Островский Александр Николаевич - Свои люди - сочтемся

  OCR: Камионский К.А.

  Spellcheck: Дьяченко М.В. --------------------------------

  Большов Самсон Силыч

  Купец

  Аграфена Кондратьевна

  его жена

  Липочка

  их дочь

  Подхалюзин

  Приказчик

  Устинья Наумовна

  Сваха

  Фоминишна

  Ключница

  Рисположенский Сысой Псоич

  стряпчий

  Тишка

  мальчик

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

  Гостиная в доме Большова.

  ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

  Липочка (сидит у окна с книгой). Какое приятное занятие эти танцы! Ведь уж как хорошо! Что может быть восхитительнее? Приедешь в Собранье али к кому на свадьбу, сидишь, натурально,- вся в цветах, разодета, как игрушка али картинка журнальная,- вдруг подлетает кавалер: "Удостойте счастия, сударыня!" Ну, видишь: если человек с понятием али армейской какой - возьмешь да и прищуришься, отвечаешь: "Извольте, с удовольствием!" Ах! (с жаром) оча-ро-ва-тель-но! Это просто уму непостижимо! (Вздыхает.) Больше всего не люблю я танцевать с студентами да с приказными. То ли дело отличаться с военными! Ах, прелесть! восхищение! И усы, и эполеты, и мундир, а у иных даже шпоры с колокольчиками. Одно убийственно, что сабли нет! И для чего они ее отвязывают? Странно, ей-богу! Сами не понимают, как блеснуть очаровательнее! Ведь посмотрели бы на шпоры, как они звенят, особливо, если улан али полковник какой разрисовывает - чудо! Любоваться - мило-дорого! Ну, а прицепи-ко он еще саблю: просто ничего не увидишь любопытнее, одного грома лучше музыки наслушаешься. Уж какое же есть сравнение: военный или штатский? Военный - уж это сейчас видно: и ловкость, и все, а штатский что? Так какой-то неодушевленный! (Молчание.) Удивляюсь, отчего это многие дамы, поджавши ножки, сидят? Формально нет никакой трудности выучиться! Вот уж я на что совестилась учителя, а в двадцать уроков все решительно поняла. Отчего это не учиться танцевать! Это одно толькое суеверие! Вот маменька, бывало, сердится, что учитель все за коленки хватает. Все это от необразования! Что за важность! Он танцмейстер, а не кто-нибудь другой. (Задумывается.) Воображаю я себе: вдруг за меня посватается военный, вдруг у нас парадный сговор: горят везде свечки, ходят официанты в белых перчатках; я, натурально, в тюлевом либо в газовом платье, тут вдруг заиграют вальс. А ну как я перед ним оконфужусь! Ах, страм какой! Куда тогда деваться-то? Что он подумает? Вот, скажет, дура необразованная! Да нет, как это можно! Однако я вот уж полтора года не танцевала! Попробую-ко теперь на досуге. (Дурно вальсируя.) Раз... два... три... раз... два... три...

ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

  Липочка и Аграфена Кондратьевна.

  Аграфена Кондратьевна (входя). Так, так, бесстыдница! Как будто сердце чувствовало: ни свет ни заря, не поемши хлеба божьего, да уж и за пляску тотчас!

  Липочка Как, маменька, я и чай пила, и ватрушку скушала. Посмотрите-ка, хорошо? Раз, два, три... раз... два...

  Аграфена Кондратьевна (преследуя ее). Так что ж, что ты скушала? Нужно мне очень смотреть, как ты греховодничаешь!.. Говорю тебе, не вертись!..

  Липочка Что за грех такой! Нынче все этим развлекаются.- Раз... два...

  Аграфена Кондратьевна Лучше об стол лбом стучи, да ногами не озорничай! (Бегает за ней.) - Да что ж ты, с чего ж ты взяла не слушаться!

  Липочка. Как не слушаться, кто вам сказал! Не мешайте, дайте кончить, как надобно! Раз... два... три...

  Аграфена Кондратьевна. Долго ль же мне бегать-то за тобой на старости лет! Ух, замучила, варварка! Слышишь, перестань! Отцу пожалуюсь!

  Липочка. Сейчас, сейчас, маменька! Последний кружок! Вас на то и бог создал, чтоб жаловаться. Сами-то вы не очень для меня значительны! Раз, два...

  Аграфена Кондратьевна. Как! ты еще пляшешь, да еще ругаешься! Сию минуту брось! Тебе ж будет хуже: поймаю за юбку, весь хвост оторву.

  Липочка. Ну, да рвите на здоровье! Вам же зашивать придется! Вот и будет! (Садится.) Фу... фу... как упаточилась, словно воз везла! Ух! Дайте, маменька, платочка пот обтереть.

  Аграфена Кондратьевна. Постой, уж я сама оботру! Ишь, уморилась! А ведь и то сказать, будто неволили. Коли уж матери не почитаешь, так стен-то бы посовестилась! Отец, голубчик, через великую силу ноги двигает, а ты тут скачешь, как юла какая!

  Липочка Подите вы с своими советами! Что ж мне делать, по-вашему! Самой, что ли, хворать прикажете? Вот другой манер, кабы я была докторша! Ух! Что это у вас за отвратительные понятия! Ах! какие вы, маменька, ей-богу! Право, мне иногда краснеть приходится от ваших глупостей!

  Аграфена Кондратьевна Каково детище-то ненаглядное! Прошу подумать, как она мать-то честит! Ах ты, болтушка бестолковая! Да разве можно такими речами поносить родителей? Да неужто я затем тебя на свет родила, учила да берегла пуще соломинки?

  Липочка. Не вы учили - посторонние; полноте, пожалуйста; вы и сами-то, признаться сказать, ничему не воспитаны. Ну, что ж? Родили вы - я была тогда что? Ребенок, дитя без понятия, не смыслила обращения. А выросла да посмотрела на светский тон, так и вижу, что я гораздо других образованнее. Что ж мне, потакать вашим глупостям! Как же! Есть оказия.

  Аграфена Кондратьевна. Уймись, эй, уймись, бесстыдница! Выведешь ты меня из терпения, прямо к отцу пойду, так в ноги и брякнусь, житья, скажу, нет от дочери, Самсонушко!

  Липочка. Да, вам житья нет! Воображаю.- А мне есть от вас житье? Зачем вы отказали жениху? Чем не бесподобная партия? Чем не капидон? Что вы нашли в нем легковерного?

  Аграфена Кондратьевна. А то и легковерного, что зубоскал! Приехал, ломался, ломался, вертелся, вертелся. Эка невидаль!

  Липочка. Да, много вы знаете! Известно, он благородный человек, так и действует по-деликатному. В ихнем кругу всегда так делают.- Да как еще вы смеете порочить таких людей, которых вы и понятия не знаете? Он ведь не купчишка какой-нибудь. (Шепчет в сторону.) Душка, милашка!

  Аграфена Кондратьевна. Да, хорош душка! Скажите, пожалуйста! Жалко, что не отдали тебя за шута за горохового. Ведь ишь ты, блажь-то какая в тебе; ведь это ты назло матери под нос-то шепчешь.

  Липочка. Видимый резон, что не хотите моего счастия. Вам с тятенькой только кляузы строить да тиранничать.

  Аграфена Кондратьевна. Ну, как ты хочешь, там думай. Господь тебе судья! А никто так не заботится о своем детище, как материнская утроба! Ты вот тут хохришься да разные глупости выколупываешь, а мы с отцом-то денно и нощно заботимся, как бы тебе хорошего человека найти да пристроить тебя поскорее.

  Липочка. Да, легко вам разговаривать, а позвольте спросить, каково мне-то?

  Аграфена Кондратьевна. Разве мне тебя не жаль, ты думаешь? Да что делать-то! Потерпи малость, уж коли много лет ждала. Ведь нельзя же тебе вдруг жениха найти; скоро-то только кошки мышей ловят.

  Липочка. Что мне до ваших кошек! Мне мужа надобно! Что это такое! Срам встречаться с знакомыми, в целой Москве не могли выбрать жениха - все другим да другим. Кого не заденет за живое: все подруги с мужьями давно, а я словно сирота какая! Отыскался вот один, так и тому отказали. Слышите, найдите мне жениха, беспременно найдите!.. Вперед вам говорю, беспременно сыщите, а то для вас же будет хуже: нарочно, вам назло, по секрету заведу обожателя, с гусаром убегу, да и обвенчаемся потихоньку.

  Аграфена Кондратьевна. Что, что, беспутная! Кто вбил в тебя такие скверности! Владыко милосердый, не могу с духом собраться... Ах ты, собачий огрызок! Ну, нечего делать! Видно, придется отца позвать.

  Липочка. Только и ладите, что отца да отца; бойки вы при нем разговаривать-то, а попробуйте-ка сами!

  Аграфена Кондратьевна. Так что же, я дура, по-твоему, что ли? Какие у тебя там гусары, бесстыжий твой нос! Тьфу ты, дьявольское наваждение! Али ты думаешь, что я не властна над тобой приказывать? Говори, бесстыжие твои глаза, с чего у тебя взгляд-то такой завистливый? Что ты прытче матери хочешь быть! У меня ведь недолго, я и на кухню горшки парить пошлю. Ишь ты! Ишь ты! А!.. Ах матушки вы мои! Посконный сарафан сошью да вот на голову тебе и надену! С поросятами тебя, вместо родителей-то, посажу!

  Липочка. Как же! Позволю я над собой командовать! Вот еще новости!

  Аграфена Кондратьевна. Молчи, молчи, тарант Егоровна! Уступи верх матери! Эко семя противное! Словечко пикнешь, так язык ниже пяток пришью. Вот послал господь утешение! Девчонка хабальная! Мальчишка ты, шельмец, и на уме-то у тебя все не женское! Готова, чай, вот на лошадь по-солдатски вскочить!

  Липочка. Вы, я воображаю, приплетете скоро всех будочников. Уж молчали бы лучше, коли не так воспитаны. Все я скверна, а сами-то вы каковы после этого! Что, вам угодно спровадить меня на тот свет прежде времени, извести своими капризами? (Плачет.) Что ж, пожалуй, я уж и так, как муха какая, кашляю. (Плачет.)

  Аграфена Кондратьевна (стоит и смотрит на нее). Ну, полно, полно! Липочка плачет громче и потом рыдает. Ну, полно ты, полно! Говорят тебе, перестань! Ну, я виновата, перестань только, я виновата. Липочка плачет. Липочка! Липа! Ну, будет! Ну, перестань! (Сквозь слезы.) Ну, не сердись ты на меня (плачет)... бабу глупую... неученую... (Плачут обе вместе,). Ну, прости ты меня... сережки куплю.

  Липочка (плача). На что мне сережки ваши, у меня и так полон туалет. А вы купите браслеты с изумрудами.

  Аграфена Кондратьевна. Куплю, куплю, только ты плакать-то перестань!

  Липочка (сквозь слезы). Тогда я перестану, как замуж выду. (Плачет.)

  Аграфена Кондратьевна. Выдешь, выдешь, голубчик ты мой! Ну, поцелуй меня! Целуются. Ну, Христос с тобой! Ну, дай я тебе слезки оботру (Обтирает.) Вот нынче хотела Устннья Наумовна прийти, мы и потолкуем.

  Липочка (голосом, еще не успокоившимся). Ах! кабы она поскорей пришла!

ЯВЛЕНИЕ ТРЕТЬЕ

  Те же и Фоминишна.

  Фоминишна. Угадайте-ко, матушка Аграфена Кондратьевна, кто к нам изволит жаловать?

  Аграфена Кондратьевна. Не умею сказать. Да что я тебе, бабка-угадка, что ли, Фоминишна?

  Липочка. Отчего ж ты у меня не спросишь, что я, глупее, что ли, вас с маменькой?

  Фоминишна. Уж и не знаю, как сказать; на словах-то ты у нас больно прытка, а на деле-то вот и нет тебя. Просила, просила, не токмо чтобы что такое, подари хоть платок, валяются у тебя вороха два без призрения, так все нет, все чужим да чужим.

  Аграфена Кондратьевна. Вот уж этого, Фоминишна, я до скончания не разберу.

  Липочка. Ишь она! Знать, пивца хлебнула после завтрака, налепила тут чудеса в решете.

  Фоминишна. Вестимо так; что смеяться-то? Каково скончание, Аграфена Кондратьевна, бывает и начало хуже конца.

  Аграфена Кондратьевна. С тобой не разъедешься! Ты коли уж начнешь толковать, так только ушами хлопай. Кто ж такой там пришел-то?

  Липочка. Мужчина али женщина?

  Фоминишна. У тебя все мужчины в глазах-то прыгают. Да где ж это-таки видано, что мужчина ходит в чепчике? Вдовье дело - как следует назвать?

  Липочка. Натурально, незамужняя, вдова.

  Фоминишна. Стало быть, моя правда? И выходит, что женщина!

  Липочка. Эка бестолковая! Да кто женщина-то?

  Фоминишна. То-то вот, умна, да не догадлива: некому другому и быть, как не Устинье Наумовне.

  Липочка. Ах, маменька, как это кстати!

  Аграфена Кондратьевна. Где ж она до сих пор? Веди ее скорей, Фоминишна.

  Фоминишна. Сама в секунду явится: остановилась на дворе - с дворником бранится: не скоро калитку отпер.

ЯВЛЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

  Те же и Устинья Наумовна.

  Устинья Наумовна (входя). Уф, фа, фа! Что это у вас, серебряные, лестница-то какая крутая: лезешь, лезешь, насилу вползешь.

  Липочка. Ах, да вот и она! Здравствуй, Устинья Наумовна!

  Устинья Наумовна. Не больно спеши! Есть и постарше тебя. Вот с маменькой-то покалякаем прежде. (Целуясь.) Здравствуй, Аграфена Кондратьевна, как встала-ночевала, все ли жива, бралиянтовая?

  Аграфена Кондратьевна. Слава создателю! Живу -хлеб жую; целое утро вот с дочкой балясничала.

  Устинья Наумовна. Чай, об нарядах все. (Целуясь с Липочкой.) Вот и до тебя очередь дошла. Что это ты словно потолстела, изумрудная? Пошли, творец! Чего ж лучше, как не красотой цвести!

  Фоминишна. Тьфу ты, греховодница! Еще сглазишь, пожалуй.

  Липочка. Ах, какой вздор! Это тебе так показалось, Устинья Наумовна. Я все хирею: то колики, то сердце бьется, как маятник; все как словно тебя подмывает али плывешь по морю, так вот и рябит меланхолия в глазах.

  Устинья Наумовна (Фоминишне). Ну, и с тобой, божья старушка, поцелуемся уж кстати. Правда, на дворе ведь здоровались, серебряная, стало быть и губы трепать нечего.

  Фоминишна. Как знаешь. Известно, мы не хозяева, лыком шитая мелкота, а и в нас тоже душа, а не пар!

  Аграфена Кондратьевна (садясь). Садись, садись, Устинья Наумовна, что как пушка на колесах стоишь! Поди-ко вели нам, Фоминигана, самоварчик согреть.

  Устинья Наумовна. Пила, пила, жемчужная; провалиться на месте - пила и забежала-то так, на минуточку.

  Аграфена Кондратьевна. Что ж ты, Фоминишна, проклажаешься? Беги, мать моя, проворнее.

  Липочка. Позвольте, маменька, я поскорей сбегаю, видите, какая она неповоротливая.

  Фоминишна. Уж не финти, где не спрашивают! А я, матушка Аграфена Кондратьевна, вот что думаю: не пригожее ли будет подать бальсанцу с селедочкой.

  Аграфена Кондратьевна. Ну, бальсан бальсаном, а самовар самоваром. Аль тебе жалко чужого добра? Да как поспеет, вели сюда принести.

  Фоминишна. Как же уж! Слушаю! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ПЯТОЕ

  Те же без Фоминишны.

  Аграфена Кондратьевна. Ну что, новенького нет ли чего, Устинья Наумовна? Ишь, у меня девка-то стосковалась совсем.

  Липочка. И в самом деле, Устинья Наумовна, ты ходишь, ходишь, а толку нет никакого.

  Устинья Наумовна. Да ишь ты, с вами не скоро сообразишь, бралиянтовые. Тятенька-то твой ладит за богатого: мне, говорит, хоть Федот от проходных ворот, лишь бы денежки водились, да приданого поменьше ломил. Маменька-то вот, Аграфена Кондратьевна тоже норовит в свое удовольствие: подавай ты ей беспременно купца, да чтобы был жалованный, да лошадей бы хороших держал, да и лоб-то крестил бы по-старинному. У тебя тоже свое на уме. Как на вас угодишь?

ЯВЛЕНИЕ ШЕСТОЕ

  Те же и Фоминишна, входит, ставит на стол водку с закуской.

  Липочка. Не пойду я за купца, ни за что не пойду,- За тем разве я так воспитана: училась и по-французски, и на фортепьянах, и танцевать! Нет, нет! Где хочешь возьми, а достань благородного.

  Аграфена Кондратьевна. Вот ты и толкуй с ней.

  Фоминишна. Да что тебе дались эти благородные? Что в них за особенный скус? Голый на голом, да и христианства-то никакого нет: ни в баню не ходит, ни пирогов по праздникам не печет; а ведь хоть и замужем будешь, а надоест тебе соус-то с подливкой.

  Липочка. Ты, Фоминишна, родилась между мужиков и ноги протянешь мужичкой. Что мне в твоем купце! Какой он может иметь вес? Где у него амбиция? Мочалка-то его, что ли, мне нужна?

  Фоминишна. Не мочалка, а божий волос, сударыня, так-то-с!

  Аграфена Кондратьевна. Ведь и тятенька твой не оболваненный какой, и борода-то тоже не обшарканная, да целуешь же ты его как-нибудь.

  Липочка. Одно дело тятенька, а другое дело - муж. Да что вы пристали, маменька? Уж сказала, что не пойду за купца, так и не пойду! Лучше умру сейчас, до конца всю жизнь выплачу: слез недостанет, перцу наемся.

  Фоминишна. Никак ты плакать сбираешься? И думать не моги! И тебе как в охоту дразнить, Аграфена Кондратьевна!

  Аграфена Кондратьевна. А кто ее дразнит? Сама привередничает.

  Устинья Наумовна. Пожалуй, уж коли тебе такой апетит, найдем тебе и благородного. Какого тебе: посолидней али поподжаристей?

  Липочка. Ничего и потолще, был бы собою не мал. Конечно, лучше уж рослого, чем какого-нибудь мухортика, И пуще всего, Устинья Наумовна, чтобы не курносого, беспременно чтобы был бы брюнет; ну, понятное дело, чтоб и одет был по-журнальному. (Смотрит в зеркало.) Ах, господи! а сама-то я нынче вся, как веник, растрепана.

  Устинья Наумовна. А есть у меня теперь жених, вот точно такой, как ты, бралиянтовая, расписываешь: и благородный, и рослый, и брюле.

  Липочка. Ах, Устинья Наумовна! Совсем не брюле, а брюнет.

  Устинья Наумовна. Да, очень мне нужно, на старости лет, язык-то ломать по-твоему: как сказалось, так и живет. И крестьяне есть, и орден на шее; ты вот поди оденься, а мы-с маменькой-то потолкуем об этом деле.

  Липочка. Ах, голубушка, Устинья Наумовна, зайди ужо ко мне в комнату: мне нужно поговорить с тобой. Пойдем, Фоминишна.

  Фоминишна. Ох, уж ты мне, егоза! Угодят.

ЯВЛЕНИЕ СЕДЬМОЕ

  Аграфена Кондратьевна, Наумовна и Устинья

  Аграфена Кондратьевна. Не выпить ли нам перед чаем-то бальсанцу, Устинья Наумовна?

  Устинья Наумовна. Можно, бралиянтовая, можно.

  Аграфена Кондратьевна (наливает). Кушай-ко на здоровье!

  Устинья Наумовна. Да ты бы сама-то прежде, яхонтовая. (Пьет.)

  Аграфена Кондратьевна. Еще поспею!

  Устинья Наумовна. Уах! фу! Где это вы берете зелье этакое?

  Аграфена Кондратьевна. Из винной конторы. (Пьет.)

  Устинья Наумовна. Ведрами, чай?

  Аграфена Кондратьевна. Ведрами. Что уж по малости-то, напасешься ль? У нас ведь расход большой.

  Устинья Наумовна. Что говорить, матушка, что говорить! Ну, уж хлопотала, хлопотала я для тебя, Аграфена Кондратьевна, гранила, гранила мостовую-то, да уж и выкопала жениха: ахнете, бралиянтовые, да и только.

  Аграфена Кондратьевна. Насилу-то умное словцо вымолвила.

  Устинья Наумовна. Благородного происхождения и значительный человек; такой вельможа, что вы и во сне не видывали.

  Аграфена Кондратьевна. Видно, уж попросить у Самсона Силыча тебе парочку арабчиков.

  Устинья Наумовна. Ничего, жемчужная, возьму. И крестьяне есть, и орген на шее, а умен как, просто тебе истукан золотой.

  Аграфена Кондратьевна. Ты бы, Устинья Наумовна, вперед доложила, что за дочерью-то у нас не горы, мол, золотые.

  Устинья Наумовна. Да у него своих девать некуды.

  Аграфена Кондратьевна. Хорошо бы это, уж и больно хорошо; только вот что, Устинья Наумовна, сама ты, мать, посуди, что я буду с благородным-то зятем делать! Я и слова-то сказать с ним не умею, словно в лесу.

  Устинья Наумовна. Оно точно, жемчужная, дико сначала-то, ну, а потом привыкнешь, обойдетесь как-нибудь. Да вот с Самсон Силычем надо потолковать, может, он его и знает, этого человека-то.

ЯВЛЕНИЕ ВОСЬМОЕ

  Те же и Рисположенский.

  Рисположенский (входя). А я к вам, матушка Аграфена Кондратьевна. Толконулся было к Самсону Силычу, да занят, вижу; так я думаю: зайду, мол, я к Аграфене Кондратьевне. Что это, водочка у вас? Я, Аграфена Кондратьевна, рюмочку выпью. (Пьет.)

  Аграфена Кондратьевна. Кушай, батюшко, на здоровье! Садиться милости просим; как живете-можете?

  Рисположенский. Какое уж наше житье! Так, небо коптим, Аграфена Кондратьевна! Сами знаете: семейство большое, делишки маленькие. А не ропщу, роптать грех, Аграфена Кондратьевна.

  Аграфена Кондратьевна. Уж это, батюшко последнее дело.

  Рисположенский. Кто ропщет, значит, тот богу противится, Аграфена Кондратьевна. Вот какая была история...

  Аграфена Кондратьевна. Как тебя звать-то, батюшко? Я все позабываю.

  Рисположенский. Сысой Псоич, матушка Аграфена Кондратьевна.

  Устинья Наумовна. Как же это так: Псович, серебряный? По-каковски же это?

  Рисположенский. Не умею вам сказать доподлинно; отца звали Псой - ну, стало быть, я Псоич и выхожу.

  Устинья Наумовна. А Псович, так Псович; что ж, это ничего, и хуже бывает, бралиянтовый.

  Аграфена Кондратьевна. Так какую же ты, Сысой Псович, историю-то хотел рассказать?

  Рисположенский. Так вот, матушка Аграфена Кондратьевна, была история: не то чтобы притча али сказка какая, а истинное происшествие. Я, Аграфена Кондратьевна, рюмочку выпью. (Пьет.)

  Аграфена Кондратьевна. Кушай, батюшко, кушай.

  Рисположенский (садится). Жил старец, маститый старец... Вот уж я, матушка, забыл где, а только в стороне такой... необитаемой. Было у него, сударыня ты моя, двенадцать дочерей - мал мала меньше. Сам работать не в силах, жена тоже старуха старая, дети еще малые, а пить-есть надобно. Что было добра, под старость все прожили, поить, кормить некому! Куда деться с малыми ребятами? Вот он так думать, эдак думать - нет, сударыня моя, ничего уж тут не придумаешь. "Пойду, говорит, я на распутие: не будет ли чего от доброхотных дателей". День сидит - бог подаст, другой сидит - бог подаст; вот он, матушка, и возроптал.

  Аграфена Кондратьевна. А, батюшки!

  Рисположенский. Господи, говорит, не мздоимец я, не лихоимец я... лучше, говорит, на себя руки наложить.

  Аграфена Кондратьевна. Ах, батюшко мой! Рисположенский. И бысть ему, сударыня ты моя, сон в нощи...

  Входит Большов.

ЯВЛЕНИЕ ДЕВЯТОЕ

  Те же и Большов.

  Большов. А! и ты, барин, здесь! Что это ты тут проповедуешь?

  Рисположенский (кланяется). Все ли здоровы, Самсон Силыч?

  Устинья Наумовна. Что это ты, яхонтовый, похудел словно? Аль увечье какое напало?

  Большов (садясь). Простудился, должно быть, либо геморрой, что ли, расходился...

  Аграфена Кондратьевна. Ну, так, Сысой Псович, что ж ему дальше-то было?

  Рисположенский. После, Аграфена Кондратьевна, после доскажу, на свободе как-нибудь забегу в сумеречки и расскажу.

  Большов. Что это ты, али за святость взялся! Ха, ха, ха! Пора очувствоваться.

  Аграфена Кондратьевна. Ну, уж ты начнешь! Не дашь по душе потолковать.

  Большов. По душе!.. Ха, ха, ха... А ты спроси-ко, как у него из суда дело пропало; вот эту историю-то он тебе лучше расскажет.

  Рисположенский. Ан нет же, и не пропало! Вот и неправда, Самсон Силыч!

  Большов. А за что ж тебя оттедова выгнали?

  Рисположенский. А вот за что, матушка Аграфена Кондратьевна. Взял я одно дело из суда домой, да дорогой-то с товарищем и завернули, человек слаб, ну, понимаете... с позволенья сказать, хоть бы в погребок... там я его оставил, да хмельной-то, должно быть, и забыл. Что ж, со всяким может случиться. Потом, сударыня моя, в суде и хватились этого дела-то: искали, искали, я и на дом-то ездил два раза с экзекутором - нет как нет! Хотели меня суду предать, а тут я и вспомни, что, должно быть, мол, я его в погребке забыл. Поехали с экзекутором - оно там и есть.

  Аграфена Кондратьевна. Что ж! Не токмо что с пьющим, и с непьющим бывает. Что ж за беда такая!

  Большов. Как же тебя в Камчатку не сослали?

  Рисположенский. Уж и в Камчатку! А за что, позвольте вас спросить, за что в Камчатку-то сослать?

  Большов. За что! За безобразие! Так неужели ж вам потакать? Этак вы с кругу сопьетесь.

  Рисположенский. Ан вот простили. Вот, матушка Аграфена Кондратьевна, хотели меня суду предать за это за самое. Я сейчас к генералу к нашему, бух ему в ноги. Ваше, говорю, превосходительство! Не погубите! Жена, говорю, дети маленькие! Ну, говорит, бог с тобой, лежачего не бьют, подавай, говорит, в отставку, чтоб я и не видал тебя здесь. Так и простил. Что ж! Дай бог ему здоровья! Он меня и теперь не забывает; иногда забежишь к нему на празднике: что, говорит, ты, Сысой Псоич? С праздником, мол, ваше превосходительство, поздравить пришел. Вот к Троице ходил недавно, просвирку ему принес. Я, Аграфена Кондратьевна, рюмочку выпью. (Пьет.)

  Аграфена Кондратьевна. Кушай, батюшка, на здоровье! А мы с тобой, Устинья Наумовна, пойдем-ко, чай, уж самовар готов; да покажу я тебе, есть у нас кой-что из приданого новенького.

  Устинья Наумовна. У вас, чай, и так вороха наготовлены, бралиянтовая.

  Аграфена Кондратьевна. Что делать-то! Материи новые вышли, а нам будто не стать за них деньги платить.

  Устинья Наумовна. Что говорить, жемчужная! Свой магазин, все равно что в саду растет.

  Уходят.

  ЯВЛЕНИЕ ДЕСЯТОЕ

  Большов и Рисположенский.

  Большов. А что, Сысой Псоич, чай, ты с этим крючкотворством на своем веку много чернил извел?

  Рисположенский. Хе, хе... Самсон Силыч, материал не дорогой. А я вот забежал понаведаться, как ваши делишки.

  Большов. Забежал ты! А тебе больно знать нужно! То-то вот вы подлый народ такой, кровопийцы какие-то: только б вам пронюхать что-нибудь эдакое, так уж вы и вьетесь тут с вашим дьявольским наущением.

  Рисположенский. Какое же может произойти, Самсон Силыч, от меня наущение? Да и что я за учитель такой, когда вы сами, может быть, в десять раз меня умнее? Меня что попросят, я сделаю. Что ж не сделать! Я бы свинья был, когда б не сделал, потому что я, можно сказать, облагодетельствован вами и с ребятишками. А я еще довольно глуп, чтобы вам советовать: вы свое дело сами лучше всякого знаете.

  Большов. Сами знаете! То-то вот и беда, что наш брат, купец, дурак, ничего он не понимает, а таким пиявкам, как ты, это и на руку. Ведь вот ты теперь все пороги у меня обобьешь таскамшись-то.

  Рисположенский. Как же мне не таскаться-то! Кабы я вас не любил, я бы к вам и не таскался. Разве я не чувствую? Что ж я, в самом деле, скот, что ли, какой бессловесный?

  Большов. Знаю я, что ты любишь,- все вы нас любите; только путного от вас ничего не добьешься. Вот я теперь маюсь, маюсь с делом, так измучился, поверишь ли ты, мнением только этим одним. Уж хоть бы поскорей, что ли, да из головы вон.

  Рисположенский. Что ж, Самсон Силыч, не вы первый, не вы последний; нешто другие-то не делают?

  Большов. Как не делать, брат, и другие делают. Да еще как делают-то: без стыда, без совести! На лежачих лесорах ездят, в трехэтажных домах живут; другой такой бельведер с колоннами выведет, что ему со своей образиной и войти-то туда совестно; а там и капут, и взять с него нечего. Коляски эти разъедутся неизвестно куда, дома все заложены, останется ль, нет ли кредиторам-то старых сапогов пары три. Вот тебе вся недолга. Да еще и обманет-то кого: так, бедняков каких-нибудь пустит в одной рубашке по миру. А у меня кредиторы все люди богатые, что им сделается!

  Рисположенский. Известное дело. Что ж, Самсон Силыч, все это в наших руках.

  Большов. Знаю, что в наших руках, да сумеешь ли ты это дело сделать-то? Ведь вы народец тоже! Я уж вас знаю! На словах-то вы прытки, а там и пошел блудить.

  Рисположенский. Да что вы, Самсон Силыч, помилуйте, нешто мне в первый раз! Уж еще этого-то не знать! хе, хе, хе... Да такие ли я дела делал... да с рук сходило. Другого-то за такие штуки уж заслали бы давно, куда Макар телят не гонял.

  Большов. Ой ли? Так какую ж ты механику подсмолишь?

  Рисположенский. А там, глядя по обстоятельствам. Я, Самсон Силыч, рюмочку выпью... (Пьет.) Вот, первое дело, Самсон Силыч, надобно дом да лавки заложить либо продать. Это уж первое дело.

  Большев. Да, это точно надобно сделать заблаговременно. На кого бы только эту обузу свалить? Да вот разве на жену?

  Рисположенский. Незаконно, Самсон Силыч! Это незаконно! В законах изображено, что таковые продажи недействительны. Оно ведь сделать-то недолго, да чтоб крючков после не вышло. Уж делать, так надо, Самсон Силыч, прочней.

  Большов. И то дело, чтоб оглядок не было.

  Рисположенский. Как на чужого-то закрепишь, так уж и придраться-то не к чему. Спорь после, поди, Против подлинных-то бумаг.

  Большев. Только вот что беда-то; как закрепишь на чужого дом-то, а он, пожалуй, там и застрянет, как блоха на войне.

  Рисположенский. Уж вы ищите, Самсон Силыч, такого человека, чтобы он совесть знал.

  Большев. А где ты его найдешь нынче? Нынче всякий норовит, как тебя за ворот ухватить, а ты совести захотел.

  Рисположенский. А я вот как мекаю, Самсон Силыч, хотите вы меня слушайте, хотите вы - нет: каков человек у нас приказчик?

  Большев. Который? Лазарь, что ли?

  Рисположенский. Да, Лазарь Елизарыч.

  Большов. Ну, а ни Лазаря, так и пускай на него; он малый с понятием, да и капиталец есть.

  Рисположенский. Что же прикажете, Самсон Силыч: закладную или купчую?

  Большов. Ас чего процентов меньше, то и варгань. Как сделаешь все в акурате, такой тебе, Сысой Псоич, могарыч поставлю, просто сказать, угоришь.

  Рисположенский. Уж будьте покойны, Самсон Силыч, мы свое дело знаем. А вы Лазарю-то Елизарычу говорили об этом деле или нет? Я, Самсон Силыч, рюмочку выпью. (Пьет.)

  Большов. Нет еще. Вот нынче потолкуем. Он у меня парень-то дельный, ему только мигни, он и понимает. А уж сделает-то что, так пальца не подсунешь.- Ну, заложим мы дом, а потом что?

  Рисположенский. А потом напишем реестрик, что вот, мол, так и так, по двадцати пяти копеек за рубль: ну, и ступайте по кредиторам. Коли кто больно заартачится, так можно и прибавить, а другому сердитому и все заплатить... Вы ему заплатите, а он- чтобы писал, что по сделке получил по двадцати пяти копеек, так, для видимости, чтобы другим показать. Вот, мол, так и так, ну, и другие, глядя на них, согласятся.

  Большов. Это точно, поторговаться не мешает: не возьмут по двадцати пяти, так полтину возьмут; а если полтины не возьмут, так за семь гривен обеими руками ухватятся. Все-таки барыш. Там что хоть говори, а у меня дочь невеста, хоть сейчас из полы в полу да с двора долой. Да и самому-то, братец ты мой, отдохнуть пора; проклажались бы мы лежа на боку, и торговлю всю эту к черту. Да вот и Лазарь идет.

ЯВЛЕНИЕ ОДИННАДЦАТОЕ

  Те же и Подхалюзин (входит).

  Большов. Что скажешь, Лазарь? Ты из городу, что ль? Как у вас там?

  Подхалюзин. Слава богу-с, идет помаленьку. Сысою Псоичу! (Кланяется.)

  Рисположенский. Здравствуйте, батюшка Лазарь Елизарыч! (Кланяется.)

  Большев. А идет, так и пусть идет. (Помолчав.) А вот ты бы, Лазарь, когда на досуге баланц для меня исделал, учел бы розничную по панской-то части, ну и остальное, что там еще. А то торгуем, торгуем, братец, а пользы ни на грош. Али сидельцы, что ли, грешат, таскают родным да любовницам; их бы маленичко усовещевал. Что так, без барыша-то, небо коптить? Аль сноровки не знают? Пора бы, кажется.

  Подхалюзин. Как же это можно, Самсон Силыч, чтобы сноровки не знать? Кажется, сам завсегда в городе бываю-с, и завсегда толкуешь им-с.

  Большов. Да что же ты толкуешь-то?

  Подхалюзин. Известное дело-с, стараюсь, чтобы все было в порядке и как следует-с. Вы, говорю, ребята, не зевайте: видишь чуть дело подходящее, покупатель, что ли, тумак какой подвернулся, али цвет с узором какой барышне понравился, взял, говорю, да и накинул рубль али два на аршин.

  Большов. Чай, брат, знаешь, как немцы в магазинах наших бар обирают. Положим, что мы не немцы, а христиане православные, да тоже пироги-то с начинкой едим. Так ли, а?

  Рисположенский смеется.

  Подхалюзин. Дело понятное-с. И мерять-то, говорю, надо тоже поестественнее: тяни да потягивай. только, только чтоб, боже сохрани, как не лопнуло, ведь не нам, говорю, после носить. Ну, а зазеваются, так никто виноват, можно, говорю, и просто через руку лишний аршин раз шмыгануть.

  Большой. Все единственно: ведь портной украдет же. А? Украдет ведь?

  Рисположенский. Украдет, Самсон Силыч, беспременно, мошенник, украдет; уж я этих портных знаю.

  Большов. То-то вот; все они кругом мошенники, а на нас слава.

  Рисположенский, Это точно, Самсон Силыч, а то вы правду говорить изволите.

  Большов. Эх, Лазарь, плохи нынче барыши: не прежние времена. (Помолчав.) Что, "Ведомости" принес?

  Подхалюзин (вынимая из кармана и подавая). Извольте получить-с.

  Большов, Давакось, посмотрим. (Надевает очки и просматривает.)

  Рисположенский. Я, Самсон Силыч, рюмочку выпью. (Пьет, потом надевает очки, садится подле Большова и смотрит в газеты.)

  Большов. (читает вслух). "Объявления казенные и разных обществ: 1, 2, 3, 4, 5 и 6, от Воспитательного дома". Это не по нашей части, нам крестьян не покупать. "7 и 8 от Московского новерситета, от Губернских правлений, от Приказов общественного призрения". Ну, и это мимо. "От Городской шестигласной думы". А ну-тко-сь, нет ли чего! (Читает.) "От Московской городской шестигласной думы сим объявляется: не пожелают ли кто взять в содержание нижеозначенные оброчные статьи". Не наше дело: залоги надоть представлять. "Контора Вдовьего дома сим приглашает..." Пускай приглашает, а мы не пойдем. "От Сиротского суда". У самих ни отца, ни матери. (Просматривает дальше.) Эге! Вон оно куды пошло! Слушай-ко, Лазарь! "Такого-то года, сентября такого-то дня. по определению Коммерческого суда, первой гильдии купец Федот Селиверстов Плешков объявлен несостоятельным должником; вследствие чего..." Что тут толковать! Известно, что вследствие бывает. Вот-те и Федот Селиверстыч! Каков был туз, а в трубу вылетел. А что, Лазарь, не должен ли он нам?

  Подхалюзин. Малость должен-с. Сахару для дому брали пудов никак тридцать, не то сорок.

  Большов. Плохо дело, Лазарь. Ну, да мне-то он сполна отдаст по-приятельски.

  Подхалюзин. Сумнительно-с.

  Большов. Сочтемся как-нибудь. (Читает.) "Московский первой гильдии купец Антип Сысоев Енотов объявлен несостоятельным должником". За этим ничего нет?

  Подхалюзин. За масло постное-с, об великом посту брали бочонка с три-с.

  Большов. Вот сухоядцы-то, постники! И богу-то угодить на чужой счет норовят. Ты, брат, степенству-то этому не верь! Этот народ одной рукой крестится, а другой в чужую пазуху лезет! Вот и третий: "Московский второй гильдии купец Ефрем Лукин Полуаршинников объявлен несостоятельным должником". Ну, а этот как?

  Подхалюзин. Вексель есть-с!

  Большов. Протестован?

  Подхалюзин. Протестован-с. Сам-то скрывается-с.

  Большов. Ну! И четвертый тут, Самопалов. Да что они, сговорились, что ли?

  Подхалюзин. Уж такой расподлеющий народ-с.

  Большов (ворочая листы). Да тут их не перечитаешь до завтрашнего числа. Возьми прочь!

  Подхалюзин (берет газету). Газету-то только пакостят. На все купечество мораль эдакая.

  Молчание.

  Рисположенский. Прощайте, Самсон Силыч, я теперь домой побегу: делишки есть кой-какие.

  Большов. Да ты бы посидел немножко.

  Рисположенский. Нет, ей-богу, Самсон Силыч, не время. Я уж к вам завтра пораньше зайду.

  Большов. Ну, как знаешь!

  Рисположенский. Прощайте! Прощайте, Лазарь Елизарыч! (Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ

  Большов и Подхалюзин.

  Большов. Вот ты и знай, Лазарь, какова торговля-то! Ты думаешь, что! Так вот даром и бери деньги. Как не деньги, скажет, видал, как лягушки прыгают. На-ко, говорит, вексель. А по векселю-то с иных что возьмешь! Вот у меня есть завалящих тысяч на сто, и с протестами; только и дела, что каждый год подкладывай. Хоть за полтину серебра все отдам! Должников-то по ним, чай, и с собаками не сыщешь: которые повымерли, а которые поразбежались, некого и в яму посадить. А и посадишь-то, Лазарь, так сам не рад: другой так обдержится, что его оттедова куревом не выкуришь. Мне, говорит, и здесь хорошо, а ты проваливай. Так ли, Лазарь?

  Подхалюзин. Уж это как и водится.

  Большов. Все вексель да вексель! А что такое это вексель? Так, бумага, да и все тут. И на дисконту отдашь, так проценты слупят, что в животе забурчит, да еще после своим добром отвечай. (Помолчав.) С городовыми лучше не связывайся: все в долг да в долг; а привезет ли, нет ли, так слепой мелочью да арабчиками, поглядишь - ни ног, ни головы, а на мелочи никакого звания давно уж нет. А вот ты тут, как хошь! Здешним торговцам лучше не показывай: в любой анбар взойдет, только и дела, что нюхает, нюхает, поковыряет, поковыряет, да и прочь пойдет. Уж диво бы товару не было,- каким еще рожном торговать. Одна лавка москательная, другая красная, третья с бакалеей; так нет, ничто не везет. На торги хошь не являйся: сбивают цены пуще черт знает чего; а наденешь хомут, да еще и вязку подай, да могарычи, да угощения, да разные там недочеты с провесами. Вон оно что! Чувствуешь ли ты это?

  Подхалюзин. Кажется, должен чувствовать-с.

  Большов. Вот какова торговля-то, вот тут и торгуй! (Помолчав.) Что, Лазарь, как ты думаешь?

  Подхалюзин. Да как думать-с! Уж это как вам угодно. Наше дело подначальное.

  Большов. Что тут подначальное: ты говори по душе. Я у тебя про дело спрашиваю.

  Подхалюзин. Это опять-таки, Самсон Силыч, как вам угодно-с.

  Большов. Наладил одно: как вам угодно. Да ты-то как?

  Подхалюзин. Это я не могу знать-с.

  Большев (помолчав).