Впоследствии Невежин изменил текст, доработанный Островским, в значительной мере вернувшись к своему раннему варианту, и включил пьесу в собрание своих сочинений без имени соавтора. Текст в редакции Островского включается обычно в собрания его сочинений как написанный в соавторстве с Невежиным.

   Войдя в литературу с помощью Островского, Невежин сделался одним из популярных авторов тенденциозных драм. Такие его пьесы, как "Сестра Нина" и особенно "Вторая молодость", были чрезвычайно репертуарны. Однако и тогда наиболее серьезные театральные деятели понимали ограниченность Невежина-драматурга. Так, А. И. Южин иронически писал о нем: "Ему здорово то, что другому смерть. Нет языка - на пользу: язык, мол, не книжный; нет характеров - на пользу: все, мол, у него удивительно жизненно - даже характеров нет; положение заимствовано - на пользу: никто, кроме г-на Невежина, не умеет брать так много из окружающей его действительности..." (Южин А. И. Воспоминания. Записи. Статьи. Письма. М., 1951, с. 72).

   Сохраняют свое значение воспоминания Невежина об Островском (см.: А. Н. Островский в воспоминаниях современников. М., 1966); исследователи отмечают, однако, что данные в них сведения о характере сотрудничества Островского и Соловьева искажают реальную картину взаимоотношений соавторов.

  

  

   Драматические сочинения, т. 1-2. М., 1898-1901; Собрание сочинений, т. 1-12. Пб., 1909-1911; Островский А. Н. Полн. собр. соч. в 12-ти т., т. 8. М., 1977 (пьесы, написанные в соавторстве).

  

  

   Зограф Н. Г. Малый театр второй половины XIX в. М., 1960; Зограф Н. Г. Малый театр конца XIX - начала XX века. М., 1966; Осипова Л. Ф. Чехов и драматургия 80-х годов.- Учен. зап. МГПИ им. В. И. Ленина, N 163. М., 1960.

  

  

   Впервые пьеса напечатана в литографированном издании в 1887 году.

   "Вторая молодость" - самая известная пьеса Невежина. Когда в 1913 году отмечалось тридцатипятилетие его литературной деятельности, "Ежегодник императорских театров" писал: "27 июня исполнилось 35-летие литературной деятельности маститого драматурга, впервые выступившего в сотрудничестве с Островским (пьеса "Блажь"), а затем давшего сцене пьесу "Вторая молодость", которая имела выдающийся успех в столичных императорских, частных и провинциальных театрах; пьеса эта написана ярко, сценично, дает ряд благодарнейших ролей для артистов и будит чувство доброе [...] В исполнении Стрепетовой и Федотовой пьеса производила потрясающее впечатление" (Ежегодник императорских театров, 1913, N 7, с. 125).

   Впервые пьеса появилась на сцене в Малом и в Александрийском театрах осенью 1887 года. Все рецензенты отмечали прежде всего актуальность темы, объясняя именно этим выдающийся успех спектакля.

   В "Московском фельетоне" рецензент "Нового времени" писал: "Теперь, после длинного ряда неудачных новинок, поставлена в Малом театре "Вторая молодость" г. Невежина. В одну неделю пьеса эта успела выдержать пять представлений с полным сбором. Дело давно неслыханное, успех вполне заслуженный. [...] Наша публицистика, наши юристы давно говорят о необходимости изменения разводных законов; г. Невежин доказывает нам ту же тему в конкретных образах, полных жизни и правды. Есть в его пьесе грехи, есть резкие переходы, но все эти мелочи стушевываются перед цельностью и силой общей картины" (Новое время, 1887, 24 октября).

   Известный театральный критик М. Н. Ремезов так оценивал постановку Малого театра: "Чуткий к "злобам дня", автор положил в основу своей драмы очень современный и очень серьезный вопрос о разводе. [...] Жена и дети Готовцева примирились с разлукой, они приняли совершившийся факт и уже без больших страданий приняли бы и предложение о разводе, если бы для развода не потребовалось позора высоконравственной женщины, матери достойной семьи. (По существовавшему тогда законодательству Готовцев мог получить развод с правом заключить новый брак, только мотивируя разрыв прелюбодеянием жены.- В. Н.) В этом, по нашему мнению, заключается все значение пьесы Невежина, в этом живая драма, разыгрывающаяся<не на сцене только, а в действительной жизни [...] Лучше всех и безукоризненно исполнена роль вдовы Сеткиной г-жой Никулиной, вызвавшею своею игрою единодушные аплодисменты и вызовы. Г-жа Уманец-Райская и г. Южин очень хорошо сыграли свои роли (Телегина и Виталий.- В. Н.), тем более ответственные, что они недостаточно рельефны и страдают некоторой неопределенностью. Что же касается г-жи Федотовой, то, при всем нашем уважении к высокому таланту и заслугам нашей первой артистки, мы вынуждены сказать, что исполнение ею роли Готовцевой далеко не привело нас в восторг. Г-жа Федотова с первого выхода на сцену повела игру в столь плачевном тоне, что удивляться надо, как это Готовцев мог счастливо прожить много лет с такой несносной супругой и давно не сбежал от этой дамы печального образа" (Русская мысль, 1887, N 11, с. 208).

   Горячо приняла пьесу и петербургская публика. "Пьеса имела решительный успех к, несмотря на ее крупные недостатки, заключает в себе действительные элементы драмы. [...] Исполняется пьеса ровно. У г-жи Стрепетовой есть два прекрасные места - объяснение героини с своим мужем и с его любовницей. Вся душа говорила в артистке. Г. Аполлонский хорошо исполнил роль молодого человека, просто и с чувством. Мичурина очень выразительно читает одну сцену в первом акте [...] г. Писарев поднял роль мужа до трагизма. Может быть этого и не надо было, но это смягчило авторское довольно неуклюжее создание" (Новое время, 1887, 18 ноября).

   Пьеса долго не сходила со сцены. Интересное свидетельство об исполнении и восприятии пьесы в Театре Петроградской коммуны оставил А. А. Блок, анализировавший прежде всего реакцию зрительного зала на старую пьесу.

   "Второй акт "Второй молодости" Невежина. Зал почти полный. Слушают внимательно. С актерами есть связь. Актеры знают, что нравится залу. Крик под занавес вызывает восторг. Актеров несколько раз вызывают. Нравится не только мелодраматический оттенок пьесы, который есть у автора и который подчеркивается актерами, но и психологические черточки, условности, разнообразие душевных движений, ношение платьев, повадка, все те неисчислимые мелочи, которые актеры плохо ли хорошо ли подчеркивают. [...] аплодисменты бурные, и, после спуска занавеса, видишь среди публики лица задумчивые, напряженные, полные тем, что происходило на сцене. [...] Вывод мой таков: