Найденов Сергей Александрович - Дети Ванюшина, Страница 3 - Книги

p; Арина Ивановна. Грозен ты уж больно. Вон Алешеньку-то как перепугал.

Ванюшин. Грозен, боятся... А знают ли они, как смотреть-то на них жалко? Не чувствуют, ничего не чувствуют... Словно не отец я им.

Арина Ивановна. Я Алешеньке скажу.

Ванюшин. Не надо. Пусть думают что хотят про отца. Все равно, немного нам с тобой жить, как-нибудь доживем. Устал я сорок лет вести вас. Рукой на все махну. Пусть живут как хотят! И для чего работал? Для чего жил? Грош к грошу кровью приклеивал... Суетна ты, жизнь человеческая! (Задумывается.)

Арина Ивановна уходит в спальню и возвращается с бутылкой святой воды; мочит ему голову.

Ванюшин. Что ты?

Арина Ивановна. Водицей святой из ключа Семиозерной пустыни.

Ванюшин. Вот ты мочила бы детям-то головы, да не теперь, раньше... Оставь!

Арина Ивановна. Я за Костенькой пошлю.

Ванюшин. Не надо. Не смей говорить ничего никому. Мне больнее будет... Слышишь - не смей! Я пойду лягу. (Идет в спальню, Арина Ивановна его поддерживает.) А ты молись. Я люблю, мне легче, когда ты молишься.

Уходят.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Гостиная в доме Ванюшина. Узкая, длинная комната, отделяющаяся аркой от зала. Зал виден. Арка увита плющом, и по обеим сторонам ее стоят большие розаны в деревянных кадках. Мебель старого фасона, из красного дерева. В глубине огромный рояль из такого же дерева; большой зеленый ковер с красными цветами застилает половину комнаты. Слева на первом плане окно, заставленное диваном; по бокам дивана две высокие деревянные тумбочки, на которых стоят искусственные букеты в вазах под стеклянными колпаками; преддиванный стол и кресла. Справа дверь; у дверей этажерка с серебром и золотом; два больших до потолка зеркала по бокам окна, выходящего на улицу. Мягкие стулья расставлены по стенам; на стенах бра и художественные картинки, случайно лопавшие в дом Ванюшина. В зале перед аркой такое же зеркало, как в гостиной, и множество стульев, плотно расставленных по стенам. По случаю торжественного дня, причастия Ванюшина, Акулина приготовляет чайный стол в зале. Аня и Алексей входят в гостиную.

Аня (таща Алексея за рукав). Да посиди ты здесь! Он не скоро придет. Здесь воздуху больше. Все наверху да наверху. Вот сядем у окна и будем смотреть. Как из церкви пойдет народ, ты и уйдешь наверх. (Садится у окна, выходящего на улицу.)

Алексей. Сегодня совсем весна... Солнце-то как светит...

Аня. Хорошо на улице. Пойдем гулять к Волге, полынья у пристаней большая-большая, словно Волга уже разлилась.

Алексей. Не хочется. Противно на народ смотреть. Еще знакомых встретишь, начнутся сожаления, допросы. Сожалеют, считают тебя погибшим, как будто бы они лучше. Идиоты!

Аня (смотрит в окно). Вон барышня Распопова подъехала к церкви... Алеша, хочешь кушать? Я пирожков из кухни принесу.

Алексей. Нет.

Аня. Я принесу. Когда тебе наверх-то еще пришлют! Я сейчас. (Убегает в кухню за пирожками и скоро возвращается.) Только четыре еще изжарили. Бери. Я один съела.

Алексей. Я наверх с собой возьму. (Хочет идти.)

Слышен церковный звон.

Аня. Не скоро он придет. Вот только сейчас второй звон.

Алексей садится.

Распопова почти каждый день в церкви бывает. Я знаю, зачем она ездит. Хитрая... Костя на ней все равно не женится, напрасно ездит. Он даже и не замечает ее.

Алексей. Он не имеет права.

Аня. Да, он не может.

Алексей (удивленно смотрит на нее). А ты откуда знаешь?

Аня. Мы все с Катей знаем, все-все! Мы у Леночки дневник читали.

Алексей. Это нехорошо. Постоянно вы подслушиваете, подглядываете. Такие же будете халды, как сестры.

Аня. А ты откуда знаешь?

Алексей. Я так вижу, я все вижу, что у каждого на душе делается.

Аня. Ты умный, Алеша.

Алексей. Глупый - не дотянул лямки в гимназии. Но я еще покажу им всем! (Волнуясь.) Они думают, что ничего нет важнее в жизни гимназического аттестата. Есть! Аттестат я добуду.

Аня. Как же, Алешенька?

Алексей. Сдам выпускной экзамен, да и все. Я не дам им погубить себя из-за бумажонки!

Аня. Вот будет хорошо!

Алексей. А уж тогда я поговорю. Говорить мне хочется, а никто не слушает, не с кем говорить.

Аня. Скажи мне.

Алексей. Не поймешь ты. У нас в семье не с кем говорить: брат умеет только фыркать, мамаша больше тебя ребенок, от отца после каждой свободной фразы, вырвавшейся из сердца, приходится прятаться, чтоб он не схватил бы тебя за волосы и не начал таскать по полу... про остальных и говорить нечего.

Аня. Нехорошо у нас, не так, как у других.

Алексей. Нехорошо, Аня.

Аня. Папаша теперь не сердится на тебя... только ни с кем не разговаривает, все больше один сидит. Вчера я была в церкви, он исповедовался. Как он плакал, Алеша! На всю церковь слышно было. А вышел от попа, так ширмочку чуть не уронил, за которой исповедоваются,- знаешь?

Алексей. Не понимаю я его.

Входит Константин с книгой.

Константин. А, затворник, спустился наконец сверху! Поумнел? Сколько ты ни сидел бы в своей комнате, ровно ничего не высидел бы. Что решил ты делать?

Алексей. Уехать.

Константин. Цель?

Алексей. Прежде всего хочу уехать из дому.

Константин. Глупо... мальчишество! Надо ясно выяснить себе - куда, зачем.

Алексей. Я это выяснил.

Константин. Ты не хочешь поделиться своими планами?

Алексей. Да, покуда не хочу.

Константин. Напрасно, я тебе мог бы, может быть, помочь. Я сам думал, что тебе лучше уехать. Хочешь, я поговорю с отцом?

Алексей. Я сам могу. Благодарю тебя. (Уходит; Аня - за ним, захватив пирожки.)

Константин. Свинья! (Садится на диван и читает книгу.)

Входит Леночка.

Леночка. Костенька, ты здесь! (Подбегает к нему и целует.)

Константин. В зале, может быть, кто-нибудь есть...

Леночка. Никого нет. (Ласкает его.) Где ты вчера был? Я не спала всю ночь... думала...

Константин. В клубе играл в карты. (Отстраняет ее от себя.) Перестань! Могут войти.

Леночка отходит от него и, недовольная, садится.

Я расстроен, Лена, всеми этими домашними дрязгами... конца им не будет! Отец до сих пор на меня дуется, не говорит ничего. Кажется, если бы я получил где-нибудь в конторе пятьдесят рублей, я ушел бы один или хоть бы с тобой... я был бы счастливее.

Леночка. Вот если бы мы жили с тобой где-нибудь в деревне, в маленьком хуторке... Вместе гуляли бы, катались на лодке...

Константин. Я об этом, Лена, перестал думать. Все это несбыточные мечты.

Леночка. А раньше говорил, что это легко... говорил, что скопишь денег, уедем в деревню... Я мечтала, надеялась.

Константин. Опять за старое? Брось эти мечты! На мне дело, целая семья... Что говорить сто раз об одном и том же!

Леночка. Да как же мне не говорить? Ты сам знаешь...

Константин (грубо). Была там?..

Леночка. Нет.

Константин. Ну вот видишь!

Леночка. Мне неловко, стыдно...

Константин. Ничего не значит. Это очень обыкновенно... Поезжай в слободу, там на узкой улице живет какая-то... не знаю, как ее фамилия... спросишь: где тут живет акушерка?- всякий покажет. Она тебя не знает - не все ли равно?

Леночка. Да что там ездить? Я чувствую...

Константин. Ну, Леночка, для меня. Если это так, я просто голову потеряю!

Леночка. Говорил, что, если будет ребенок, уйдешь... Константин. Довольно... говорить здесь неудобно... Приходи ночью.

Пауза. Леночка хочет еще что-то сказать, но не решается.

Я читаю дневник Нансена. Замечательно интересно! Представь себе: холод, постоянная ночь, кругом лед, и среди этого льда - кучка людей.

Леночка. Месяц пройдет, что же я буду делать?

Константин. Тебя ничем не заинтересуешь! Как я ни стараюсь, ничего не выходит. Ничего общего! Удивительно интересно иметь такую жену...

Леночка. Я слышала... Ты говорил: один лед и люди...

Константин. Ну что же, один лед и люди?..

Леночка. Да ты же говорил...

Молчание. Константин читает.

Костенька, почитай вслух.

Константин. Иди лучше ковыряй иглой.

Леночка. Тут ничего нет такого. Я сама себе все шью. Что же из этого? Я дома и на других работаю.

Константин. Вот и поезжай и шей дома! Я думал, что из тебя можно что-нибудь сделать... Грамматику и в руки не берешь, больше месяца не диктовали.

Леночка. Какая тут диктовка! Не то на уме...

Константин. Довольно, оставь свои жалобы!

Из зала выходит Красавин, он мрачен после похмелья.

Красавин. Что это не видно Людмилочки?

Леночка. Она в церкви.

Пауза.

Красавин. Скука у вас.

Константин. Что же вы не едете в Москву?

Красавин. Выгоняете?

Константин. Я спрашиваю.

Красавин. Вы лучше бы, как родственник, дали бы мне совет.

Константин. Не пейте. Две недели пьете. Телеграммы каждый день, а вы не едете.

Красавин. Двадцать пришлют, тогда поеду. Я их не боюсь! Вы думаете, меня прогнать могут? Никогда. Я в деле все... даром что приказчик, а у меня десять тысяч в деле. Не думайте...

Константин. Мне это неинтересно.

Красавин. Вы ничем коммерческим не интересуетесь. Какой вы коммерсант? Вам только книги читать бы...

Константин. Я прошу вас прекратить.

Красавин. По-моему, так: книги так книги, коммерция так коммерция! Помяните мое слово: вы проторгуетесь. Разве есть у вас порядок в магазине? У меня в Москве...

Церковный звон.

Леночка (у окна). Обедня кончилась, народ выходит.

Красавин. Купец должен вставать в шесть часов утра и ни о чем не думать, кроме торговли.

Леночка. Сколько народу! Латышиха причащалась!

Красавин. Отец - торговец, а вы - никакой. Это я вам в глаза прямо говорю.

Константин. Вы хам.

Красавин (горячо). A вот через два-три года по Тверской на резиновых шинах поеду, в собственной коляске!.. Хам, а поеду! Грязью обливать стану, ха-ха-ха!

Константин. Перестаньте...

Красавин. Вот вам икону сыму! Издохну, если этого не будет!

Константин. Вы совсем дикий человек, на вас обижаться нельзя! (Встает и уходит; в зале встречается с Ванюшиным и целует у него руку.)

Ванюшин входит.

Красавин. Удрал! Не любит правды.

Ванюшин. Что ты тут буянишь?

Леночка (целуя руку). Поздравляю вас, дядюшка. (Уходит.)

Красавин. С Константином у нас разговор вышел.

Ванюшин. Во-первых, он тебе не Константин, а во-вторых, ему с тобой и разговаривать не о чем. Разговаривай со мной. Если ты не пьян, я поговорю с тобой. Скажи на милость, скоро ли конец будет этому?

Красавин. Чему?

Ванюшин. Да твоему поведению.

В зале Арина Ивановна, Людмила, Клавдия, Леночка садятся пить чай.

Красавин. Когда прикажете?

Ванюшин. Постой, не скоморошничай! Я сегодня причащался и ссориться не хочу; хочется мне, чтобы все в семье своей уладить, определить. Скажи мне прямо и просто: чего ты хочешь?

Красавин. Чтобы жена со мной поехала.

Ванюшин. Ведь ты денег хотел?

Красавин. Я вам верю: вы отдадите, когда будут у вас. Я вот какой человек! А без жены мне возвращаться в Москву неловко, стыдно... смеяться будут...

Ванюшин. Так. Вот мы теперь и спросим у нее, хочет ли она возвращаться к тебе. (Зовет.) Людмилочка!

Людмила входит.

Арина Ивановна (из зала). Александр Егорович, иди чай пить! После будешь разговаривать.

Ванюшин. Погоди. (Обращается к Людмиле.) Вот муж в Москву зовет - поедешь? Говори, что есть на душе; помни, отец у тебя не зверь, худого тебе не желает, лишний рот не разорит его.

Людмила недоверчиво относится к словам отца и удивлена ими.

Людмила. Я не знаю.

Ванюшин. Как не знаешь?

Людмила. Ни к нему ехать, ни у вас не хотелось бы остаться. Это вы так говорите, а потом будете молчать да дуться. От одних ваших взглядов убежишь.

Красавин. Понятно, так. Что на шее у отца-то сидеть... Поедем, Людмилочка.

Ванюшина больно затрагивают слова дочери; он хотел бы сказать ей, как она несправедлива, но не умеет высказать этого.

Ванюшин. Нет, не так. Я всегда и тебе и другим желал только хорошего, а выходит не то. Глядел - душа плакала, а вы злобу да вражду во взглядах моих видели. Отца-то вы не знаете.

Людмила. Вы все молчите, а если говорите, то ругаетесь.

Ванюшин. А вот теперь тебе говорю и не ругаюсь: погоди ехать; видишь, каким он хахалем стал! Пусть переменится, пить перестанет, за ум возьмется, тогда сам пошлю, сам буду советовать.

Красавин. Да если, Людмилочка, ты поедешь - не узнаешь меня! Все забуду, язык сам себе вырву, когда он хоть одним словом посмеет намекнуть. Вот как!

Людмила. А пить не будешь?

Арина Ивановна, Клавдия, Леночка, заинтересованные разговором, стоят в арке.

Красавин. Ни рюмки! За десятерых буду работать! Через два-три года на резиновых шинах поедем...

Людмила. Какой вы глупый!

Красавин. Да уж книг не читаю и считаю даже лишним для коммерсанта это. Я человек торговый, у меня каждый палец коммерческий, каждый ноготь о выгоде думает. Вы вот что во мне цените! (Бьет себя кулаком в грудь.)

Людмила. Все равно: и здесь скверно и у вас скверно. Я еду.

Арина Ивановна. Людмилочка, что ты!

Леночка. Она шутит.

Людмила. Я еду.

Ванюшин. Подумай, Людмила, что ты делаешь!

Красавин. И нечего думать! Прекрасно делает, хуже не будет! Я сейчас же телеграмму дам о выезде. Завтра, а если успеем, и сегодня уедем. (Идет и возвращается.) Тебе, может быть, на дорогу что-нибудь надо купить? Возьми. (Дает Людмиле сто рублей и уходит.)

Ванюшин. Объясни мне, что же это такое значит: пришла, отца обвинила, что насильно тебя замуж вытолкал, а теперь сама к нему бежишь? Ни достоинства, ни уважения к тебе: приехал, надругался, а как только поманил резиновыми шинами, ты и бежишь к нему... Меня-то еще больше позоришь.

Людмила. Да какая жизнь здесь? За эти две недели, что я у вас, я измучилась... Вечно сознавать и чувствовать, что ты здесь лишняя, в тягость... Это ужасно! А потом эти постоянные ссоры то из-за одного, то из-за другого...

Клавдия. По-моему, Людмила делает прекрасно. Павлик говорит, что лучше с мужиком в избе жить, чем здесь.

Людмила. От одного братца Костеньки сбежишь куда глаза глядят.

Входит Константин.

Клавдия. Вот видите, он сейчас дал ей сто рублей, а ей нужны были перчатки, так она ни у кого не могла достать здесь двух рублей - у меня взяла. Ты не забудь отдать.

Константин. Я мешаю жить? Мне кажется, последняя прачка не возвратилась бы к такому хаму.

Клавдия. Это ты так только говоришь.

Людмила. А сам первый дашь почувствовать, что я здесь лишняя. Попроси у тебя двадцать копеек, ты не дашь, да еще кричать начнешь.

Константин. И эти женщины чему-то и когда-то учились! Мелочны, как торговки с толчка!

Ванюшин. Не ссорьтесь! Дайте хоть один день мне провести спокойно. Причащался я сегодня, думал по-другому жить начать, выше денег да торговли покой души считать, хоть бы разорение через это пощло... а выходит совсем иначе. Я с добром, а вы с колом.

Константин. Разорения я, во всяком случае, не допущу! Вам все равно, а у меня еще целая жизнь впереди.

Ванюшин. Не то, Константин, не то. Разве я могу разорять тебя? Не дай бог увидать мне вас нищими! Не переживу я этого. А хочется мне прежде всего о душах ваших больше думать; вижу я, что тьма в них, корысть да вражда. Деньгами тут не поправишь. Говел я и думал....

Константин. Вы, кажется, в ханжество ударились? Это, по мнению нашего зятя Красавина, коммерческому лицу не к лицу...

Людмила. И он прав. Распустите нюни, все сквозь пальцы потечет.

Ванюшин. Ну будет. Раз хотел с вами по душе побеседовать - священник в церкви мне советовал,- да вижу, не понять вам. Старуха, угощай чаем.

Арина Ивановна. Самовар не потух ли? Чудесный ты сегодня, Александр Егорович... душа моя радуется.

Ванюшин, Арина Ивановна, Константин, Людмила и Клавдия уходят в зал, к чайному столу. Оставшиеся Аня и Леночка стараются говорить тише.

Аня. Вот папаша какой сегодня!

Леночка. Я его просто не узнаю. И что с ним сделалось.

Аня. Надо Алешу позвать, сегодня он его простит.

Леночка. Как бы опять не рассердился? Сегодня не надо, такой день...

Аня. Я мамашу спрошу. (Подходит к арке.) Мамаша!

Арина Ивановна (из зала). Асинька?

Аня. Можно вас на одну минуточку?

Арина Ивановна. Сейчас. (Входит.)

В это время в зале появляется Щеткин. Он здоровается с Ванюшиным и поздравляет его с днем причастия. Клавдия сообщает ему о решении Людмилы возвратиться к мужу. Щеткин очень доволен. За столом оживленный разговор.

Арина Ивановна. Что тебе?

Аня. Мы хотим позвать Алешу, чтоб он с папашей повидался.

Арина Ивановна. Хорошо, сегодня можно, он простит его.

Входит Катя.

Аня. Я сейчас.

Арина Ивановна. Скажи, что я велела... бояться нечего.

Аня. Я его притащу. (Обращается к Кате.)

Катя. Куда?

Аня. Алешу звать... Идем, вместе лучше уговорим.

Катя. Папаша здесь.

Аня. Вот мы и хотим, чтоб он сошел... папаша сегодня добрый, хороший.

Арина Ивановна. Ступайте вместе, скажите, что я велела.

Катя. Идем.

Уходят.

Арина Ивановна. Чай, не придет? Авось ради такого дня все исправится. А ты что, Леночка, что?

Леночка. Я не хочу.

Арина Ивановна уходит. Леночка садится у окна. Щеткин, еще в зале заметив ее, подходит к ней.

Щеткин (здороваясь). Мое почтение. В уединении? Мечтаете? Вам есть о чем мечтать...

Леночка. Каждый человек мечтает.

Щеткин. А вы в особенности. Ах да! Я должен перед вами извиниться...

Леночка. За что?

Щеткин (подчеркивая каждое слово). Я наклеветал на Константина Александровича. Вы в столовой были совершенно вправе за него заступиться: он ни с какой кассиршей не живет, да ему и незачем.

Леночка. Вы постоянно клевещете... И какое вам дело?

Щеткин. Никакого дела, если это на стороне, но раз в семье, к членам которой имею несчастие принадлежать я,- это другое дело... Да-с.

Леночка. О чем вы говорите?

Щеткин. Вы прекрасно знаете. Слухами полна вся дворня.

Леночка (вспыхнув). Я Косте скажу.

Щеткин. Будет очень глупо; я передаю только как слух, но не утверждаю. (Уходит в зал.)

Входят из двери Аня, Катя и Алексей.

Аня. Иди! Он сегодня добрый, хороший. (Тащит Алексея за рукав. Катя помогает ей.)

Катя. Надо же когда-нибудь.

Взволнованная и испуганная Леночка выходит в зал и, не видя в нем Константина, идет искать его.

Аня. Я пойду скажу ему. (Нерешительно доходит до арки и говорит.) Папаша, Алеша пришел.

Ванюшин (в зале). Пришел! Где? (Входит в гостиную.)

Пауза. Алексей после некоторого колебания подходит к нему и целует у него руку.

Алексей. Простите за все. Я вам много горя сделал.

Ванюшин. Ну ничего, ничего... Садись. (Садится.)

Пауза. Аня и Катя выходят в зал.

Горяч я. Меня винить нельзя... отец ведь... Садись.

Алексей садится.

Говори, что ты надумал? Говори прямо, как товарищу, не бойся.

Алексей поражен переменой отца.

Что ты молчишь? Говори. Нельзя так жить, ничего не делая, наверху сидеть. Самому, чай, тяжело?

Алексей. Мне тяжело... Вы не думайте, что я дурной... Мои поступки нехорошие - это я сам знаю, но... (сдерживая слезы) мне хочется быть лучше.

Ванюшин. Не понимаю.

Алексей. Все меня считают каким-то погибшим, никуда не годным. Если выгнали из гимназии, так и не человек, значит, я? Никуда нельзя глаза показать, сожалеют, читают нравоучения, давят, гнетут, озлобляют до того, что хочется сделать иногда что-нибудь дерзкое, жестокое.

Ванюшин. Уж ты много сделал.

Алексей. Само собой все выходило,- не думал, а делалось... Не мальчик я, и давно уже не мальчик, а меня считают за какого-то маленького, не говорят, дерут, потчуют прописными моралями. Гимназическое начальство с высоты своего величия изрыгало свои наставления и ябедничало, сплетничало вам, как последняя кухарка...

Ванюшин. Не по голове же нужно было тебя гладить.

Алексей. Не гладить, а только не злить, не возмущать.

Ванюшин. Ты сам всех возмущал. Сам же сознаешься, что нехорошо вел себя.

Алексей. Вот в том-то и дело, что я хорошо не знаю, дурно ли я вел себя или нет.

Ванюшин. Да как же не дурно, Алексей? Пьянствовал, кутил с какими-то девчонками - это в твои-то годы! Начальство ведь все знало.

Алексей. Начальство это знало, знали и вы, но что делалось во мне, вы этого не знали - до этого ни вам, ни им не было никакого дела. Дурной, выбившийся из рук мальчишка - бей его, запирай в карцер, записывай в кондуит, выгоняй! Простите, я, может быть, говорю так, как не следует говорить сыну...

Ванюшин. Нет, говори. Слушаю я тебя и сам не знаю, что думать. Ишь какой адвокат! Я не знал, что ты так и говорить-то умеешь.

Алексей. Не мудрено. Ведь как это ни странно, я с вами говорю первый раз в жизни. Я многое мог бы сказать вам, да мне неловко и стыдно говорить с вами.

Ванюшин. Говори.

Алексей. Не могу. Я только буду просить вас позволить мне уехать отсюда. Дайте мне на первое время денег, и я больше не буду вас беспокоить ничем. Вот что я решил.

Ванюшин. И ты, значит, бежишь от меня? Все бегут... Куда же ты поедешь?

Алексей. В Петербург. Постараюсь сдать экзамен на аттестат зрелости и жить уроками.

Ванюшин. Что же тебе дома не готовиться? Без всяких уроков мог бы жить.

Алексей. Дома! У нас дома жить нельзя, а не только готовиться. Здесь, не говоря ни слова, молча гнетут и сушат друг друга. Дышать свободно нельзя!

Ванюшин. Что у нас ладу нет в семье, это я сам чувствую, и тяжело мне. Так вот ты и растолкуй мне, старому старику, своим молодым умом, как быть. Что мне делать-то? Подсоби... Будь хоть ты человеком.

Алексей. Я не знаю, что вам сказать. Вы просите у меня совета,- это так ново для меня, так необыкновенно.

Константин появляется в зале, он взволнован и бледен. Проходя через залу в гостиную, он успевает бросить Щеткину следующую фразу.

Константин. Вы распространяете сплетни! Я вам покажу, как сплетничать! (Обращаясь к Ванюшину, входит в гостиную.) Если вы не положите этому конец, я уйду из дому. Я требую, чтобы Щеткин не вмешивался в нашу семью и в доме у нас не жил!

Ванюшин. Что такое?

Константин. Щеткин изволит на меня наговаривать пасквили...

Щеткин вбегает в гостиную.

Щеткин. Я никогда ничего не говорил. Вы с ума сошли!

Константин. Вы говорили, что я живу с Еленой... Мерзавец! (Бросает в него пепельницей, но не попадает.)

Клавдия вбегает в зал и с Алексеем удерживает Щеткина. Арина Ивановна, Людмила, Аня и Катя стоят в арке. Леночка появляется в зале.

Ржавчина, проедающая каждого до костей! Он смел моим дружеским, совершенно братским отношениям к Елене дать такое пошлое толкование! Я не потерплю этого!

Алексей. А если я скажу: ты врешь!

Константин. Что такое? И ты... Не может быть, ты не Щеткин... Только он не может допустить между женщиной и мужчиной обыкновенной дружбы.

Алексей. А что значат ее слезы? Я каждую ночь слышу за стеной, как она плачет, придя от тебя наверх в три, четыре часа.

Ванюшин. Где Елена? Елену сюда...

Леночка робко входит.

Слышала? Что скажешь?

Леночка. Это, дядя, неправда. Я с Костенькой просто дружна... читаем, разговариваем...

Константин. Врут они оба! Они злятся на меня,- один за то, что я не одобряю его попрошайничества, а другой на каждого кинуться рад. Я не виноват, что тебя выгнали из гимназии!

Аня, до сих пор сдерживающая себя, выступает вперед. Дыхание ее учащенно, часто хватается за горло и с трудом может говорить: спазмы и слезы мешают ей говорить.

Аня. Не смеешь... не смеешь... Алешу обижать... тоже... папашу... в глаза...

Людмила. Полно, Аня... что с тобой?

Аня. Мы с Катей все знаем... мы дневник ее читали... письма... (Вскрикивает, обращаясь к Константину.) Нехорошо! Нехорошо... (С ней истерика, плачет и хохочет в одно и то же время.)

Щеткин и Людмила выводят ее из гостиной. Арина Ивановна, потрясенная всем слышанным, из доброй, кроткой старушки превращается в не похожую на себя женщину. С отчаянием, сжав кулаки, она подбегает к Леночке, кричит и топает ногами. Все удивленно смотрят на нее.

Арина Ивановна. Вон, греховодница, из дому! Вон! (За этой вспышкой следует мгновенный упадок сил. Она вся дрожит и с трудом стоит на ногах.)

Катя и Клавдия сажают ее на стул.

Константин. После таких сцен тебе нельзя здесь оставаться ни минуты. Чтоб прекратить этот скандал, я тебя отправлю домой. Едем на вокзал.

Леночка. Костенька!..

Константин. Едем. (Крепко сжимает ей локоть.) Только после твоего отъезда они все убедятся, что их догадки не имеют никакого основания. (Уводит Леночку.)

Клавдия. Мама, лягте. Катя, отведи ее.

Ванюшин. Отведите... да за доктором пошлите.

Клавдия и Катя уводят Арину Ивановну. Ванюшин опускается на стул, долго молчит и потом начинает рыдать как ребенок. Алексей подходит к нему.

Алексей. Не надо так огорчаться... вы ни в чем не виноваты.

Ванюшин. Как не виноват-то? Мои ведь вы!

Алексей. Вы делали все, что, по вашему убеждению, было нужно нам, трудились, работали для нас, кормили, одевали, учили...

Ванюшин. Так откуда же вы такие?

Алексей. Сверху. Вот в том-то и дело, папаша, что мы жили наверху, а вы внизу. Внизу вы работали, трудились, чтобы нам жилось спокойно наверху... и мы жили как кто хотел, как бог на душу положит.

Ванюшин перестает рыдать и внимательно слушает сына, покачивая головой.

Ванюшин. Так... так...

Алексей. Вы знали, что мы чему-то учимся, что-то читаем, где-то бываем, но как мы воспринимаем, где бываем - вы этого не знали. По крышам еще мальчишками мы убегали сверху и нередко взрослыми проделывали то же самое. Нас развращали няньки и горничные, мы сами себя развращали - старшие младших. Все это делалось наверху, и вы ничего не знали.

Ванюшин. Так... так...

Алексей. Вы рождали нас и отправляли наверх. Редко мы спускались к вам вниз, если не хотелось пить и есть, а вы поднимались к нам только тогда, когда находили необходимым ругать нас и бить. И вот мы выросли, мы сошли сверху уже взрослыми людьми со своими вкусами, желаниями и требованиями; и вы не узнаете нас; вы спрашиваете - откуда мы такие? Как, должно быть, тяжело вам! (Опирается руками на ручку кресла, на котором сидит Ванюшин, и плачет.)

Ванюшин целует его в голову.

Вы целуете? Ведь это первый поцелуй отца! Папаша!.. (Склоняется перед ним на колени и целует руку.)

Ванюшин. Поезжай... куда хочешь поезжай, помогать буду... (Крепко прижимает его к груди.) Родной мой!

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Новая обстановка в той же гостиной. Арка задрапирована тяжелой материей под цвет мягкой мебели; цветы в кадках и этажерка унесены; рояль заменен изящным пианино; изысканная мебель в современном вкусе и разных фасонов с преднамеренной небрежностью разбросана по всей гостиной; посредине оттоманка, у которой стоит высокая лампа с кружевным абажуром; тяжелые занавеси на окнах и на двери; новый ковер; на стенах остались старые бра; художественные картины заменены посредственными олеографиями в богатых рамках и изящными полочками с разными безделушками - фарфоровыми куклами, коробочками и т. д.; на потолке бронзовая лампа со свечами. В зале новые, более изящные стулья и небольшая люстра посредине потолка. Электрические звонки. Семь часов вечера. Красный отблеск заката блестит на полу и освещает комнату красноватым светом. Ванюшин выходит из двери в халате и с компрессом на голове; идет он медленно, боязливо озираясь, как будто бы кого боится; садится у окна и долго смотрит на закат; в руке у него пачка кредитных денег, которую он прячет под халат.

Ванюшин. Который час? А?.. Солнце заходит... (Сбрасывает с головы компресс.) Бумаги... мокрой бумаги лучше... пройдет. (Сжимает голову.)

По улице кто-то проезжает - слышен стук колес.

Едут... куда едут? Не скоро. Надо деньги отдать... Спрятать... (Прячет деньги под ковер; опять садится у окна и смотрит на закат.) Ты видишь... Весь я перед тобой! Ничего не надо... пусть как сами хотят... ничего... Скорее! (Подходит к двери и тихо зовет Арину Ивановну.) Аринушка... Аринушка! Где она? Все умерли... (Прислушивается.) Тихо.

Входит Арина Ивановна из залы. На ней шелковое платье; на плечах большой купеческий платок; на голове кружевная наколка.

Арина Ивановна. Вот ты где! А я тебя ищу... думала - ушел уж. Письмо от Алешеньки получили... Катя сейчас читала.

Ванюшин. Письмо... (Берет письмо и опускается на стул.)

Арина Ивановна. Пишет, что уж больно хорошо ему. Неправда, чай?

Ванюшин (посмотрев пристально на Арину Ивановну). Всем вам будет нехорошо. (Опускает голову.)

Арина Ивановна. Компресс-то зачем с головы снял? Лучше, что ли?

Ванюшин. Да, лучше... совсем прошло.

Арина Ивановна. Ну так иди надень сюртук. Ведь скоро приедут.

Ванюшин. Приедут...

С улицы доносится стук колес.

Едут?..

Арина Ивановна. Да это не они. Мало ли по улице ездит народу?

Ванюшин (испуганно). А если они?

Арина Ивановна. Костенька говорил, что раньше половины девятого не приедут.

Ванюшин. Девятого... девятого... А теперь сколько? Светает?

Арина Ивановна. Да что ты? Господь с тобою! Чай, вечер.

Ванюшин. Ты вот что возьми... (Подводит ее к тому месту, где положил деньги под ковер, и указывает пальцем.)

Арина Ивановна. Да никак ты рехнулся? Батюшки! Я огонь велю зажигать... пусти-ка!

Ванюшин (держа ее за руку). Не бойся, я так... расстроился... огня не надо... потом... деньги тут...

Арина Ивановна. Да где?

Ванюшин. Под ковром. Я положил.

Арина Ивановна достает деньги.