Скончавшийся в 1884 году в г. Вильне престарелый писатель, имя которого стоит в заголовки этих строк, был близко знаком мне по соединявшей его дружбе с покойными родителями моими. Заношу здесь некоторые, хорошо известные мне, данные из его жизни, в дополнение к немногим сообщенным о нем в печати сведениям по поводу его смерти.
Павел Васильевич Кукольник родился еще в конце прошлого столетия и получил свое образование в С.-Петербурге, куда отец его - по происхождении словак - переселился на жительство с семейством. Он был родным братом весьма популярного в свое время писателя Нестора Кукольника, автора многих исторических повестей и драматических произведений патриотического содержания. Примыкая в 1820-хъ гг. к той плеяде знаменитых русских людей, к которой принадлежал его брат и в среде которой находились друзья последнего - Глинка и Брюлов, П. В. Кукольник, не выделяясь особенным творчеством своего дарования, успел, однако, приобрести себе некоторую известность в литературе своими превосходными переводами польских писателей, в особенности же поэтов Кондратовича-Сырокомли и Одынца, и этой скромною известностью своею он настолько дорожил, что сильно негодовал, если, думая сделать ему приятное, упоминали, для полноты определения, рядом с его именем более известное в литературе имя его брата. Подобного рода комментарии к своему имени он находил неуместным и считал свое самостоятельное значение в литературе достаточно упроченным.
Но не в одном только этом факте выражалась своеобразность покойного писателя. По странной причудливости своего характера он, словно, вечно находился в противоречии с самим собой, считая лучшие свои произведения - худшими, а худшие - лучшими.
Ничем, бывало, нельзя было более угодить ему, как попросив его прочитать его поэму "Иуда", изданную им отдельной книгой. Почтенный писатель приходил тогда в необычайный пафос и с жаром декламировал свое ничем особенным не отличавшееся и крайне растянутое стихотворное произведение. А между тем из массы написанного им, как в прозе, так и в поэзии, попадались вещи несомненного достоинства и заслуживающей полнаго уважения. Только такой особенности его характера следует, между прочим, приписывать и то достойное сожаления обстоятельство, что написанная им История Великого Княжества Литовского не сделалась достоянием печати и осталась неизвестною для публики. Будучи сначала учителем всеобщей и отечественной истории в виленской гимназии, а затем занимая долгое время кафедру того же предмета в виленском университете до самого закрытия последнего, П. В. Кукольник был глубоким знатоком своей специальности вообще и в частности истории края, в котором провел большую часть своей жизни. Он в совершенстве изучил все особенности страны, знал ее вдоль и поперег, пользовался неизданным материалом, рылся в частных, ему одному доступных, архивах и вложил в свой капитальный труд все добытая им долголетнею ученою деятельностью сведения и познания. Но, как уже сказано, в авторской деятельности его отражалась вся субъективность его нрава, вследствие чего его Истории Литвы не суждено было появиться в свет, так как он никогда не хотел признать за нею неоспоримого ее достоинства и ни под каким видом не соглашался отпечатать ее.
Вот все, что мне известно о его литературной деятельности. Что касается до частной его жизни, то о ней следует заметить, что популярность его в Вильне, как между русскими, так и между поляками и евреями, была громадна. Кто не знал из жителей этого города его типичной фигуры, всегда облеченной в вицмундире министерства народного просвещения, в узкие штаны со штрипками, в стоячий высокий галстук, с зачесанными на виски волосами и с неизменной сигарой во рту! Но не в одном лишь внешнем виде и старофасонном костюме заключалась его популярность: она крылась гораздо глубже... Он был истинно доброй души человек, христианин в широком значении этого слова, готовый всегда поделиться с нуждающимся, без различая его национальности, всем, чем только позволяли ему его ограниченный средства, и это располагало к нему всех, кто его знал.
По закрытии виленского университета, П. В. Кукольник служил долгое время цензором в Вильне, а за несколько лет перед смертью оставил вовсе службу, жил получаемой им небольшой пенсией, не бросал пера до конца жизни, овдовел и умер на руках одной сердобольной дамы, давнишней знакомой его семейства, посвятившей себя присмотру немощного старца. Он умер на 90 году жизни.
Прибавлю, в заключение к этому небольшому воспоминанию моему о покойном писателе, один сохранившейся в памяти моей небезынтересный эпизод из его жизни. То было еще в молодые годы его, когда он вместе с братом своим, Нестором Васильевичем, проживал в Петербурге. Однажды, когда у них по обыкновению собрался небольшой кружок близких знакомых, состоявший из лучших того времени писателей и художников, Павел Васильевич, никогда ни о чем хладнокровно не говорившей, затеял по поводу чего-то горячей спор. Хорошо знавшие и изучившие его привычки друзья его стали возражать ему, больше, впрочем, для того, чтобы посмеяться над ним и подразнить его. Выведенный из терпения их шутливыми насмешками, покойный писатель, ходившей быстрыми шагами по комнате, вдруг остановился на ходу и оборвал спор, назвав всех их дураками...
"Стой и не шевелись!" вскрикнул неожиданно, обращаясь к нему, находившейся при этом Брюлов, и, схватив палитру и кисти, гениальный художник быстро набросал тут же, на всегда имевшемся для него наготове полотне, типичную фигуру П. В. Кукольника.
Я часто засматривался на этот замечательный портрет, висевшей всегда на видном месте в квартире своего оригинала. Мастерскою кистью отделано лицо покойного писателя и несколькими бойкими штрихами набросана по пояс его остальная недоконченная фигура, в халате, с заложенными за спину руками. Как живой выглядывает он из рамки и, насмешливо улыбаясь, смотрит на зрителя. Было бы очень жаль, если бы этот превосходный набросок нашего бессмертного художника, написанный им, так сказать, экспромтом, под наитием минутного вдохновения, пропал бесследно для родного искусства.
Русская Старина. 1885. No 12. С. 633 - 635.