Невежин Петр Михайлович - Вторая молодость

Я боюсь этой встречи, а вы говорите "иди".

   Парусов. Ишь, беснуется! Смотри, губу себе не отъешь. Друг, привяжи покрепче свое сердце, а то выпорхнет, как воробей, и останется пустое место. Не к чему будет и руку приложить, как предстанет перед тобой какое-нибудь неземное созданье.

   Анюта. Вам, дядя, грешно шутить.

   Парусов. Как же с вами говорить серьезно? Один клокочет, как Везувий, у другой сироп в речах, а толкового отношения к интересам матери ни на булавочную головку.

   Виталий. Не потому ли, дядя, вы опять начали этот разговор, что мы отчасти попали к вам на хлеба?

   Парусов (перебивая). Как? На хлеба! (Подходит и кладет руку на плечо.) Вот что, племянничек! Очень мне нравится, когда я замечаю в тебе нашу парусовскую гордость, но если ты хоть раз еще отольешь мне такую пулю, как теперь - уеду с Валентиной и твоими сестрами на богомолье, да там и проживем месяц. Вот ты и будешь ходить из угла в угол по этой комнате, как гиена в клетке - тогда... хе-хе... попритихнешь! Нехорошо, Виталий, и не только не хорошо, а даже весьма дурно. Ты уж на своих стал бросаться; но я прощаю тебе, потому... себя не помнишь. Уймись, слышишь, уймись! (Уходит.)

   Анюта. За что мы все мучаемся? Милый мой, мы должны уехать куда-нибудь далеко, а пока мы живем здесь, мама будет вечной страдалицей. Она не может забыть отца.

   Виталий. Это слово стало для меня каким-то страшилищем. Ах, Анюта, что может быть ужаснее, когда дети стыдятся поступков своего отца. Я всегда гордился им, а теперь краснею, когда при мне говорят о нем. И я спрашиваю: как жить... как жить?

   Анюта (с волнением). Что же нам делать? Что делать?

   Виталий. Сейчас придет Володя... он должен явиться с вестями. Смотря по тому, что он сообщит, мы решим, как нам лучше поступать.

  

  

   Готовцев. Я пришел браниться с вами. Прошло столько времени, и вы не вспомнили про меня. Или вам хотелось, чтоб я первый явился сюда? Видите, я доставил вам это удовольствие, после чего, надеюсь, мы по-прежнему станем друзьями.

   Анюта. Напрасно ты обвиняешь нас. Мы не забыли тебя.

   Готовцев. А я... я скучал, каждый день ждал, что увижу вас... (вздохнув) и не дождался.

   Виталий. Ты сам закрыл для нас свои двери.

   Готовцев. Перед вами я действительно виноват. Но кто безгрешен? Когда-нибудь вы поймете то, чего теперь не в состоянии понять. Если мой душевный разлад довел меня до того, что я разошелся с той, кому предан был всю жизнь, то с вами моя кровная связь навсегда должна остаться неразрывной. Кончим же размолвку и обнимемся как близкие люди.

   Анюта (обнимая). Папа, от твоих слов так хорошо стало на сердце и у меня мелькнула какая то неясная надежда.

   Виталий. Да; да, папа, ты пришел мириться с ней?

   Готовцев (смутившись). Прошу тебя, не касайся этого вопроса. О нем я буду говорить с вашей матерью.

   Виталий. Ее нужно предупредить.

   Готовцев. Но ей, верно, сказали уж, что я пришел.

   Анюта. Этого мало. Она так дурно чувствует себя, что доктор запретил ей всякое волнение, а встреча с тобой может гибельно отозваться на ее здоровье.

   Готовцев. Я буду осторожен и спокойно выскажу то, что мне нужно. (Готовцева входит и приостанавливается.) Валентина! (Готовцева быстро уходит.)

   Анюта. Папа, видишь. Она пошатнулась, побледнела. Господи, как я боюсь за нее! (Убегает.)

   Виталий. Папа, о вашем свидании сегодня нечего и думать. Скажи, что тебе нужно, я передам ей, а она напишет тебе.

   Готовцев (ударяя себя в грудь). Не напишет. Я не раз обращался к ней и хоть бы строчку получил в ответ. Виталий, я не могу далее выносить такого неопределенного положения и должен объясниться с ней. Если я виноват, так ведь и врагам прощают, а я всегда был для нее добрым и любящим мужем. К чему эта вражда, отчуждение? Люди и после разрыва часто остаются друзьями. Почему нам не видеться? Почему ей не выслушать меня? Неужели мне дойти до того, чтобы подкарауливать ее у подъезда или когда она будет идти в церковь? Она доводит меня до отчаяния! (Входит Анюта.)

   Виталий. Анюта, что ответила мать?

   Анюта. Она затворилась в своей комнате и сказала, что не выйдет, несмотря ни на какие просьбы.

   Готовцев. Не выйдет?.. Какое ужасное упорство! Дети, просите, убеждайте ее! Я всегда был для вас хорошим отцом, делал все, что только был в силах, лелеял, заботился, ласкал. Ради этого будьте энергичны, исполните мою просьбу. Вы видите, я растерялся. Этот разрыв сделал мне жизнь невозможною! Клянусь, ваша мать ничего не услышит, кроме ласкового слова. Вы не должны опасаться за ее здоровье. (Пожимая им руки.) Идите и просите. Я скоро вернусь... и надеюсь, она не откажется видеть меня. (Быстро уходит; Виталий и Анюта долго и молча стоят в недоумении.)

   Виталий (взявшись за голову). Ничего не могу сообразить. Какие-то намеки... ничего не высказывает прямо.

   Анюта. Ему стыдно говорить о своей ошибке. Но я чувствую, что он хочет возвратиться к маме, чтоб никогда больше не расставаться.

  

  

   Чембарцев. Победа, наша взяла!

   Виталий. Что такое?

   Чембарцев (улыбаясь). Великое смятение! Телегина объята гневом, а ваш папенька преисполнился равнодушия. Словом, моя механика попала в самый такт.

   Виталий. Какая механика?

   Чембарцев. При успехе все прощается. Теперь и я могу не скрываться. Сначала туда летели анонимные письма. Понимаете, какие? С прославлением. А сегодня сделано еще лучше. Препровожден туда номерок газеты, где пропечатана вся их история и фамилии выставлены начальными буквами. Как увидел я сейчас, что от вас выходит Константин Сергеевич, даже подпрыгнул от радости. Думаю, костьми легла Телегина в сегодняшней битве с ним.

   Виталий. Ты говоришь очень утешительные вещи. Но откуда ты это знаешь?

   Чембарцев. Лакей Иван обязательный мужчина, притом зеленый цвет обожает. Как трешничек окунешь ему в карман, так он сейчас все и опишет.

   Анюта. Что вы делаете! Как вам не стыдно! Вошли с лакеем в сделку... анонимные письма посылаете... Ведь это шантаж... на нас могут подумать.

   Виталий. Не про тебя ли это написана басня об услужливости? Однако ты оставь свои заботы и благодеяния, а то мы с тобой так поссоримся, как ты и не ожидаешь. Что за проделки? Но, после того, что ты сказал, мне стал понятен приход отца, и я пойду настоять, чтобы мать приняла его. (Уходит.)

   Чембарцев. Вы рассердились? Грешно. Уж я ли для вас не стараюсь. Еще урок достал.

   Анюта. Напрасно беспокоились, мне и прежние едва ли под силу. Конечно, необходимость заставляет работать, а то, верите ли, отвращение получила к музыке. Бывало, играешь, блаженствуешь, улетаешь в иной мир, а теперь, как набарабанят тебе уши гаммами да экзерсисами... к пианино подойти не хочется.

   Чембарцев. А кто всему причиной? Телегина. А вы не одобряете моих поступков. Что я для Валентины Александровны? Учился с Виталием, а она меня пригрела, обласкала, на службу определила... как же мне сердцем не мучиться за нее? И если теперь Константин Сергеевич не выдаст Телегиной билет на весь свет - я ей устрою не такой камуфлетец.

  

  

   Сеткина. Не ждали? А я тут как тут. Здравствуйте, душечка. Хотела пораньше приехать, да задержали. Меня всегда задерживают. С тем два слова, с тем три слова,- слов-то и много наберется. Своих дел у меня нет, а чужих много. Хлопочу, хлопочу! Вот и сегодня...

   Чембарцев. Марья Степановна, дайте хоть слово сказать.

   Сеткина. А вы не перебивайте, не то я никогда не кончу.

   Чембарцев. У нас есть новость поинтереснее ваших хлопот.

   Анюта. Отец был сейчас здесь и хотел опять прийти.

   Сеткина (вскрикнув). Был?.. Придет?.. Ах, душечка, меня даже в жар бросило! Вот интересно! Не знаете, зачем?

   Анюта. Не сказал, но очень хотел видеться с мамой.

   Чембарцев. Простая штука. С Телегиной... (Делает жест.) Понимаете? Ну, и потянуло к своим.

   Анюта. А мама не желает видеть его.

   Сеткина. И это понятно. Женщина - существо постоянное, она не может прощать ран сердца. Наша гордость, самолюбие... (Быстро переходя.) А с той он положительно разругался?

   Чембарцев. Надо полагать. Девица оказалась с темпераментом.

   Сеткина. Что ж такое с темпераментом? И я с темпераментом!.. Но мое сердце... это такое сердце... (Быстро переходя.) Впрочем, это всегда так. Сначала воздыхание, потом воркование, а затем и кораблекрушение! (Меняя тон.) Неужели Валентина отказывается окончательно принять его?

   Анюта. Не знаю, что будет. Виталий пошел к ней.

   Сеткина. Тогда я примусь за нее. Соединить сердца, восстановить согласие... это такое почтенное дело. (Вскочив и снова меняя тон.) Давайте мне ее, или я сгорю от нетерпения.

   Чембарцев (подскакивая). Марья Степановна, ручку... Позвольте... на память откусить кусочек пальчика.

   Сеткина. Целуйте. (Чембарцев целует.) О, шалун! Подает большие надежды. Однако ступайте, скажите Валентине, что я здесь, и узнайте, как идут дела. Если плохо, подмигните мне, я буду знать, как вести себя.

   Чембарцев. Очищаю поле для вашей деятельности. (Раскланивается и уходит.)

   Анюта. Завидую вам, Марья Степановна! С таким характером можно без горя жизнь прожить.(Уходит.)

   Сеткина (одна). Ха-ха-ха! А неужели киснуть, как все вы? Ну, люди стали! С мужьями разойдутся, хнычут, голову теряют. А нужно вот как: чтобы с мужем было хорошо, а без мужа еще лучше... Кто сумеет так устроиться, значит ум есть.

  

  

   Готовцева. Только для тебя и выхожу. Здравствуй! (Обнимаются.)

   Анюта (тихо Сеткиной). И слышать не хочет. (Уходит.)

   Сеткина (с пафосом). Валя, какие, вести! Какие удивительные и поразительные вести!.. Между ею и твоим мужем ссора... Полная и решительная.

   Готовцева. Это мне нисколько не интересно. Будем говорить о чем-нибудь другом.

   Сеткина. Слышите, о другом! Но ведь здесь был он.

   Готовцева. Что ж такое? Между нами все кончено. Я не могу забыть его вины.

   Сеткина. Ха-ха-ха! Как это грозно. Но это еще вопрос: кто больше виноват - ты или он?

   Готовцева. Ты не понимаешь, что говоришь.

   Сеткина. Докажу. Такая ли должна быть настоящая жена, такая жена, которой можно интересоваться? Нет. Бывало, смешно смотреть на тебя. Прилижешь гладко волосы, наденешь простенькое платье и усядешься в гостиной перебирать таланты и качества своих детей. Как трогательно!

   Готовцева. Для матери это выше всего.

   Сеткина. Разговаривать о детях? Вот тоска-то.

   Готовцева. Мы всегда с тобой различно смотрим на вещи.

   Сеткина. Оттого ты и пострадала. Разве можно так обращаться с мужем? Он был для тебя кумиром, которому ты весь век поклонялась. Ни протеста, ни возражения, будто господь бог наградил тебя одной способностью повиноваться и угождать.

   Готовцева. Зато у меня совесть покойна. От моего легкомыслия он не умер раньше времени.

   Сеткина (ехидно улыбаясь). Это посылается по моему адресу? Я не виновата, что мой муж был глуп. Но пусть лучше каждый из них умрет, чем изменит. Не думай, пожалуйста, что я бестактна, что буду твердить: примирись, примирись. Зачем? Что должно случиться, то случится, а чего нет - нет. Но прятаться, словно виноватая - это недостойно тебя.

   Готовцева. Я ношу его образ в своем сердце чистым, каким он был когда-то, и не хочу видеть его таким, каким он стал теперь.

   Сеткина. Валя, ты все еще любишь его? (Готовцева не отвечает и опускает голову.) Конечно, может ли быть иначе? Но тебе трудно простить и сойтись опять... Ты боишься за будущее? Все это пустое! Нужно только быть не такой, какой ты была. Надо сделать так, чтоб муж всегда интересовался тобой и видел то гнев, то ласку, то неудержимое веселье, а иногда грусть и, как бриллиант, слезу. И чтоб все это делалось без причины. Супруг-то будет ломать голову, почему и отчего, и ты для него останешься загадкой. Ты загадаешь, он разгадывает, и между вами идет маленькая игра. Быть интересной - вот обязанность и заслуга женщины. Ты же считала это ни во что? И Константин Сергеевич прав, что не мог довольствоваться тобой. Он - натура широкая, не ему мириться с твоей невозмутимостью. А теперь кровь перекипела - его потянуло домой. Сделай же над собой усилие - не будь педанткой и ради семьи повидайся с ним.

   Готовцева (задумчиво). Ради семьи! Ты знаешь, каким словом можно подвинуть меня на все. Да, Мари, ради семьи можно забыть многое. Хорошо, я подумаю. Но прежде, чем решиться на это свидание, я должна знать, справедливы ли слухи, которые ты передала мне. Поезжай и узнай все.

   Сеткина. И ты примешь его?

   Готовцева. Да, приму.

   Сеткина. Сейчас же лечу. Посмотрим, миленькая, как вы меня встретите. Обращаюсь в змею. Буду извиваться и жалить не разом, а потихоньку. И когда узнаю правду - с торжеством нанесу последний удар. (Лукаво подмигивая.) По-женски, понимаешь, по-женски. (Уходит.)

   Готовцева (одна). Он возвратится ко мне... Сколько в этом тоски и радости. (Горько улыбнувшись.) Радости! Да, все мы живем надеждой!

  

  

   Виталий. Мама, отец пришел. Что сказать ему?

   Готовцева. После... после... когда-нибудь в другой раз.

   Виталий. Если ты решила видеться с ним, то к чему откладывать? Овладей собой.

   Парусов. Это сказать легко. Она и теперь побледнела. Сестра, послушай меня, не принимай его.

   Готовцева. О нет, мы должны, видеться. Я пойду оправлюсь и смело выйду к нему. (Уходит; Виталий поддерживает ее под руку.)

   Парусов (один; махнув рукой). Сбили. Встретим, а между прочим сделаем асаже, чтоб говорил, да не заговаривался. (Подойдя к двери.) Пожалуйте!

  

  

   Готовцев (войдя). Вы так неприветливо смотрите на меня, что я боюсь сказать вам "здравствуйте".

   Парусов (не трогаясь с места). А с какой стати я стану смотреть на вас приветливо? Не вижу повода.

   Готовцев. Может быть, вам Валентина поручила передать что-нибуь мне?

   Парусов. Ничего-с. А если бы поручила, я отказался бы. У нее для вас одни слова, у меня другие.

   Готовцев. Вы недовольны моим приходом, но мне это совсем не интересно, я поступаю, как хочу.

   Парусов. Вот это хорошо: "хочу"! Я, мол, особа, стало быть, могу творить свою волю. Нет, позвольте! Есть поступки, которые... кто их ни сделай, марают человека.

   Готовцев. Вы позволяете себе говорить грубости в полной уверенности, что я не уйду отсюда и буду слушать.

   Парусов. Нет-с, потому что вы растревожили мое сердце. Разве не гложет стыд, когда долго любишь человека, называешь другом, братом и вдруг узнаешь, что он не стоит того? Милостивый государь, взгляните на себя! Сколько времени бы были образцом порядочности; на вас указывали как на человека, у которого можно учиться жить. И это в самом лучшем значении этого слова. А вы ничем не подорожили и надругались над семьей! Что же останется нам святого, если мы очаг семьи - этот алтарь для всех - отталкиваем от себя ногой?

   Готовцев. Не произносите этих трескучих фраз - их можно прочесть в очень дешевой прописи.

   Парусов. Жаль, что вы не помните их. Не оттого ли такие поступки, как ваш, стали обычным делом? Куда ни оглянись: то жена побросала ребят и убежала с любовником, то муж гарцует под ручку с милой и не стыдится взглядов, которыми окидывают его честные люди. Все забыли обязанности и на уме у каждого только наслаждения. Словно в воздухе носится отрава, которую все незаметно втягивают в себя.

   Готовцев. Если так, за что же винить нас? Общество живет не так, как угодно господам Парусовым, а по тем веяниям, которые нарождаются, а не сочиняются кем-либо.

   Парусов. Чепуха, самооправдание.

   Готовцев. Вы всегда были резки, махайте же и теперь топором.

   Парусов. Перочинным ножом дерева не срубишь. И почему же мне быть мягким? Сестра воображает, что вы пришли мириться с ней, и пусть же за это выпьет чашу до дна, а я вижу по вашим глазам, что вы не за добром явились, и не жду ничего хорошего от вашего визита. Но, может быть, ты в самом деле раскаялся и возвращаешься к сестре? Скажи, что это так, и я обниму тебя по-братски, как прежде.

   Готовцев. Все, что я должен высказать, услышит Валентина.

   Парусов. Ну так знайте, что подле нее стою я, и за каждое неосторожное слово вы будете считаться со мной. (Полушепотом.) А затем... извольте говорить с ней. (С ударением.) Извольте говорить. (Уходит; входит Готовцева).

  

  

  

   Готовцев. Валентина, не удивляйся моей настойчивости. Нам необходимо объясниться!

   Готовцева. О чем?

   Готовцев. Прежде всего я должен сказать - прости за то, что много принес, тебе горя... и искалечил твою жизнь. Я виноват тем, что у меня недостало характера справиться со своим увлечением. Перестань же смотреть на меня как на врага, и мы выйдем из фальшивого положения, в котором находимся.

   Готовцева (мягко и нежно). Константин Сергеевич, я не могу думать, что чувства так быстро могут меняться. Я понимаю тебя. Ты не забыл тех, с кем порвал кровную связь, ты вспоминал часто наших детей. Тебе ненавистна стала женщина, оторвавшая тебя от родной семьи, и ты бежал от нее. Ради твоего раскаяния и горячего чувства отца я готова простить тебя, забыть все муки, которые ты доставил мне. Я прощаю тебя... возвращайся к нам. (Подходит к нему близко.)

   Готовцев (отступая). Валентина... ты не так поняла меня. Возвращение для меня невозможно. Я ищу не соединения с тобой, а мы должны расторгнуть последнюю связь... нам нужно добиться развода.

   Готовцева (после маленькой паузы). А-а... развода?., да... да... (Горько и иронически.) Ха-ха-ха! О, дети! Как вы наивны! На что вы надеялись? О чем мечтали? (Хватаясь за грудь и перестав смеяться.) Я не согласна! Я отошла, перестала быть вам помехой... больше вы не смеете ничего требовать от меня.

   Готовцев. Я не требую... а прошу.

   Готовцева. Не повторяйте вашей просьбы, я никогда не исполню ее.

   Готовцев. Валентина, умоляю тебя... ради долгих лет согласия... Ты должна сделать это для меня.

   Готовцева (возвышая голос). Для тебя осталось в моем сердце одно глубокое негодование. Разве ты не был счастлив? Не был у ног моих? Не клялся в вечной любви? И все это забыто! Припомни прошлое. Мы жили бедно, ютились в маленькой квартире, но я не тяготилась ничем. Целые дни я возилась с семейными дрязгами, а вечера просиживала в твоем кабинете, помогая тебе в трудах. Я жила с тобой одной умственной жизнью, считала, что моя душа слилась с твоей навеки и ничто нас не разлучит. Мой ум, также и советы помогли тебе пробиться... Ты достиг видного положения и нажил средства; дети стали подниматься на ноги... Я отдохнула за пережитое и с гордостью смотрела на окружающих, которые завидовали счастливой матери и жене. И в эти-то минуты радужных грез я оскорблена, унижена, отдана на людское посмеяние. И для кого же? Для женщины, овладевшей вами из расчетов! Она будет пользоваться тем, что добыто мною годами трудов, бессонных ночей, болезней... а я должна смириться и добровольно отдать то, что мне принадлежит по праву... Подумайте, сколько желчи и злобы должно накипеть в моей груди! Если у ней хватило стыда ворваться в мою жизнь, то я не сниму своими руками позора, который она будет носить весь век. А что вам наношу удар - чувствую невыразимое удовольствие и наслаждение, и чем больше вы будете страдать, тем полнее будет моя радость. Вот до чего вы довели женщину, бесконечно преданную и горячо любившую вас.

   Готовцев. Валентина, ты хочешь бороться со мной? Подумай, на что ты идешь! Я заставлю тебя смириться и быть сговорчивее.

   Готовцева. Не боюсь, я не беззащитна.

   Готовцев. Ты рассчитываешь на детей, хочешь их поставить между собой и мной? (С сильным волнением.) Твоя надежда напрасна. Никто не укроет тебя от меня... никто не защитит.

  

  

  

  

   Готовцев. Ты?! Я отшвырну тебя, как щепку, чтоб ты помнил, кто я и кто ты. (Готовцевой.) Валентина, ты должна будешь согласиться, или мы добром не кончим. (Уходит.)

   Виталий (опускаясь в кресло; упавшим голосом). Что это делается? Куда ведут нас? На что толкают? Страшно, страшно.

   Готовцева. Не вам вступаться за меня. Я одна все снесу.

   Виталий (вскочив; громко). Как одна? А мы будем безучастно смотреть на это? Нет, мама, ты не знаешь меня. Я не такой дурной сын, как ты думаешь обо мне. (Убегает в соседнюю комнату.)

   Готовцева. Брат, Анюта, идите сюда!

   Анюта. Мама, что с тобой?

   Готовцева. Виталий... там... я боюсь...

   Виталий (входя). Мама, дорогая, до сих пор я недостойно вел себя. Но теперь... я знаю, что должен делать и куда идти.

   Готовцева. Не смей! Не ходи! Я запрещаю тебе!

   Анюта. Витя, пожалей маму!

   Виталий. Прости, родная, я не послушаю тебя. А иду туда, где должен быть. (Быстро уходит.)

  

  

   Лица

  

   ГОТОВЦЕВ.

   ГОТОВЦЕВА.

   ВИТАЛИЙ.

   АНЮТА.

   ТЕЛЕГИНА.

   КУНАВИН НИКОЛАЙ ЕВГРАФОВИЧ

   родственник Готовцева.

   СЕТКИНА.

   ШУВАЕВА МАРЬЯ ПЕТРОВНА

   тетка Телегиной.

   КУСТАРЕВА ВЕРА ИВАНОВНА

   подруга Телегиной.

   ПОЛИКАРП лакей Готовцева.

  

  

  

   Шуваева (входя). Кто же этому поверит? Вдруг денег нет! Жен усчитывают в каждой копейке да на базар шлют за покупками, а тебе Константин Сергеевич в глаза смотрит. Сколько захотела, столько и взяла.

   Телегина. Тетушка, если вы не прекратите этого разговора - я и отсюда уйду. Веришь ли, Вера, с тех пор, как я сошлась с Готовцевым, дня не проходит, чтоб кто-нибудь из родственников не являлся с просьбой. Денег, денег - только и слышу.

   Кустарева. Песня хорошая - хором и поют.

   Шуваева. По-родственному просят! В богатстве живешь...

   Телегина (перебивая). Ничего у меня нет. Два раза уделила вам, а больше не получите.

   Шуваева. Пожалуй, скоро и вон будешь гнать? Это не то, что бывало, на урок тащившись, забежать с мороза к тетке да чашку-другую кофеишка выпить. Я тебя, матушка, ласкала, когда ты еще пешком под стол ходила. Глядя на вашу бедность, матери твоей помогала, а как ты осиротела да кончила курс - уроки доставала. Теперь, видно, все это из памяти вон?

   Телегина. Поймите, у меня нет.

   Шуваева. Быть не может.

   Кустарева. Послушайте, однако вы ужасно пристаете.

   Шуваева. А вам какое дело?

   Телегина. Тетушка, вы невозможно ведете себя.

   Шуваева. Что я учиться у тебя буду? Ты бы лучше, чем наставления читать, родных не меняла на каждую чужую.

   Телегина. Чужие лучше. Им я нужна, а для своих мой карман. Только и вижу вокруг себя попрошаек.

   Шуваева. Что ты сказала? Ах, батюшки, каково нос подняла! Да мы ходим к тебе по доброте и снисходительности. Ну, кто ты? Сказать стыдно? Овца без имени. Думаешь, женатым человеком овладела, жену и детей его из дому выгнала, имущество прикарманила, так и невесть кем стала? Другая бы искала у родных опоры, чтоб иметь защиту от людского осуждения, а у тебя, видно, от жадности душа сморщилась. Загребай, загребай, пока можно. Веку твоего тут немного. Со срамом пришла, со срамом и уйдешь. Мы бедны, да голову высоко несем, а ты нос опусти да нюхай пыль. Не нужно мне твоих денег! Пешком уйду отсюда, а даже на извозчика не попрошу. (Уходит.)

   Телегина. Вот, Вера, какова моя жизнь! Являются чуть не милостыни просить, а говорят, что делают честь своим посещением... оттого, что я не жена Готовцева.

   Кустарева. Не принимай.

   Телегина. Невозможно. Швейцар не в состоянии удержать их. Они не считают нужным церемониться со мной. Ах, Вера, порой мне так тяжело... не раз вздохнула, что очутилась в таком положении.

   Кустарева. Вздыхай, пожалуй, пока самой не станет смешно на такое невинное занятие.

   Телегина. Что же делать?

   Кустарева. Настаивай, сумей довести его до брака.

   Телегина. Будто я молчу? Он истерзался от моих слез, капризов и упреков. Но если не в его власти быть свободным? Я сближалась с ним по расчету, хотела отделаться от поденщины, называемой уроками, искала довольства, но теперь этих соображений и в помине нет. (С волнением.) Вера, я люблю его... всей душой привязалась к нему.

   Кустарева. Плохое дело... можешь проиграть партию. Тебе нужно, как ястребу, вцепиться в него, а ты обратилась в горлицу. Захотела опять сесть на свои хлеба да слоняться в непогодь по урокам. Эх, милая, некстати в тебе заиграла нежность! Забудь свое сердце, заставь его добиться развода во что бы то ни стало. Употреби кокетство, опутай его сетями, обратись или в фурию, или обдай такими ласками, каких он никогда не знал; закуси удила и мчись, как бешеная лошадь. Приз, который ты можешь взять, стоит того. Ты сначала была умна и повела атаку ловко. Почему теперь ослабела? Вспоминай почаще горькую долю учительницы, со всеми ее мытарствами - это вылечит тебя от сентиментальностей.

   Телегина. Нет, я не могу так поступать.

   Кустарева. Почему?

   Телегина. А если он испугается такой женщины? Если мои приемы покажутся ему недостойными, и Валентина со своей всегдашней кротостью снова затронет его сердце? Что тогда?

   Кустарева. Так веди себя тактично. У всякого человека есть больное место. Будь внимательна, рассмотри, придумай какой-нибудь фортель, на который все женщины мастерицы, и ему не устоять. Повторяй себе каждый день: я или она. Одним словом, закрепи свое положение во что бы то ни стало, иначе ты никогда не будешь знать покоя.

   Телегина. Сегодня многое объяснится. Он поехал непременно видеться с женой, и, если вернется ни с чем, я пойду дальше, чем делала это до сих пор. (Входит Сеткина.)

  

  

  

   Сеткина (выходя из ворот). Убеждена, что никак не ожидали сегодня меня к себе.

   Телегина. О, мы всегда должны быть готовы к сюрпризам.

   Сеткина (улыбаясь). Недовольна... дуется! Я никогда не делала вам дурного - почему же вы меня так холодно встречаете?

   Телегина. Нетрудно догадаться. Ваша дружба с Валентиной Александровной...

   Сеткина (перебивая). Что ж из этого?

   Телегина. Я уверена, что вас прислали сюда, иначе вы не пожаловали бы.

   Сеткина. Ах, душечка, я сама давно, давно собиралась к вам... в этот приют любви.

   Телегина. Марья Степановна!

   Сеткина (перебивая). Уж не обижаться ли она вздумала? Вот одолжит! (С укоризной.) Знаете, голубчик... вокруг нас все пошлые, обыкновенные люди... все, что они говорят, так скучно, неинтересно... и вдруг вы, без всяких предрассудков, смелая, отважная! Разве не захочется вспомнить такого человека? Вас бранят, но я... я всегда ваша защита.

   Телегина. Вы ничего не имеете сказать мне, кроме этих любезностей?

   Сеткина (переминаясь). Видите... конечно... я могла бы, но (Озирается на Кустареву.)

   Кустарева (вставая). Какой красноречивый взгляд! Извольте, сделаю вам удовольствие - уйду. (Уходит.)

   Сеткина. Вы ничего не знаете особенного про Константина Сергеевича?

   Телегина. И знать не хочу... от вас.

   Сеткина. Точь-в-точь, как маленькая птичка, которая только что вылетела из гнезда - шороха боится.

   Телегина. С меня довольно анонимных писем, газетных заметок и тому подобных удовольствий, летевших к нам, конечно, не без ведома Валентины Александровны.

   Сеткина. Ах, какой вздор! Разве она способна на это?

   Телегина (с силой). На все! Только жаль, что все эти недостойные поступки не приведут ни к чему - ей не вернуть к себе мужа... она навсегда потеряла его.

   Сеткина. Кто знает? Мы все стоим на колеблющейся дощечке, балансируем, балансируем и не всегда удерживаемся. Небольшой толчок и ушиб, хорошо еще, легкий.. Берегитесь и вы. (Лукаво.) Ведь уж черная кошечка забегала между, вами?

   Телегина (вскакивая). Боже мой, когда же кончатся эти мученья?

   Сеткина. Вы, как барышня, перетянувшая себя чересчур корсетом, охает от боли и не хочет распустить шнуровку.

   Телегина. Вы очень фигурально выражаетесь. Видно, что усердно готовились к объяснению со мной. Одного не достает, чтоб вы начали читать мне мораль, тут уж я наверно умру со смеху.

   Сеткина. О-о, какая вы стали проницательная! (Вкрадчиво.) Знаете, голубчик, вы не ошиблись. Я подготовила удивительную речь и хотела ее произнести с важностью, подняв так руки и откинув голову. Теперь же ничего этого не увидите. Шутки в сторону. Мне жаль вас. Хотя тут и обыкновенная история, но ее переносить нелегко. (Наклонившись.) Будьте готовы.

   Телегина (приподнявшись). К чему?

   Сеткина. Константин Сергеевич пережил вторую молодость и... возвращается к своему очагу.

   Телегина (громко.) Вы лжете.

   Сеткина. Ах, как испугала!

   Телегина. Так вот зачем вы приехали! Вас прислали клеветать на человека, которого я люблю, смутить мой покой и бросить между нами разлад. Все, что проделывалось до сих пор, не привело ни к чему, так вы идете на последнее средство. Это низко и недостойно порядочной женщины.

   Сеткина. Почему? Я говорю правду. За участие нельзя сердиться.

   Телегина. Разве я могу верить в ваше участие? Какое вам до меня дело? Как вы смеете вмешиваться в мою жизнь?

   Сеткина. Я делаю это для вашей пользы. Константин Сергеевич ищет примирения с женой - это и понятно. Но ему совестно перед вами - разумеется! Вот он и стоит между двух огней, а разве это хорошо? Что должно случиться, то случится. И напрасно вы будете удерживать его. Соблюдите же ваши интересы, понимаете... (жест рукой) интересы! и уйдите с достоинством. Это будет и удобнее, и приятнее.

   Телегина. Уйти! Послушаться вас! (Дико смеясь.) Ха-ха-ха! Я понимаю вашу адскую интригу. Вам нужно, чтоб я поверила слухам? Я не так проста. Идите отсюда, или я не отвечаю за себя... я наговорю вам таких оскорблений, каких вы никогда не слыхали. Уходите, ради бога, уходите!

  

  

   Готовцев. Что такое? Здесь какие-то неприятности?

   Телегина. Повторите, что вы говорили! Вы обязаны это сделать.

   Сеткина. Я обязана сказать вам... прощайте... (Готовцеву.) Ах, как она горяча, просто пылает. Берегитесь, Константин Сергеевич, она сожжет вас. Вдруг мужчина и горит! Какой ужас! Бежать надо от такого невероятного происшествия. Ха-ха-ха! (Уходит.)

   Телегина. Останови ее! Или ты не оскорбляешься, что при тебе смеются и издеваются надо мной!

   Готовцев. Стоит ли слушать пустейшую женщину.

   Телегина. Но ты не смотришь на меня, отворачиваешься, будто подавлен чем-то. Неужели то, что я слышала сейчас - правда? Не скрывай, говори, что расстроило тебя?

   Готовцев (глухо). Я был у Валентины... она отказала. Я не мог убедить ее.

   Телегина (пристально смотря ему в глаза, пытливо). Отказала... отказала... А ты... (дрожащим голосом) не ищешь примирения с ней? Не хочешь расстаться со мной?

   Готовцев. Откуда это подозрение? Разве ты не видишь, как глубока моя привязанность? Нет, дорогая, я не могу... я никогда не расстанусь с тобой.

   Телегина. Милый мой, ты успокоил меня, я опять ожила и забыла все неприятности, которых у нас с тобой так много. (Берет его лицо и несколько раз целует.)

   Готовцев. Ах, Таня! Ты даришь мне минуты таких радостей, что я думаю не о разлуке с тобой, а о том, чтоб остаться вечно твоим рабом. Пусть меня осуждают, клеймят, что я забыл семью, обязанности, долг и ищу только наслаждений. Я виноват одним, что не мог победить своей природы. Женщина, удрученная заботами и физическими муками, рано теряет молодость, в каждом же из нас жизнь долго бьет ключом и огонек, таящийся в сердце, рано или поздно вспыхивает таким пламенем, который мы не в силах погасить. Это было, есть и будет. В моих жилах как будто пробежала другая кровь, и все то, что недавно казалось нерушимым, осталось далеко, далеко позади. Я не хочу опять этих скучных забот, которых было так много. Мы раз живем, и я хочу взять от жизни все, что она только может дать. Твоя ласка, поцелуй - и я не узнаю себя. С плеч сваливаются десятки лет и я опять молод, молод. Укроемся же от людей, забудем весь мир с его предрассудками и найдем покой и тихое счастье.

   Телегина. Да, да, ты найдешь его. Я все сделаю для этого. Обезличусь, буду сторониться от всех, кто может взглядом бросить мне укор... я буду помнить одно - твое тихое счастие и постараюсь забыть... (отходя) даже о своем человеческом достоинстве.

   Готовцев. Таня! Что ты говоришь? В твоих словах столько желчи... ты не жалеешь меня... ты беспощадна!

   Телегина. А каково мне? Все видят, что ты сконфужен моим присутствием... как же им не бросать в меня грязью? Ты даешь право считать меня дурной, которую терпишь подле себя скрепя сердце.

   Готовцев. Ты раздражена и не сознаешь, что говоришь.

   Телегина. Рассуди сам. Я живу с тобой в роскошных хоромах, пользуясь всеми удобствами, могу сорить, если захочу, деньгами, а семья твоя ютится в небольшой квартирке и работой добывает себе средства к жизни... Кто поверит, что они добровольно отказываются от того, что ты предлагаешь? Все винят меня, что я опутала тебя, обобрала их, завладела всем твоим имуществом. Подумай, сколько обиды в этих обвинениях! Какою болью отзываются они в сердце! Обобрала! Ты сердишься, что я почти ничего не беру, а люди называют меня интриганкой и корыстной женщиной. Говоришь о тихом счастье, которое мы можем найти, и не видишь, как мне тяжело жить. Я хочу тебя любить, а на сердце накипает злоба. Избавь меня от этого разлада! Я должна иметь твое имя. Только тогда кончатся все недоразумения и на меня будут смотреть с уважением.

   Готовцев. Всей душой желаю успокоить тебя, но у меня нет власти принудить Валентину уступить.

   Телегина. Потому что жалеешь ее, не хочешь употребить резких мер. Ты не смеешь говорить "не могу". Ты должен помнить, что жены вызывают участие, им сочувствуют... их считают мученицами, а таких, как я, презирают. Каково мне сознавать это? От всех отчужденная, какие радости я могу принести тебе? Уйти? Не могу. Я сходилась с тобой на всю жизнь. Если не можешь убрать мой жизненный путь цветами, то уберешь ими мою могилу. Подумай от этом, или ты можешь скоро, скоро потерять меня.

   Готовцев. Что она говорит? Таня, ты терзаешь меня. Если бы ты слышала то, что ответила мне жена, если бы видела ненависть, с которой она отказывала, ты поняла бы, что не мое ничтожество останавливает меня, а есть нечто важнее, с чем бороться у нас нет власти.

   Телегина. Все можно побороть, все!

   Готовцев. Научи, и я клянусь, исполню, как бы это для меня тяжело ни было.

   Телегина (ласкаясь, нежно). Ты обещаешь? Милый, дорогой мой, благодарю. Они истерзали меня, но я не буду похожа на них. Ты не услышишь от меня упрека. Я всегда помню твое положение, достоинство, доброе сердце и только, как обороняющаяся, ищу спасения. Я придумаю, придумаю... а когда достигну того, без чего далее жить не могу - я залечу твои сердечные раны, буду понимать твои мысли и наполню жизнь радостью и блаженством. (Тихо.) Только люби, люби меня! (Убегает налево; входит лакей.)

   Лакей. Господин Кунавин.