Потехин Алексей Антипович - Виноватая

на Ивановна. Да какое же мое богатство: у меня ничего нет... Серафима Михайловна искусственно хохочет. Слышите, слышите, какая шутница: у нее ничего нет... а?... ха, ха, ха... Иван Иваныч ухмыляется, смотря на жену. Серафима Михайловна. Смотрите: вот даже старик мой смеется... И его насмешила... Ах, Като... шалунья... Катерина Ивановна. Я не понимаю, чему вы смеетесь, мамаша... Я серьезно говорю... Вы сами хорошо знаете, что у меня ничего нет... Серафима Михайловна (смеясь). Ну, хорошо, хорошо... Верю, верю, что у тебя ничего нет... А ты все-таки подпиши... (Вынимает из кармана вексель.) Вот тут подпиши... только имя и фамилию... Больше ничего... хоть ты и бедная, и ничего не имеешь, но нам довольно, чтобы вот тут были твое имя и фамилия... Где у тебя тут чернильница?... Катерина Ивановна (смотря на вексель). Пятьдесят тысяч!... Иван Иваныч (с ужасом). Пятьдесят тысяч!.. Серафимчик... Серафима Михайловна. Ну, да... Ну, да... Что ж такое?... Надо же было жить чем-нибудь... Сначала на свадьбу заняла... Ну, а потом все и росло, и прибывало... Надо же было как-нибудь жить... Мне и теперь деньги нужны... Да это все вздор, пустяки... Ну, подпиши же, Катя, подпиши, мой ангел... красавица моя, подпиши... Явление пятое. Те же и Кутузкин. Кутузкин. Нет, уж позвольте: это чересчур... Это подлость, мошенничество... (Общее смущение). Кутузкин. Я не позволяю вам подписывать, Катерина Ивановна. Катерина Ивановна. Я и сама бы не подписала... без вашего запрещения... Кутузкин (к жене). Вы видите что делают ваши родные... Вы понимаете ли это?... Они хотели вынудить от вас подпись, чтобы потом взыскать эти деньги с меня.. Я все слышал... Катерина Ивановна. То есть вы подслушивали за дверями... Кутузкин (многозначительно). Да, подслушивал... (Обращаясь к Ивану Иванычу.) И вам не стыдно, ваше превосходительство, участвовать или позволять такую подлость... Иван Иваныч. Я... я... Что вы... Я ничего... Как вы так со мной... Катерина Ивановна. Оставьте папашу!... Серафима Михайловна. Да послушай ты, мерзавец... Как ты смеешь так говорить?... Кутузкин. С тобою я не хочу и говорить... (Указывая на дверь) Вон!... Вон из моего дома!.. Надежда Францевна. Боже мой, Боже мой!.. (Уходит никем незамеченная.) Серафима Михайловна. Катерина Ивановна, это что же такое?... Так обращаются в вашем доме с вашими родителями!... Вы, что ли, это позволяете... Катерина Ивановна (ломая руки). Это не мой дом... Я сама не своя... Я поневоле... поневоле здесь... Вы же, вы же меня сюда заперли... ничего не знаю... Ничего не понимаю... (Рыдает.) Иван Иваныч. Катенька... Катенька... Она плачет... плачет... Серафимчик... (Плачет.) Серафима Михайловна (с сердцем к мужу). О, старый хрыч!... Загубил ты мою молодость... Вот защитник! (Хватает мужа за руку.) Пойдем... (К Кутузкину.) Ну, купчишка... Помни же ты меня... это тебе даром не пройдет... (К дочери.) А ты реви... дура... По делам тебе... Не умела управиться с этаким уродом... (Дергает мужа за руку.) Да ну, двигайся!.. Противные!.. Проклятые!!.. (Уходит вместе с Иваном Иванычем.) Явление шестое. Кутузкин и Катерина Ивановна. Кутузкин (смотря на жену). Гм... плачет... О чем?.. Что не удалось мужа кругом обмануть и обобрать... Об этом, что ли?... Катерина Ивановна вдруг переставая плакать, поднимается, осматривается, как бы соображая все случившееся, и, встретясь со взглядом мужа, быстро оборачивается и идет к дверям. Кутузкин (схватывая ее за руку). Куда?... Катерина Ивановна (с отвращением, выдергивает руку.) Куда глаза глядят... Куда-нибудь, только вон отсюда, из этого проклятого дома... Кутузкин. Что же, к любовнику, что ли? Катерина Ивановна (вздрагивая и выпрямляясь). Да, к любовнику... (Смотрит ему прямо в глаза.) Кутузкин (запирает дверь и подходит к жене, дрожа всем телом). А-а... ты думаешь, я тебя пущу... Смеяться надо мной, позорить мое имя... Тебя выдавали за меня и ты шла для того, чтобы высасывать из меня деньги, жить на мой счет, да развратничать, прикрываясь моим именем... Нет, не на такого напали... я не выпущу тебя, я запру тебя... из своих рук кормить буду... не отойду от тебя, чтобы ты каждую минуту видела меня перед собою... а того, мерзавца, неблагодарного, который позабыл все мои благодеяния, которого ты любишь... (Заскрежетав зубами.) О, я отомщу за себя!... Я... буду... бить тебя... Катерина Ивановна отступая перед ним в ужасе, все более и более бледнеет и вдруг падает без чувств. Кутузкин. Что? В обмороки играть?.. Меня этим не испугаешь... Я знаю эти штуки... (Смотрит на нее.) Ничего... пройдет... ничего... ничего... А мне разве легко?... Я стар, гадок, противен... тот лучше... А зачем шла за меня?... Зачем?... Я муж... А ведь в самом деле... не притворяется... (Дрожащими руками смотрит пульс.) Да... Да... Да разве я-то не страдаю?... Разве я мало люблю?... Разве они умеют так любить?.. За что же я мучусь-то... за что? Нет, я сломлю тебя... Заставлю любить себя... А это от испуга, от досады... Нежности женские... это пройдет... Это ничего... (Отпирает двери.) Эй, кто там?... Скорее!... (Вбегает Паша.) Подай спирта и воды... барыне дурно... (К Паше.) А вы... все вон... вы... все... обманщики. (Занавес падает.) Действие четвертое. Гостиная в доме Бородавкиных. На столе стоит завтрак и несколько бутылок с вином. У всех действующих лиц в первой сцене стаканы с шампанским, из которых они пьют. Серафима Михайловна при открытии занавеса сидит за роялем и поет. Около нее, на рояле, стоит стакан с недопитым шампанским. Явление первое. Серафима Михайловна, Федор Иваныч, граф Брюс, Палкин и Паулина. Серафима Михайловна (поет). Люди добрые, внемлите Печали сердца моего, Мою скорбь вы все поймите, Грустно жить мне без него... Он меня разлюбил, Он меня погубил... Федор Иваныч. Ну, муттерхен, довольно... Очень уж печально... не по нашему настроению... Граф Брюс и Палкин. Нет, нет, прекрасно, прекрасно... Паулина. Ах, да... ошень для чувств так... шалко... Федор Иваныч. О, какие у Паулины нежные чувства!... Я и не знал... Ну, за это надо чокнуться... Граф Брюс. А я с вами, maman... (Чокается с Серафимой Михайловной.) Серафима Михайловна. Ты, баловень, Диодор... ты всю жизнь знаешь только одно веселье и радости... и потому ты не можешь понимать никаких страданий и не сочувствуешь им... Федор Иваныч. Ну, а у тебя какие страдания?... Полно, моя милая муттерхен. (Целует.) Ну, кто тебе изменил, кто тебя разлюбил: фатер, что ли? А хочешь, позову, спросим, посмотри, какой еще страстью пылает... Знаете, Паулина, они у нас... (Шепчет ей на ухо; граф и Палкин прислушиваются; все хохочут.) Паулина. Ах, он мене смешиль... ужасно... Какой шалун... (Бьет его по лбу рукой, которую Федор Иваныч налету старается поцеловать.) Серафима Михайловна (сентиментально). Ах, Диодор, чем ты смешишь... чем ты потешаешься?... Страданиями твоей матери... Если бы кто знал эту ужасную жизнь, которую я прожила... Если бы кто мог понять, что значит прожить свою молодость без любви, без страсти, без ответа... Всю жизнь томиться, мечтать, желать, искать дружбы, любви, чувствовать в сердце огонь, и встречать вечно одно и то же нелюбимое лицо, не умеющее тебя понять и оценить, тебе сочувствовать... У меня ведь вся грудь изныла, все сердце изорвалось на части... (Утирает глаза.) Паулина. О, мене это больно!... Мене это шалко вас!... Федор Иваныч. Ну, ну, мамахен, полно, полно... Развеселись... Палкин (к Паулине). А ты будешь так страдать, когда я тебя брошу?... Паулина. О-о... я... нет... я убивает тебя... я жестока... (Палкин смеется.) Граф Брюс. Полноте, maman... еще не все прошло... Ваша жизнь еще впереди... В вас еще много жизни... Серафима Михайловна (восторженно). О, если б я встретила в жизни человека, который умел бы меня понять... О, он узнал бы, какой огонь клокочет в этом истерзанном сердце, он узнал бы, что значит любовь женщины, так долго затаенная в груди... Федор Иваныч. А вот, господа, знаете ли вы хоть одну женщину, которая бы была так либеральна и так вне всяких предрассудков, как моя мамахен. И бразды домашнего правления держит в руках, и делами занимается, нашими большими имениями управляет так, что ее ни один управляющий не надует, и семейную жизнь поддерживает, и потребности молодости понимает, и весельем жизни юной не брезгает, и свободу полную дает... Словом, прелесть моя мамочка!... Это не то, что нынешние пресловутые нигилистки, которые воображают, что все дело в скандале, в грязи, в стриженых волосах, да немытых руках... Паулина. Ох, эти дивицы... шорны платья... шорны руки... ох, я не любить их... Никакой вкус... Я в улиц видал... Книга в руки... першатка нет... Мушшин встречал... так руку фатал... трясил... нихт граци... нихт... мужик... Не любит мой... Палкин. Да, Паулина, да... Тебе их не следует любить... Скоро мы немцев перехвастаем... Скоро вам незачем будет приезжать к нам в Россию... нечего будет делать... только действительно жалко, что наши неряхи ужасные... грязно очень держат себя... А то есть прехорошенькие... Впрочем, можно отмыть... Это больше с голоду... И вы ведь у себя, дома, на кухне, такие же закоптелые... Здесь отмываетесь... Паулина (грозя пальцем). Ну, ну... ты... ви не дразнийть мене... Я буду ошень сердити... Федор Иваныч. Ну, ты не дразни ее... Паулина, брось его, полюби лучше меня... Он неблагодарный... Мне кажется, я со всеми национальностями знаком, даже в последнее время с греческой познакомился... но немок предпочитаю всем на свете: за расчетливость и аккуратность... всегда все своевременно... ни раньше, ни позже... (Все хохочут.) Серафима Михайловна (среди хохота). Диодор... ха, ха, ха... перестань... дрянной мальчишка, перестань... ха, ха, ха... совсем замучил от смеха... Граф Брюс. А нет, ведь, говоря серьезно, господа: наши женщины, Бог знает, что начали делать с собой... На них мания какая-то напала... Тут у меня есть знакомое семейство: отец заслуженный человек, богатые очень люди... дочери порядочно воспитаны, и вдруг начинают потихоньку от отца ездить учиться... ну, как вы думаете, чему?... Ну, чему?... Ну, скажите?... Палкин. Да черт их знает чему!... Брить, что ли?... Граф Брюс. Ну, почти что все равно... Учатся книги переплетать... Паулина. Ах... Gott... Палкин. Ну, пожалуйста, без Gott... Граф Брюс. Перепортили себе руки... а у одной ручки прехорошенькие... Ну, на что, я говорю, вам знать это мастерство, mesdames?... Мы, говорит, должны приучать себя к труду... Женщина непременно должна трудиться так же, как мужчина... Да вам-то, я говорю, это для чего?.. Переплетчицами вам быть не придется... И ведь замечательно: толкуют о свободе женщины, а матери боятся, как огня... Чуть позволишь себе какую шутку или двусмысленную фразу, конфузятся и обижаются... Серафима Михайловна (с упреком). А вы, верно, очень часто их посещаете... и ухаживаете... Слуга (входя, к Серафиме Михайловне). Надежда Францевна желают вас видеть... Серафима Михайловна. Да, ведь, ты знаешь, что мы сейчас едем... Слуга. Приказали доложить, что очень нужно... Федор Иваныч. Maman, да зовите ее сюда... Она увидит, что у нас гости, скорее уедет... Серафима Михайловна (нерешительно слуге). Пожалуй, проси... (Слуга уходит). Федор Иваныч (к Палкину и графу Брюсу). Вы не знаете, господа, Надежды Францевны?.. Палкин и граф Брюс. Нет... Кто это?.. Федор Иваныч. Ах, как же вы не знаете... Это преинтересная и преполезная особа... Она на все руки.. Это фактотум... Хотите, познакомлю?.. Граф Брюс. Ах, пожалуйста!.. Палкин (лениво). Пожалуй, познакомь, на случай... Явление второе. Те же и Надежда Францевна. Федор Иваныч (при входе Надежды Францевны). Надежда Францевна, дражайшая, бесценная... сколько лет, сколько зим... Надежда Францевна (чопорно приседая). Здравствуйте!.. (к Серафиме Михаиловне.) Здравствуйте!.. (К Федору Ивановичу.) Я недавно имела удовольствие видеться с вашей мамашей... (К Серафиме Михайловне.) Как ваше здоровье?.. Серафима Михайловна (вежливо, но сухо и смущенно). Благодарю вас... Вот собираемся ехать сейчас же... Федор Иваныч. Надежда Францевна, позвольте представить вам моих друзей, которые так много о вас наслышались и меня просили отрекомендовать их вам... Вот-с, Пьер Палкин... Слыхали, вероятно, эту фамилию?.. Надежда Францевна (любезно приседая). Ах, как не слыхать!.. Это фамилия такая... Федор Иваныч. Ну-с, а это граф Брюс... Слыхали, вероятно?.. Надежда Францевна (также приседая). Ах, да... очень приятно и лестно для меня... (Взглядывает на Паулину, ожидая, что ее и с нею познакомят.) Федор Иваныч (замечая это движение). А... а это... mademoiselle Паулина... наш общий друг... (Паулина приседает. Федор Иваныч, рекомендуя Паулине Надежду Францевну.) Надежда Францевна... извините, фамилии не знаю, но, кажется, вы одинаковой национальности: можете по-немецки... Надежда Францевна (свысока и с пренебрежением осматривает Паулину). Я русская... Совсем русская... (Отворачивается к Серафиме Михайловне, не окончивши книксена и с выражением неудовольствия в лице.) Я к вам по делу... Серафима Михайловна (стараясь отойти в сторону от прочих). Надежда Францевна, у меня, вы видите, гости сегодня и я сейчас должна ехать... Надежда Францевна. Я приехала вам объявить, что я не могу больше ждать, и если вам не угодно будет сейчас же уплатить, то... Федор Иваныч (подходя со стаканом шампанского). Надежда Францевна, мы все хотим выпить за ваше здоровье... и просим вас... Надежда Францевна. Нет, благодарю вас... я не могу... я никогда не пью... Федор Иваныч. Да вы, может быть, еще ничего не кушали, так вот завтрак... Вы закусите немножко, а потом можно смело выпить... Надежда Францевна. Я вам говорю, что я никогда не пью... Федор Иваныч. Но, ведь, этого нельзя, Надежда Францевна, когда все хотят пить ваше здоровье... Господа, что же, просите Надежду Францевну... Граф Брюс. Да, пожалуйста, Шарлотта Францевна... Надежда Францевна (с достоинством). Я вам повторяю, что я никогда и ничего не пью... Федор Иваныч. Но, ведь, мы пьем ваше здоровье... Надежда Францевна. Очень вам благодарна: я не успела этого заслужить от ваших друзей... но я все-таки не буду пить... Я не пью вина... Федор Иваныч. Да, ведь, этого нельзя, Надежда Францевна: вы понимаете ли, что оскорбляете нас... Надежда Францевна. Извините меня, но я приехала вовсе не для того... Я по делу к вам приехала... Федор Иваныч. Эх, бросьте ваши дела, Надежда Францевна... Теперь не время... Видите, у меня друзья, мы в веселом настроении духа, мы сейчас пели, смеялись... Не нарушайте же нашего удовольствия... Бросьте ваши дела и побеседуйте с нами... Если не можете выпить вместе с нами, так, по крайней мере, поболтайте что-нибудь, пока мы не уехали... Надежда Францевна. Болтать я не умею, молодой человек... А так как вы собираетесь ехать, то я и хочу поскорее переговорить с вашей maman о делах... Федор Иваныч. Да понимаете, милая, бесценная Надежда Францевна, теперь не время толковать о делах... Когда люди хотят веселиться, зачем им мешать и надоедать с делами... Ну, не хотите ни закусить, ни выпить с нами, ну, садитесь: я посмешу вас, спою вам презабавную песенку... (Хочет взять ее за талию.) Надежда Францевна (освобождаясь). Позвольте, Федор Иваныч... Я так не привыкла и не люблю такого обращения... (Нарочно возвышая голос.) Если ваша maman заплатит мне свой долг, то я сейчас же уеду и не буду мешать вашему веселью... (Палкин и граф Брюс многозначительно переглядываются между собой, Федор Иваныч в смущении.) Федор Иваныч. Долг!.. Какой долг?.. Полноте вы врать!.. Вот нашла время говорить о пустяках!.. Надежда Францевна. Нет, не о пустяках, а о 50 тысячах! И если вы мне не можете заплатить, так полиция у вашего подъезда, чтобы описывать ваше имущество. Я была так любезна, что хотела предупредить, а вы так со мной обращаетесь, что... Палкин (делая знак Паулине, чтобы она сбиралась, к Федору Иванычу). Прощай!.. Прощайте, Серафима Михайловна... мы уж пойдем: нам время... Граф Брюс. И мне тоже... Прощайте... Федор Иваныч (в смущении). Да это пустяки, господа... Это... мы сейчас... Надежда Францевна. Господа, позвольте мне выйти вместе с вами, а то... здесь... мне одной может быть даже неприятность... Я знаю... (Уходит вместе с Палкиным, графом Брюсом и Паулиной). Явление третье. Серафима Михайловна и Федор Иваныч. Федор Иваныч. Фу, черт возьми, скандал какой!.. Что же мы будем делать?.. Серафима Михайловна. Я не знаю, что и делать, Федя... Федор Иваныч. Эка дьявол немка, хоть бы не говорила... не срамила бы при всех... еще я, говорит, русская... Серафима Михайловна. Это все твоя сестрица наделала... Связалась с этим управляющим, да не умела концов спрятать... муж заметил... и вот теперь доступа нет... Федор Иваныч. Что же делать-то, мамаша?.. Надо же что-нибудь делать... Серафима Михайловна. Я и сама не знаю, Федя, что делать... я совсем растерялась... Надо хоть отца позвать, сказать ему... Федор Иваныч. Ну, что отец? Что он может?.. Серафима Михайловна. Все-таки... Он генерал... Они боятся генералов!.. (Кричит в дверь.) Иван Иваныч, Иван Иваныч, иди скорее сюда!.. Иди скорее!.. (Голос за сценой: Сейчас). Серафима Михайловна. Ах, Боже мой, ах, Боже мой!.. Спасибо, дочка... Федор Иваныч. Вот скандал... Глаз нельзя никуда показать теперь... Спасибо, сестрица... (Грозит кулаком.) Явление четвертое. Те же и Иван Иваныч. Иван Иваныч. Что, Серафимчик?.. Что?.. Я пришел... Я здесь... Я было уснул... Серафима Михайловна. То-то, ты только спишь... Полиция пришла, имение у нас хотят описывать... Понимаешь?.. Иван Иваныч. Как?.. Что?.. Я не понимаю... Серафима Михайловна. Ох, Боже мой... и это мой муж... Мы банкроты. У нас все заберут, продадут с молотка. В тюрьму посадят, в острог. Понял ли теперь? Иван Иваныч. Да, я понял... Я знаю это. Серафима Михайловна. Так что ж ты стоишь, чего ты думаешь?.. Чего ждешь?.. Не через тебя разве я пропала, не ты разве во всем виноват... Надо что-нибудь делать-то... Иван Иваныч. Что ж?.. Я ничего не могу... У меня нет денег... ничего нет... Серафима Михайловна. Знаю, что нет... дурак... Да вот сейчас полиция придет... Скажи хоть, что ты генерал... что они так не смеют... что ты жаловаться будешь... Федор Иваныч. Эх, мамаша, все это вздор, глупость... Ну, что вы говорите с полоумным человеком... Ну, разве он что может... Иван Иваныч (смотря на сына со злобой). Вот я знал... этот несчастный... Вот и погибли все... Вот! чему учила?.. Он расточитель... и ты также... Вы оба вместе... Вот... я ведь все знал... все говорил... Кабы занимался делом... служил бы... Федор Иваныч. Ну, полноте, время ли теперь наставления читать и упреки делать... Слуга. Полиция идет... Велели доложить... Федор Иваныч. Есть о чем докладывать... Точно без доклада не войдут... Явление пятое. Те же и квартальный с понятыми. Квартальный (раскланивается и, осмотревшись, подходит к Серафиме Михайловне). Вы изволите быть жена генерала Бородавкина? Серафима Михайловна (в сильном смущении). Как вы смеете спрашивать? Вам что за дело?.. Квартальный. По указу Управы Благочиния мне приказано произвести опись и наложить арест на движимое ваше имущество за неплатеж денег по взысканию девицы Надежды Францевны Францовой. Федор Иваныч. Господин надзиратель, здесь нет никаких вещей, принадлежащих моей матери, все что здесь находится, принадлежит моему отцу и мне... Батюшка, подтвердите это... Серафима Михайловна (подталкивая мужа). Говори же, да говори же... Скажи, что ты генерал... и как они могут... Иван Иваныч (приободрясь). Я генерал. Как вы можете так... Квартальный. Я исполняю приказание высшего начальства, ваше превосходительство... Иван Иваныч. Начальство... Вы не можете... это все мне принадлежит, все мое... Федор Иваныч. Послушайте, господин надзиратель, присядьте, выпьемте, пожалуйста, не хотите ли закусить? Или вот шампанского? (Наливает стакан.) Не угодно ли? Квартальный. Извините, я при исполнении обязанности... я не могу-с... Федор Иваныч (обращаясь к прочим). Э, полноте... Господа, не угодно ли?.. (Указывает на закуску.) Пожалуйста, без церемонии. (Некоторые из понятых подходят к столу, наливают и пьют водку.) Федор Иваныч (к квартальному). Вот видите ли: это такое ничтожное дело... Конечно, мы могли бы сейчас же уплатить... Вы знаете, конечно, моя сестра за Кутузкиным: стоит слово, конечно, сказать, и деньги были бы уплачены, но тут есть обстоятельство... (Вполголоса.) документы подложные... Выпейте, пожалуйста... Квартальный (принимая стакан). Благодарю вас, но вот, видите ли, мы не имеем права рассуждать... Я вам откровенно скажу, мы только исполнители. Федор Иваныч. Я понимаю... Да, ведь, вы знаете же... как это можно сделать... Нам время-то только нужно... Ну, вы начните там пока маменькины юбки, платья, что ли, там описывать... Квартальный. Это нельзя-с по закону... описывать нельзя-с... носильное платье Федор Иваныч. Ах, Боже мой... да ведь не учить же мне вас наконец... Вы сами знаете, как сделать... Я уверен только в одном, что вы, как благородный человек, видите, что имеете дело тоже с благородными людьми... (Возвышая голос.) Вам не угодно ли будет отправиться в мамашину комнату начать опись? Квартальный. Для меня все равно-с, где прикажете... Федор Иваныч. Прошу вас покорнейше. (Обращаясь к прочим.) Господа, не угодно ли в матушкину комнату... Я вас провожу. (Понятые уходят. Федор Иваныч предлагает квартальному шампанского; чокаются, пьют и уходят вслед за понятыми). Явление шестое. Иван Иваныч и Серафима Михайловна, потом Федор Иваныч. Серафима Михайловна. Вот что наделала твоя любимая дочка... Каков позор, каков срам... Теперь весь город узнает... смеяться будут!.. Боже мой, Боже мой, с малолетства, с детства гнетет меня судьба... Всю свою молодость я прожила без радости, без счастья... веселого, счастливого дня не видала... никакой женской ограды не испытала... кажется, все так во мне и замерло, и окаменело... Всегда во всем лишения, недостатки... Целую жизнь мучилась, хлопотала, старалась, чтобы как-нибудь все это скрыть, чтобы показать себя прилично... и вот, наконец, до чего дожила... (Рыдает.) Господи, Господи, за что же такое наказание... за что?.. Выдали меня замуж за старика... ведь, я же не бросила его, не развелась с ним... я покорилась своей участи... Разве я не была нежной и заботливой матерью?.. Разве я не старалась воспитать и устроить моих детей, разве не жертвовала для них всем, всем?.. За что же, за что же, Господи?.. (Рыдает.) Ведь живут же другие женщины. Иван Иваныч (сквозь слезы.) Серафимчик... полно... Перестань. Серафимчик, не плачь... Серафима Михайловна. Ах, отстань, отстань, пожалуйста... Дай мне забыть хоть на минуту, что ты около меня... Я от тебя, от тебя пропадаю... Ты меня погубил, ты... Не выйди я за тебя, я, может быть, до сих пор была бы чистое, невинное существо... я бы только порхала как птичка, или мотылек... беспечный... Вышла бы я замуж за какого-нибудь красивого и скромного молодого человека, осчастливила бы его своим состоянием и любовью, жила бы я с ним скромно, где-нибудь в хижине, предавалась одним только чувствам, одной любви своей... ни о чем бы я не думала, ни о чем не заботилась, ничего не делала... думала бы только об одном своем милом человеке, глаз бы с него не сводила... Так бы и прошла вся тихая и счастливая жизнь моя до самого гроба... А теперь... что я теперь?.. Куда я годна?.. Разорена, опозорена... да еще в тюрьму посадят, в острог... О, Боже мой!.. Иван Иваныч. Серафимчик, да я бы от всей души... мне не жалко денег для тебя... ничего не жалко... да нет у меня, нет... Федор Иваныч (входя). Ну, пока это сделано... опись отсрочена... время дадут... но это все ничего не значит: скандал-то сделан... Главное, надо бы как-нибудь предупредит огласку... А там надо что-нибудь придумывать... что-нибудь делать... Серафима Михайловна. Да что же мы будем делать, Федя... Одно средство: как-нибудь помирить сестру с этим ее извергом и у него выпросить денег... Да, ведь, не уломаешь ни за что... Федор Иваныч. Разве его дуэлью, что ли, пугнуть... за ваше оскорбление... или убить как собаку... Явление седьмое. Те же и Катерина Ивановна. Катерина Ивановна (поспешно входя.) Что это у вас полиция в доме... что такое случилось?.. Серафима Михайловна (бросаясь к дочери). Катя, Катя... ангел мой... тебя сам Бог к нам послал... Спаси нас!.. Мы все погибаем... Нас всех в тюрьму сажают... Мы разорены... пропали... Спаси нас... Спаси твоего старика отца... мать... брата... Все от тебя зависит... Смотри, я на коленях перед тобой... (Рыдает и падает на колени.) Катерина Ивановна. Мамаша... мамаша... да что вы... что вы?.. Встаньте... ради Бога, встаньте... Мамаша... Серафима Михайловна. Нет, не встану... буду валяться у твоих ног, пока ты не скажешь, что спасешь нас... Иван Иваныч (подходя со слезами). Катюша... помоги... Катерина Ивановна (совершенно растерявшись). Ах, Боже мой, да что же я могу сделать?.. Говорите: что я могу сделать?.. Я на все готова... Мне все равно теперь... только встаньте, пожалуйста... Серафима Михайловна. Выпроси у мужа те 50 тысяч, о которых я тебя просила тогда подписаться... И сейчас же поезжай и выпроси... А то мы пропали... Катерина Ивановна. Мамаша, да вы знаете ли, я ушла от мужа... я убежала от него... Он меня взаперти держал... он оскорблял, мучил меня... Я потихоньку ушла от него, чтобы никогда более не возвращаться... Я пришла у вас просить хоть временного приюта, пока я устроюсь... найду себе работу, дело... Серафима Михайловна (стоя на ногах). Как?.. Как?.. И ты это смела сделать?.. Ты решилась позорить наше семейство... имя твоего отца... Иван Иваныч. Катюша... Катюша... ждал ли я этого от тебя... Была такая скромная... милая... Федор Иваныч. Семья погибает, а она вздумала теорию женского труда приводить в практику... Там миллионы, которыми бы она могла благодетельствовать, сделать счастливыми и чужих, и родных, а она вздумала в теории играть... число голодных распутниц увеличивать во имя женского труда... Отвратительно!.. Иван Иваныч. Ах, Катя, Катя, нехорошо, нехорошо... Грех и стыд мужа оставлять... Это святой закон... Законный брак называется... Катерина Ивановна. Папаша, и вы против меня... Да понимаете ли вы, он меня мучил... он запирал... требовал моей любви, а я его ненавижу... Он унижал меня... попрекал меня своим состоянием... моей бедностью... вами... Я не могу больше выносить... Серафима Михайловна. А кто виноват?.. Я говорила, что нужно делать, как поступать с ним, чтобы в руки взять... Отчего ты не слушала?.. Ты забыла, что у тебя мать есть для примера?.. Ты гордиться вздумала, в благородство играть... отвращение к нему с первого дня показывать... не обойдя дурака, шашни вздумала с какой-то дрянью, прямо на глазах у него, заводить... Вот и кайся... Ты, кажется, могла видеть: моя жизнь ничем не краше твоей... Однако я не бросила же мужа, весь век живу с твоим отцом... И неужели ты думала, что я тебе позволю убежать от него... Нет, я в права матери вступлю... я с полицией тебя к нему отправлю... А ребенок где же твой?.. Ты и его бросила?.. Катерина Ивановна. Я его не могла теперь взять... я потихоньку ушла... я и дочь не видала целую неделю... я была заперта... я ее после вытребую... Федор Иваныч. Да какое ты имеешь право? Он не отдаст ее... Он и тебя-то по закону может вытребовать к себе, как жену... Вот, вы хотите самостоятельной жизнью жить, а и законов-то своей страны не знаете... Вот оне, проповедницы женской свободы, женского труда!.. Катерина Ивановна. Но я жаловаться буду... я буду просить развода... Ведь, нельзя же мучить женщину!.. Я найду защиту... Федор Иваныч. Да кто тебе поверит? Где у тебя свидетели?.. А если он докажет, что ты сама намеревалась вести или даже вела безнравственную жизнь, и он употреблял законные, дозволенные мужу, меры строгости, чтобы не дать тебе, по молодости, увлечься и скомпрометировать его имя... но что он разводиться не намерен... Тут ты что станешь делать?... Полно, пожалуйста... Кто это набил тебе в голову такого, чего ты и переварить не можешь?.. Серафима Михайловна. Я знаю кто... Я знаю... Но это все вздор... Это невозможно... я не позволю... (Входит слуга.) Слуга (подавая письмо Ивану Иванычу). От Алексея Алексеича Кутузкина, с нарочным... Кучер верхом прискакал... (Уходит.) Серафима Михайловна. Дай, дай мне!.. (Вырывает письмо из рук Ивана Иваныча.) Федор Иваныч. Мамаша, дайте я прочитаю... Серафима Михайловна. Читай, читай, только вслух... Что такое?.. Какая радость?.. Федор Иваныч (читает). "Жена моя, а ваша дочь, от меня час назад сбежала, захватив с собою все данные мною ей для ношения драгоценные вещи; лучшего гардероба ее также не оказалось. Видя в этом ваше влияние и наставление, я предупреждаю вас, что если она не явится ко мне сегодня же, то я подам о сем объявление в полицию для розысков ее и похищенных вещей и опубликую о том, что я не отвечаю за долги, ею сделанные; во всяком же случае буду требовать возвращения ее ко мне, к законному ее мужу, для сожительства со мною. Покинутая ею дочь наша находится при мне, и не мечтала бы безнравственная мать ее, что она будет мною ей выдана, в случае ее невозвращения. Я отец, преданный своему семейству, и во всяком случае буду дочь содержать при себе, для надлежащего, а не безнравственного ее воспитания". (К Катерине Ивановне.) Вот все, что я говорил... Слышишь? Серафима Михайловна. Слышишь ли ты это, безумная?.. Где же вещи-то твои, где?.. Катерина Ивановна. У меня ничего нет... Я ушла в одном платье и салопе... У меня не было денег даже на извозчика... Я пешком сюда пришла... Серафима Михайловна. Куда же вещи-то девала?.. Катерина Ивановна. Я их раздала еще прежде... Серафима Михайловна. Вот, раздала беспутно, а семейство, родное семейство пропадает... А он еще подозревает нас в заговоре, в нашем влиянии... Чувствуешь ли ты, сколько срама принесла на нашу голову!.. Иван Иваныч. Воротись, Катенька... воротись к мужу... Повинись во всем... Он простит... Серафима Михайловна. Так неужели же я позволю ей так шататься и нас срамить!.. Я сама свезу ее к нему... Катерина Ивановна (опускаясь в изнеможении на стул). Делайте со мной, что хотите... Все равно я не могу жить без своего ребенка... (Тихо плачет.) Иван Иваныч. Не плачь, Катюша... Серафима Михайловна. Сейчас же, сейчас же ехать!.. Тут нечего слезы распускать... Сама надурила... Федя, вели карету поскорее заложить... Федор Иваныч (к Серафиме Михайловне). Вы поезжайте с ней... А я туда поеду... надо предупредить их, чтобы не было сплетен... уж я знаю, что сказать... (Обнимая Катерину Ивановну.) Ну, полно, Катя, успокойся и поезжай!.. Первый признак развитого и самостоятельного человека: уметь выйти из всякого затруднительного положения, не жертвуя ни собой, ни ближними и не производя публичного скандала... Смеется тот, кто смеется последний... И ты прикинься кающейся грешницей, прикинься даже любящей, чтобы спасти семью и чтобы доставить себе удовольствие впоследствии посмеяться над негодяем, одурачить и овладеть его волей. А насилием, задором ничего не возьмешь, только и себя, и нас погубишь... Серафима Михайловна (к Катерине Ивановне). Да, да... Ты на коленях должна просить у мужа прощения... Ты должна его примирить и с собою, и с твоими родными, которые из-за тебя страдают... Катерина Ивановна. Я вам сказала, делайте со мной, что хотите... Я на все готова... (Занавес падает.) Действие пятое. Маленькая бедная комната с самой простой мебелью. Простой крашеный письменный стол, заваленный бумагами; около него этажерка с книгами. Старый жесткий диван, обитый черной клеенкой, и около него овальный стол на одной ножке. Явление первое. Петр Акинфыч ходит по комнате взад и вперед и Марья Акинфиевна сидит за работою у окна. Марья Акинфиевна. Послушай, Петя, ведь, это, наконец, малодушие, барство... Ты сам на себя стал непохож... Ничего не делаешь, бросил работу, упал духом... Это противно... Петр Акинфыч. Знаю, знаю, Маша... И сам все это понимаю... Злюсь на себя, но ничего не могу с собою сделать... Я власть потерял над собою: голова пуста... весь в какой-то нервной тревоге... Черт знает что такое... Марья Акинфиевна (насмешливо). Вот что значит с богатыми-то барынями повестись: о нервах заговорил, на нервы стал жаловаться!.. Я предвижу, что ты скоро идеалистом сделаешься, о возвышенных чувствах заговоришь, о неясных потребностях души будешь проповедовать... над черной работой станешь глумиться... Петр Акинфыч. Полно, Маша, зачем ты прикидываешься такой черствой... Неужели ты никогда не любила, неужели никогда не испытала этой жгучей боли сердца?.. Марья Акинфиевна (перебивая). Которая побуждает к одним праздным мечтам, к одним бесполезным, бесцельным разговорам, которая отбивает от работы и делает из человека воркующего голубка, - и не испытывала, да не хочу ее и знать... Это уж уступим тем, кому делать нечего, кто с жиру бесится... а нам это не пристало... Если бы со мною такая напасть случилась, я просто бы в больницу пошла, лекарства просить или стала бы холодной водой окачиваться... Петр Акинфыч. Нет, ты не любила (Бросается на диван.) Марья Акинфиевна (со смехом). Петя, да ты поглупел... Я положительно не узнаю тебя... Это тот господин, который постоянно смеялся над идеальничаньем и всякой сантиментальностью, который проповедовал, что современный человек не имеет права ни одной минуты отдать исключительно одному себе, что общественное горе, общественные нужды так велики, что о своих собственных нечестно даже и думать, - этот господин готов расплакаться от своей нежной, пламенной страсти... Да ты мадригал напиши, или послание к трем звездочкам, - вот и легче будет... Да еще напечатай его, - а она прочтет, вот и узнает о том, как страдает ее нежный голубок... Петр Акинфыч. Издевайся, издевайся, сколько хочешь!.. Марья Акинфиевна. Отстань, Петя... Не убивай уважения к себе, которого ты прежде вполне заслуживал... Где же воля-то твоя, на которую ты всегда так много рассчитывал?.. Петр Акинфыч (вскакивая). Да что же сделает эта воля?.. Ну, пожалуй, я сломаю себя, добьюсь того, что затушу в себе это непрошеное чувство... Но я властен только в себе самом... А что же сделает моя воля там, для нее?.. Поможет ли она мне спасти ее из рук этого демона, освободить ее из этого адского положения, в котором она находится... ведь, не по своей охоте, не по своему желанию, а по неволе, по принуждению?.. Марья Акинфиевна. Ну, и ад, и демоны явились на сцену... Совсем потерялся человек!.. Да позволь тебя спросить, какое ты имеешь право всего себя, все свои заботы и желания посвящать исключительно одной барыне, хотя бы она и действительно была несчастна?.. Разве мало несчастных на свете, которые сами протягивают к тебе руку, сами просят о помощи?.. Разве это не эгоизм - посвятить себя на исключительную службу одному лицу, которое тебе нравится, которому тебе приятно, а, следовательно, и выгодно служить?.. Петр Акинфыч. Она тоже протягивает ко мне руку, тоже просит моей помощи. Марья Акинфиевна. То есть другими словами: ты ей тоже нравишься, ей тоже приятно бы было завербовать тебя в исключительные поклонники и слуги и проводить с тобою от скуки время в нежных разговорах, даже, может быть, роман сочинить чувствительный, в котором ты, как рыцарь, спас ее, невинную страдалицу, из рук жестокого тирана... Ха, ха, ха... ах, вы, проказники!.. Ну, право, ты, Петя, донкихотствуешь... право, если б я не знала тебя, я в состоянии была бы презирать тебя... Петр Акинфыч. Нет, Маша, ты увлекаешься... Ты не знаешь этой женщины и не хочешь понять меня... Правда, я полюбил ее, - это ты, надеюсь, не поставишь мне в большую вину, - но мое чувство никогда не заставит меня ни сделать какую-нибудь подлость, ни изменить моим убеждениям, ни сойти с моей дороги... Я уверен только, что если б мне удалось вырвать ее из той сферы, в которой она живет, познакомить ее с жизнью трудовою, зато честною и свободною... Марья Акинфиевна (перебивая). Так что было бы с ней?.. Ты как думаешь?.. Петр Акинфыч. Она была бы счастлива... Она сделалась бы вполне человеком и пошла бы об руку с тобой в нашей жизни, к нашим целям... Марья Акинфиевна. Нет, она зачахла бы, схватила бы чахотку от лишений, от трудов непривычных, от нашей мещанской обстановки, от позора, которым заклеймило бы ее общество... Или она стала бы ныть, тосковать и тебя же упрекать в том, что ты сбил ее с толку и лишил всех тех благ, к которым она привыкла, без которых она жить не может... Вот бы что было... Я в этом уверена... Петр Акинфыч. Послушай, Маша!.. Скептицизм - вещь хорошая; но когда он относится к человеку, тебе неизвестному, тогда он похож на клевету... Ты говоришь: уверена, и не имеешь к тому никаких оснований... Марья Акинфиевна. Нет, имею: зачем ты говоришь: если б мне удалось ее вырвать из той среды?.. Зачем это делать тебе, а не ей самой?.. Ведь уж ты растолковал, что та жизнь, которую она ведет, гнусна, унизительна; ведь уж у нее явилось желание освободиться от этой жизни; зачем же дело стало? - За ее доброй волей... Так подумай ты, если у нее недостает характера и силы, чтобы самой, за один раз, разорвать свои гнилые цепи, станет ли у нее воли вести нашу тяжелую жизнь?.. Петр Акинфыч. Ну, а что ты будешь говорить, если это случится, если она явится к нам и скажет, что она все кончила со старой жизнью и хочет жить новою жизнью?.. Что ты тогда скажешь?.. (Входит Арина Федотьевна). Явление второе. Те же и Арина Федотьевна. Арина Федотьевна. Покорно вас благодарю, Петр Акинфыч, очень вами благодарна, сынок любезный: успокоили меня на старости лет, облагодетельствовали старуху-мать, которая вас вынянчила и выводила... Петр Акинфыч. Ах, матушка, охота вам беспрестанно попрекать меня тем, чего я поправить не могу... Не могу же я насильно взять того места, в котором мне отказали... Да, наконец, вы ничего не потеряли: квартира вам не нравится, вот погодите немножко - поправимся, переменим и квартиру. Дайте мне денег побольше заработать... Арина Федотьевна. Как, батюшка, ничего не потеряла? По вашей милости и пенсии лишили, что отец покойник заслужил... Петр Акинфыч. Как лишили? Арина Федотьевна. Так, сынок любезный, последнего куска хлеба лишена через вашу гордость... Теперь, если не захотите кормить и вон выгоните, так пойду по миру сбирать, больше делать нечего... Стара- работать не могу... Петр Акинфыч. Да говорите, матушка, со мной, как с сыном, просто... Кто вас гонит?.. Кто вас пенсии лишил?.. Что вы хотите сказать?.. Растолкуйте, пожалуйста... Я ничего не понимаю... Арина Федотьевна. Чего тут, батюшка, не понимать!.. Кажется, понять можно... Благодарим покорно: всего лишена, по вашей милости... через вашу гордость, да через ваши поступки прекрасные... Должна теперь благодарить умного да ученого сынка, всю жизнь должна благодарить... Сейчас была у благодетеля-то нашего, у Алексея Алексеича... Ходила в контору, хотела было жалованье получить, говорят: отказано, приказано прекратить... Как, по какому случаю? Алексей Алексеич приказали. Почему, за что? Спроси, говорят, сама... Я к нему... Затопал, закричал, скажи, говорит, сыну твоему, что он негодяй, вор, неблагодарный... Благодари, говорит, его: я за его службу хорошую, честную, и тебя пенсии лишаю... Я говорю: батюшка, благодетель... может, чем согрубил или прогневал, а Петя мой, кажется, ваше добро пуще глазу блюл... Скажи, говорит, ему от меня, что я его хуже вора считаю, он меня за все мои благодеяния кругом ограбил... С тем и вон прогнал, с тем и ушла... Петр Акинфыч (к сестре). Экая скотина!.. Вы, матушка, успокойтесь: я вам буду аккуратно уплачивать ваш пенсион и по-прежнему будете жить с нами... Следовательно, вы ничего не лишены... Успокойтесь же! Арина Федотьевна (слезливым тоном). Я на тебя, Петенька, всегда надеялась, знала, что ты не оставишь меня на старости лет... Только мне очень прискорбно и стыдно было, что он при всем народе тебя вором обзывает... Кажется, наше семейство всегда его дому верно служило и честью своей занималось... Марья Акинфиевна. Петя, да ты при сдаче конторы ничего ему должен не остался? Петр Акинфыч. Ни копейки... Мария Акинфиевна. А те две тысячи, что барыне отдал? Петр Акинфыч. Я из своих выплатил... Только и остался должен за его прежние горькие благодеяния, за которые не удалось расплатиться... Марья Акинфиевна. А кто помешал?.. Все то же увлеченье... Вот и наказан... Он все-таки остался воспитателем и благодетелем твоим... Ох, уж мне эти нежные чувства... Петр Акинфыч. Маша... довольно... не мучай меня... Марья Акинфиевна. Однако, скверно, что он позволяет себе называть тебя вором... Арина Федотьевна. Я было от него к Катерине Ивановне... Думаю: она не упросит ли его, или хоть не расскажет ли мне чего... Нет, не допустили... (Вполголоса.) Да, говорят, и никого не допускают... Держит под замком... и сам шагу от нее не отходит... Не знаю, не врут ли людишки... Петр Акинфыч (в сильном волнении). Маша, слышишь... Нет, я должен это кончить... (Идет поспешно к дверям.) Марья Акинфиевна. Куда ты, Петя?.. (Петр Акинфыч уходит, не отвечая.) Ты не наделай глупостей, Петя!.. (бежит вслед за ним.) Арина Федотьевна (задумчиво). Вот и ученье большое... Вот до чего довело... (Качает головой и уходит вслед за детьми.) Перемена декорации. Богато убранный большой кабинет капиталиста. Явление первое. Алексей Алексеич (один). Алексей Алексеич (с судорожными подергиваниями во всех членах, бледный, растрепанный, ходит по кабинету). Нет, не может быть, чтобы она к нему ушла... верно к родным... Ну, а если к нему... Если они там... целуются, обнимаются... (вздрагивает и скрежещет зубами.) Может быть, смеются надо мной... Я вам посмеюсь... Я заставлю воротиться тебя... проклятая... Я заставлю тебя любить, ласкать меня... Какая она хорошая, какая красавица!.. Как люблю-то я её!.. Нет, чтобы она... в руках у другого... Нет, нет... Я задушу обоих... обоих... Я... я сам себя задушу... Ох... душно, тяжело... (Срывает с себя галстук.) Если бы она любила-то меня, если бы ласкала-то меня... Мне ведь никого не надо, никого... одну ее... А у них, ведь, много... они молоды... их могут любить... (Схватывает себя за голову.) О-о... зачем ты такой?.. Зачем ты не молод... не хорош?.. Вот и богат... и денег много... девать некуда... а счастья нет... Дайте мне счастья... Заставьте ее, чтобы любила... чтобы так любила... как я хочу... половину отдам... все отдам... (Мечется по комнате.) Ох, что он долго не ворочается... (Звонит, входит Сидор.) Что, не воротился еще? Сидор. Нет. Кутузкин. Сейчас же введи сюда прямо, как приедет, сейчас же... Сидор. Сейчас же введу... Кутузкин. Ну, ступай... (Сидор уходит.) Ну, воротится... что же я буду делать?.. Она опять не станет любить... Ну, а все-таки живи со мной... только со мной одним... я буду один любоваться на нее... уж теперь - не отойду... уж никого не подпущу к ней... (Прислушивается.) Говорят, кажется... Идут... (Входит Сидор и кучер.) Кутузкин. Что, барыня там? Кучер. Тамоди... Кутузкин (с глубоким нервным вздохом). Ну, хорошо... Письмо отдал?.. Кучер. Отдал... Кутузкин. Не знаешь, что они делают? Кучер. Как же, могли все узнать: Сидор Моисеич приказал: все, говорит, разузнай доподлинно и доложи правильно... Кутузкин. Ну, что же? Кучер. Оченно папенька с маменькой, и даже этот самый ихный братец оченно, значит, разгневались на барыню: на что вас опокинула... Даже до конфузу ее произвели... Оне в чувствие и потом в эти самые слезы вдарились... Кутузкин. Ну, ну... Кучер. Сичас приказали карету закладывать и сичас к вам везти... в полной сохранности приставят... Кутузкин. А-а... Ну, слушай... На тебе... (кидает ему деньги.) и больше ни с кем не болтать, а то прогоню... Слышишь!.. Кучер. Покорнейше благодарим... Кутузкин. Ну, ступай... (Кучер уходит.) А-а... привезут... опять приедет... не надолго вырвалась... Ну, теперь больше не уйдет... Нет... нет... Если б она полюбила-то меня... если б она слушалась-то меня... (Задумывается.) (За дверями слышен шум.) Кутузкин. Что это, неужели уж приехали?.. (Поспешно оправляется и повязывает галстух.) (Дверь с силой распахивается и в нее врывается Петр Акинфыч за ним Сидор.) Явление второе. Кутузкин, Петр Акинфыч и Сидор. Сидор (указывая на Петра Акинфыча). Ворвался силой... на что это похоже... Кутузкин. Что вы... что вам нужно?.. Петр Акинфыч. Мне нужно говорить с вами... Кутузкин. О чем нам говорить?.. Нам не о чем говорить... между нами все кончено... Вы как смеете врываться в дом?... Вы знаете, что за это делают с вашей братьей... Подите вон, или я велю позвать людей и вас вытолкают! (Хочет взять колокольчик.) Петр Акинфыч. Если вы не хотите дурной для себя истории, вы должны выслушать меня... Оставьте колокольчик и вышлите человека... Не бойтесь, я вас бить не буду... Кутузкин. Да что это?.. Да как ты смеешь?.. Сидор, не уходи отсюда... (Звонит.) Петр Акинфыч (делая несколько шагов к Кутузкину). Если ты позволишь себе оскорбить меня... то не теперь, так после... я... я отмщу за себя... (Стараясь овладеть собой.) Неужели вы не понимаете, что я хочу говорить с вами, как человек с человеком, и не намерен делать ни буйства, ни насилия... Вышлите человека... не бойтесь... Кутузкин. Зачем же так врываться в дом?.. Петр Акинфыч. В этом меня извиняет необходимость говорить с вами... Иначе мне не было бы доступа к вам... Кутузкин (нерешительно). Сидор... выйди отсюда... Да будь там... за дверями... (Сидор уходит.) Ну, говорите, что вам нужно... Петр Акинфыч. Не стоит упрекать вас за то, что вы, пользуясь правом моего благодетеля, называете меня вором... Это мелочность вашей души, это мелкое мщение: вы знаете очень хорошо, что я не могу быть вором и ничего у вас не украл... Кутузкин. Нет, украл... мое спокойствие, мое семейное счастие украл... Петр Акинфыч. Я так и думал, что вы на это намекали, и об этом-то пришел говорить с вами... Вы, кажется, думаете, что ваша жена не любит вас через меня... Кутузкин (задрожав). А-а... а ты знаешь, что она не любит меня... Знаешь?.. Она сказала тебе?.. Петр Акинфыч. Кто же этого не знает?.. Разве молодая женщина может полюбить такого старика, как вы... Кутузкин. Кого же она любит: тебя, что ли?.. Тебя?.. Говори... Петр Акинфыч. Когда говорят с вами вежливо, то советую и вам быть тоже вежливым... Я не знаю, любит ли ваша жена меня или кого другого, но знаю и повторяю вам только одно, что она вас любить не может... Кутузкин. Моя жена должна меня любить, так же, как вы должны бы уважать меня потому, что я ваш благодетель... и ее благодетель... а вы оба... Петр Акинфыч. Вы еще имеете право считать себя моим благодетелем, потому что истратили на меня, впрочем, без моей просьбы, несколько денег... Я вам их отдам - помните это... Но какой вы благодетель вашей жены?... Вы ей самый злой враг... Вы насильно взяли ее за себя замуж, испортили ей лучшие годы жизни, заперли ее в стенах вашего дома, как в монастыре... Разве это благодеяния? Кутузкин. Да какое вы имеете право говорить мне все это?.. Петр Акинфыч. Право обвиненного... Я вам хочу доказать, что вы сами виноваты в отсутствии семейного счастия, а уж вовсе не я... Кутузкин. Но я знаю, ты соблазнял мою жену... ты вооружал ее против меня... ты растолковал ей, что она несчастлива тем, что вышла за меня... Я это знаю... Ты влюбился в нее... Я знаю... И она тоже... Петр Акинфыч. Ну, если вы все это знаете... Если ваша жена в душе уже не принадлежит вам, если она уже тяготится, страдает жизнью вместе с вами... зачем же вы ее держите? Зачем вы не дадите ей свободы... не разведетесь с нею... Кутузкин. Развестись... (Дико хохочет.) Для того, чтобы она досталась тебе, жила с тобою!.. Еще состояние ей дать... и любоваться, тешиться на ваше счастье!.. Ха, ха, ха... Да пусть она лучше умрет, да на моих глазах, в моих руках... Петр Акинфыч. Но, ведь, это злодейство... Вы мучите ее, держите взаперти... Я не позволю этого... Я путем законной защиты разведу ее с вами... Так или иначе, но она не будет жить с вами... Если вы ее добровольно не отпустите... она убежит от вас... Кутузкин. Она уж и то убежала... Петр Акинфыч. Как?.. Убежала?.. Когда?.. Кутузкин. Да, убежала... и снова придет ко мне, и будет просить, как милости... позволения жить со мною... со мною... со своим законным мужем... А вы после этого сколько угодно можете искать ей законной защиты и разводить ее со мною... Ха, ха!.. Петр Акинфыч. Как?.. Опять придет?.. Этого быть не может... Опять в тюрьму... на муку... Кутузкин. Нет, не в тюрьму, а к своему законному мужу