По Эдгар Аллан - Поместье Арнгейм

   Отъ колыбели до могилы мой другъ Эллисонъ, какъ попутнымъ вѣтромъ, былъ сопровождаемъ преуспѣян³емъ. И не въ чисто м³рскомъ смыслѣ употребляю я это слово - преуспѣян³е. Я разумѣю его какъ синонимъ счастья. Человѣкъ, о которомъ я говорю, казалось, былъ рожденъ для того, чтобы нагляднымъ образолъ подтвердить идеи Тюрго, Прайса, Пристли, и Кондорсэ - доставить частный примѣръ того, что было названо химерой перфекц³онистовъ. Я думаю, что за кратк³й пер³одъ его существован³я я видѣлъ опровержен³е догмата, утверждающаго, что въ самой природѣ человѣка есть нѣкоторое скрытое начало, враждебное блаженству. Тщательное изслѣдован³е его участи дало мнѣ понять, что вообще злосчаст³я человѣчества проистекаютъ отъ нарушен³я нѣсколькихъ простыхъ законовъ, управляющихъ человѣческой природой,- что, какъ извѣстный видъ существъ, мы имѣемъ въ нашемъ распоряжен³и элементы счастья, къ которымъ мы еще не прикоснулись - и, что даже теперь, при настоящей смутѣ и безумной спутанности всѣхъ мыслей въ великомъ вопросѣ общежит³я, не невозможно, чтобы человѣкъ, какъ отдѣльная личность, при извѣстныхъ, необычныхъ, и въ высокой степени случайныхъ, обстоятельствахъ, былъ счастливъ.

   Притомъ, мой юный другъ былъ вполнѣ проникнутъ мыслями, подобными вышеизложеннымъ; и такимъ образомъ нелишнее будетъ замѣтить, что безпрерывная полоса наслажден³я, которою отличалась его жизнь, въ значительной степени была результатомъ предумышленности. На самомъ дѣлѣ, вполнѣ очевидно, что при меньшей наличности той инстинктивной философ³и, которая время отъ времени такъ хорошо замѣняетъ опыть, Мистеръ Эллисонъ уже самымъ чрезмѣрнымъ успѣхомъ своей жизни былъ бы вброшенъ во всеобщ³й водоворотъ несчастья, з³яющ³й предъ тѣми, кто надѣленъ необычными качествами. Но я отнюдь не задаюсь намѣрен³емъ писать этюдъ о счастьи. Идеи моего друга могутъ быть изложены въ нѣсколькихъ словахъ. Онъ допускалъ лишь четыре основные принципа, или, говоря точнѣе, услов³я блаженства. Главнымъ услов³емъ онъ считалъ (странно сказать!) нѣчто простое и чисто физическое: какое-нибудь свободное занят³е на открытомъ воздухѣ. "Здоровье", говорилъ онъ, "достигаемое какими-нибудь другими средствами, врядъ ли достойно такого наименован³я". Онъ приводилъ въ примѣръ восторги, доступные охотникамъ по красному звѣрю, и указывалъ на земледѣльцовъ, какъ на единственный классъ людей, которые справедливо могутъ считаться болѣе счастливыми, чѣмъ друг³е. Вторымъ его услов³емъ была женская любовь. Третьимъ, и наиболѣе труднымъ для выполнен³я, было презрѣн³е къ честолюб³ю. Четвертымъ - какой-нибудь предметъ безпрерывнаго стремлен³я; и онъ утверждалъ, что, при равенствѣ другихъ вещей, объемъ достижимаго счастья былъ въ прямомъ отношен³и къ возвышенности предмета такого стремлен³я.

   Эллисонъ былъ достопримѣчателенъ этимъ непрестаннымъ обил³емъ благихъ даровъ, расточавшихся для него судьбой. Въ личномъ изяществѣ и красотѣ онъ превосходилъ всѣхъ другихъ. Умъ его былъ такого порядка, что пр³обрѣтен³е знан³й было для него не столько трудомъ, сколько проникновен³емъ и необходимостью. Его родъ былъ однимъ изъ самыхъ знаменитыхъ въ государствѣ. Его невѣста была очаровательнѣйшей и преданнѣйшей изъ женщинъ. Его владѣн³я всегда были обширными; но, при наступлен³и его совершеннолѣт³я, обнаружилось, что въ его пользу судьба устроила одну изъ тѣхъ необыкновенныхъ, капризныхъ выходокъ, которыя заставляютъ дрогнуть весь тотъ людской м³ръ, въ которомъ онѣ возникаютъ, и лишь въ рѣдкихъ случаяхъ не измѣняютъ кореннымъ образомъ весь нравственный составъ тѣхъ, кто является ихъ предметомъ.

   Оказывается, что приблизительно за сто лѣтъ передъ тѣмъ, какъ Мистеръ Эллисонъ сдѣлался совершеннолѣтнимъ, въ одной отдаленной провинц³и умеръ нѣк³й Мистеръ Сибрантъ Эллисонъ. Этотъ господинъ составилъ, путемъ сбережен³й, царское имущество, и, такъ какъ у него не было ближайшихъ родственниковъ, ему заблагоразсудилось пожелать, чтобы его богатство наростало въ течен³и столѣт³я послѣ его смерти. Подробнымъ образомъ, и съ большой прозорливостью, означивъ различные способы помѣщен³я капитала, онъ завѣщалъ общую его сумму ближайшему изъ кровныхъ родственниковъ, носящихъ имя Эллисона, который оказался бы въ живыхъ по истечен³и столѣт³я. Были сдѣланы многочисленныя попытки, чтобы устранить это необыкновенное завѣщан³е; ихъ характеръ ex post facto обусловилъ ихъ недѣйствительность; но вниман³е ревниваго правительства было пробуждено, и въ концѣ концовъ былъ созданъ законодательный актъ, воспрещающ³й всяк³я подобныя накоплен³я. Этотъ актъ, однако, не помѣшалъ юному Эллисону сдѣлаться на двадцать первомъ году наслѣдникомъ своего предка Сибрайта, и вступить въ обладан³е суммой въ четыреста пятьдесятъ милл³оновъ долларовъ {Случай, подобный, въ общихъ чертахъ, предположенному здѣсь, произошелъ не такъ давно въ Англ³и. Имя счастливаго наслѣдника - Теллесонъ. Я встрѣтилъ впервые разсказъ объ этомъ въ "Tour", Князя Пёклера Мёскау, который опредѣляетъ унаслѣдованную сумму въ девяносто милл³оновъ фунтовъ сп³ерлинговъ, и справедливо замѣчаетъ, что и въ разсмотрѣн³и суммы такой обширной, и того, что съ ея помощью могло бы быть сдѣлано, есть что-то даже возвышенное". Въ соглас³и со взглядами, выражаемыми въ данномъ очеркѣ, я принялъ утвержден³е Князя, хотя бы оно и было сильно преувеличено. Въ зачаточномъ видѣ, а начало даже цѣликомъ, этотъ очеркъ былъ напечатанъ много лѣть тому назадъ - прежде, чѣмъ вышелъ первый номеръ превосходнаго "Juif Errant", Эженя Сю, можетъ быть внушеннаго ему разсказомъ Мёскау.}. Когда сдѣлалось извѣстнымъ, какими чудовищными размѣрами отличалось наслѣдство, возникли, конечно, различныя предположен³я о способахъ пользован³я имъ. Обширность суммы и возможность немедленно ею воспользоваться вскружили голову всѣмъ, кто размышлялъ объ этомъ предметѣ. Относительно обладателя сколько нибудь серьезной суммы можно воображать, что онъ совершитъ любую изъ тысячи вещей. При богатствѣ, лишь просто превышающемъ состоян³е другихъ согражданъ, легко себѣ представить его вовлеченнымъ въ крайн³я излишества общепринятыхъ въ данную минуту экстравагантностой - или занимающимся политическими интригами -или стремящимся къ министерскому посту - или заботящимся объ увеличен³и знатности - или составляющимъ обширные музеи художественныхъ шедевровъ - или играющимъ роль щедраго покровителя литературы, науки, искусства - или сочетающимъ свое имя съ облагодѣтельствованными имъ крупными благотворительными учрежден³ями. Но для непостижимаго богатства, находившагося въ рукахъ этого наслѣдника, так³я задачи и всѣ ординарныя задачи, это чувствовалось, представляли поле слшикомъ ограниченное. Фантаз³я прибѣгла къ цифрамъ, но онѣ только еще болѣе запутали дѣло. Оказывалось, что, даже при трехъ процентахъ на сто, годовой доходъ отъ наслѣдства возросталъ, ни много, ни мало, до тринадцати милл³оновъ пятисотъ тысячъ долларовъ; это составляло милл³онъ сто двадцать пять тысячъ въ мѣсяцъ; или тридцать шесть тысячъ девятьсоть восемьдесятъ шесть въ день; или тысячу пятьсотъ сорокъ одинъ въ часъ; или двадцать шесть долларовъ въ каждую убѣгающую минуту. Такимъ образомъ, обычные пути предположен³й были совершенно прерваны. Люди не знали, что вообразить. Были даже так³е, которые предполагали, что Мистеръ Эллисонъ откажется по крайней мѣрѣ отъ половины своего состоян³я, какъ отъ достатка безусловно лишняго - и обогатитъ цѣлое полчище родственннковъ, раздѣливъ между ними свой излишекъ. Ближайшимъ изъ нихъ онъ, дѣйствительно, отдалъ свое, весьма крупное, состоян³е, которое ему принадлежало до получен³я наслѣдства.

   Я, однако, не удивился, замѣтивъ, что онъ уже давно былъ подготовленъ относительно того пункта, который возбуждалъ так³я разноглас³я среди его друзей. Что касалось дѣян³й личной благотворительности, онъ удовлетворилъ свою совѣсть. Въ возможность какого-либо, точно говоря, улучшен³я, совершеннаго самими людьми въ общихъ услов³яхъ жизни людей, онъ (говорю съ прискорб³емъ) вѣрилъ мало. Вообще, къ счастью или къ несчастью, онъ, въ значительной степени, былъ предоставленъ самому себѣ.

   Онъ былъ поэтомъ, въ самомъ широкомъ и благородномъ смыслѣ этого слова. Онъ понималъ, кромѣ того, истинный характеръ величественной цѣли, высокую торжественность и достоинство поэтическаго чувства. Самое полное, если только не единственно вѣрное, удовлетворен³е этого чувства онъ инстинктивно видѣлъ въ создан³и новыхъ формъ красоты. Нѣкоторыя особенности, или въ его раннемъ воспитан³и, или въ самой природѣ его разума, придали всѣмъ его этическимъ умозрѣн³ямъ окраску такъ называемаго матер³ализма; и, быть можетъ, именно эта черта заставила его думать, что, по крайней мѣрѣ, наиболѣе благодарная, если не единствснно законная, область поэтическаго творчества кроется въ создан³и новыхъ настроен³й чисто физическаго очарован³я. Такимъ образомъ случилось, что онъ не сдѣлался ни музыкантомъ, ни поэтомъ - если мы употребляемъ этотъ послѣдн³й терминъ въ его повседневномъ смыслѣ. Или, быть можетъ, онъ не захотѣлъ сдѣлаться ни тѣмъ, ни другимъ, просто преслѣдуя свою мысль, что презрѣн³е честолюб³я есть одно изъ существенныхъ услов³й счастья на землѣ. Не является ли, на самомъ дѣлѣ, возможнымъ, что, въ то время какъ высш³й разрядъ ген³я по необходимости честолюбивъ, высочайш³й - выше того, что называется честолюб³емъ? И не могло ли, такимъ образомъ, случиться, что мног³е, гораздо болѣе велик³е, чѣмъ Мильтонъ, спокойно остались "нѣмыми и безвѣстными"? Я думаю, что м³ръ никогда не видалъ - и что, если только цѣлый рядъ случайностей не вынудитъ какой-нибудь умъ благороднѣйш³й къ занят³ю противному, м³ръ никогда не увидитъ - полный объемъ торжествующей законченности въ самыхъ богатыхъ областяхъ искусства, на которую человѣческая природа безусловно способна.

   Эллисонъ не сдѣлался ни музыкантомъ, ни поэтомъ, хотя не было человѣка, глубже его влюбленнаго въ музыку и въ поэз³ю. Если бы жизнь его сопровождалась обстоятельствами иными, чѣмъ тѣ, которыя были налицо, не невозможно, что онъ сдѣлался бы художникомъ. Ваян³е, хотя по природѣ своей и строго поэтическое, было слишкомъ ограничено по своему объему и послѣдств³ямъ, чтобы когда-нибудь надолго удержать его вниман³е. И я уже назвалъ всѣ тѣ области, гдѣ поэтическое чувство, согласно тому, какъ оно понимается въ общепринятомъ смыслѣ, способно проявляться. Но Эллисонъ утворждалъ, что область самая богатая, самая истинная, и наиболѣе естественная, если даже не самая обширная изъ всѣхъ, была, необъяснимымъ образомъ, позабыта. Ничего не говорилось о создателѣ садовъ-ландшафтовъ, какъ о поэтѣ; между тѣмъ моему другу казалось, что создан³е сада-ландшафта открывало для истинной Музы цѣлый рядъ самыхъ пышныхъ возможностей. Здѣсь, дѣйствительно, для воображен³я былъ полный просторъ - развернуться въ безконечныхъ сочетан³яхъ формъ новой красоты, такъ какъ самые элементы этихъ сочетан³й, принадлежа къ высшему порядку, являлись самыми блистательными, как³е только могла доставить земля. Въ многообраз³и и многоцвѣтности цвѣтка и дерева онъ видѣлъ салыя непосредственныя и самыя сильныя стремлен³я Природы къ физическому очарован³ю. И въ руководящемъ завѣдыван³и этими усил³ями, или въ ихъ сосредоточен³и, или, говоря точнѣе, въ ихъ приспособлен³и къ глазамъ, существующимъ, чтобы созерцать ихъ на землѣ - онъ думалъ найти наилучшее средство - достигнуть наибольшихъ результатовъ - для осуществлен³я, не только своей собственной судьбы, какъ поэта, но и величественныхъ цѣлей, для которыхъ Божество напечатлѣло въ человѣкѣ поэтическое чувство.

   "Въ приспособлен³и къ глазамъ, существующимъ, чтобы созерцать ихъ на землѣ". Объясняя эту фразу, Мистеръ Эллисонъ въ значительной степени приблизилъ меня къ разрѣшен³ю того, что мнѣ всегда казалось загадкой - я разумѣю тотъ фактъ (никѣмъ, кромѣ невѣждъ, не оспариваемый), что въ природѣ не существуетъ такихъ зримыхъ сочетан³й, как³я можетъ создать ген³альный художникъ. Нѣтъ такихъ эдемовъ въ дѣйствительности, как³е вспыхнули на полотнахъ Клода. Въ самыхъ чарующихъ природныхъ ландшафтахъ всегда встрѣтишь какой-нибудь недостатокъ или что-нибудь лишнее - много лишняго и много недостатковъ. Въ то время какъ составныя части могутъ, каждая въ отдѣльности, посмѣваться надъ высшимъ искусствомъ художника, распредѣлен³е этихъ частей всегда будетъ давать возможность внести улучшен³е. Словомъ, нѣтъ такой точки на обширной поверхности земли, находящейся въ природной цѣльности, пристально смотря съ которой, художественный глазъ не нашелъ бы чего нибудь оскорбительнаго въ томъ, что называется "общимъ составомъ" ландшафта. И, однако же, какъ это непостижныо! Во всемъ другомъ мы справедливо научены смотрѣть на природу, какъ на нѣчто высшее. Передъ ея отдѣльностями мы съ трепетомъ отказываемся отъ соперничества. Кто вознамѣрится поддѣлать краски тюльпана, или улучшить соразмѣрность лил³и долины? Критика, гласящая, что въ ваян³и или въ портретной живописи природа должна быть скорѣе возвышена или идеализована, нежели передана просто, заблуждается. Никак³я живописныя или скульптурныя сочетан³я отдѣльныхъ чертъ человѣческаго очарован³я не могутъ сдѣлать больше того, какъ только приблизиться къ живой, исполненной дыхан³я, красотѣ. Лишь въ ландшафтѣ этотъ критическ³й принципъ вѣренъ; и разъ человѣкъ почувствовалъ его вѣрность въ данномъ случаѣ, только безудержный духъ обобщен³я заставилъ его объявить этотъ принципъ приложимымъ и ко всѣмъ областямъ искусства. Я сказалъ, почувствовалъ его вѣрность здѣсь; ибо чувство - не аффектац³я и не химера. Математики не могутъ доставить доказательствъ болѣе безусловныхъ, чѣмъ тѣ, которыя художнику доставляютъ чувство его искусства. Онъ не только вѣритъ, онъ положительно знаетъ, что так³я-то и так³я-то, повидимому, произвольныя соединен³я матер³и образуютъ, и только онѣ однѣ образуютъ, истинную красоту. Его доводы, однако, еще не созрѣли до выражен³я. Анализу болѣе глубокому, чѣмъ до сихъ поръ видѣнный м³ромъ, предстоитъ вполнѣ изслѣдовать и выразить ихъ. Тѣмъ не менѣе его инстинктивныя мнѣн³я подтверждены голосомъ всѣхъ его собратьевъ. Пусть извѣстный "общ³й составъ" будетъ имѣть недостатки; пусть исправлен³е будетъ внесено въ самый распорядокъ формы; пусть это исправлен³е будетъ предоставлено всякому художнику въ м³рѣ; каждый признаетъ его необходимость. И мало того: для исправлен³я основныхъ въ этомъ общемъ составѣ недостатковъ, каждый отдѣльный сочленъ братства укажеть на тождественное улучшен³е.

   Я повторяю, что лишь въ расположен³и ландшафта физическая природа допускаетъ улучшен³е, и что поэтому данное ея свойство было для меня тайною, которую я не могъ разгадать. Собственныя мои мысли относительно этого предмета говорили мнѣ, что первоначальнымъ замысломъ природы было такъ распредѣлить все на земной поверхности, чтобы во всемъ удовлетворить человѣческое чувство совершенства - и въ красивомъ, и въ возвышенномъ, и въ живописномъ; но что этотъ первобытный замыселъ былъ разрушенъ извѣстными геологическими переворотами - переворотами въ формѣ и въ распредѣлен³и красокъ, исправлен³е или смягчен³е которыхъ составляетъ душу искусства. Сила этой идеи была, однако, въ значительной степени ослаблена тѣмъ, что она необходимымъ образомъ заставляла разсматривать земные перевороты какъ нѣчто ненормальное и совершенно непригодное для какой-либо цѣли. И это именно Эллисонъ внушилъ мнѣ, что они были предварительными показателями смерти. Онъ говорилъ такимъ образомъ:- Допустимъ, что первоначальнымъ замысломъ было безсмерт³е человѣка на землѣ. Передъ нами тогда - первоначальное устроен³е земной поверхности, приспособленное къ его блаженному состоян³ю, не какъ существующему, но какъ бывшему въ замыслѣ. Перевороты были подготовлен³емъ къ его позднѣе задуманному смертному состоян³ю.

   "Теперь", говорилъ мой другъ, "то, что лы разсматриваемъ, какъ улучшен³е ландшафта, можетъ дѣйствительно быть таковымъ, насколько это касается лишь моральной или человѣческой точки зрѣн³я. Каждое измѣнен³е, въ природной сценѣ, весьма возможно, создаетъ на картинѣ пятно, если мы предположимъ эту картину созерцаемой издали - въ массѣ - съ какой-нибудь точки, далекой отъ земной поверхности, хотя находящейся и не внѣ предѣловъ земной атмосферы. Легко понять, что именно то самое, что можетъ улучшать близко разсматриваемую подробность, можетъ, въ то же самое время, нарушать общее, или зримое съ болѣе далекой точки, впечатлѣн³е. Можетъ существовать извѣстный классъ существъ, нѣкогда человѣческихъ, но теперь для человѣчества невидимыхъ, для которыхъ, изъ дали, нашъ безпорядокъ можетъ казаться порядкомъ, наша неживописность - живописной; словомъ, землеангеловъ, для вниман³я которыхъ, болѣе, чѣмъ для нашего вниман³я, и для ихъ утонченнаго смертью воспр³ят³я прекраснаго, могли быть созданы Богомъ обширные сады-ландшафты полушар³й".

   Говоря со мной, мой другъ привелъ слѣдующ³е отрывки изъ одного писателя, мнѣн³я котораго о садахъ-ландшафтахъ считались весьма существенными:-

   "Собственно говоря, есть лишь два стиля сада-ландшафта: природный и искусственный. Одинъ стремится возсоздать первоначальную красоту мѣстности, приспособляя ея элементы къ окружающей сценѣ; культивируя деревья, въ содружественномъ сочетан³и съ холмами или равниною сосѣдней мѣстности; угадывая и воплощая въ дѣйствительность эти тонк³я отношен³я величины, соразмѣрности, и цвѣта, которыя, будучи скрыты отъ зауряднаго созерцателя, повсюду зримы испытанному наблюдателю природы. Конечный результатъ, достигаемый природнымъ стилемъ сада-ландшафта, состоитъ скорѣе въ отсутств³и всякихъ недостатковъ и непр³емлемостей - въ господствѣ здравой гармон³и и порядка - чѣмъ въ создан³и какихъ-либо особыхъ дивъ и чудесъ. Искусствонный стиль имѣетъ столько же разновидностей, сколько есть разныхъ вкусовъ, предъявляющихъ свой спросъ. Онъ находится въ нѣкоторомъ общемъ отношен³и къ различнымъ стилямъ здан³й. Существуютъ стройныя аллеи и уютные уголки Версаля; Итальянск³я террасы; и разнообразный смѣшанный старый Англ³йск³й стиль, находящ³йся въ извѣстной связи съ Отечественной Готической или Англ³йской Елисаветинской архитектурой. Что бы ни говорилось противъ злоупотреблен³ц искусственнымъ садомъ-ландшафтолъ, примѣсь чистаго искусства, въ той или другой части сада, придаетъ ему извѣстную большую красоту. Частью это происходитъ отъ услады зрѣн³я, благодаря зримости порядка и замысла, частью это имѣетъ моральный характеръ. Терраса, со старой, обросшей мхомъ, балюстрадой, сразу вызываетъ передъ глазами прекрасныя формы, что проходили здѣсь въ иные дни. Малѣйшее проявлен³е искусства есть очевидный знакъ заботливости и человѣческаго интереса".

   "Изъ того, что я уже сказалъ", промолвилъ Эллисонъ, и вы можете видѣть, что я отвергаю высказанную здѣсь мысль о возсоздан³и первоначальной красоты мѣстности. Первоначальная красота никогда не бываетъ такъ велика, какъ та, которую можно создать. Конечно, все зависитъ отъ выбора мѣста съ надлежащими данными. То, что было сказано объ угадыван³и и воплощен³и въ дѣйствительность тонкихъ отношен³й величины, соразмѣрности, и цвѣта, является однимъ изъ примѣровъ спутанности языка, служащей для прикрыт³я неточности мысли. Указанная фраза можетъ означать что-нибудь, можетъ не означать ничего, и ни въ какомъ случаѣ не можетъ быть руководящей. Что истинный результатъ природнаго стиля сада-ландшафта можно видѣть скорѣе въ отсутств³и всяческихъ недостатковъ и непр³емлемостей, чѣмъ въ создан³и какихъ-либо особыхъ дивъ и чудесъ, это - положен³е, болѣе приспособленное къ шаткимъ мыслямъ толпы, нежели къ пламеннымъ снамъ человѣка ген³альнаго. Указанная отрицательная заслуга является принадлежностью той хромающей критики, которая въ литературѣ превознесеть до небесъ Аддисона. На самомъ дѣлѣ, въ то время какъ достоинство, состоящее въ простомъ избѣган³и порока, взываетъ непосредственно къ разумѣн³ю, и можетъ, такимъ образомъ, быть очерчено кругомъ правила, болѣе высокое достоинство, вспыхивающее въ творчествѣ, можетъ быть постигаемо только въ своихъ результатахъ. Правило приложимо лишь къ заслугамъ отрицательнымъ - къ достоинствамъ, которыя побуждаютъ къ воздержан³ю. Внѣ этого, искусство критики можетъ только внушать. Насъ могутъ научить создать "Катона", но намъ тщетно стали бы говорить, какъ замыслить Парѳенонъ или "Inferno". Но разъ извѣстная вещь сдѣлана - разъ чудо совершилось - способность пониман³я дѣлается всеобщей. Софисты отрицательной школы, смѣявш³еся надъ созидан³емъ, благодаря неспособнооти создавать, теперь громче всѣхъ въ раздачѣ аплодисментовъ. То, что въ хризалидномъ состоян³и своего основного начала оскорбляло ихъ вялый разсудокъ, въ завершенности выполнен³я всегда рождаетъ восторгъ, взывая къ ихъ инстинкту красоты.

   "Замѣчан³я автора относительно искусстврннаго стиля", продолжалъ Эллисонъ, "менѣе подлежатъ возражен³ю. Примѣсь чистаго искусства въ той или иной части сада придаетъ ему извѣстную большую красоту. Это справедливо; вѣрно также и указан³е на человѣческ³й интересъ. Выраженную здѣсь основную мысль нельзя оспаривать,- но что-нибудь можетъ быть за предѣлами этого. Можетъ быть извѣстный эффектъ въ соотвѣтств³и съ основной мыслью - эффектъ, который недостижимъ при обычныхъ средствахъ, находящихся въ распоряжен³и отдѣльной личности, но который, если его достигнуть, могъ бы придать саду-ландшафту очарован³е, далеко превосходящсе чары, придаваемыя ощущен³емъ чисто человѣческаго интереса. Поэтъ, имѣющ³й изъ ряду вонъ выходящ³я денежныя средства, могъ бы, не отвергая необходимой идеи искусства, или культуры, или, какъ выражается нашъ авторъ, интереса, такъ напитать свои замыслы необычностью размѣровъ и новизной красоты, что онъ достигъ бы впечатлѣн³я нѣкоего духовнаго вмѣшательства. Можно видѣть, что при достижен³и такого результата онъ сохраннтъ всѣ выгоды интереса или замысла, въ то же время отрѣшая свое произведен³е отъ сухости и отъ технической стороны общепринятаго искусства. Въ самой суровой пустынѣ - въ самыхъ дикихъ мѣстахъ никѣмъ нетронутой прпроды - явно видится искусство создателя, но это искусство явно видится только размышлен³ю; ни въ какомъ отношен³и оно не имѣетъ непосредственной силы чувства. Теперь, предположимъ, что это ощущен³е замысла, возникшаго въ умѣ Всемогущаго, на одну ступень понижено - что оно приведено какъ бы въ гармоническую или содружественную связь съ чувствомъ человѣческаго искусства - что оно образуетъ какъ бы нѣкое междуцарств³е: - вообразимъ, напримѣръ, какой-нибудь ландшафтъ, сложная обширность и законченность котораго - ландшафтъ, красота котораго, пышность и странность - возбуждаютъ представлен³е о заботливости, или дѣятельныхъ усил³яхъ, или надзорѣ, со стороны существъ высшихъ, но родственныхъ человѣчеству - тогда ощущен³е интвреса будетъ сохранено, между тѣмъ какъ вложенное здѣсь искусство будетъ вызывать впечатлѣн³е посредствующей или вторичной природы - природы, которая не есть Богь, и не эманац³я Бога, но которая все еще остается природой, какъ создан³е ангеловъ, витающихъ между человѣкомъ и Богомъ".

   Въ посвящен³и своего огромнаго состоян³я осуществлен³ю подобнаго видѣн³я - въ свободныхъ занят³яхъ на открытомъ воздухѣ, обусловленныхъ личнымъ надзоромъ за выполнен³емъ своихъ плановъ - въ безпрерывномъ стремлен³и, этими планами доставляемомъ, въ высокой духовности такого стремлен³я, въ презрѣн³и честолюб³я, давшемъ ему возможность истинно ощущать единственную страсть его души, жажду красоты, которую онъ утишалъ, прикасаясь къ вѣчнымъ источникамъ, безъ возможности насыщен³я;- и, прежде всего, въ сочувств³и женщины, которая была женственной, и своимъ очарован³емъ и любовью окружила его существован³е пурпурной атмосферой Рая - Эллисонъ думалъ найти, и нашелъ, изъят³е изъ общихъ заботъ человѣчества, съ гораздо большимъ количествомъ положительнаго счастья, чѣмъ это когда-нибудь грезилось пылкой фантаз³и M-me Сталь, въ ея зачарованныхъ дневныхъ сновидѣн³яхъ.

   Я отчаиваюсь дать читателю хоть сколько-нибудь ясное представлен³е о чудесахъ, которыя мой другъ совершилъ въ дѣйствительности. Мнѣ хочется описать ихъ, но я падаю духомъ, при мысли о трудности описан³я, и колеблюсь между подробностями и обобщен³емъ. Быть можетъ, наилучшее - соединить и то, и другое, въ ихъ крайностяхъ.

   Первой заботой Мистера Эллисона былъ, конечно, выборъ мѣстности; и едва онъ только помыслилъ объ этомъ, какъ его вниман³е остановилось на пышной природѣ острововъ Тихаго Океана. Онъ уже задумалъ путешеств³е къ Южнымъ Морямъ, но размышлен³я одной ночи побудили его оставить эту мысль. "Если бы я былъ мизантропомъ", сказалъ онъ, "такая мѣстность была бы мнѣ какъ разъ подстать. Завершенность ея островного уединеннаго характера, и трудность входа и выхода, были бы въ данномъ случаѣ первѣйшимъ очарован³емъ; но я еще не сдѣлался Тимономъ. Мнѣ хочется покоя, но не подавленности одиночества. Я долженъ сохранить за собой извѣстный контроль надъ размѣрами и длительностью мосго покоя. Кромѣ того, нерѣдко будутъ возникать часы, когда я буду нуждаться въ сочувств³и къ тому, что мной сдѣлано, со стороны людей поэтически настроенныхъ. Итакъ, я долженъ найти какое-нибудь мѣсто недалеко отъ люднаго города - сосѣдство его, къ тому же, дастъ мнѣ возможность наилучшимъ образомъ выполнить мои планы".

   Отыскивая подходящее мѣсто, такимъ образомъ расположенное, Эллисонъ путешествовалъ въ течен³и нѣсколькихъ лѣтъ, и мнѣ дано было сопровождать его. Тысячу мѣстъ, которыя привели меня въ восхищен³е, онъ отвергъ безъ колебан³я, и его доводы въ концѣ концовъ убѣдили меня, что онъ былъ правъ. Мы прибыли, наконецъ, къ одному возвышенному плоскогорью, красоты и плодородности удивительной; съ него открывалась панорамная перспектива, немногимъ развѣ меньшая по размѣрамъ, чѣмъ панорама Этны, и, какъ думалъ Эллисонъ, а равно и я, она превосходила прославленный видъ съ этой горы, во всѣхъ истинныхъ элементахъ живописности.

   "Я сознаю", сказалъ путникъ, испустивъ глубок³й вздохъ восторга, послѣ того какъ, заколдованный, онъ чуть не цѣлый часъ смотрѣлъ на эту сцену, "я знаю, что изъ людей самыхъ разборчивыхъ, будь они на моемъ мѣстѣ, девять десятыхъ здѣсь почувствовали бы себя вполнѣ удовлетворенными. Эта панорама дѣйствительно великолѣпна, и я могъ бы наслаждаться ею уже въ силу чрезмѣрности ея великолѣп³я. Вкусъ всѣхъ архитекторовъ, которыхъ я когда-либо зналъ, побуждалъ ихъ, во имя "перспективы", ставить здан³я на горныя вершины. Ошибка очевидна. Велич³е въ любомъ изъ своихъ видовъ, въ особенности же велич³е въ объемѣ, поражаетъ, возбуждаетъ - и затемъ вызываетъ утолен³е, угнетаетъ. Для созерцан³я случайнаго, ничего не можетъ быть лучше - для созерцан³я постояннаго, это худшее, что только можетъ быть. И, при созерцан³и постоянномъ, наименѣе пр³емлемая форла велич³я есть велич³е объема; худшая форма объема есть объемъ разстоян³я. Оно враждебно сталкивается съ чувствомъ и съ ощущен³емъ уединенности - съ чувствомъ и ощущен³емъ, которому мы повинуемся, когда "уѣзжаемъ въ деревню". Смотря съ вершины горы, мы не можемъ не чувствовать себя внѣ м³ра. Тотъ, у кого болитъ сердце, избѣгаетъ далекихъ перспективъ, какъ чумы".

   Лишь къ концу четвертаго года нашихъ изыскан³й, мы нашли мѣстность, относительно которой Эллисонъ самъ сказалъ, что она его удовлетворяетъ. Излшинее, конечно, говорить, гдѣ была эта мѣстность. Недавняя кончина моего друга, открывъ доступъ въ его помѣстье нѣкоторому классу посѣтителей, окружила Арнгеймъ извѣстнаго рода тайной, и полуразглашенной, если не торжественной, знаменитостью, похожей на ту, которою такъ долго отличался Фонтхилль, хотя безконечно высшей по степени.

   Обыкновенно къ Арнгейму пр³ѣзжали по рѣкѣ. Посѣтитель покидалъ городъ раннимъ утромъ. До полудня путь его лежалъ между береговъ, отмѣченныхъ спокойной, уютной красотой, на нихъ паслись безчисленныя стада овецъ, и бѣлая ихъ шерсть выступала свѣтлыми пятнами на яркой зелени волнистыхъ луговъ. Мало-по-малу впечатлѣн³е сельской культуры уступало впечатлѣн³ю чего-то чисто пастушескаго. Это впечатлѣн³е постепенно переходило въ ощущен³е уединенности - иэто послѣднее, въ свою очередь, превращалось въ сознан³е полнаго уединен³я. По мѣрѣ того какъ приближался вечеръ, каналъ становился все болѣе узкимъ; берега дѣлались все болѣе и болѣе обрывистыми, и одѣтыми въ болѣе богатую, болѣе пышную, и болѣе мрачную листву. Вода становилась прозрачнѣе. Потокъ дѣлалъ тысячи поворотовъ, такъ что въ каждую минуту блистающая его поверхность была видима не болѣе, какъ на восьмую часть мили. Каждое мгновен³е судно казалось захваченнымъ въ заколдованный кругъ, будучи осѣнено непреодолимыми и непроницаемыми стѣнами листвы, кровлей изъ ультрамариноваго сатина, и, не имѣя дна,- киль съ поразительнымъ изяществомъ совпаден³я балансировалъ на килѣ призрачной лодки, которая, какой-то случайностью опрокинутая вверхъ дномъ, плыла въ постоянномъ содружествѣ съ дѣйствительной лодкой, дабы поддердивать ее. Каналъ превращался теперь въ ущелье - хотя этотъ терминъ не вполнѣ здѣсь примѣнимъ, и я пользуюсь имъ лишь потому, что нѣтъ слова, которое бы лучше опредѣлило наиболѣе поразительную - не наиболѣе отличительную - черту сцены. Характеръ ущелья сказывался только въ высотѣ и параллельности береговъ; онъ совершенно терялся въ другихъ чертахъ. Стѣны лощины (между которыми свѣтлая вода продолжала протекать совершенно спокойно) поднимались до высоты ста, а мѣстами и полутораста, футовъ, и до такой степени наклонялись одна къ другой, что почти не пропускали дневного свѣта, между тѣмъ какъ длинный, подобный перьямъ, мохъ, густо свѣшиваясь съ переплетенныхъ кустарниковъ, придавалъ всей расщелинѣ видъ похоронной угрюмости. Извивы становились все болѣе частыми и запутанными, и нерѣдко, казалось, возвращались къ самимъ себѣ, такъ что путникъ быстро утрачивалъ всякое представленье о направлен³и. Онъ весь, кромѣ того, былъ овѣянъ изысканнымъ чувствомъ страннаго. Мысль природы еще оставалась, но характеръ ея, повидимому, претерпѣвалъ измѣнен³я; въ этомъ ея творчествѣ чувствовалась какая-то зачарованная симметр³я, какое-то поразительное однообраз³е, что-то колдовское. Нигдѣ не было видно ни сухой вѣтки - ни поблекшаго листка - ни случайно лежащаго камешка - ни куска темной земли. Кристальная влага, волнуясь, ударялась о чистый гранитъ или о мохъ, ничѣмъ не запятнанный, и съ очертан³ями такими четкими, что они, смущая, восхищали глазъ.

   Послѣ того какъ судно, въ течен³и нѣсколькихъ часовъ, проходило по лабиринту этого канала, причемъ сумракъ становился мрачнѣе съ каждой минутой, рѣзк³й и неожиданный поворотъ приводилъ его внезапно, какъ будто оно падало съ неба, въ круглый бассейнъ, очень значительнаго объема, если сравнить его съ шириной ущелья. Онъ имѣлъ около двухсотъ ярдовъ въ д³аметрѣ и, за исключен³емъ одного мѣста, находившагося прямо передъ судномъ, когда оно въ него вступало, со всѣхъ сторонъ былъ окруженъ холмами, въ общемъ одинаковой высоты со стѣнами стремнины, хотя совершенно иного характера. Ихъ стѣны уклономъ выходили изъ воды, подъ угломъ градусовъ въ сорокъ пять, и были одѣты сверху до низу - безъ малѣйшаго видимаго пробѣла - въ покровы изъ самыхъ роскошныхъ цвѣтущихъ цвѣтковъ; едва одинъ зеленый листъ виднѣлся гдѣ-нибудь въ этомъ морѣ ароматнаго и переливнаго цвѣта. Бассейнъ былъ очень глубокъ, но такъ прозрачна была вода, что дно, состоявшее, повидимому, изъ плотной массы небольшихъ круглыхъ алебастровыхъ камешковъ, было явственно видно, вспышками, то-есть тамъ, гдѣ глазъ могъ позволить себѣ не смотрѣть въ находящееся далеко внизу опрокинутое небо, на двойной расцвѣтъ холмовъ. На этихъ холмахъ не было деревьевъ, не было ни одного сколько-нибудь высокаго кустарника. Впечатлѣн³е, возникавшее въ наблюдателѣ, было впечатлѣн³емъ роскоши, теплоты, красочности, спокойств³я, однообраз³я, мягкости, тонкости, изящества, чувственной нѣжности, и чудесной изысканности культуры, возбуждавшей мечтан³я о какой-то новой расѣ фей, трудолюбивыхъ, полныхъ вкуса, щедрыхъ, и прихотливыхъ; но насколько глазъ могъ прослѣдить вверхъ этотъ мир³адноцвѣтный склонъ, отъ остраго угла, соединяющаго его съ водой, до смутнаго его окончан³я среди извивовъ нависшаго облака, онъ смотрѣлъ, и становилось на самомъ дѣлѣ затруднительнымъ не думать, что эта панорама есть водопадъ рубиновъ, сафировъ, опаловъ, и золотыхъ ониксовъ, безгласно струящихся съ неба.

   Мгновенно вступивъ въ эту бухту изъ мрака стремнины, посѣтитель восхищенъ и совершенно пораженъ, видя полный шаръ заходящаго солнца: въ то время какъ онъ думалъ, что оно уже давно за горизонтомъ, оно было прямо передъ нимъ, являясь единственнымъ окончан³емъ безграничной перспективы, видимой черезъ другую расщелинообразную пробоину въ горахъ.

   Но тутъ путникъ покидаетъ судно, которое доставило его такъ далеко, и входитъ въ легк³й челнокъ изъ слоновой кости, украшенный девизами изъ арабесокъ, выступающими яркимъ багрянцомъ изнутри и снаружи. Корма и носъ этой лодки высоко поднимаются надъ водой своими острыми концами, такъ что въ цѣломъ она имѣетъ видъ неправильнаго полумѣсяца. Она покоится на поверхности бухты съ гордою грац³ей лебедя. На днѣ ея, покрытомъ горностаями, лежитъ, какъ перышко - легкое весло изъ сатиноваго дерева; но нѣтъ въ челнокѣ ни гребца, ни слуги. Гостя просятъ не безпокоиться - Парки о немъ позаботятся. Болѣе обширное судно исчезаетъ, и онъ остается одинъ въ челнокѣ, который, повидимому, недвижно, медлитъ на серединѣ озера. Но въ то время какъ путникъ размышляетъ, какое принять направлен³е, онъ замѣчаетъ, что волшебная ладья слегка движется. Она тихонько повертывается вокругъ себя, пока ея передняя часть не обращается къ солнцу. Съ легкой, но постепенно увеличивающейся быстротой, она устремляется впередъ, въ то время какъ слабые всплески, ею создаваемые, повидимому, разбиваются о края этой ладьи изъ слоновой кости въ божественныя мелод³и - повидимому, являются единственно возможнымъ объяснен³емъ умиротворяющей, хотя меланхоличной, музыки, незримую причину которой изумленный путникъ тщетно высматриваетъ вокругъ себя. Челнокъ упорно продолжаетъ свой путь, и скалистыя ворота перспективы приближаются, такъ что ея глубины становятся зримы болѣе явственно. Направо возникаетъ цѣпь высокихъ холмовъ, съ безпорядочной роскошью покрытыхъ лѣсомъ. Видно, однако же, что черта изысканной чистоты тамъ, гдѣ берегъ погружается въ воду, все еще преобладаетъ. Нѣтъ ни малѣйшаго признака мелкихъ постороннихь предметовъ, постоянно встрѣчающихся въ рѣкахъ. Налѣво сцена имѣетъ болѣе мягк³й характеръ и болѣе очевидно искусственный. Здѣсь берегъ поднимается изъ воды уклономъ, въ постепенномъ восхожден³и образуя широк³и травяной газонъ, по ткани своей ничего такъ не напоминающ³й какъ бархатъ, и такой блистательно зеленый, что его можно сравнить съ оттѣнками чистѣйшаго изумруда. Это плоскогорье мѣняется въ ширинѣ отъ десяти до трехъ сотенъ ярдовъ, выростая изъ рѣчного берега стѣною въ пятьдесятъ футовъ высоты, которая простирается въ безконечности изгибовъ, но слѣдуетъ общему направлен³ю рѣки, пока не теряется въ отдаленности по направлен³ю къ западу. Эта стѣна представляетъ изъ себя сплошную скалу, и она была образована черезъ перпендикулярный обрѣзъ нѣкогда извилистаго обрыва, составлявшаго южный берегъ рѣки; но ни малѣйшихъ слѣдовъ работы не было оставлено. Вытесанный камень имѣетъ окраску вѣковъ, и съ него, въ распространенномъ изобил³и, свѣшивается плющъ, коралловая жимолость, душистый шиповникъ, и ломоносъ. Однообраз³е лин³й - и верха, и низа стѣны - вполнѣ смягчено отдѣльными деревьями гигантскаго роста, ростущими то по одному, то небольшими группами, вдоль по плоскогорью, и въ области, находящейся за предѣлами стѣны, но въ тѣсномъ соприкосновен³и съ ней; такимъ образомъ, что многочисленныя вѣтви (въ особенности вѣтви чернаго орѣшника) свѣшиваются и погружаютъ свои нависш³е края въ воду. Дальше, на заднемъ фонѣ, взоръ задерживается непроницаемой преградой изъ листвы.

   Все это возникаетъ передъ глазами, пока челнокъ постепенно приближается къ тому, что я назвалъ воротами перспективы. При большемъ приближен³и къ нимъ, однако же, ихъ расщелинообразный видъ исчезаетъ; новый выходъ изъ бухты открывается слѣва, и стѣна, въ этомъ направлен³и, также изгибается, все еще слѣдуя общему течен³ю потока. Въ это новое отверст³е глазъ не можетъ проникнуть очень далеко, потому что потокъ, сопровождаемый стѣною, продолжаетъ уклоняться налѣво, пока они не исчезаютъ въ листвѣ.

   Ладья, тѣмъ не менѣе, скользитъ магически по извилистому каналу; и здѣсь берегъ, противоположный ствнѣ, походитъ на берегъ, противоположный стѣнѣ въ узкой перспективѣ. Высок³е холмы, мѣстами выростая въ настоящ³я горы, и покрытые растительностью безумно роскошной, все еще закрываютъ сцену.

   Легко плывя впередъ, но съ быстротой незамѣтнымъ образомъ увеличивающейся, путникъ, послѣ нѣсколькихъ короткихъ поворотовъ, находитъ дальнѣйшее свое движен³е повидимому, прегражденнымъ гигантскими воротами или, скорѣе, дверью изъ полпрованнаго золота, тщательно выкованной, разукрашенной лѣпными украшен³ями, и отражающей прямые лучи солнца, теперь быстро заходящаго, съ лучезарностью, которая какъ будто обнимаетъ весь окружающ³й лѣсъ пламенемъ. Этотъ входъ вдѣланъ въ высокую стѣну, которая, повидимому, пересѣкаетъ здѣсь рѣку подъ прямыми углами. Черезъ нѣсколько мгновен³й становится, однако, очевиднымъ, что главная масса воды, постепеннымъ и легкимъ пзгибомъ, убѣгаетъ налѣво, и стѣна слѣдуетъ за нимъ попрежнему, между тѣмъ какъ потокъ значительной величины, отдѣляясь огь главнаго, съ легкими всплесками направляется подъ дверь и такимъ образомъ скрывается изъ виду. Челнокъ попадаетъ въ меньш³й каналъ и приближается къ воротамъ. Ихъ могуч³я створы медленно и благозвучно раскрываются. Лодка скользитъ между ними и начинаетъ свое быстрое нисхожден³е въ обширный полукругъ всецѣло опоясанный пурпурными горами, основан³е которыхъ омывается блистательной рѣкой, по всему протяжен³ю. Въ то же время весь Эдемъ Арнгейма сразу вспыхиваетъ передъ глазами. Это цѣлый потокъ зачаровывающей мелод³и; это - подавляющая роскошь страннаго, нѣжнаго аромата; это - подобное сну смѣшен³е высокихъ, стройныхъ, Восточныхъ деревьевъ, кустовъ, расположенныхъ рощицами, цѣлыхъиполчищъ золотыхъ и алыхъ птицъ, озеръ, обрамленныхъ лил³ями, луговъ, заросшихъ ф³алками, тюльпанами, маками, г³ацинтами, и туберозами, далеко перерѣзанныхъ лин³ями серебряныхъ ручьевъ - и надо всѣмъ этимъ смутно возникающая громада полу Готической, полу Сарацинской архитектуры, держащейся какъ бы чудомъ въ воздухѣ, переливающейся въ багряномъ свѣтѣ солнца сотнями своихъ оконъ, минаретовъ, и башенокъ, и кажущейся призрачнымъ создан³емъ соединившихся вмѣстѣ Сильфовъ, Фей, Ген³евъ и Гномовъ.