Мопассан Ги Де - Заведение Телье

   И снова поднялся по ступенькам к алтарю, чтобы закончить богослужение.

   Теперь все торопились уходить. Даже дети, и те заволновались, утомленные столь продолжительным душевным напряжением. К тому же они были голодны, и родители, не дожидаясь заключительного евангелия, спешили по домам, чтобы закончить приготовления к обеду.

   У выхода была давка, шумная толкотня, несусветный гомон крикливых голосов с певучим нормандским акцентом. Население деревни выстроилось в два ряда вдоль улицы, и, когда появились дети, каждое семейство бросилось к своему ребенку.

   Все женщины из дома Риве окружили, подхватили и стали целовать Констанцию. Роза прямо-таки не выпускала ее из объятий. Наконец она взяла ее за одну руку, г-жа Телье завладела другою, Рафаэль и Фернанда приподняли ее длинную кисейную юбку, чтобы та не волочилась по пыли, Луиза и Флора с г-жой Риве замкнули шествие, и девочка, сосредоточенная, проникнутая сознанием, что она несет в себе бота, отправилась к дому в сопровождении этого почетного эскорта.

   Пиршество было приготовлено в столярной мастерской на длинных досках, положенных на козлы.

   Двери на улицу были открыты, и в мастерскую вливалась вся радость, охватившая село. Угощение шло повсюду. В каждое окно можно было видеть накрытые столы и гостей в праздничной одежде; в домах царило веселье, стоял шум и крик. Крестьяне, сидя в одних жилетах, пили неразбавленный сидр, и в центре каждого общества можно было видеть двух детей - здесь двух девочек, там двух мальчиков - на объединенном обеде двух семейств.

   По временам под томительным полуденным небом через село проезжал шарабан; старая лошадка трусила неровной рысцой, а человек в синей блузе, правивший ею, завистливым взглядом окидывал все это пиршество, как бы выставленное напоказ.

   В доме столяра веселье носило несколько сдержанный характер: пережитое утром волнение словно еще не улеглось. Один Риве был в ударе и пил без меры. Г-жа Телье то и дело посматривала на часы: чтобы не прогулять два дня подряд, надо было поспеть на поезд в три пятьдесят пять; к вечеру он доставит их в Фекан.

   Столяр прилагал все усилия, чтобы отвлечь ее внимание и удержать гостей до следующего утра; однако Хозяйка не поддавалась: в делах она не шутила.

   Как только выпили кофе, она велела своему пансиону собираться и обратилась к брату:

   - А ты иди закладывать.

   Затем занялась своими последними приготовлениями.

   Когда она спустилась вниз, ее поджидала золовка, чтобы потолковать о девочке; произошел длинный, ничем не кончившийся разговор. Крестьянка хитрила, притворялась растроганной, а г-жа Телье, державшая девочку на коленях, уклонялась от каких-либо обязательств и давала неопределенные обещания: она позаботится о ней, время терпит, они еще увидятся.

   Между тем экипаж все не подъезжал, да и девицы не сходили вниз. Сверху доносился громкий хохот, возня, крики, хлопанье в ладоши. Жена столяра пошла в конюшню посмотреть, кончил ли он запрягать, а Хозяйка отправилась наверх.

   Риве, сильно захмелев, полураздетый, тщетно пытался овладеть Розой, изнемогавшей от хохота. Насосы, шокированные этой сценой после утренней церемонии, удерживали столяра за руки и старались его угомонить, а Рафаэль и Фернанда подзуживали его, корчась от хохота, держась за бока и пронзительно вскрикивая при каждом бесплодном усилии пьяного. Взбешенный, побагровевший, растерзанный, стараясь освободиться от двух женщин, вцепившихся в него, Риве изо всех сил тянул за юбку Розу, бормоча заплетающимся языком:

   - Так ты не хочешь, шлюха?

   Хозяйка негодующе бросилась вперед, схватила брата за плечи и вытолкнула за дверь с такой силой, что он ударился о противоположную стену.

   Минуту спустя стало слышно, как он поливает себе во дворе голову водой, и когда он появился, сидя на двуколке, то уже совершенно пришел в себя.

   В путь тронулись тем же порядком, как и накануне, и маленькая белая лошадка снова пустилась бежать бойкой, тряской рысью.

   Веселье, приглушенное во время обеда, прорвалось наружу под жгучими лучами солнца. На этот раз девицы забавлялись толчками телеги и даже пихали стулья соседок, каждую минуту разражаясь громким хохотом; их, впрочем, уже до этого развеселили тщетные попытки Риве.

   Ослепительный свет заливал поля, и от него рябило в глазах; колеса подымали две полосы пыли, долго еще клубившиеся за повозкой по большой дороге.

   Фернанда, любившая музыку, стала упрашивать Розу спеть, и последняя лихо затянула песенку Толстый кюре из Медона. Однако Хозяйка велела ей замолчать, находя эту песню неприличной для такого дня.

   - Лучше спой что-нибудь из Беранже, - прибавила она.

   После некоторого колебания Роза остановилась на песне Бабушка и запела ее надтреснутым голосом:

  

   Старушка-бабушка седая,

   В день именин глотнув винца,

   Вздохнула, головой качая:

   - Как встарь пленяла я сердца...

  

   Жаль мне ножки статной,

   Ручки, всех нежней...

   Жаль мне безвозвратно

   Отлетевших дней.

  

   И хор девиц под управлением самой Хозяйки подхватил:

  

   Жаль мне ножки статной,

   Ручки, всех нежней...

   Жаль мне безвозвратно

   Отлетевших дней.

  

   - Вот это здорово! - воскликнул Риве, воспламененный ритмом песни. Роза продолжала:

  

   - Как, бабушка, вы не святая?..

   - Ого! Сама в мечтах ночных

   В пятнадцать лет уж поняла я

   Значенье прелестей моих.

   [Перевод Георгия Шенгели.]

  

   Припев горланили все вместе, причем Риве топал ногой по оглобле и отбивал такт вожжами по спине белой лошадки. И лошадь, словно ее самое разобрало задором ритма, понеслась вскачь, в галоп, как вихрь, гак что дамы в повозке повалились кучей друг на друга.

   Они поднялись, смеясь, как сумасшедшие. А песня, выкрикиваемая во все горло под знойным небом, продолжала звучать среди полей, среди спеющих посевов, под бешеный бег лошади; при каждом повторении припева лошадка теперь всякий раз закусывала удила и отмахивала галопом метров сотню, к великой радости пассажиров.

   Порою какой-нибудь дорожный рабочий, разбивавший щебень, приподымался и приглядывался сквозь свою проволочную маску к этой бешеной двуколке, с ревом проносившейся в облаке пыли.

   Когда сошли у станции, столяр расчувствовался:

   - Как жаль, что вы уезжаете, мы бы славно повеселились!

   Хозяйка благоразумно отвечала:

   - Всему свое время, нельзя же вечно веселиться.

   Тут блестящая мысль осенила Риве.

   - Вот что! - сказал он. - Приеду-ка я в Фекан повидаться с вами в будущем месяце.

   И он хитро взглянул на Розу блестящим и лукавым взором.

   - Ладно, - заключила Хозяйка, - будь только благоразумным; приезжай, если хочешь, но глупостей не делай.

   Он не отвечал, и так как раздался свисток поезда, то немедленно принялся со всеми целоваться. Когда очередь дошла до Розы, его охватило упорное желание поцеловать ее в губы, но она смеялась, не разжимая рта, и быстрым движением головы всякий раз увертывалась от столяра. Он держал ее в объятиях, но не мог ничего добиться: ему мешал большой кнут, оставшийся у него в руке и отчаянно махавший за спиной девицы.

   - Пассажиры на Руан, по вагонам! - крикнул кондуктор, и они заняли места.

   Раздался свисток, тотчас повторенный мощным гудком машины; она с шумом изрыгнула первую струю пара, и колеса с видимым усилием начали понемногу вертеться.

   Риве побежал от вокзала к шлагбауму на переезде, чтобы еще раз увидать Розу, и в то время как вагон, полный этим живым товаром, проходил мимо него, он принялся щелкать бичом, прыгая и распевая во все горло;

  

   Жаль мне ножки статной,

   Ручки, всех нежней...

   Жаль мне безвозвратно

   Отлетевших дней.

  

   И он увидел удаляющийся белый платочек, которым ему махали из окна.

  

   Всю дорогу они спали мирным сном удовлетворенной совести, а когда вернулись домой, освеженные и отдохнувшие, чтобы приняться за ежевечернюю работу, Хозяйка не удержалась, чтобы не сказать:

   - Как там ни говори, а я уже успела соскучиться по дому.

   Наспех поужинали, затем переоделись в боевую форму и стали поджидать обычных клиентов; зажженный фонарик, маленький фонарик мадонны, возвещал прохожим, что стадо вернулось в овчарню.

   Весть об этом распространилась в один миг неведомо как и через кого, Г-н Филипп, сын банкира, настолько простер свою любезность, что прислал с нарочным извещение г-ну Турнево, заточенному в недрах своего семейства.

   У рыботорговца по воскресеньям обедало несколько родственников; гости пили кофе, как вдруг явился какой-то человек с письмом. Г-н Турнево, чрезвычайно взволнованный, вскрыл конверт и побледнел; записка, написанная карандашом, заключала в себе только следующие слова: "Груз трески отыскался; корабль вошел в порт; дело выгодное для вас. Приходите скорей".

   Он пошарил в карманах, дал посланному двадцать сантимов и, покраснев до ушей, заявил:

   - Мне надо немедленно идти.

   Протянув жене лаконичную и таинственную записку, он позвонил и сказал вошедшей горничной:

   - Мое пальто, живее, живее, и шляпу!

   На улице он пустился во всю прыть, насвистывая песенку, и дорога показалась ему вдвое длиннее обыкновенной, до того велико было его нетерпение.

   У заведения Телье был праздничный вид. В нижнем этаже громкие голоса портовых рабочих производили оглушительный гвалт. Луиза и Флора не знали, кому отвечать, выпивали то с одним, то с другим и более, чем когда-либо, оправдывали прозвище двух Насосов. Их подзывали сразу отовсюду, они уже не справлялись с работой, а ночь им, видимо, предстояла многотрудная.

   Общество второго этажа было в полном сборе уже с девяти часов. Г-н Васс, судья из торгового суда, официально признанный, хотя и платонический, вздыхатель Хозяйки, тихонько переговаривался с нею в углу; они улыбались, словно вот-вот должны были прийти к некоему соглашению. Г-н Пулен, бывший мэр, посадил Розу верхом к себе на колени, и она поглаживала короткими ручками седые бакенбарды старика. Из-под ее задранной желтой шелковой юбки виднелась часть обнаженной ляжки, выделяясь на черном сукне его брюк, а красные чулки были стянуты голубой подвязкой - подарком коммивояжера.

   Высокая Фернанда, растянувшись на диване, положила обе ноги на живот г-ну Пемпессу, сборщику податей, а грудью прижалась к жилету молодого г-на Филиппа, обнимая его за шею правой рукой, а в левой держа папиросу.

   Рафаэль, казалось, вела переговоры с г-ном Дюпюи, страховым агентом, и закончила беседу словами:

   - Ладно, мой дружок, сегодня я согласна.

   Затем, сделав стремительный тур вальса по салону, она крикнула:

   - Сегодня вечером все, что будет угодно!

   Раскрылась дверь, и появился г-н Турнево. Раздались восторженные восклицания:

   - Да здравствует Турнево!

   Рафаэль, все еще продолжавшая кружиться, упала к нему на грудь. Не говоря ни слова, он схватил ее в могучие объятия, поднял, как перышко, пересек салон, подошел к двери в глубине и, среди грома рукоплесканий, скрылся со своей ношей на лестнице, которая вела к спальням.

   Роза, разжигавшая бывшего мэра, непрерывно целуя его и держа его голову за бакенбарды, чтобы она была в прямом положении, решила воспользоваться этим примером.

   - Пойдем-ка и мы! - сказала она.

   Старичок поднялся, одернул жилет и последовал за девицей, шаря в кармане деньги.

   Фернанда и Хозяйка оставались одни с четырьмя мужчинами, и г-н Филипп воскликнул:

   - Плачу за шампанское; госпожа Телье, пошлите за тремя бутылками.

   А Фернанда, обняв его, шепнула:

   - Дай нам потанцевать, хорошо?

   Он поднялся, сел перед старинным фортепьяно, дремавшим в углу, и извлек из его стонущей утробы хриплый, плаксивый вальс. Рослая девица обхватила сборщика податей, Хозяйка отдалась объятиям г-на Васса, и обе парочки стали кружиться, обмениваясь поцелуями. Г-н Васс, когда-то танцевавший в свете, принимал грациозные позы, а Хозяйка глядела на него восхищенным взглядом, тем взглядом, который говорит "да", более интимное и сладостное "да", - лучше всякого слова.

   Фредерик принес шампанское. Хлопнула первая пробка, и г-н Филипп заиграл ритурнель кадрили.

   Четверо танцоров протанцевали ее на светский лад - прилично, чинно, церемонно, с приседаниями и поклонами.

   После этого взялись за шампанское. Тут снова появился г-н Турнево, удовлетворенный, облегченный, сияющий. Он воскликнул:

   - Не знаю, что с Рафаэлью, но сегодня она само совершенство!

   Ему передали бокал, и он выпил залпом, пробормотав:

   - Черт возьми, какая роскошь!

   Тотчас же г-н Филипп грянул бойкую польку, и г-н Турнево пустился в пляс с прекрасной еврейкой, приподняв ее на воздух, так что ноги ее не касались пола. Г-н Пемпесс и г-н Васс с новым порывом устремились за ним. Время от времени одна из парочек останавливалась у камина, чтобы пропустить бокал шипучей влаги. Танец грозил никогда не кончиться, как вдруг Роза приоткрыла дверь, держа в руках свечку. Она была с распущенными волосами, в туфлях, в одной сорочке, оживленная и разрумянившаяся.

   - Я хочу танцевать! - воскликнула она.

   - А твой старик? - спросила Рафаэль.

   Роза расхохоталась.

   - Он? Уже спит, он ведь тотчас же засыпает.

   Она схватила г-на Дюпюи, который оставался без дела на диване, и полька возобновилась.

   Между тем бутылки опустели.

   - Плачу еще за одну, - провозгласил г-н Турнево.

   - Я также, - возвестил г-н Васс.

   - И я, - заключил г-н Дюпюи.

   Все зааплодировали.

   Все удавалось на славу, и вечер превращался в настоящий бал. Порою даже Луиза и Флора подымались снизу и наспех проделывали тур вальса, пока внизу их клиенты изнемогали от нетерпения; затем они бегом возвращались в кафе с сердцем, преисполненным скорби.

   В полночь танцы еще продолжались. Время от времени одна из девиц исчезала, а когда ее начинали разыскивать, нуждаясь в визави для кадрили, вдруг замечали, что не хватало также одного из кавалеров.

   - Откуда вы? - шутливо спросил г-н Филипп как раз в ту минуту, как г-н Пемпесс возвращался в салон с Фернандой.

   - Мы ходили смотреть, как почивает г-н Пулен, - отвечал сборщик податей.

   Это словцо имело огромный успех, и чтобы посмотреть, как почивает г-н Пулен, все поочередно подымались наверх с той или другой из девиц, которые в эту ночь были исключительно покладисты. Хозяйка закрывала на все глаза и вела по всем углам длительные сепаратные разговоры с г-ном Вассом как будто для того, чтобы условиться относительно последних подробностей уже заключенного соглашения.

   Наконец в час ночи г-н Турнево и г-н Пемпесс, люди женатые, заявили, что уходят, и захотели расплатиться по счету. Им поставили в счет только шампанское, да и то по шести франков за бутылку вместо десяти, как обычно. А на их удивление по поводу такой щедрости сияющая Хозяйка ответила:

   - Не каждый же день бывает праздник.

  

  

   Источник текста: Ги де Мопассан. Полное собрание сочинений в 12 т. М., "Правда", 1958 (библиотека "Огонек"). Том 1, с. 249-395.

   OCR; sad369 (19.04.2007)