----------
Публикуется по: Москва. 2011. N 11. С. 199-202.
----------
Три года назад вышел 1-й том Собрания сочинений выдающегося православного мыслителя начала XX в. Во 2-м томе (Письма ко всем: Обращения к народу 1905-1908. М.: Даръ, 2011) Свенцицкий раскрывается уже не как прозаик и драматург, а как философ, публицист и полемист.
Автору "не повезло" в перестроечный период: если других мыслителей серебряного века успели напечатать ещё огромными "советскими" тиражами, то Свенцицкого выпускали уже позже церковные издательства, да и то лишь избранные произведения. И вот теперь С. В. Чертков - глубокий и талантливый православный исследователь, самородок, не обременённый учёными степенями, - представляет современному читателю литературное наследие Свенцицкого в полном объёме.
Вошедшая во 2-й том ранняя публицистика (61 произведение) создаёт образ оригинального мыслителя, убедительно и самобытно высказывавшегося о Церкви, общественном устройстве, о христианском вероучении, причём большинство мыслей сохраняют актуальность и теперь, спустя век после написания.
Первые работы отражают деятельность Христианского братства борьбы, одним из создателей которого был автор. В них говорится об идеальном государстве как становящейся Церкви и критикуется тогдашний социальный строй. Красной нитью проходит мысль о необходимости такого общественного устройства, которое бы содействовало спасению души.
Весьма убедительны попытки сформулировать подлинно христианский ответ на вопрос о насилии. Тогда это было особенно злободневно в связи с учением Л. Н. Толстого о непротивлении злу. Критически разобрав, Свенцицкий показал несостоятельность "религии здравого смысла" с точки зрения христианства, но настаивал на несовместимости государственного насилия с Божиими законами, обращая пристальное внимание на традицию присяги. Христианин, по заповеди Спасителя, вообще не имеет права клясться (Мф. 5, 33-37), а потому не должен, по убеждению Свенцицкого, и приносить присягу. Тем более она не может быть выше нравственного закона. Автор приводит свой разговор с офицерами после событий 9 января 1905 г., которые на вопрос: "А если бы государь приказал стрелять в Христа, и вы бы знали, что это Он?", - смутившись ответили: "Да, стреляли бы: мы обещали государю, мы уж несвободны".
Этот диалог приводится в статье "К епископам Русской Церкви", которая является замечательным подтверждением того, что лучшие умы России ещё в годы первой революции вскрыли все пороки существующего общественного и государственного порядка не с позиций революционных и атеистических, а с точки зрения чистого евангельского учения. Нам, знающим все дальнейшие события, постигшие Россию, эта статья позволяет понять, что в итоге самодержавие подверглось справедливому воздаянию, так как было системой, посягающей на Божественную власть, т. е. восстающей на Создателя.
Читая Свенцицкого, отчетливо понимаешь, на какой почве возникло отречение народа и духовенства от царского строя в 1917 г. А ведь этого осознания явно недостает некоторым исследователям. Вспомним недавнюю дискуссию о трудах М. А. Бабкина, в т. ч. "Российское духовенство и свержение монархии" (М., 2008), стремившегося подчеркнуть якобы предательский характер произошедшего "отречения". Многое проясняется, если знать идейную предысторию свержения монархии, особенно позицию свободно, но по-христиански мыслящих людей, к каковым, безусловно, принадлежал Свенцицкий. Не на пустом месте возникло неприятие самодержавно-полицейского строя: необоснованными убийствами и циничным презрением к нуждам и упованиям народа Божьего он сам настроил всех против себя. И чуткий церковный человек не мог не чувствовать, чем закончится правление, в которое "человеческая личность перестала считаться чем-то святым, неприкосновенным".
Весьма интересна и экклесиология Свенцицкого. В целом, том можно назвать мини-школой подлинной церковно-христианской жизни. Автор формулирует очень важные и актуальные мысли о Церкви, например, о послушании в ней: "Было послушание и у Антониев [прп. Антония Великого и его учеников. - А. М.], но там оно было школой. В православии оно становится сущностью. Эта маленькая "подделка"... при более глубоком рассмотрении оказывается мёртвой петлёй, накинутой на Церковь".
Не менее откровенно Свенцицким сказано о роли священноначалия в Церкви: "Иерархия - не власть, в смысле организованной принудительной силы, это особый вид служения, столь же ответственный, сколь ответственно всякое служение членов Церкви". Как насущно звучат эти строки в наши дни, когда точно так же послушание подменяет Божью правду и заповеди Спасителя, скрывает всякую ложь и грех, а иерархи по-прежнему, в большинстве своём, не способны воспринимать себя прежде всего служащими, а не правящими!
Затрагивает Свенцицкий и конкретные проблемы церковных реформ, бурно обсуждавшиеся в начале XX в. Порядок этих обсуждений публициста далеко не всегда устраивает. Для него неприемлемо, что церковными вопросами занялось светское общество: "Какое право имеют все эти нарядные дамы, в бриллиантах и кружевах, или почтенные господа, которых - покуда идёт обсуждение церковной реформы - на морозе дожидаются кучера (братья их во Христе), - какое все они имеют право "подымать" параличную Церковь и говорить об её реформе? Какое, спрашивается, они имеют отношение к Церкви?"
Главный призыв Свенцицкого в том, чтобы "начать читать Евангелие не как книгу несбыточных идеалов, а как книгу непреложных требований, обращённых к каждому из нас". Все эти идеи впрямую относятся и к нашему времени, когда проблемами церковной жизни могут заниматься люди отнюдь не церковные и даже вовсе неверующие. Да и в самой Церкви, к сожалению, ныне возможно служить и высказываться людям (в т. ч. в священном сане), не признающим на деле безусловным и подлежащим исполнению евангельский закон.
Наша эпоха политкорректности и услужливой дипломатичности своей сущностью и впрямь противоречит духу истинной церковности. В этом смысле прав был Свенцицкий, в полемике восклицавший: "Ещё неизвестно, кто любит больше Церковь: тот ли, кто защищает её, затушевывая её болячки, или тот, кто вскрывает их". Эти примеры показывают, что взгляды Свенцицкого на Церковь, её устройство, права и обязанности её членов предельно актуальны.
Вызывают интерес и социально-богословские воззрения мыслителя. Явная симпатия к освободительному движению отличает Свенцицкого от большинства церковных и близких к Церкви публицистов и философов: "Церковника и революционера стало возможным уподобить двум рабам, из которых один сказал, что он пойдёт к господину, и не пошёл, а другой сказал, что не пойдёт, и пошёл". Это нечто совершенно оригинальное: в борцах-революционерах Свенцицкий видел, хотя и искаженную, но всё же борьбу за правду! Такой подход сразу отмести не получится даже у убеждённого контрреволюционера: что-то правильное в нём чувствуется. На этом фоне ясны призывы автора к тому, чтобы Церковь не молчала. Не может же она быть "хуже" революционеров, отставать от них в формулировании истины?.. Остро и к месту звучат эти фразы и в наши дни, которые по-прежнему требуют, чтобы создавалась "не только христианская философия, но и христианская общественность".
В подзаголовок тома вынесено название памфлета "Письма ко всем" - этот цикл, помещённый составителем ближе к концу книги, очень важен. Здесь Свенцицкий раскрывается более всего как чуткий психолог, исследователь порывов человеческой души и борьбы со страстями. Но и тут возникают сквозные для тома вопросы веры и тема социального устройства. С какой силой вскрывается подлость и лживость наивного материализма в письме "К рабочим"! Какую грустную картину представляет собой описание "гламурной" женщины - "полуоголённого урода, с проколотыми ушами", заменившего собой образ "вечной божественной красоты"!
Треть тома составляет справочный аппарат. Чертков пишет иногда вполне академично, иногда полемично. Изредка исследователя "прорывает", и наступает своего рода эмоциональное переполнение. Но сдержаться и впрямь очень трудно, пламенности прибавляет яркий и острый публицистический стиль Свенцицкого.
Комментарии вводят читателя в исторический, богословский, философский контекст сочинений. Чертков прекрасно владеет широким кругом литературы, в том числе святоотеческой, которую обильно привлекает для пояснения текста. Проделанный труд позволяет почувствовать высокий уровень рефлексии, его чуткости и обострённой церковности. Исследователь фактически открыл в сочинениях Свенцицкого историко-богословское обоснование "Основ социальной концепции Русской Православной Церкви", принятых Архиерейским собором в 2000 г. Показал, что Свенцицкий впервые сформулировал идеи, позднее высказанные Бердяевым, Ильиным и другими русскими философами. Что касается первого, то указывается даже несколько случаев прямого заимствования.
Образ Свенцицкого в описаниях и комментариях Черткова выходит не лишённым святости: почти везде мыслитель получается прав. Может быть, стоило оттенить резкость и его неправоту? Порой в редакционной части не хватает источниковедческих сведений. Например, не раскрыт вопрос об авторстве. Читатель просто узнаёт, что некоторые статьи были подписаны псевдонимом или просто оставлялись без подписи.
Но в целом, составителем проделана работа титаническая и очень нужная. Она, несмотря на отдельные недостатки и неоправданно резкие высказывания, нуждается в самой высокой церковной и научной оценке. Думается, что вышедшие тома могли быть номинированы на серьёзную научную или литературную премию.
Целиком присоединяемся к упованиям составителя: труды и, что ещё важнее, идеи Свенцицкого получат второе рождение и найдут заинтересованного читателя, готового заветы Христа считать не недостижимым идеалом, а руководством к действию.
И дай Бог, чтобы издание продолжилось...