Стриндберг Август - Терзания совести

  

  

   "Русское богатство", No 1, 1905

  

   Это было черезъ двѣ недѣли послѣ Седана, то есть въ половинѣ сентября 1870 года. Геологъ прусскаго геологическаго бюро, въ то время лейтенантъ запаса фонъ-Блейхроденъ, сидѣлъ безъ сюртука за письменнымъ столомъ въ клубномъ казино, помѣщавшемся въ лучшей гостиницѣ маленькой деревушки Марлоттъ.

   Свой военный мундиръ съ жесткимъ воротникомъ онъ сбросилъ на спинку стула, гдѣ тотъ и висѣлъ теперь, вялый, безжизненный, точно трупъ, судорожно обхвативъ своими пустыми рукавами ножки стула, какъ будто защищаясь отъ нападен³я. У тал³и виднѣлся слѣдъ, натертый портупеей, лѣвая пола лоснилась отъ ноженъ, а спина была запылена, какъ столбовая дорога. По вечерамъ господинъ лейтенантъ-геологъ, по каймѣ своихъ изношенныхъ брюкъ съ успѣхомъ могъ бы изучать третичныя отложен³я почвы, а по слѣдамъ, оставленнымъ на полу грязными сапогами ординарца, рѣшить,- прошли ли они эоценовую или пл³оценовую формац³ю.

   По существу фонъ-Блейхроденъ былъ болѣе геологъ, чѣмъ военный; въ данную же минуту онъ просто писалъ письма.

   Сдвинувъ на лобъ очки, онъ остановился съ перомъ въ рукѣ и смотрѣлъ въ окно. Передъ нимъ разстилался садъ во всемъ своемъ осеннемъ великолѣп³и: вѣтви яблонь и сливъ клонились до земли подъ бременемъ роскошныхъ плодовъ; оранжевыя тыквы грѣлись на солнцѣ рядомъ съ колючими сѣровато-зелеными артишоками; огненно-красные томаты, обвиваясь вокругъ своихъ подпорокъ, подползали къ бѣлоснѣжнымъ головкамъ цвѣтной капусты; подсолнечники, величиной съ тарелку, поворачивали свои диски къ востоку, откуда солнце появлялось въ долинѣ. Маленьк³е лѣса георгинъ бѣлыхъ, какъ только что выбѣленное полотно, пурпуровыхъ, какъ кровь, грязновато-красныхъ, какъ свѣжее мясо, ярко-желтыхъ, пестрыхъ, пятнистыхъ - представляли цѣлую симфон³ю красокъ. За георгинами шла аллея, усыпанная пескомъ и охраняемая двумя рядами гигантскихъ левкоевъ; блѣдно сиреневые, ослѣпительные, голубовато-бѣлые, золотисто-палевые, - они уходили далеко въ перспективу, замыкавшуюся темной зеленью виноградниковъ, съ цѣлымъ лѣсомъ подпорокъ и наполовину скрытыми въ листвѣ, краснѣвшими гроздьями. А тамъ вдали бѣлесоватые стебли не сжатыхъ хлѣбовъ, съ налитыми колосьями, печально склонившимися къ землѣ, съ растрескавшейся кожицей, при каждомъ порывѣ вѣтра возвращавш³е кормилицѣ-землѣ то, что получили отъ нея; зрѣлая нива,- точно переполненная грудь матери, которую дитя перестало сосать. А въ глубинѣ, на заднемъ планѣ темнѣли верхушки дубовъ и буковые своды лѣса Фонтенебло, очертан³я котораго вырисовывались тончайшими фестонами, точно старыя брабантск³я кружева; косые лучи заходящаго солнца золотыми нитями пробивались сквозь ихъ узоръ. Нѣсколько пчелъ вились вокругъ цвѣтовъ; красношейка щебетала на яблонѣ; рѣзк³й запахъ левкоевъ доносился порывами, точно изъ внезапно открываемой двери парфюмернаго магазина.

   Лейтенантъ сидѣлъ, задумавшись, съ перомъ въ рукѣ, очарованный прелестью картины:- "Какая чудная страна",- думалъ онъ, и мысль его невольно переносилась къ пескамъ его родины, съ ея чахлыми, низкими соснами, простиравшими къ небу свои корявыя вѣтви, какъ бы умоляя пески не затопить ихъ.

   Чудная картина, обрамленная окномъ, время отъ времени, съ равномѣрностью маятника, затѣнялась ружьемъ часового, блестящ³й штыкъ котораго пересѣкалъ ее посрединѣ; солдатъ дѣлалъ поворотъ у большой груши, усѣянной прекрасными "наполеонами". Лейтенантъ подумалъ было предложить часовому перемѣнить мѣсто, но не рѣшился. - Чтобы не видѣть сверкающаго штыка, онъ отвелъ глаза влѣво, въ сторону двора. Тамъ желтѣла стѣна кухни безъ оконъ, увитая старой узловатой виноградной лозой, которая была привязана къ ней, точно скелетъ какого нибудь млекопитающагося въ музеѣ; лишенная листьевъ и гроздьевъ, она была мертва и, точно къ кресту крѣпко пригвожденная къ подгнившимъ шпалерамъ, стояла, вытянувъ свои длинныя жестк³я руки, какъ бы пытаясь схватить въ свои призрачныя объят³я часового, когда тотъ дѣлалъ поворотъ недалеко отъ нея.

   Лейтенантъ отвернулся, и взоръ его упалъ на письменный столъ. На немъ лежало недописанное письмо къ его молодой женѣ, съ которой онъ обвѣнчался четыре мѣсяца назадъ, за два мѣсяца до начала войны... Рядомъ съ французской картой генеральнаго штаба лежали: "Философ³я безсознательнаго", Гартмана и "Парерга и Паралипомена", Шопенгауера.

   Лейтенантъ порывисто всталъ изъ-за стола и нѣсколько разъ прошелся по комнатѣ. Это былъ залъ, служивш³й мѣстомъ сборищъ художниковъ, въ настоящее время обратившихся въ бѣгство. Стѣны были украшены ихъ произведен³ями,- воспоминан³ями о чудныхъ дняхъ, проведенныхъ въ прекрасномъ гостепр³имномъ уголкѣ, столь великодушно открывшемъ чужестранцамъ свои художественныя школы и выставки. Здѣсь были другъ подлѣ друга танцующ³я испанки, римск³е монахи, морск³е берега Норманд³и и Бретани, голландск³я вѣтряныя мельницы, норвежск³я рыбачьи деревушки и швейцарск³е Альпы. Въ углу зала пр³ютился орѣховый мольбертъ и, казалось, старался укрыться въ тѣнь отъ угрожавшихъ ему штыковъ. Надъ нимъ висѣла палитра, съ пятнами полузасохшихъ красокъ, имѣвшая видъ бычачьей печени въ окнѣ мясной давки. Огненно-красные береты, любимый головной уборъ художниковъ, выцвѣтш³е отъ пота, дождя и солнца, висѣли на вѣшалкѣ.

   Лейтенантъ чувствовалъ себя здѣсь неловко, какъ будто онъ забрался въ чужую квартиру и каждую минуту ждалъ возвращен³я изумленнаго хозяина. Онъ скоро прекратилъ свою прогулку и сѣлъ доканчивать письмо. Первыя страницы были готовы. Онѣ заключали сердечныя изл³ян³я горя, печаль о разлукѣ и нѣжныя заботы; недавно онъ получилъ извѣст³е, подтвердившее его радостныя надежды стать отцомъ.

   Онъ снова взялся за перо, скорѣе изъ желан³я просто поговорить съ женой, чѣмъ сообщить ей что нибудь опредѣленное или спросить у нея о чемъ-нибудь. Онъ писалъ:

   "Такъ, напримѣръ, когда однажды, послѣ четырнадцатичасоваго перехода безъ пищи и питья, я подошелъ со своею ротой къ лѣсу, гдѣ мы наткнулись на покинутую повозку съ пров³антомъ, - знаешь ли ты, что произошло тогда? Изголодавш³еся до послѣднихъ предѣловъ люди пришли въ неистовство и, какъ волки, набросились на пищу, а такъ какъ ея едва могло хватить на двадцать пять человѣкъ, то у нихъ дошло до рукопашной. Моей команды никто не слушалъ, а когда фельдфебель съ саблей въ рукахъ наступалъ на нихъ,- они ружейными прикладами сшибали его съ ногъ. Шестнадцать человѣкъ раненыхъ и полумертвыхъ осталось на мѣстѣ. Тѣ же, кому досталась пища, ѣли такъ жадно, что падали на землю, гдѣ тотчасъ засыпали. Это были люди, шедш³е противъ людей, дик³е звѣри, дравш³еся изъ-за пищи.

   "Или въ другой разъ: получили мы приказъ немедленно устроить палисадъ.

   "Въ безлѣсной странѣ мы не располагали ничѣмъ, кронѣ виноградныхъ лозъ и ихъ подпорокъ. Возмутительная картина! Въ одинъ часъ были опустошены всѣ виноградники; чтобы связать фашины, вырывались лозы съ листьями и гроздьями, совсѣмъ мокрыя отъ раздавленнаго, полуспѣлаго винограда. Говорятъ, это были сорокалѣтн³е виноградники. А мы въ одинъ часъ уничтожили результаты сорокалѣтнихъ трудовъ! И это для того, чтобы, находясь въ безопасности, стрѣлять въ тѣхъ, кто развелъ эти виноградники!..

   "А когда мы перестрѣливались на не скошенномъ пшеничномъ полѣ,- зерна сыпались къ нашимъ ногамъ, а колосьи приминались къ землѣ, чтобы сгнить при первомъ дождѣ... Какъ по твоему, моя дорогая,- можно ли послѣ такихъ поступковъ уснуть спокойно? Между тѣмъ, вѣдь я только исполнялъ свой долгъ. А вѣдь есть люди, которые осмѣливаются утверждать, что лучшей подушкой служитъ сознан³е исполненнаго долга?!..

   "Но мнѣ предстоитъ нѣчто лучшее! Ты, можетъ быть, слыхала, что французск³й народъ для усилен³я своей арм³и поднялся массами и образовалъ вольные отряды, которые подъ именемъ "вольныхъ стрѣлковъ" стараются охранять свои дома и поля. Прусское правительство не захотѣло признать ихъ солдатами и угрожало при встрѣчѣ разстрѣливать ихъ, какъ шп³оновъ и измѣнниковъ! Оно основывается на томъ, что войну ведутъ государства, а не индивидуумы. Но развѣ солдаты не индивидуумы? И развѣ эти стрѣлки не солдаты? У нихъ сѣрая форма, какъ у стрѣлковъ, а вѣдь солдатомъ дѣлаетъ мундиръ. "Но они не состоятъ въ спискахъ арм³и" - возражаютъ на это! Да, они не состоятъ въ спискахъ арм³я, потому что у правительства не было времени записать ихъ. Трехъ такихъ стрѣлковъ я держу сейчасъ подъ арестомъ въ сосѣднемъ билл³ардномъ залѣ и каждую минуту ожидаю изъ главнаго штаба рѣшен³я ихъ судьбы!.."

   На этомъ лейтенантъ прервалъ свое письмо и позвонилъ къ ординарцу, находившемуся на посту въ трактирѣ. Черезъ минуту ординарецъ предсталъ предъ лейтенантомъ.

   - Что плѣнные?- спросилъ фонъ-Блейхроденъ.

   - Ничего, господинъ лейтенантъ; они играютъ на билл³ардѣ и въ самомъ хорошемъ расположен³и духа.

   - Дайте имъ нѣсколько бутылокъ бѣлаго вина, только самого легкаго! Все въ порядкѣ?

   - Все, господинъ лейтенантъ. Не будетъ ли приказан³й?

   Фонъ-Блейхроденъ продолжалъ письмо:

   "Что за странный народъ эти французы! Три стрѣлка, о которыхъ я упоминалъ и которые, вѣроятно (говорю вѣроятно, потому что еще надѣюсь на лучш³й исходъ), черезъ нѣсколько дней будутъ приговорены къ смерти,- спокойно играютъ на билл³ардѣ въ сосѣдней комнатѣ, и я слышу удары ихъ к³евъ о шары. Какое веселое презрѣн³е къ жизни! Но вѣдь въ сущности это прекрасно - умѣть такъ умирать! Или, быть можетъ, это доказываетъ только, что жизнь имѣетъ слишкомъ мало цѣны, если такъ легко разстаться съ ней.

   "Я думаю, что если бы не было такихъ дорогихъ узъ, какъ у меня, заставляющихъ дорожить существован³емъ... Но ты, конечно, поймешь меня и вѣришь, что я считаю себя связаннымъ... Впрочемъ, я самъ не понимаю, что пишу, - я уже много ночей не спалъ, и голова у меня..."

   Кто-то постучалъ въ дверь. На отвѣтъ лейтенанта "войдите", дверь отворилась, и вошелъ деревенск³й священникъ. Это былъ человѣкъ лѣтъ пятидесяти съ печальнымъ и привлекательнымъ, но въ высшей степени рѣшительнымъ лицомъ.

   - Господинъ лейтенантъ,- началъ онъ, я пришелъ просить разрѣшен³я поговорить съ плѣнными.

   Лейтенантъ всталъ и, приглашая священника занять мѣсто на диванѣ, надѣлъ свой военный мундиръ. Но когда онъ застегнулъ свой узк³й сюртукъ, и шею его сжалъ, какъ въ тискахъ, тугой воротникъ, онъ почувствовалъ, что всѣ его благородные порывы стѣснены, и кровь въ своихъ таинственныхъ путяхъ къ сердцу остановилась.

   Прислонившимъ къ столу и положивъ руку на Шопенгауера, онъ сказалъ:

   - Къ вашимъ услугамъ, господинъ кюрэ, но я не думаю, чтобы плѣнные удѣлили вамъ много вниман³я: они очень заняты своей парт³ей.

   - Я думаю, господинъ лейтенантъ, что я лучше васъ знаю свою паству! Одинъ только вопросъ: намѣрены-ли вы разстрѣлять этихъ юношей?

   - Разумѣется!- отвѣтилъ фонъ-Блейхроденъ, совершенно входя въ свою роль. - Вѣдь войну ведутъ государства, господинъ кюрэ, а не отдѣльныя личности.

   - Извините, господинъ лейтенантъ, стало быть, вы и ваши солдаты не отдѣльныя личности?

   - Извините, господинъ кюрэ, въ настоящую минуту - нѣтъ!

   Онъ положилъ письмо къ своей женѣ подъ бюваръ и продолжалъ:

   - Въ настоящую минуту я только представитель союзныхъ государствъ Герман³и.

   - Вѣроятно, господинъ лейтенантъ, ваша милостивая королева, да хранитъ ее Господь вовѣки, тоже была представительницей союзныхъ государствъ Герман³и, когда обратилась къ нѣмецкимъ женщинамъ съ воззван³емъ оказывать помощь раненымъ? И я знаю тысячи французскихъ отдѣльныхъ личностей, благословляющихъ ее, въ то время, какъ французская нац³я проклинаетъ ея нац³ю. Господинъ лейтенантъ, во имя Христа (при этихъ словахъ священникъ всталъ, схватилъ руки врага и продолжалъ со слезами въ голосѣ: представьте это дѣло на ея усмотрѣн³е!

   Лейтенантъ былъ смущенъ, но вскорѣ оправился и сказалъ:

   - У насъ женщины еще не вмѣшиваются въ политику

   - Жаль,- отвѣтилъ священникъ, выпрямляясь.

   Лейтенантъ, казалось, прислушивался къ чему-то за окномъ и потому не обратилъ вниман³я на отвѣтъ священника Онъ былъ взволнованъ и блѣденъ, и даже тугой воротникъ не могъ болѣе вызвать прилива крови.

   - Садитесь, пожалуйста, господинъ кюрэ, - говорилъ онъ машинально.- Вы можете, если вамъ угодно, говорить съ плѣнными; но посидите, пожалуйста, еще одну минуту!- Онъ снова прислушался: теперь уже отчетливо раздавались удары копытъ лошади, приближавшейся рысью.

   - Нѣтъ, нѣтъ, не уходите еще, господинъ кюрэ, - говорилъ онъ, задыхаясь. Священникъ стоялъ. Лейтенантъ высунулся, насколько могъ, въ окно. Топотъ копытъ все приближался, замедляясь, переходя въ шагъ и, наконецъ, прекратился. Звяканье сабли и шпоръ, стукъ шаговъ - и фонъ-Блейхроденъ держитъ въ рукахъ пакетъ. Онъ вскрылъ его и прочелъ бумагу.

   - Который часъ? - проговорилъ онъ, спрашивая самого себя.- Шесть! Итакъ, черезъ два часа, господинъ кюрэ, плѣнные будутъ разстрѣляны безъ суда и слѣдств³я.

   - Это невозможно, господинъ лейтенантъ, такъ не отправляютъ людей на тотъ свѣтъ!

   - Такъ или не такъ,- приказъ гласитъ: все должно было покончено до вечерней молитвы, если я не хочу, чтобы меня сочли за соучастника вольныхъ стрѣлковъ. Я уже получилъ строг³й выговоръ за то, что не исполнилъ приказа еще 31 августа. Господинъ кюрэ, идите, объявите имъ... избавьте меня отъ непр³ятности...

   - Вамъ непр³ятно сообщить имъ законный приговоръ?

   - Но вѣдь я тоже человѣкъ, господинъ кюрэ! Вы же вѣрите?

   Онъ сорвалъ съ себя сюртукъ, чтобы свободнѣе дышать, и быстро зашагалъ по комнатѣ.

   - Почему не можемъ мы всегда оставаться людьми? Отчего мы должны быть двойственными? О! Господинъ пасторъ, пойдите и объявите имъ! Семейные они люди? Есть у нихъ жены, дѣти? Быть можетъ, родители?..

   - Воѣ трое холосты,- отвѣтилъ священникъ.- Но, по крайней мѣрѣ, эту ночь вы можете имъ подарить?!

   - Невозможно! приказъ гласитъ: до вечера, а на разсвѣтѣ мы должны выступить. Идите къ нимъ, господинъ кюрэ, идите!

   - Я пойду! Но не забудьте, господинъ лейтенантъ, что вы безъ сюртука, не вздумайте выйти: васъ можетъ постичь участь тѣхъ троихъ, потому что вѣдь только мундиръ дѣлаетъ солдатомъ.

   Священникъ вышедъ.

   Фонъ-Блейхроденъ въ возбужденномъ состоян³и дописывалъ послѣдн³я строки письма.

   Затѣмъ, запечатавъ его, онъ позвонилъ вѣстового.

   - Отправьте это письмо,- сказалъ онъ вошедшему, - и пошлите ко мнѣ фельдфебеля.

   Фельдфебель вошелъ.

   - Трижды три - двадцать девять, нѣтъ, трижды семь...- Фельдфебель, возьмите трижды... возьмите двадцать семь человѣкъ и черезъ часъ разстрѣляйте плѣнныхъ. Вотъ приказъ!

   - Разстрѣлять?..- нерѣшительно переспросилъ фельдфебель.

   - Да, разстрѣлять! Выберите людей похуже, уже бывшихъ въ огнѣ. Понимаете? Напримѣръ No 86 Бесселя, No 19... и потише! Кромѣ того, немедленно снарядите мнѣ отрядъ въ шестнадцать человѣкъ. Самыхъ лучшихъ ребятъ! Мы отправимся на рекогносцировку въ Фонтенебло, и къ нашему возвращен³ю все должно быть кончено. Вы поняли?

   - Шестнадцать человѣкъ для господина лейтенанта, двадцать семь - для плѣнныхъ. Счастливо оставаться, господинъ лейтенантъ!

   Онъ вышелъ.

   Лейтенантъ тщательно застегнулъ сюртукъ, надѣлъ портупею, сунулъ въ карманъ револьверъ. Затѣмъ зажегъ сигару, но рѣшительно не въ силахъ былъ курить: онъ задыхался, ему не хватало воздуха.

   Онъ тщательно вытеръ пыль съ письменнаго стола, обмахнулъ носовымъ платкомъ больш³я ножницы и спичечницу; положилъ параллельно линейку и ручку, подъ прямымъ угломъ къ бювару. Потомъ сталъ приводить въ порядокъ мебель. Покончивъ съ этимъ, онъ вынулъ гребенку, щетку и причесалъ передъ зеркаломъ волосы. Онъ снялъ со стѣны палитру, изслѣдовалъ краски; разсматривалъ красныя шапки и попробовалъ поставить поустойчивѣе двуног³й мольбертъ. Къ тому времени, когда на дворѣ послышалось бряцанье ружей, въ комнатѣ не оставалось ни одного предмета, который не побывалъ бы въ рукахъ лейтенанта. Затѣмъ онъ вышелъ. Онъ скомандовалъ: "Налѣво-кругомъ" - и направился изъ деревни... Онъ точно бѣжалъ отъ настигавшаго его непр³ятеля, и отрядъ съ трудомъ поспѣвалъ за нимъ. Выйдя въ поле, онъ приказалъ своимъ людямъ идти гуськомъ другъ за другомъ, чтобы не топтать травы. Онъ не поворачивался, но шедш³й позади его могъ видѣть, какъ судорожно съеживалось сукно на спинѣ его сюртука, какъ онъ вздрагивалъ, точно ожидая удара сзади.

   На опушкѣ лѣса онъ скомандовалъ: стой! - и приказалъ солдатамъ не шумѣть и отдохнуть, пока онъ пройдетъ въ лѣсъ.

   Оставшись наединѣ и убѣдившись, что его никто не видитъ, онъ перевелъ духъ и повернулся къ лѣсной чащѣ, сквозь которую узк³я тропинки вели къ "Волчьему ущелью". Низкая лѣсная поросль и кусты были уже окутаны мракомъ, а вверху, надъ макушками дубовъ и буковъ, еще с³яло яркое солнце. Фонъ-Блейхродену казалось, что онъ лежитъ на мрачномъ днѣ озера и сквозь зелень воды видитъ дневной свѣтъ, до котораго ему ужъ не добраться никогда. Величественный чудный лѣсъ, дѣйствовавш³й прежде такъ цѣлительно на его больную душу, былъ сегодня не гармониченъ, непр³ятенъ, холоденъ.

   Жизнь представлялась теперь фонъ-Блейхродену такой жестокой, противорѣчивой, полной двойственности, безрадостной даже въ безсознательной природѣ. Даже здѣсь, среди растен³й, велась та же страшная борьба за существован³е, хотя и безкровная, но не менѣе жестокая, чѣмъ въ одушевленномъ м³рѣ. Онъ видѣлъ, какъ маленьк³е буки разростались въ рощицы, чтобы убить нѣжную поросль дубка, которая теперь ничѣмъ инымъ, кромѣ поросли, не можетъ быть. Изъ тысячи буковъ едва одному удастся пробраться къ свѣту и, благодаря этому, превратиться въ великана, чтобы въ свою очередь отнимать жизнь у другихъ. А безпощадный дубъ, протягивавш³й свои узловатыя грубыя руки, какъ бы желая захватитъ все солнце для себя одного, - изобрѣлъ еще подземную борьбу. Онъ разсылалъ свои длинные корни по всѣмъ направлен³ямъ, подрывалъ землю, поглощая всѣ питательныя вещества и, если ему не удавалось уничтожить своего противника лишен³емъ свѣта,- онъ умерщвлялъ его голодной смертью. Дубъ убилъ уже сосновый лѣсъ; за букъ являлся мстителемъ, дѣйствовавшимъ медленно, но вѣрно: его ядовитые соки убивали все тамъ, гдѣ онъ царилъ.

   Онъ изобрѣлъ непреодолимый способъ отравлен³я: никакая трава не могла рости въ его тѣни, земля вокругъ него была мрачна, какъ могила, и потому будущее принадлежало ему.

   Фонъ-Блейхроденъ шелъ все дальше и дальше. Безсознательно сбивалъ онъ саблей молодую поросль вокругъ себя, не думая о томъ, какъ много юныхъ надеждъ разбивалъ онъ, сколько обезглавленныхъ калѣкъ оставлялъ за собой. Едва ли онъ даже способенъ былъ о чемъ-нибудь думать: такъ глубоко потрясена была вся его душа. Мысли его, пытавш³яся сосредоточиться, прерывались, расплывались.

   Воспоминан³я, надежды, злоба, различныя смутныя чувства и единственное яркое - ненависть къ предразсудкамъ, которые необъяснимымъ путемъ управляютъ м³ромъ, - расплавлялись въ его мозгу, объятомъ внутреннимъ огнемъ.

   Вдругъ лейтенантъ вздрогнулъ и остановился: отъ деревни Марлоттъ долеталъ шумъ, разносивш³йся по полямъ и усиживавш³йся въ подземныхъ ходахъ Волчьей долины. Это былъ барабанъ! Сначала продолжительная дробь: трррррррррромъ! И затѣмъ ударъ за ударомъ, тяжелые, глух³е, разъ-два,- какъ будто заколачивали крышу гроба. - Трррро-тррромъ. Тром-тррромъ! Онъ вынулъ часы. Три четверти восьмого... Черезъ четверть часа все будетъ кончено. Онъ подумалъ было вернуться и увидѣть все своими глазами. Но вѣдь онъ убѣжалъ! Ни за что на свѣтѣ онъ не могъ бы видѣть это. Онъ залѣзъ на дерево. Онъ увидалъ деревню, такую привѣтливую съ ея маленькими садиками и съ колокольней, возвышавшейся надъ крышами домовъ. Больше онъ ничего не видѣлъ. Онъ держалъ въ рукахъ часы и слѣдилъ за секундной стрѣлкой. Пикъ, пикъ, пикъ, пикъ! Она бѣгала вокругъ циферблата такъ быстро, быстро. Длинная минутная стрѣлка, пока маленькая писывала кругъ, дѣлала только толчекъ, а часовая казалась совсѣмъ неподвижной.

   Было безъ пяти минутъ восемь. Фонъ-Блейхроденъ крѣпко ухватился за обнаженный черный сукъ бука. Часы дрожали у него въ рукахъ, пульсъ громко стучалъ, отдаваясь въ ушахъ, и онъ чувствовалъ жаръ у корней волосъ. - Крррахъ! - раздалось вдругъ, точно треснула доска, и надъ деревней, поверхъ черныхъ шиферныхъ крышъ и бѣлой яблони, поднялся синеватый дымокъ, прозрачный, какъ весеннее облачко, а надъ нимъ взвилось кольцо, два кольца, много колецъ, какъ будто стрѣляли въ голубей, а не въ стѣну.

   - Они не такъ жестоки, какъ я думалъ,- подумалъ онъ, спускаясь съ дерева и нѣсколько успокоившись послѣ того, какъ все уже было кончено. Теперь раздался звонъ маленькаго деревенскаго колокола, заупокойный звонъ за души умершихъ, которые исполнили свой долгъ, а не за живыхъ, исполняющихъ его.

   Солнце сѣло, и блѣдный мѣсяцъ, стоявш³й въ небѣ, начиналъ уже краснѣть, становясь все ярче и ярче, когда лейтенантъ со своимъ отрядомъ зашагалъ къ Монкуру, преслѣдуемый звономъ маленькаго колокола. Солдаты вышли на неширокое шоссе, и эта дорога, съ двумя рядами тополей, казалась нарочно устроенной для похода. Они продолжали свой путь, пока не спустилась густая тьма, а въ небѣ ярко не заблестѣлъ мѣсяцъ. Въ послѣдней шеренгѣ начали уже перешептываться, тихонько совѣщаясь, не попросить ли унтеръ-офицера намекнуть лейтенанту, что мѣстность не безопасна и что необходимо вернуться на квартиры, чтобы успѣть завтра съ разсвѣтомъ выступить,- какъ вдругъ фонъ-Блейхроденъ совершенно неожиданно скомандовалъ остановиться. Расположились на возвышенности, съ которой можно было видѣть Марлоттъ. Лейтенантъ остановился, какъ вкопанный, точно охотничья собака, наткнувшаяся на стаю куропатокъ. Снова раздался барабанный бой. Затѣмъ въ Монкурѣ пробило девять часовъ; потомъ часы пробили въ Грецѣ, Бурѣ, въ Немурѣ; всѣ маленьк³е колокола звонили къ вечернѣ, одинъ звонче другого, но всѣхъ ихъ заглушалъ колоколъ Марлотта, какъ бы крича: помогите! помогите! помогите! Блейхроденъ не могъ помочь. Теперь раздавался гулъ вдоль земли, какъ будто выходя изъ ея нѣдръ: это была ночная перестрѣлка въ главной квартирѣ близь Шалона.

   А сквозь легк³й вечерн³й туманъ, разстилавш³йся, точно вата, вдоль маленькой рѣчки, прорывался лунный свѣтъ и, освѣщая рѣчку, бѣгущую изъ темнаго лѣса Фонтенебло, который возвышался подобно вулкану, дѣлалъ ее похожей на потокъ лавы.

   Вечеръ томительно жарк³й, но лица людей такъ блѣдны, что летуч³я мыши, снующ³я вокругъ, задѣваютъ ихъ, какъ онѣ обыкновенно дѣлаютъ при видѣ чего-нибудь бѣлаго. Всѣ знали, о чемъ думаетъ лейтенантъ, но они никогда не видали его такимъ страннымъ и боялись, что не все обстоитъ благополучно съ этой безцѣльной рекогносцировкой на большой дорогѣ.

   Наконецъ, унтеръ-офицеръ рѣшился подойти къ лейтенанту и отрапортовать, что уже пробили зорю; Блейхродедъ покорно выслушалъ донесен³е, какъ принимаютъ приказы, и командовалъ возвращен³е.

   Когда, часъ спустя, они вошли въ первую улицу деревни Марлоттъ, унтеръ-офицеръ замѣтилъ, что правая нога лейтенанта не сгибается въ колѣнѣ, и онъ идетъ не ровно, точно слѣпой.

   На площади люди были распущены по домамъ безъ молитвы, и лейтенантъ исчезъ.

   Ему не хотѣлось сейчасъ же идти къ себѣ. Что-то влекло его, куда?- онъ самъ не зналъ... Онъ ходилъ кругомъ, какъ ищейка, съ широкораскрытыми глазами и раздутыми ноздрями. Онъ осматривалъ стѣны и слышалъ хорошо знакомый ему запахъ.

   Но онъ ничего не видѣлъ и не встрѣтилъ никого. Онъ хотѣлъ и вмѣстѣ боялся увидѣть, гдѣ это произошло.

   Наконецъ, онъ почувствовалъ усталость и направился къ себѣ. На дворѣ онъ остановился, затѣмъ обошелъ вокругъ кухни. Тамъ онъ наткнулся на фельдфебеля и, при видѣ его, до того испугался, что долженъ былъ ухватиться за стѣну. Фельдфебель тоже былъ испуганъ, но скоро оправился и оказалъ:

   - Я искалъ господина лейтенанта, чтобы доложить...

   - Хорошо, хорошо! Все въ порядкѣ?.. Отправляйтесь къ себѣ и ложитесь спать!- отвѣтилъ фонъ-Блейхроденъ, боясь услышать подробности.

   - Все въ порядкѣ, господинъ лейтенантъ, но...

   - Хорошо! Ступайте, ступайте, ступайте!..- онъ говорилъ какъ торопливо, что фельдфебель не имѣлъ возможности вставить слово: каждый разъ, какъ онъ раскрывалъ ротъ,- цѣлый потокъ рѣчей лейтенанта выливался на него. Въ концѣ концевъ фельдфебелю это надоѣло, и онъ пошелъ къ себѣ.

   Фонъ-Блейхроденъ перевелъ духъ, и ему стало весело, макъ мальчишкѣ, который избѣжалъ наказан³я... Теперь онъ былъ въ саду. Мѣсяцъ ярко освѣщалъ желтую кухонную стѣну, и виноградная лоза вытягивала свою изсохшую костлявую руку. Но что это? Часа два тому назадъ она была совсѣмъ мертва, лишена листьевъ; торчалъ одинъ только сѣрый остовъ, изгибавш³йся въ конвульс³яхъ, а теперь на ней висѣли чудныя красныя гроздья и стволъ позеленѣлъ? Онъ подошелъ поближе, чтобы убѣдиться, та ли это лоза. Подходя къ стѣнѣ, онъ ступилъ во что-то мягкое и узналъ удушливый, противный запахъ, напоминавш³й мясную лавку. Теперь онъ увидѣлъ, что это та самая виноградная вѣтвь, и только штукатурка на стѣнѣ надъ ней пробита и обрызгана кровью. Такъ это было здѣсь! Здѣсь произошло это!..

   Онъ сейчасъ же ушелъ. Войдя въ сѣни, онъ споткнулся: что-то скользкое пристало къ его ногамъ. Онъ снялъ въ сѣняхъ сапоги и выбросилъ ихъ на дворъ. Затѣмъ онъ отправился въ свою комнату, гдѣ на столѣ былъ приготовленъ ему ужинъ. Онъ чувствовалъ страшный голодъ, но не могъ ѣсть: онъ стоялъ и пристально смотрѣлъ на накрытый столъ. Все было такъ аппетитно приготовлено: комъ масла такой нѣжный, бѣлый, съ красной редиской, воткнутой посрединѣ; ослѣпительной бѣлизны скатерть, красная мѣтка которой,- онъ это замѣтилъ,- не соотвѣтствовала именамъ его и его жены; круглый коз³й сыръ такъ заманчиво красовался на темныхъ виноградныхъ листьяхъ, какъ будто рукой, приготовлявшей все это, водилъ не одинъ только страхъ; прекрасный бѣлый хлѣбъ, красное вино въ граненомъ графинѣ, тонк³е ломтики розоватаго мяса,- все, казалось, было разставлено дружеской, заботливой рукой. Но фонъ-Блейхроденъ не рѣшался прикоснуться къ пищѣ.

   Вдругъ онъ схватилъ колокольчикъ и позвонилъ. Тотчась же вошла хозяйка и молча остановилась у двери. Она смотрѣла себѣ подъ ноги и ждала приказан³й. Лейтенантъ не зналъ, что ему надо было, и не помнилъ, зачѣмъ онъ позвонилъ. Но нужно было что-нибудь сказать.

   - Вы сердитесь на меня?- спросилъ онъ.

   - Нѣтъ, сударь,- спокойно отвѣтила женщина.- Вамъ что-нибудь угодно?- И она снова смотрѣла себѣ подъ ноги.

   Лейтенантъ посмотрѣлъ внизъ, желая узнать, что привлекаетъ ея вниман³е, и замѣтилъ, что онъ стоитъ въ однихъ носкахъ, а полъ испещренъ пятнами, красными пятнами съ отпечаткомъ пальцевъ въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ носки были прорваны, отъ продолжительной ходьбы въ течен³е дня.

   - Дайте мнѣ вашу руку, добрая женщина,- сказалъ онъ, протягивая ей свою.

   - Нѣтъ!- отвѣтила она, смотря ему прямо въ глаза, и вышла.

   Послѣ этого оскорблен³я къ лейтенанту, казалось, вернулось мужество; онъ взялъ стулъ, рѣшившись приняться за ѣду. Онъ придвинулъ къ себѣ блюдо съ мясомъ, но отъ одного его запаха - ему стало тошно. Онъ всталъ, открылъ окно и выбросилъ на дворъ все блюдо. Дрожь охватила всѣ его члены, и онъ чувствовалъ себя совершенно больнымъ. Глава его были такъ чувствительны: свѣтъ безпокоилъ ихъ, и ярк³е цвѣта раздражали. Онъ выбросилъ графины съ окномъ, вынулъ красную редиску изъ масла; красные берега художниковъ, палитры, рѣшительно все красное полетѣло за окно. Затѣмъ онъ легъ на кровать. Глаза его, не смотря на усталость, не смыкались. Такъ пролежалъ онъ нѣкоторое время, пока не послышались чьи-то голоса въ трактирѣ. Онъ не хотѣлъ вслушиваться, но слухъ его невольно улавливалъ разговоръ двухъ унтеръ-офицеровъ за пивомъ.

   Они говорили:

   - Два, что пониже, были молодцы, а длинный - слабъ.

   - Нельзя еще сказать, что онъ слабъ потому только, что онъ свалился, какъ снопъ; вѣдь онъ же просилъ привязать его къ шпалерамъ, такъ какъ ему хотѣлось умереть стоя,- говорилъ онъ.

   - Но друг³е стояли же, чортъ побери, скрестивъ на груди руки, точно съ нихъ портретъ писали!

   - Да, но когда священникъ вошелъ къ нимъ въ билл³ардную и объявилъ, что все кончено,- всѣ трое такъ и упали среди комнаты; такъ фельдфебель говорилъ... Но они не проронили слезы и не заикнулись о помилован³и!

   - Да, молодцы были... Твое здоровье!

   Блейхроденъ зарылъ голову въ подушки и заткнулъ уши простыней. Но тотчасъ же онъ снова всталъ. Какая-то сила влекла его къ двери, за которой сидѣли собесѣдники. Онъ хотѣлъ слышать дальше, но теперь люди говорили тихо. Онъ прокрался впередъ и, упершись спиною въ правый уголъ, приложилъ ухо къ замочной скважинѣ и слушалъ.

   - А смотрѣлъ ты на нашихъ ребятъ. Лица у нихъ стали сѣрыя, вотъ какъ пепелъ въ моей трубкѣ? Мног³е стрѣляли на воздухъ. Но, нечего ужъ говорить: тѣ все-таки получили, что имъ слѣдовало. Теперь они вѣсятъ на нѣсколько фунтовъ больше прежняго! Право, мы, точно по дроздамъ, стрѣляли въ нихъ.

   - Видѣлъ ты этихъ птичекъ съ красными шейками? Когда раздавался выстрѣлъ, ихъ шейки мелькали, какъ пламя, когда снимаютъ со свѣчки, и онѣ катались по грядамъ гороха, хлопая крыльями и вытаращивъ глаза! А потомъ эти старухи! О!.. Но... но ничего не подѣлаешь - война! Твое здоровье!

   Этого было достаточно. Мозгъ, переполненный кровью, усиленно работалъ, и фонъ-Блейхроденъ не могъ уснуть. Онъ вышелъ въ столовую и попросилъ солдатъ уйти. Затѣмъ онъ раздѣлся, окунулъ голову въ умывальный тазъ, взялъ Шопенгауэра, легъ и началъ читать. Съ лихорадочно бьющимся пульсомъ читалъ онъ: "рожден³е и смерть одинаково принадлежатъ жизни и сохраняютъ равновѣс³е, какъ взаимный договоръ, или какъ противоположные полюсы всей совокупности жизненныхъ явлен³й. Мудрѣйшая изъ миѳолог³й - инд³йская, выражаетъ это тѣмъ, что именно богу, символизирующему разрушен³е, смерть, - именно Шивѣ, вмѣстѣ съ ожерельемъ изъ мертвыхъ головъ, даетъ, какъ атрибутъ, эмблему творческой силы. Смерть, это - мучительное распутыан³е узла, завязаннаго при зачат³и въ наслажден³и; она - насильственное разрушен³е коренной ошибки нашего существован³я; она - освобожден³е отъ иллюз³и".

   Онъ выронилъ книгу, услышавъ вдругъ, что кто-то кричитъ и бьется въ его постели.

   Кто это лежитъ на кровати? Онъ увидѣлъ фигуру, у которой животъ былъ сведенъ судорогой и грудная клѣтка сжата вчетверо; странный глухой голосъ раздавался изъ подъ простыни.

   Но вѣдь это было его тѣло. Развѣ онъ раздвоился, что онъ видитъ и слышитъ себя самого, какъ постороннее лицо? Крякъ продолжался.

   Дверь отворилась, и вошла женщина, вѣроятно, постучавшись предварительно.

   - Что прикажете, господинъ лейтенаетъ?- спросила она съ горящими глазами и особенной усмѣшкой на губахъ.

   - Я?- отвѣтилъ больной,- ничего! Но онъ, кажется, очень боленъ, и ему нуженъ докторъ.

   - Здѣсь нѣтъ доктора, но господинъ кюрэ помогаетъ намъ въ случаѣ надобности,- отвѣтила женщина, переставъ улыбаться,

   - Въ такомъ случаѣ пошлите за нимъ,- сказалъ лейтенантъ,- хотя онъ не любитъ поповъ.

   - Но когда онъ боленъ - онъ ихъ любитъ! - сказала женщина и скрылась.

   Священникъ вошелъ и, подойдя къ постели, взялъ руку больного.

   Какъ вы думаете, что съ нимъ?- спросилъ больной.- Чѣмъ онъ боленъ?

   - Мучен³ями совѣсти, - былъ коротк³й отвѣтъ священника.

   Блейхроденъ вскочилъ.

   - Мучен³ями совѣсти, оттого что онъ исполнилъ свой долгъ?!

   - Да,- сказалъ священникъ, обвязывая мокрымъ полотенцемъ голову больного.- Выслушайте меня, если вы еще въ состоян³и это сдѣлать. Вы приговорены. Васъ ждетъ жреб³й, болѣе ужасный, чѣмъ тотъ, который выпалъ на долю тѣхъ троихъ! Слушайте хорошенько! Мнѣ знакомы эти симптомы: вы на границѣ безум³я. Попытайтесь продумать эту мысль до конца! Вдумайтесь пристально, и вы почувствуете, какъ мозгъ вашъ проясняется, приходитъ въ порядокъ. Смотрите мнѣ прямо въ лицо и слѣдите, если можете, за моими словами. Вы раздвоились! Вы разсматриваете часть себя, какъ другое, или третье лицо! Какимъ образомъ пришли вы къ этому? Видите ли, это общественная ложь раздваиваетъ ихъ. Когда вы сегодня писали къ вашей женѣ, вы были одинъ человѣкъ, настоящ³й, простой, добрый, а когда говорили со мной - вы были совсѣмъ другой! Какъ актеръ утрачиваетъ свою индивидуальность и становится конгломератомъ ролей,- такъ общественный человѣкъ представляетъ собою, по меньшей мѣрѣ, два лица. И пока душа не разорвется отъ какого-нибудь внутренняго потрясен³я, возбужден³я, - обѣ природы живутъ въ человѣкѣ бокъ о бокъ... Я вижу на полу книгу, которая мнѣ тоже знакома. Это былъ глубок³й мыслитель, быть можетъ, самый глубок³й, какой былъ на свѣтѣ. Онъ постигъ зло и ничтожество земной жизни, какъ будто бы самъ Богъ вразумилъ его, но это не помѣшало ему стать двойственнымъ, потому что жизнь, рожден³е, привычки, человѣческ³я слабости - влекутъ назадъ. Вы видите - я читалъ и друг³я книги, кромѣ моего требника. И я говорю, какъ врачъ, а не какъ священникъ, потому что мы оба - слѣдите за мной хорошенько - понимаемъ другъ друга! Вы думаете, я не чувствую проклят³я двойственной жизни, которую я веду? Правда, меня не обуреваютъ сомнѣн³я въ религ³озныхъ вопросахъ, потому что религ³я вошла въ плоть и кровь мою. Но, милостивый государь, я знаю, что, говоря такъ, я говорю не во имя Божье. Ложью заражаемся мы еще въ утробѣ матери, впитываемъ ее съ материнскимъ молокомъ, и кто при современныхъ услов³яхъ захочетъ сказать правду, всю правду, тотъ... да... да... Въ состоян³и вы слѣдить за мной?

   Больной жадно вслушивался и, въ продолжен³е всей рѣчи священника, не спускалъ съ него глазъ.

   - Теперь перейдемъ въ вамъ,- продолжалъ кюрэ,- есть на свѣтѣ маленьк³й предатель съ факеломъ въ рукахъ, амуръ съ корзиной розъ, сѣющ³й ложь жизни; это ангелъ Лжи и имя его - Красота. Язычники въ Грец³и почитали его, цари всѣхъ временъ и народовъ поклонялись ему, потому что онъ ослѣпляетъ людей, не позволяя видѣть вещи въ настоящемъ ихъ видѣ. Онъ проходитъ черезъ всю жизнь и обманываетъ,- обманываетъ безъ конца.

   Зачѣмъ вы, воины, одѣваетесь въ красивыя одежды съ позолотой, въ ярк³е цвѣта? Для чего дѣлаете вы свое страшное дѣло подъ музыку и съ развѣвающимися знаменами? Не для того ли, чтобы скрыть то, что остается позади васъ? Если бы вы любили истину, вы бы носили бѣлыя блузы, какъ мясники, для того, чтобы кровавыя пятна были замѣтнѣе; вы бы ходили съ топорами и ножами, какъ рабоч³е на бойняхъ, съ ножами, липкими отъ жира, съ которыхъ каплетъ кровь. Вмѣсто оркестра музыки, вы гнали бы передъ собой толпу воющихъ людей, обезумѣвшихъ отъ одного вида поля сражен³я; вмѣсто знаменъ, вы носили бы саваны, возили бы за собой обозы гробовъ!..

   Больной, корчась въ напряжен³и, судорожно складывалъ руки, грызъ пальцы. Лицо священника приняло грозный видъ; суровый, неподвижный, исполненный ненависти, онъ продолжалъ:

   - По натурѣ, ты человѣкъ добрый, и я не хочу покарать въ тебѣ злого, нѣтъ,- я наказываю тебя, какъ "представителя" какъ ты себя назвалъ, и да послужитъ твое наказан³е предостережен³емъ другимъ! Хочешь ли ты взглянуть на эти трупы? Хочешь?

   - Нѣтъ! ради Бога, не надо! - закричалъ больной, у котораго выступилъ холодный потъ, и взмокшая рубашка пристала къ плечамъ.

   - Твой испугъ доказываетъ, что ты человѣкъ и трусливъ, какъ ему подобаетъ.

   Точно отъ удара бича, вскочилъ больной, обливаясь потомъ; но лицо его было спокойно, грудь дышала ровно, и холоднымъ увѣреннымъ голосомъ совсѣмъ здороваго человѣка онъ сказалъ:

   - Уходи вонъ отсюда, проклятый попъ, не то ты доведешь меня до какой-нибудь глупости!

   - Но я ужъ не приду, если ты меня снова призовешь,- отвѣтилъ тотъ. - Подумай объ этомъ! Когда сонъ покинетъ тебя, подумай о томъ, что это не моя вина, а скорѣе вина тѣхъ троихъ, что лежатъ въ билл³ардной на столѣ...

   И онъ растворилъ дверь въ билл³ардный залъ, откуда въ комнату больного ворвался запахъ карболовой кислоты.

   - Нюхай, нюхай! Это пахнетъ не пороховымъ дымомъ, это не то, что телеграфировать домой о подобномъ случаѣ: "Слава Богу,- большая побѣда: трое убитыхъ и одинъ сумасшедш³й". Это не то, что сочинять привѣтственные стихи, усыпать улицы цвѣтами, проливать слезы въ церкви. Это - кровопролит³е, уб³йство, слышишь ты, палачъ!

   Блейхроденъ вскочилъ съ постели и бросился въ окно, гдѣ былъ подхваченъ людьми; онъ пытался кусать ихъ, но былъ связанъ и отправленъ въ походный лазаретъ главной квартиры, а оттуда - въ виду выяснившагося остраго помѣшательства - препровожденъ въ больницу.

  

  

   Было солнечное утро въ концѣ февраля 1871 г. На крутой холмъ въ окрестностяхъ Лозанны медленно поднималась молодая женщина объ руку съ мужчиной среднихъ лѣтъ.

   Она была въ послѣднемъ пер³одѣ беременности и тяжело опиралась на руку своего спутника.

   Лицо молодой женщины было мертвенно блѣдно, она была въ черномъ. Господинъ, шедш³й рядомъ съ ней, не былъ въ траурѣ, изъ чего прохож³е заключали, что онъ не мужъ ея.

   Онъ имѣлъ печальный видъ; отъ времени до времени онъ наклонялся къ маленькой женщинѣ, произносилъ нѣсколько словъ и снова возвращался къ занимавшимъ его мыслямъ. Достигнувъ площади, у старой таможни, передъ гостиницей они остановились.

   - Еще одинъ подъемъ?- спросила женщина.

   - Да, сестра, - отвѣтилъ онъ. - Отдохнемъ здѣсь немного.

   И они сѣли на скамьѣ передъ гостиницей. У нея замирало сердце; она дышала съ трудомъ.

   - Бѣдный мой,- сказала она, - я вижу, тебя тянетъ домой, къ своимъ.

   - Ради Бога, сестра, не говори объ этомъ!- отвѣтилъ онъ.- Правда, душою я порой далеко отсюда, и присутств³е мое было бы полезно дома во время посѣва, но вѣдь ты же моя сестра, нельзя отречься отъ своей плоти и крови.

   - Охъ,- продолжала г-жа Блейхроденъ, хоть бы принесли ему пользу здѣшн³й воздухъ и лѣчен³е. Какъ ты думаешь, онъ выздоровѣетъ?

   - Навѣрное, - отвѣтилъ братъ, отворачивая лицо, чтобы не выдать своихъ сомнѣн³й.

   - Какую ужасную зиму пережила я во Франкфуртѣ. Как³е жесток³е удары посылаетъ иногда судьба! Я думаю, мнѣ легче было бы примириться съ его смертью, чѣмъ съ этимъ погребеньемъ заживо.

   - Но вѣдь есть еще надежда,- сказалъ братъ безнадежнымъ тономъ.

   И снова мысли его перенеслись къ его дѣтямъ и полямъ. Но тотчасъ же онъ устыдился своего эгоизма и разсердился на свою неспособность всецѣло отдаться чужому горю.

   Въ эту минуту съ высоты донесся рѣзк³й продолжительный крикъ, похож³й на свистъ локомотива; за первымъ крикомъ послѣдовалъ второй.

   - Неужели это поѣздъ здѣсь, на такой высотѣ? - спросила г-жа Блейхроденъ.

   - Должно быть, - отвѣтилъ братъ, тревожно прислушиваясь.