Чуковский все "подвизается"... На днях он прочел в Литературном обществе лекцию о Гаршине, которая возбудила бурю протестов "на месте преступления", и теперь эта буря перешла в печать. Проф. Батюшков на нее напал, Чуковский ему ответил. Мне хочется сказать теперь два слова о Чуковском, о котором вообще теперь стали много говорить.
Блестящий оратор, чарующая дикция, язвительная, часто умерщвляющая критика. Как о таком не говорить... "Ты, батюшка, всех съешь, у тебя аппетит волчий".
Литераторы стали очень бояться Чуковского. "До кого теперь дойдет очередь". Все ёжатся и избегают быть "замеченными", умным, зорким критиком. "Пронеси мимо"... Но Чуковский зорко высматривает ёжащихся.
Он пишет коротко - это сила. Не хлестко - это ново и привлекательно. Глаз его вооружен какой-то сильной лупой, через нее он замечает смешные качества в писателях, раньше безупречных. Две-три его заметки о В. Поссе заставили просто перестать писать этого ежедневного публициста "Речи". Еще немного и пожалуй Чуковский заставит замолчать даже великого Влад. Азова. Просто, ужасы.
А хотел бы я посмотреть единоборство Чуковского с Азовым. У обоих зубы... Не надо ходить на травлю волков.
И притом Чуковский неуязвим: он либерал! Никак нельзя сказать, что "это правительство его подкупило обругать сперва Короленко, а потом Гаршина"... Эту линию Чуковский должен тщательно оберегать: обвинение в "провокации" сторожит его у самой двери... "А догадались: правительством подкуплен! Эврика!" Это его ждет.
Но и по этой части кажется Чуковский силен: он осторожен, бережлив, предусмотрителен. "Съест нас, собака". Литература решительно испугана.
По его адресу шепчут, говорят, выкрикивают в литературных гостиных: "хулиган", "не воспитан", "никого не уважает", "циник"... Из этих эпитетов я хотел бы запомнить только один: "не воспитан"... Действительно, Чуковскому недостает добрых нравов, доброй традиции, доброго повелительного навыка хорошо воспитанного человека. "Колыбельную песню" пела ему не няня, а выли степные волки.
Это есть...
Ну что же: какого апофеоза удостоился босяк Максим Горький! Друзья, литературные друзья, вы же приветствовали и увенчали Горького в повести и рассказе, отчего вам не помириться с К. Чуковским.
- Да, но М. Горький жег других: а этот жжет нас. То - буржуи, а это - мы бла-а-родные литераторы...
Да, действительно, есть разница: раньше мы бла-а-родные литераторы всех обижали, а теперь бла-а-родных литераторов обижают. Нехорошо. Опасно.
Отвратительный пример.
Задел даже Короленку К. Чуковский. Уж на что идеа-а-льнейший писатель! Но нашел смешное, притворное, сантиментальное: и так, с такими очевидными доказательствами, что невозможно было не согласиться.
"Бла-а-роднейший, а фальшивит".
- Это черт знает что такое, - ахнула печать. - Этак он, пожалуй, и Скабичевского заденет.
На последнем чтении Чуковский даже "решился на Скабичевского", сказал, что он "бла-а-роден, но очень глуп". Публика повскакивала со стульев. Я думал, что Чуковского убьют.
Хорошо, что он либерал, а то бы Чуковского убили.
Непонятно, что будет дальше, если его не убьют. Этак он, отоспавшись крепко, с бодрыми силами, по утру вдруг напишет что-нибудь даже о Михайловском. Т.е. будучи-то либералом и немножечко "босяком"... Но, нет. Чуковский хитер и на Михайловского не решится. "Тогда пиши пропало карьере"...
Какой-нибудь "бла-а-роднейший дурак" даже решился бы на Михайловского. Но К. Чуковский "себе на уме" и о Михайловском промолчит. "Своя жизнь дороже".
Когда ругают Чуковского, и я грешным делом поругиваю. "Что же против всех не пойдешь", "глас народа - глас Божий". Но про себя я любуюсь "шествием Чуковского", хотя:
1. Короленку - люблю.
2. Гаршина - еще более.
И Чуковский меня не разочаровывает в них оттого, что я замечаю, что Чуковский все вращается в каких-то мелочах, в истинных, но мелких частях писателя и писательской судьбы и дара. Он подходит к человеку, отвертывает фалду сюртука и кричит всенародно, что у него пуговицы не на месте пришиты, а иногда, что и "торчит прорешка", и даже торчит предательский уголок рубашки через него. Все это так. Но ведь суть Короленки и Гаршина, не в пуговицах. Роковую сторону Чуковского составляет то, что он никак не может коснуться важного в писателях. Точно тут ему Господь положил "предел"... В Чуковском есть что-то полицейско-надзирательское, роющееся "в документах": и признаюсь, когда талантливый критик все протоколирует и протоколирует пуговицы, я зажимаю нос и говорю:
- Господи, как дурно пахнет! Это уже от вас, г. критик, а не по причине пуговиц.
Приходит мысль о какой-то всеобщей "ванне" или "микве", в которой надо бы очиститься и литературе, и критике.
Но пока что роль Чуковского мне представляется очень утилитарною: не на вечно, а на некоторые годы... Дело в том, что у нас действительно развелось очень много "бла-а-родных литераторов", сделавшихся таковыми оттого, что есть существо чернил и есть существо бумаги. "От сочетания чернил и бумаги выходит литература". Это не совсем так. Словом, есть много писателей и состоящих только из пуговиц, нашивок, кантиков и вообще всей "сбруи" литератора. "Мундир" есть, а под мундиром души нет. Об этом думалось годы, об этом плакалось годы. Но так как "мундир" был в исправности, то даже не приходило на ум, как же справиться с этим горем, как его вытравить, как его убить. Не приходило самой формулы дела на ум. Все так "безукоризненны", а уже давно одни "мундиры"... Чуковский с каким-то специальным даром, специальною лупою пришел, чтобы сделать это крайне нужное в литературе дело отделения "настоящего" от "не настоящего"... Тут может быть играют положительную и чудную роль даже его отрицательные, антипатичные дары, без которых он не мог бы ничего сделать.
- Да. Я люблю документ. Да, где я копаюсь - нехорошо пахнет. Это моя судьба, и, наконец, мой гроб. Но чтобы съесть труп, нужна гиена. Благодарите, люди, что около вас она: иначе вы погибли бы от чумы.
Условие нашего здоровья. И все должны оглянуться с благодарностью на черный путь Чуковского.
Впервые опубликовано: "Новое время". 3.10.1909.
Оригинал здесь: http://www.chukfamily.ru/.