| Главная » Книги |
Лесков Николай Семенович - Расточитель
Лесков Николай Семенович - Расточитель Собрание сочинений в 11 томах. Т. 1.
М.: Государственное издательство художественной литературы, 1956
OCR Бычков М.Н.
--------------------------------------
Драма в пяти действиях
Иван Максимович Молчанов, молодой купец, 30 лет. Одевается
по-современному; держится ловко; носит бороду.
Марья Парменовна, жена его, 28 лет.
Пармен Семенович Мякишев, тесть Молчанова, купец рослый, тяжелый, с
большою проседью; одевается по старине.
Анна Семеновна, жена его, купчиха лет за 40.
Фирс Григорьевич Князев, купец лет 60, бодрый, сдержанный и
энергический. Седые волосы на его голове острижены низко и причесаны
по-кадетски; борода довольно длинная, но узкая и тоже седая; одет в длинный
сюртук, сделанный щеголевато. Вообще фигура очень опрятная. На носу золотые
очки. - Первый человек в городе.
Иван Николаевич Колокольцов, товарищ Молчанова, 30 лет, городской
голова.
Вонифатий Викентьевич Минутка, думский секретарь, из поляков.
Калина Дмитриевич Дробадонов, дядя Молчанова по женской линии, купец
очень крупного телосложения, лет 42; одет неряшливо.
Иван Петрович Канунников | пожилые купцы
Матвей Иванов Варенцов } и члены
Илья Сергеев Гвоздев
| Думы.
Марина Николавна Гуслярова, молодая женщина, лет 27, дочь няньки Ивана
Молчанова, воспитанная в детстве в молчановском доме,
Старуха, мать Марины, слепая.
Алеша Босый, помешанный, слывет юродивым: он не носит никакой обуви и
зиму и летом ходит босой, в одной длинной рубашке.
Спиридон Обрезов, старый ткач.
Павлушка Челночек, мастеровой.
Служанка в доме Мякишевых.
Алена |
} слободские девушки.
Саша |
Дросида, мать Алены.
Приезжий парень.
Двое детей Молчанова.
Фабричные, купцы и мещане, полицейские солдаты и квартальный.
Действие происходит в 1867 году, в большом торговом городе:
1-е - в садовой беседке у Князева,
2-е - в городском доме Молчанова,
3-е - в доме Мякишевых,
4-е - в парке при молчановских фабриках,
5-е - в доме Дробадонова.
Между 1-м, 2-м, 3-м и 4-м действиями проходит несколько дней, а между 4-м и
5-м три месяца.
Просторная садовая беседка, обращенная в летнее жилище Князева и убранная
Князев (при поднятии занавеса сидит за старинным бюро карельской березы
и читает письмо). "А к сему еще и то тебе, любезный Фирс Григорьевич,
прибавлю, что у нас в столице ныне нечто совсем от прежнего отменилось, и
хоша то и справедливо, что на всякую болезнь свое зелье растет, только ныне
аптек тех уже нету, где зелье противу наших немочей приготовлялось, Суд
старый рухнул, и при новых судебных выдумках я в деле, о коем ты пишешь,
пособником быть считаю не безопасным. Одно, что могу тебе присоветовать, то
признайся ты питомцу своему Молчанову, в чем грешен, и ненадлежаще от него
присвоенное возврати. Иной же поправки сему делу в нынешние тяжкие времена
не ожидай". (Нетерпеливо дергая письмо, продолжает скороговоркою) "Молчанов
пылок и добр, и если ты перед ним, как прочие купцы делают, хорошенько
расплачешься, то он, пожалуй, и разжалобится..." (Комкает письмо.) Дурак, а
не стряпчий! Черт его знает, что он мне за ответ написал! Я его спрашивал:
как мне быть, чтобы не уронить себя, чтобы оправиться в молчановском
опекунском деле и сдать отчеты без приплаты, а он вон что отвечает:
"отдать!" Отдать!.. Да нечего отдать, глупец!.. Расплакаться!.. Кто это
видел, как Фирс Князев плачет! и перед кем? И от чего заплакать?.. Ваш новый
суд! Что ж это - люди, что ль, переменились? Вздор! Не может быть, чтоб
человек с умом не сделал в России того, что хочет... Все это выдумка! Да,
наконец, и граф Александр Андреич этого не может допустить. На него на
полмиллиона векселей при таком суде представят, а он платить долгов не
поважен. Пустое, вздор, мечтанье, форма... Нет, меня не запугаете, и пока
этот лоб наруже, на Фирса Князева узды вам не накинуть.
Минутка (входя). Не беспокойтесь: это я.
Князев. Что ты там пропадал столько времени? Велики, знать, очень
секретарские разносолы.
Минутка (усаживаясь). Нет, какие там наши разносолы, а все же старуху
восемь дней не видал... да ей и нездоровится.
Князев. Ну что там нездоровится... псовая болезнь до поля, бабья до
постели: выспится и здорова будет.
Минутка (подобострастно улыбаясь). Это так, так... они как кошки:
переволоки на другое место, и опять живут... Ну ах, чтоб вы знали только
зато, как я разбился... Кажется, за ничто на свете теперь бы с постели не
встали! Ведь шутка ли, в самом деле, в восемь дней в Петербург и назад.
Хороша дорога, слова нет, особенно от Питера до Владимира по чугунке, как в
комнате сидишь; но уж от Владимира...
Князев (перебивая). Да, от Владимира многим не нравится... Ну да к
черту это! Расскажи ты мне теперь, братец, что же ты сделал в Петербурге по
моему приказанию? Письмо ты мне от стряпчего привез столь глупое, что я
этого человека после этого сумасшедшим считаю.
Минутка (осклабляясь). Нет, большого ума, большого ума человек, Фирс
Григорьевич! Не дети, а мужи, самые настоящие мужи, дельцы и те приуныли.
Одно слово, как стряпчий сказал, нечего и рецептов писать, когда наши аптеки
все закрыты. (Разводит руками.)
Князев. Как же это, - стало быть, и ты уже без взяток жить собираешься?
Минутка. А что ж поделаешь!
Князев (встает и начинает ходить). А вытерпеть надеешься?
Минутка. Представьте, Фирс Григорьич... чтоб вы знали, ни денег дать,
ни упросить его, ни подкупить... Как вам это нравится?
Князев. А обмануть?
Минутка (смотрит на Князева с изумлением и растерянно повторяет).
Обмануть...
Князев. Да... обмануть?
Минутка. И обмануть... Ну, чтоб вы знали, и обмануть я, Фирс Григорьич,
не в надежде.
Князев. Ну обойти, коли не обмануть?
Минутка молча разводит у себя под носом руками.
(Про себя.) Однако и у пиявки брюшко залубенело. (Громко.) Нет, пан
Вонифатий, вижу я, что двадцать лет назад, когда тебя только что прислали из
Польши на смирение, ты смелей был. Помню я, как ты, первый раз, как я тебя у
полицеймейстера за завтраком увидел, рассуждал, что "в России невозможности
нет". За одно это умное слово я тебя, сосланца, возлюбил, и на службу
принял, и секретарем в Думе сделал, и двадцать лет нам с тобой и взаправду
невозможности не было.
Минутка. То двадцать лет назад ведь говорил я, Фирс Григорьич.
Князев. Да; в эти двадцать лет ты понижался, а я... а я прожился.
Минутка. Кто ж этому причиной, Фирс Григорьич? Не я тому причиной: я
жил по средствам, вы же...
Князев (перебивая). Молчи, сморчок!.. В тебе сидит один польский черт,
а во мне семь русских чертей с дьяволом, так не тебе про то судить, кто
виноват. Когда б не эти черти, я и теперь бы дома не сидел и не послал бы
тебя в Питер. (Успокаиваясь.) Говори, велико ли время еще дадут мне на
передышку?
Минутка (пожав плечами). Сказали так, что дело об отчете два месяца, не
более могут продержать и тогда потребуют остатки.
Князев. Сколько?
Минутка. На счету будет тысяч двести.
Князев. Двести тысяч!.. Ты врешь!
Минутка. Помилуйте, на что мне врать.
Князев. На что?.. А ты соври себе, чтоб легче было отвечать.
Минутка (вскакивая и дрожа). Да я-то что же здесь? Я здесь при чем же,
Фирс Григорьич?
Князев. Агу, дружочек! Ты здесь при чем? А не знаешь ли ты того
подьячего, что нам с Мякишевым двадцать лет отчеты по молчановской опеке
выводил? Что, голубь! Я ведь бумажки прячу.
Минутка, потерявшись, не знает, что сказать.
А! Ишь как дрожит! Вот тем-то вы, ляшки, и скверны. На каверзу вот тут вас
взять, а если где придется стать лицом к лицу с бедою, так тут вы уж и
жидки на расправу. (Грозя пальцем.) Эй, пан, со мною не финти! (Смело.) Я
крепко кован! Я знаю, куда ступаю. Я сел опекуном, так из всех должностей
высел, а тебя, дурака, в Думу посадил, и... придет к тому, так... я же тебя
и в тюрьму посажу. Чего дрожишь! Чего? не бойся. Ведь новый суд над нами еще
не начался, а до тех пор держись... вот тут вот... за полу мою держись,
покуда... (с омерзением) покуда в нос сапогом не тресну.
Минутка. Да что вы, Фирс Григорьич! Я, что ль, за новый суд! Да за
ничто на свете! Тпфу! вот ему что от меня, новому суду. Я, чтоб вы знали, я
всем чем угодно готов служить вам, Фирс Григорьич.
Князев. Ну, всем - где тебе всем служить? Я тебя посылаю каверзить -
слышишь, каверзить. Больше вы, паны, ни на что не способны.
Минутка. Да нуте бо, бог з вами, кати я пан: я такой же, как и вы,
русский человек.
Князев (презрительно). Ну врешь - такой же! - что у тебя на русской
службе польская кость собачьим мясом обросла, так уж ты от этого и русским
сделался! Впрочем, не русись: ты мне такой и лужен, какой ты есть! Где ума
потребуется, там мы своего поищем; а ты ступай повсюду... бунтуй народ,
мещан, особенно фабричных... Заслать людей, чтобы и малому и старому
твердили, что Фирс Григорьич их отец, что он застоя их; он благодетель их и
покровитель... Понимаешь? Сказать, что помните, мол, в прошлом году совсем
было быть набору... а как министерский чиновник через наш город проехал да с
Князевым повидался, - и набору, мол, конец. Ты все это должен помнить: сам
ведь распускал. Теперь опять все это им напеть, да растолковать им,
канальям, что я все могу сделать.
Минутка. Это... это что и толковать! Этому, чтоб вы знали, они и так
все верят.
Князев. Знаю! И то... да! скажи, что опять в Петербурге про набор
слышал... Это старо, да еще не изъездилось... Скажи и поприбавь, что я,
освободившися теперь от молчановской опеки, не откажусь быть головою и...
"его, мол, выберут". Это ничего, что не ты, а они выбирать будут - ты прямо
говори, что выберут.
Минутка (смеясь). Быдло!.. Скот, скот... бараны... я про народ-то
говорю: бараны!
Князев. Да; ступай и действуй смело, а я здесь кое о чем подумаю.
Минутка. Одно только, как бы это так получше, Фирс Григорьич, пустить,
чтобы оно всюду прокатило?
Князев. Ну, об этом ты не заботься: у нас правда молчком лежит, а
брехню пусти с уха на ухо, она пролетит с угла на угол. Ступай.
Минутка (порываясь к двери). Прощайте, до свиданья.
Князев. Да то еще... Да! Если что-нибудь тебе случится разузнать, что
Ванюшка Молчанов неспокоен, что что-нибудь затевает...
Минутка. То дать вам знать?
Князев. Да, ту ж минуту; ту ж секунду... Слышишь: ту ж секунду. Беги
сюда хоть ночь, хоть за полночь... да не ломись двором, где люди видят, а
оттуда, знаешь, с выгона подергай за веревку. Я сам тебя впущу в садовую
калитку.
Минутка. Не учите... знаю.
Князев. Не дай зевка. Мне кажется, что он недаром что-то очень тих.
(Про себя.) Черт знает... я бойких людей не люблю и очень тихих не люблю
тоже. Не верю я тихим. (Минутке.) Не верю я тихим!
Минутка. Фирс Григорьич, не беспокойтесь! Кто тихо ходит, того чох
выдаст... чох выдаст... хе-хе-хе, чох...
Князев. Ступай.
Князев (один, медленно и с усталостию). Проклятая самая вещь чужие
миллионы в руках держать: ладони сами словно клеем приклеиваются - все так и
пристает к ним, так и пристает; а потом вот как поналип-нет - и трудно
приходится рассчитываться. Две недели! Что тут можно сделать из ничего в две
недели? А не сделай, - бубновый туз тебе на спину и в каторгу. Гм! Но и еще
и не в том дело, что в две недели, и не в том, что из "ничего"; а когда это?
в какое время? когда я уязвлен, когда я умом помрачен и только мечтаю о
сласти, когда все, наконец, уж так доведено, что Марине шагу ступить без
меня невозможно... Сегодня ей уж последний удар нанесен: я вчера велел
Дросиде, чтоб нынче выгнать их - и ее и мать, - если Марина еще ломаться
будет. Теперь ей один выбор - идти со слепою матерью питаться же-лудьми
или... прийти ко мне. (Глядя на часы.) Теперь девятый час в исходе...
Непременно должна бы сейчас быть... Небось закутается... идет, словно земля
под ней проваливается, и все плачет. Гм! (Подумав.) А я очень люблю иногда
плачущих женщин... (Страстно.) У них в это время, когда они плачут, губы
такие... жаркие и все, как бабочка на булавке, трепещутся... Давно уж, давно
я не целовал этакой! (Задумывается.) Изучались все, все уж и здешние-то
приучились, как рыбы холодные на блесточку ходят, только блесточек
заготавливай... Ах, эти блесточки, блесточки!.. Вот, черт возьми, вертись,
как жид перед жолнером: то баба, то свое спасенье. (Садится к столу, на
котором стоят книги законов.) Неужто же в самом деле ни ум, ни закон, ничто
не поможет? Нет! чтоб выгонять вон из головы эту проклятую бабу, давай лучше
законы читать стану. Теперь мода на законы пошла, Прежде была мода на
возможность, а ныне на закон. (Раскрывает одну за другою несколько книг.)
Что ж!.. Говорят, подьячий от закона питается: не утешит ли он и нас чем?
(Читает.) "О фальшивых монетчиках". - Вот эта статья интересная. Только
велика труппа требуется. (Ищет далее.) "О нарушении союза брачного".
(Останавливается и несколько секунд читает.) Муж может потребовать жену к
совместному сожительству... а чтобы он не потребовал... (С досадой.) Но это
опять все про нее! про нее!.. (Оглядывается на дверь.) Однако что-то вот ее
и нет. (Глядя в книгу.) "О расточительстве". Вот этим законом меня хорошо
было с детства отчитывать. (Вздыхает и бросает книгу.) Все вздор! Есть
только то, чего не надо; а за что зацепиться? на чем выскочить?.. На что
стать да насмеяться этим и новым судам и новым людям, - того и нет!
Дросида (входя). Одна, родимый. Да и с кем же быть-то? Не с кем.
Князев. Как не с кем! Что такое?
Дросида. Да ведь ушла она, Марина-то, еще вчера ушла. Я думала, что ты
уж знаешь, потому весь город знает. Я про то и идти и глаз тебе показать
боялась, что ты, мол, этакой человек... гневен теперь...
Князев. Ты толком мне говори. Я твоей этой болтовня ничего не понимаю.
Я дома сидел: ничего не слышал, а докладывать - кто мне смеет про эти
глупости докладывать?
Дросида. А коли не знаешь, изволь, родимый, все расскажу. Я все ей
баяла. Я позорю, ты вспомяни, Маринушка, что кто ведь был твоей застоен?
Подумай, мол, что ты ведь мужняя жена, а муж твой есть убивец. Кто за тебя
вступился? Фирс Григорьич. Кто мужа твоего по чести спровадил в Питер да еще
и денег на разживу дал - кто? вое же Фирс Григорьич. Кто этот домик-то, не
домик, а хоромы добрые, тебе удержал, не дал твоему мужу прогусарить? -
опять же Фирс Григорьич!
Князев. Ну!
Дросида. Да как же тебе, говорю, того не чувствовать? Ну, а она свое: я
бы, говорит, от мужа и сама убегла, потому что он, всем известно, разбойник;
а что хоромы, так это, говорит, ведь наши притоманные, свои хоромы: их Фирс
Григорьич обманством выманил: говорил, чтоб только переписать за него, чтобы
муж меня под дом денег занимать не заставлял; а нынче, видно, шутку эту в
правду уж повернул. Так мне плевать, говорит, на эти и хоромы. Я, говорит,
нужды не боюся, а уж тела своего не продаю. Дура ты, говорю ей, так же ведь
с своим с разбойником-то жила и тело ему продавала. Ну, то, говорит, закон.
Князев. Скажите пожалуйста, и бабы про закон запели!
Дросида. Да, говорит, закон. Да что, мол, нам, нищим, закон! Хорошо в
законе ходить, кому бог обужку дал, а у нас редкая-редкая, которая от Фирса
Григорьича чем не пользовалась... Моя, говорю, дочь не хуже тебя была...
Князев. Ну, это ты проезжай мимо с своей дочерью.
Дросида. Не хуже тебя, говорю, Алена-то моя была, да за счастье даже
это почитала. А она с этим харк мне в глаза да говорит: змея ты, да еще змей
хуже, потому и змея своих через не ест, а ты к чему дочь устроила. Я уж
тут-то не стерпела, да и говорю: ну, коли ты говоришь, что я свое дитя
съела, то ты хуже меня будешь и свою мать съешь. Мне, говорю, от Фирса
Григорьича такой приказ дан теперь, что если ты ноне своих капризов не
переломишь да не пойдешь к нему, так замест того, чтобы он дом на тебя
записал, вот тебе бог да порог: выходи вон отсюдова со своею матерью.
Князев. Ну и что ж она?
Дросида. Что ж ей, бесчувственной, Фирс Григорьич! Она тому и рада
словно. Прегордо плюнула еще, да и была такова. "Собирайся, маменька: наш
дом-то не наш, говорит, вышел". Повязала узлы, да и след их таков.
Князев. Скажите пожалуйста, какой, однако, в этой бабенке гонор сидит.
(Отходя.) Ведь это... ведь это, я вам говорю (целует пальцы)... ведь это
сюперфейн! Эта... разомнет кости, пока ее к знаменателю приведешь. Я и этот
род знаю. Знаю, знаю! Сей род ничем же изымается, но хорош, хорош, заманчив.
Дуру, как галку, сейчас подманешь, и сама и на плечо садится; а этакую...
как сокола ее надо вынашивать... Маять ее, чтобы одурь ее взяла... чтоб
отдыху ей не было, чтоб из сил выбилась, с тела слала... В них ведь это не
то... не мякоть, не тело дорого... а в них... Да дьявол их знает, что в них
такое! (Дросиде.) Ну и куда же она пошла?
Дросида. Да уж прежде, видно, Фирс Григорьич, у них место-то готовлено.
Она так прямо, плюнувши, и говорит: стращать было вам, говорит, меня допрежь
сего, да и тогда-то бы я не больно испужалась, а ноне мне спасибо вам, что
выгнали. Взяла слепую мать и повела к Молчанову на дачу.
Князев (вскакивая). К Молчанову? Ты врешь!
Дросида. Мне ли лгать тебе, родимый Фирс Григорьич. Сама я видела, как
взяли за угол и полем поплелись вдвоем к Молчановской слободке.
Князев (проворно вскочив и расхаживая, про себя). А, брат Иван
Максимыч, ты что-то частенько стал мне впоперек дороги шнырить. За тебя
терплю, да и от тебя терпеть - это уж не много ли будет по две собаки на
день!
Те же и Минутка.
Минутка (бледный и взволнованный, вбегает и обращаясь к Дросиде).
Ступай отсюдова, ступай! Прикажите ей, Фирс Григорьич, поскорее вон выйти.
Князев (Дросиде). Поди там подожди в саду,
Те же без Дросиды.
Князев. Чего ты мечешься как угорелый?
Минутка. Да, угорел... прекрасно вы всех нас уча-дили: на целый век
этого угару хватит.
Князев. Не ври: всякий угар пройдет, как свиньи спать лягут. Ты говори,
в чем дело?
Минутка. Помилуйте, да вам ведь лучше знать, в чем дело. Скажите-ка вы,
где у вас черновые счеты, которыми вы меня пугали?
Князев. В коробье спрятаны.
Минутка (плачевно). Да что вы шутите! нам не до шуток. Нет, они точно в
коробье, да не в вашей... Их нет у вас: вы обронили их хмельной у Марины
Николавны, да и не хватитесь. Стыдно вам, Фирс Григорьич!
Князев (в ужасе). Она могла Молчанову отдать их!
Минутка (нервно). Да что угадывать, когда уж отдала. (Плачет.) Вот
то-то вот... винцо да бабочки... библейского Самсона и того остригли, и вас
остригут! Поверьте, остригут. (К публике.) Лезет к женщине: та его терпеть
не может, говорит так с ним, с омерзением с таким, что смотреть совестно, а
он все к ней... С ума сошел дряхлец... Где горд, а тут уж и гордости нет.
Князев (не слушая). Теперь не остается много думать... Ступай сейчас к
Молчанову... не дожидайся утра, а сейчас ступай... скажи ему, что я кланяюсь
ему...
Минутка (перебивая). Да; теперь мириться с ним, прощенья у него просить
готовы.
Князев (кусая губы). Да, прощенья.
Минутка (смело). Чего просить? чего просить? Напрасно, чтобы вы знали!
Я уж просил - сейчас оттудова. Я как узнал, что все наши счеты и фактуры у
него в руках, так первым же делом прямо бросился к нему... да не в двор, а в
огород... под окна...
Князев (схватывая Минутку за руку). Гм!.. да, да, чтобы украсть? Ну,
ну! ну молодец, умно.
Минутка. Чтобы посмотреть, что можно сделать...
Князев. Ну!
Минутка. Ну! (Нагло.) Ну и ну! Поднялся на карнизец да гляжу в окошко:
вижу, свечи горят, а никого нет, как вдруг в это время кто-то хвать меня
прямо за... ухо.
Князев. Тебя?
Минутка. Да разумеется меня! ведь вас там не было. Оказывается, что это
сам господин Молчанов. Держит за ухо и говорит: "а, князевский шпион, мое
почтенье"... и хотел было людей звать. - Иван Максимыч, что вы! говорю, да
бог-бо з вами! какой я шпион? Я, говорю, я, чтоб вы знали, к вам от Фирса
Григорьича с тем и прислан, чтобы мир сделать; Фирс Григорьич, говорю, сами
быть у вас желают... А он...
Князев (нетерпеливо). Ну да; а он? Что ж он?
Минутка (вздохнув). А он... Послов, говорит, ни худых, ни хороших ни
бьют, ни бранят, а жалуют. И в этом виде так и повел.
Князев. Гм! все за ухо?
Минутка. Да я ж вам говорю, что за ухо! (Вздохнув.) Повел в кабинет.
Провел да и дал мне прочитать бумагу... Останетесь довольны, Фирс Григорьич.
Князев (нетерпеливо). Что это за бумага?
Минутка (тихо). В Петербург.
Князев. О чем?
Минутка (еще тише и спокойнее). О том, что начет на вас он дарит на
детские приюты.
Князев. Все двести тысяч?
Минутка. С процентами... Что-с, Фирс Григорьич? Просить было, пока
время было. Теперь ведь не с Молчановым - те не простят.
Князев (хватая Минутку за борт). Украдь эту бумагу с почты.
Минутка (спокойно). Не рвите платья понапрасну. Бумаги нет: она уже
третий день тому назад пошла с нарочным. Я видел копию.
Князев (бросает Минутку). Что ж это вы меня живьем, что ли, хотите в
руки выдать! (Снова хватая бешено Минутку.) Ты говоришь, что поздно красть!
(С азартом.) Так я же буду резать! жечь!.. душить!.. (Бежит к двери.)
Те же и Дробадонов.
Дробадонов (показывается в это время в дверях и преграждает Князеву
дорогу). Что, еще охота все душить да резать? Довольно, кажется, в свой век
ты уж и крал и резал.
Князев (гневно). Что это? как ты смел сюда взойти? Пошел отсюда вон!
Дробадонов. Не прогоняй - и сам не засижусь. (Берет молча Минутку за
плечи, выставляет его за порог и запирает за ним дверь.) Не по своим делам к
тебе я, а от людей послан. Куда ты вышвырнул Марину Гуслярову с слепою
матерью из дому?
Князев. На простор.
Дробадонов. Да как же так?
Князев. Так: очень просто - дом мой и власть моя.
Дробадонов. Дом твой и власть твоя, да и твое ж ведь и бесчестье. Ты
дом купил у них за бесценок; сказал, что это только для того, чтоб муж
Марину не неволил занимать под дом да отдавать ему на пьянство, а что они до
веку будут в этом доме жить.
Князев. Да ведь то-то вот видишь - я своему слову господин: хочу держу,
хочу в карман прячу. Ступай проси на меня, если хочешь.
Дробадонов. Что просить? А ты греха побойся, Фирс Григорьич. Известно
нам, чего ты хочешь от Марины Николавны. Она не говорлива, да у людей-то
ведь глаза - не бельма. Грешил ты много, Фирс Григорьич; но ноне, кажется,
не те бы уж твои года... Уж я старик почти, а ты ведь мне в отцы годишься.
Тебе б теперь пора молиться богу да просить себе деревянного тулупа.
Князев (раздражительно). Да ты кашу, что ли, ел на моих крестинах или
воду выливал?
Дробадонов. Да бог с тобой, с твоими летами. Я в том пришел тебя
просить: не доводи, пожалуйста, семью племянника Молчанова до бесконечного
раздора. Ты выгнал из дому Марину; им с матерью некуда деться было. В
городе, тебя боясь, никто их не примет. Я бы рад их душой принять, да сам с
сестрой и с матерью едва мещусь: ну они, разумеется, к Молчанову пошли; а
ведь тебе и без того известно, что весь народ в одно про них твердит и
путает Марину с Ваней. Теперь он их вчера приютил, а это до семейных уже
дошло, и в доме ад настал.
Князев. Ага! и ад уже настал? Чего ж бы, кажется? То ездила туда
кататься, теперь живет: не велико различье.
Дробадонов. Будь миротворец - вороти ты этот дом старухе.
Kнязев (долго глядя в глаза Дробадонову). Калина Дмитрич! Что ты -
дурак или родом так?
Дробадонов. Послушай, Фирс Григорьич! Ругательством твоим не обижаюсь.
Я не дурак, я совесть у меня чиста, и таким меня мир знает. Я беден, да в
свою меру уважают меня люди. Ты меня не обидишь, да ты мне и не страшен: я
не боюсь тебя. А я тебя по-христиански прошу и советую тебе: опомнись, Фирс
Григорьич, сделай хоть что-нибудь доброе: пусть не все же боятся - пусть
хоть кто-нибудь тебя и любить станет.
Князев. А мне, любезный, это все равно: люби не люби, да почаще
взглядывай.
Дробадонов. Положим, что и тут ты прав; но ты подумай, что говорят-то о
тебе.
Князев. Плюю!
Дробадонов. Ну отчего бы тебе те злые речи не закрыть добрым делом,
чтобы сказали, что и у Князева душа есть?
Князев. Плюю на то, что говорили; плюю и на то, что скажут.
Дробадонов. А ты не плюй.
Kнязев. Что-о-о?
Дробадонов. Не плюй - вот что. Погода поднимается: неравно назад
откинет, в свою рожу плюнешь. (Подходит с значительной миной.) Говорят,
будто ты утопил Максима Молчанова.
Князев. (с притворным удивлением). Неужто?
Дробадонов. Говорят, что когда Максим Петрович написал духовную, где,
обойдя всю женину родню, завещал сына в опеку тебе с Мякишевым, ты никак
дождаться не мог, когда придут к тебе в руки миллионы.
Князев. Ишь какой шельма народ пронзительный: ничего от него не утаишь.
Дробадонов (подходя еще ближе). Говорят, что раз, когда вы купались
втроем - ты, он, да Алеша Брылкин, - ты взял и начал окунать Максима
Петровича Молчанова, да и заокунал шутя; а как его заокунал, тогда бросился
за Брылкиным Алешей, чтобы и свидетеля не было. Тот уходил, молился, плакал;
но ты и с ним покончил. Максим Молчанов потонул, и не нашли его. А Алешу ж
Брылкина хоша и вынули и откачали, да что по нем! Уж он тебе не страшен: он
с ума сошел и поднесь остался сумасшедшим и бродит в рубище; (махнув рукой)
да в том, может быть, его и счастье, что он в рассудке помешался, а то ты бы
и его спровадил.
Князев. Скажи пожалуйста... совсем бы уголовщина, кабы доказательства
не Окой снесло.
Дробадонов. Что по Оке несет, то в Волгу попадает, и Волгою всю Русь
проходит, и широкому Каспию жалуется. Не кичись, что доказательств нет:
былинка, травка шепчут их и господу и людям. Припомни: Валаам ослицею был
обличен!
Князев. Да ты это что пришел мне здесь читать! Я, брат, к попу хожу.
Дробадонов. Я тебе сказываю, что народ говорит.
Князев. А я тебе говорю, что я на это плюю.
Дробадонов. Плюй, плюй, да уж к сему по крайности не согрешай. Наш день
сел в беззакониях за горы, и ноне суд не прежний. Гляди, неровен час,
всплывут и старые грехи.
Князев (взволнованно). И ты про новый суд! Холера это, что ли, этот
суд, что все вы так про него заговорили?
Дробадонов. Для иных холера.
Князев. А ты знаешь, что кто холеры не боится, того сама холера боится.
Знать не хочу я этого суда!.. Я не пойду на этот суд, где... тебя и всякого
другого такого скота посадят судить меня.
В раскрытом окне появляется смотрящий из купы сирени темного сада Алеша
Босый.
Я никого не боюсь; я ничего не "боюсь; я холеры не боюсь, чумы не боюсь,
тебя не боюсь, суда не боюсь и сатаны со всей преисподней.
Алеша (унисоном протяжно). Утону!.. Ка-ли-и-на Дми-и-трич! Во-озьми
меня отсю-ю-да. Здесь... страшно... Утону...
Князев (вздрогнув). Что это! Вы меня пугать задумали! (Алеше.) Прочь,
чучело!
Алеша, вскрикнув, убегает.
Дробадонов. Ах ты, ругатель! Гордыня-то тебя куда уносит. Сейчас ты
ничего на свете не боялся, а вот безумный старичок забрел - и ты вздрогнул.
Чего ты на меня остребанился? ведь я видел, как ты задрожал... Не я его
подвел сюда, а, может, это бог его послал, чтобы напомнить грех твой. Не
пожалел отца ты, Фирс Григорьич, - пожалей хоть сына. Боясь тебя, никто на
двор Гусляровых не пускает жить; у меня вся хата с орех, да мать с сестрами,
и тем места нет, - им некуда деться, кроме Молчанова. Не доводи до этого. Не
делай ты худой огласки. От того, что Марину взял Молчанов, великая беда
может родиться. Верни им домик, где они жили, а если честью воротить не
хочешь, так вот тебе Молчанов шлет три тысячи рублей за этот домик.
(Вынимает пачку ассигнаций и кладет их на стол.) Возьми и выдай купчую, чтоб
жили там, где жили.
Князев. Тьфу, пропасть! Да что ж это такое: везде на всякий час, во
всякий след Молчанов! Ему о них что за забота?
Дробадонов. Что ж, старуха мамкою его была, а молодайка в их доме
выросла, они детьми играли вместе... он человек богатый, не мот, не пьяница,
не расточитель... куда ж ему девать?
Князев (подпрыгнув). Что ты сказал? что ты сказал? какое слово?
Дробадонов, Я говорю, что его достатки миллионы, а он не пьяница, не
расточитель.
Князев (про себя). Расточитель! (Распрямляясь.) Фу-у! батюшки! Орлу
обновилася юность! (Громко Дробадонову.) Постой, постой!.. Да, хорошо... я
дом продам - на что ж он мне? он мне не нужен, продам и завтра выдам
крепость... Но постой же, братец, ведь это так нельзя. Живой человек живое и
думает, и там кто его знает... Нет, я деньги с глазу на глаз брать не стану.
(Берет со стола ассигнации и сует их в руки Дробадонову.) Возьми-ка, возьми
пока, возьми. (Растворяет, дверь.) Эй! Вонифатий Викентьич!
Те же и Минутка.
Князев. Вот я здесь домик свой, что на провалье, продал Ивану
Максимовичу, и то есть не Ивану Максимовичу, а Гусляровым, Марине
Гусляровой, только на Ивана Максимовича деньги, так сядь-ка напиши какую
следует расписку, что деньги, мол, три тысячи рублей за сей проданный дом
нот Молчанова получил и обязуюсь в месячный срок совершить на оный купчую
крепость на имя Марины Гусляровой, а расписку сию положили до совершения
крепости дать за руки секретарю Минутке, (Сажая его за бюро.) Пиши так, как
сказано. (Про себя с самодовольною улыбкою.) Очень бы хотелось мне видеть
теперь какого-нибудь петербургского мудреца, чтобы он, гладючи на меня
теперь, сказал, что это по его разуму я делаю? Нечего больше и сказать, что
Князев дом продает... А Князев душу человеческую и всю совесть мирскую под
ногами затоптать собирается...
Минутка. Готово,
Князев (скоро подписывается. Минутке). Подпишись свидетелем.
(Дробадонову.) Теперь пожалуй деньги. (Дробадонов подает.) И ты также
подпишись. (Смотрит через плечо, пока тот пишет, и потом, взяв в руки
бумагу, читает.) Кипец Калина... Как ты это, братец, скверно пишешь: не
кипец надо писать, а купец. {Свертывает лист.) Минутка, спрячь,
Дробадонов. Прощай покуда, Фирс Григорьич,
Князев (быстро). А?.. Да! Прощай, прощай покудова.
Те же без Дробадонова.
Князев (посмотрев вслед Дробадонову). Ну что ж, брат Вонифатий, понял?
Минутка. Дом продали, я больше ничего не понял.
Князев. Ничего?
Минутка (пожимая плечами). Н...ничего. (Спохватывается.) Расписку
уничтожить?..
Князев (злобно смеется). Ха, ха, ха! (Делая притворно свирепое лицо и
наступая на Минутки.) Подай ее! подай сюда расписку!
Минутка (испуганный, защищаясь и убегая). Фирс Григорьич, Фирс
Григорьич, я не могу... что ж вы это в самом деле... Фирс Григорьич? Вы
деньги взяли, а я должен даром...
Князев. Давай, давай! я поделюсь с тобой.
Минутка. А сколько же мне? (Опять убегая.) Позвольте прежде: сколько же
мне?
Князев (глядя на Минутку). Ну как же вас, таких-то поползней, не
запугать судами да законами? Свет умудряется: везде, на всякий час искусства
новые; а вы все только хап да цап. Это время прошло теперь, чтоб
по-нижегородски соль красть. Нет, я, брат, не в вас! Это ты вот давеча с
перепугу бормотал здесь, что уж тебе теперь и прикоснуться к взяткам
страшно; а только посулили - ты уж опять и лапу суешь. (Смеясь.) Ах ты,
бесстрашный этакой! В такие времена, при таком суде брать взятки! Нет, я не
беззаконник! Теперь кто глуп, так тот пускай законы нарушает, я чту закон.
Сам на себя я, видишь, выдаю расписки. Как око, береги ее! Дом продан,
только в нем не жить тому, кому его купили: на это есть закон.
Минутка. Такого нет закона.
Князев (нервно). Неправда, есть! (Бросает на пол к ногам Минутки
лежавшую на столе пачку ассигнаций.) Бери! Три тысячи здесь: одну из них
возьми себе; остальные же две представить в Думу и объявить народу, что бог
послал мне великую удачу в деле трудном и что за это я от своих щедрот плачу
за бедных города всю податную недоимку. (Подумав.) А на тот год дарю на
подать (с ударением) десять... нет! двадцать... тридцать тысяч.
Минутка. Что вы? что... вы? Откуда это будет?
Князев. Откуда?.. Отгадай!
Минутка. Нет, извините, не могу.
Князев (надевая перчатку). Я клад нашел.
Минутка (поникает головой и выражает недоумение). Ряхнулоя!
Князев. Аптеку, - понимаешь, аптеку выискал.
Минутка (не понимая). Какая аптека? Что это вы, Фирс Григарьич!
Князев. А что стряпчий-то писал: "нет, говорит, аптеки!" Вздор! есть
аптека! И не на сей день, а на два века та аптека.
Минутка (оглядываясь по сторонам в недоумении), Где вы это видите? Вы
нездоровы! Где аптека?
Князев. Она вот в головах в таких премудрых, как твоя, да промеж зубов,
которым чавкать нечего. Подай мне трость и шляпу... Нет, врете все: Фирс
Князев не пропал! Пусть черви грома прячутся, а стрепету за тучами еще
простора вволю.
Те же и две слободские девушки (пролезают в дверь. Одна постарше, очень
смела, другая молоденькая, робко жмется).
Князев (встречая их, обнимает старшую, которая вскрикивает; потом
трется около младшей и, когда эта закрывает рукою глаза, сажает ее на свою
постель). Побудьте здесь, Аленушка и Саша. Погрейте старичку местечко. А там
вот в поставце винцо, наливка и мятные груздочки. Покушайте покуда. Я враз
сейчас вернусь.
Алена (развязно указывая на Сашу). Она робеет, Фирс Григорьич, с
непривычки.
Князев (гладя Сашу по голове). Робеет. Ничего. Ты не робей: мы добрый.
(Минутке.) Ступай домой теперь. (Уходит.)
Те же без Князева.
Минутка (выпустив Князева, берет свою фуражку. Про себя). Домой? Нет, я
уж лучше за тобою издали пройдусь, поприсмотрю, что это ты затеял ночью.
(Уходит.)
Молчанов (одет в хороший летний утренний пиджак. Выпроваживая из своей
комнаты двоих детей). Ступайте с богом, резвитесь и играйте, только,
пожалуйста, не ссорьтесь. (Выпускает их за дверь и говорит с порога.) Прошу
вас, няня, не давайте вы им этих кошек мучить да собачек! Усердно вас прошу
об этом. (Затворяет дверь и идет к письменному столу, который стоит вправо
от зрителей.) Эх, не приведи господи воспитывать детей без матери, а еще
хуже с плохою матерью. (Садится.) Не женитесь, добрые люди, на деньгах...
Если и за свою полу недобрая женщина схватится, режьте лучше полу прочь да
улепетывайте. Что это вот за жизнь моя! Как вспомню я, бывало, как я жил в
Германии: до вечера на фабрике работаешь, все учишься; домой придешь -
святая тишина в беленькой комнатке. Тишь, тишь, тишь; про философию даже
рассуждаешь. Но надокучит эта тишь чужая - бежишь на родину... бежишь... и
здесь встречаешь свару. Не по каким-нибудь таким причинам, которых отвратить
нельзя, все отравляется, а вот словно в фантастическом рассказе: бог весть
откудова что сыплется; летит нежданное и засылает человека.
Молчанов и Минутка (который вскакивает через окно).
Молчанов (увидев в окне Минутку, делает в изумлении один шаг назад).
Это что за явление? (Смеясь.) Верно, гони природу в дверь, она влетит в
окно.
Минутка (оправляясь). Пусть это вас не удивляет, Иван Максимыч.
Молчанов (улыбаясь). Однако довольно трудно и не удивляться. Ко мне
этой дорогой никто не ходит.
Минутка. В наше время не всегда можно прямой дорогой ходить. Прикажете
присесть или убираться?
Молчанов (улыбаясь). Это я предоставляю на ваш выбор.
Минутка. Я выбираю сесть. (Садится в конце письменного стола.) Вам
угрожают большие неприятности, Иван Максимыч.
Молчанов (весело). Окажите, вы что ж, сегодня за кого?
Минутка (кланяясь). За вас!
Молчанов (строго). Благодарю покорно; но эта шутка мне не по -нутру.
Минутка. Фирс Князев вам приготовил западню.
Молчанов. Какую западню?
Минутка. Не знаю.
Мол 
| |
| Просмотров: 733 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры