| Главная » Книги |
Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Шекспировы духи
Кюхельбекер Вильгельм Карлович - Шекспировы духи Вильгельм Кюхельбекер
Ш Е К С П И Р О В Ы Д У Х И
Драматическая шутка в двух действиях
Оригинал здесь: "Друзья и Партнеры".
Действие 1
ПРЕДИСЛОВИЕ
Вполне чувствую недостатки безделки, которую предлагаю
здесь снисходительному вниманию публики; и в угоду г[осподам]
будущим моим критикам замечу некоторые. Герой моей комедии
обрисован, может быть, слишком резко: кто же в наш просвещенный
век верит существованию леших, домовых, привидений? - Но мир
поэзии не есть мир существенный: поэту даны во власть одни
призраки; мой мечтатель, конечно, есть увеличенное в зеркале
фантазии изображение действительного мечтателя. Далее чувствую,
что прочие лица представлены мною не довольно тщательно: впрочем,
вся эта драматическая шутка набросана слегка для домашнего
только театра; вся она единственно начерк, а не полная картина,
и никогда бы не решился я напечатать ее, если бы не желал хотя
несколько познакомить русских читателей с шекспировым романти-
ческим баснословием. Вот почему и считаю необходимым сказать
здесь слова два об Обероне, Титании, Пуке, Ариеле, Калибане,
созданиях Шекспира, гения столь же игривого и нежного, сколь
могущего и огромного.
Оберон - царь духов, грозный для ослушников, благостный и
щедрый для любимцев своих, в своем семейном быту не всегда
счастливый: легионы сильфов и фей ему повинуются, но подчас
раздор разлучает его с его ревнивою, своенравною супругою -
Титаниею; и тогда половина подданных следует за нею. Оба они
взяты мною из прелестной комедии "Сон среди летней ночи" ("Mid-
summer Night's Dream"), в коей английский Эсхил является сопер-
ником Аристофана, причудливого творца "Облаков", "Лягушек",
"Птиц". Насчет наружности Оберона и Титании в Шекспире не
найдем ничего определенного; я осмелился вообразить Оберона
прекрасным отроком, а Титанию величавою, прелестною женою с
виду лет за двадцать: сии две черты, как и некоторые другие,
добавлены мною из Виланда.
О Пуке, сем Меркурии нашего крохотного Зевса, один сильф
в "Средилетнем сне" говорит следующее: "Ты тот хитрый, затей-
ливый дух, который порой ловит, дразнит в деревне девушек! ты
тайком выпиваешь из кувшина молоко; по твоей милости пиво пере-
браживает, и с досадою хозяйка, пахтая масло, выбивается из сил.
Нередко путника заводишь в глушь и провожаешь с хохотом. Но
если кто тебе приветно поклонится, помогаешь тому и шлешь ему
удачу!" Пук отвечает: "Так точно: нередко шуткам моим смеется
Оберон! Ржанием кобылицы маню за собою жеребца. Иногда спря-
чусь в стакан старушки и, когда поднесет его ко рту, оболью ее
пивом. Иногда обернусь подножною скамейкою; рассказчица, по-
вествуя своим кумушкам небылицы, захочет на мне успокоить ноги
свои,- ускользну: она сядет наземь; крик, кашель! кругом кре-
пятся, держатся и вдруг захохочут!" В другом месте он про себя
говорит: "Вкруг земли обтяну пояс в четырежды десять минут!"
Ариеля и Калибана я перенес в свою драму из другого не ме-
нее превосходного творения Шекспира - "Буря" ("The Tempest").
С ними я поступил несколько свободнее. Ариель и Пук - два силь-
фа довольно сходные в моих подлинниках: они оба резвы, оба про-
воры и затейники; но Ариель в "Буре" величественнее, эфирнее. По-
сему считал я себя вправе держаться преимущественно сих послед-
них двух свойств его; а прочие для разнообразия придал, хотя и
не исключительно, его товарищу.
Калибан же у меня, по образцу Шекспира, противоположен
Ариелю: один из них весь поэзия, другой совершенная проза; точно
как в "Буре" один совершенно бестелесен, совершенный эфир, а
другой весь земля или, лучше сказать,- ожившая глыба, гад, как
будто ошибкою одаренный словом и некоторым подобием человека.
Из сего, конечно, следует, что мой Калибан только занял имя у
Калибана, раба волшебника Просперо: но, признаюсь, мне стало
жаль доброго Фрола Карпыча; не хотелось переодеть его в суще-
ство, без сомнения не в пример более поэтическое, а между тем по
самой природе поэтических достоинств, ему присвоенных, слишком
тяжкое для домашней сцены, для актеров, которых большая часть
предполагается детьми.
Романтическая мифология,1 особенно сказания о стихийных
(элементарных) духах, еще мало разработана: тем не менее она
заслуживает внимания поэтов, ибо ближе к европейским народным
преданиям, повериям, обычаям, чем богатое, веселое, но чуждое
нам греческое баснословие.
Стихийные духи перешли в сказки Западной Европы частью
от испанских мавров, частью из вымыслов гностиков и суеверий
народов Востока. Между немцами Парацельс и Яков Бемен, а
между французами граф Габалис покушались на них основать осо-
бенное учение: последний их называет сильфами (обитающими воз-
дух), ондинами (жителями воды), саламандрами (населяющими
огонь), гномами (кроющимися под землею), и говорит: "Неизме-
римое пространство между небом и землею служит селищем не од-
ним птицам и насекомым, но существам гораздо благороднейшим;
бездна морская питает не одних китов и тюленей; глубина земли
создана не для одних кротов; а ужели огонь, превосходящий каче-
ствами и землю, и воду, и воздух, лишен обитателей?"
В заключение надеюсь, что читатели не без удовольствия про-
чтут взятые мною, с некоторыми переменами, из сочинений Матти-
сона изображения сих четырех родов духов:
СИЛЬФЫ
Быстрее зефира,
Быстрее лучей
От звездных огней,
Созданья эфира,
Вдыханны в эфир,-
Вратами Авроры
Их стройные хоры
Помчалися в мир!
Для крылышек бремя
От розы листок;
Снесет мотылек
Их целое племя!
Поют соловьем;
Незримы волхвом,
Влетают к девице,
Плененной в темнице
Таинственным сном.
ОНДИНЫ
На сводах лазурных,
Весь облит огнем,
В пучинах безбурных
Златой стоит дом.
Там видятся девы!
Средь лунных ночей
Их песней напевы
Живят рыбарей;
Их сладостный голос
Играет душой!
Сидят над скалой:
Зеленый свой волос
Лилейной рукой
Вьют в локоны, чешут,
Взор путника тешат
Волшебной красой!
САЛАМАНДРЫ
Народ несонливый
Витает в огне:
То змейкой игривой
Вверх мчатся к луне,
То с неба летят
Звездою падущей
В пылающий ад;
Горит ими жгущий
Любовника взгляд!
Подвижной свечою
Над мертвой водою
Блестят плясуны;
С дороги детину
Манят шалуны
В болото и тину!
ГНОМЫ
Смешны, неуклюжи,
Не рослы, но дюжи,-
Из тьмы вылезают
Безвестным путем;
Их лица сияют
Багровым огнем!
Их руки как грабли,2
Их ноги как сабли,
Жар угля их взгляд!
Кривляясь, кряхтят,
Свистят, скалят зубы;
Укутаны в шубы
Из крысьих мехов;
Объятые мглою,
Клевреты кротов
Живут под землею!
Каковы заботы и занятия духов, особенно сильфов, мы можем
усмотреть из ответа Пуку одного из них, слуги Титании (см. "Mid-
summer Night's Dream", начало 2-го действия):
П у к
Поведай, дух, куда несешься ты?
С и л ь ф
Над долом, выше гор,
Чрез рощи, чрез кусты,
Чрез терны, чрез забор,
Насквозь огня, насквозь воды,
В миг облетаю все страны,
Проворнее, чем шар луны!
Царице Фей служу:
Для плясок их луга рошу!
Ее обстал веснянок двор:
На их златом плаще встречает брызги взор...
Рубины то, духов дары!
Встают из них живящие пары!
Сберу росинок, каждому цветку
Привешу жемчуг-капельку к ушку!
Предисловию конец! Охотники найдут в нем изыскания, ссыл-
ки, примечания, оправдания... чего же более?- Vogue ma galere!3
________
1 К ней причисляю и те остатки римской (не греческой), кото-
рые в устах простолюдинов Западной Европы сохранились не из
книг, но в преданиях. Таков, например, Амур провансалов и труба-
дуров их; таковы астрологические Юпитер (не Зевс), Марс, Ве-
нера и пр.- Jupin [Юпитер] рассказчиков fabliaux [фаблио]
и, может быть, даже Камоэнсова Венера.
2 Сие последнее изображение напоминает подобное в сказке
"Жил-был Дурень":
"Заглянет в подполье:
В подпольи черти!
Востроголовы,
Руки что грабли,
Глаза что часы,
Усы что вилы;
В карты играют,
Костью мешают,
Груды переводят!"
3 Была не была! (буквально: плыви моя галера!) (франц.)
Ред.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
П о э т.
А л и н а, старшая сестра его, помещица.
Ю л и я, младшая их сестра.
Ф р о л К а р п ы ч, их дядя.
Л и з а, А н н у ш к а, К а т я - дети Алины.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Театр представляет сад.
ЯВЛЕНИЕ I
П о э т и Ю л и я.
П о э т
Нет! Решено: для вас я не пишу.
Ю л и я
А почему? уведомить прошу.
П о э т
Писать для именин - какое униженье!
Ю л и я
Не чванься, сделай одолженье!
Так, был бы посрамлен твой дар,
Когда бы для спесивых бар,
Для покровителей бездушных,
Ты мог войти в восторг и жар,
Мог звать камен глухих и непослушных;
Тебя бы первая бранила я;
Но мы, сударь, твоя семья...
(После некоторого молчания.)
Живешь ты в обществе существ воздушных;
"Вокруг меня,- так нам рассказываешь ты,-
Кружатся, пляшут резвые мечты..."
Бьюсь об заклад: твои сильфиды, сильфы, феи
Племянниц наших не милее!
Они, конечно, не чужие нам...
Что нужды? справедливость им отдам;
И ты...
П о э т
Сестрица, ты смешна с своим пристрастьем!
Не спорю: говори про них с участьем;
Положим, пусть они пригожи и добры:
Нельзя же не любить детей своей сестры!
Но кроме шуток,
Как сельских девушек, взращенных среди уток,
Гусей и кур,теляток и коров,
Равнять с блестящими духами,
Которые, носясь над облаками,
Пьют запах и вкушают пыль цветов?
Возьми, раскрой Шекспира...
Ю л и я
Он кстати целую нам лекцию прочтет!
П о э т
Из зарь, из радуг, из зефира
Поэт-волшебник им златую ризу тчет!
Велит - в мерцании прозрачной, летней нощи,
В таинственную тень, в прохладу темной рощи
На месячных лучах слетят на хоровод;
Их сладостный полет
Травы не мнет
В долине злачной,
Едва струит зерцало вод!
Титании союз приятен брачный;
Она царица их: в сиянии венца,
Облачена в роскошную порфиру,
Она дает блаженство миру,
Связует нежные сердца!
Разлучена с могущим Обероном,
С прелестным отроком, властителем духов,
Тоскуя среди пляск, уныла средь пиров,
Как эхо томное, она чуть слышным стоном
Тревожит тишину задумчивых лесов.
Но громко, радостно и шумно восклицает
(Ликуют гении, их верные рабы),
Когда, устав от ссор, от суетной борьбы,
Он к ней обратно прилетает.
И что же? своенравный Пук,
Пе ты ли носишься в толпе их резвых слуг?
Ты то чепец сорвешь на чопорной старухе;
То прожужжишь, верхом на мухе,
К педанту в сумрачный чердак,
Ему надвинешь на глаза колпак
И в нос его щелкнешь; вздрогнет дурак,
Толкнет чернильницу и обольет бумаги!
Хвост лисий храбрецу даруешь вместо шпаги
И катишь под ноги колоду рифмачу:
Пусть сам я спотыкнусь - захохочу!
Затейливый шалун, насмешник вечно острый,
Ты в яркой мил чалме, ты мил в одежде пестрой.
Но сколь прекрасен Ариель,
Наставник соловья, любовник нежной розы!
Он строит пастуха свирель,
Он в рощах нежные растит, лелеет лозы;
Он разгибает листики шипков;
Он с верной горлицей воркует;
Устами вешних ветерков
Он щечки девушек целует!
Примчится вмиг из самых дальних стран.
Ему подвластен даже Калибан,
Едва носящий образ человечий,
Зверь, в коем чернь певец изобразил,
Сонм дерзостный слепых, уму противных сил!
Но время трачу я средь бесполезной речи;
Уважь мои высокие труды;
Из области духов, из области мечтанья,
Куда несусь душой, где зреют дарованья,
Не увлекай меня в пределы суеты!
Ю л и я
Друг, я заслушалась, тебе внимая:
Ты перенес меня к вратам златого края,
Где, чародействами дыша,
Пирует, нежится, парит твоя душа!
Не стану языком холодной прозы
Тебя за наслажденья осуждать,
Которые и нам ты можешь даровать:
Твои мечты, как розы,
Благоухают и живят!
Но раздели их с нами,
Любезный! сны все будут снами:
Они изменят, улетят;
Тогда, остановя свой взгляд
На нас, утешенных, наставленных тобою...
П о э т
Как ты разжалилась над братнею судьбою!
Но полно: я с тобой довольно толковал.
Прошу, не предавайся состраданью;
В своей семье никто героем не бывал!
Всех мене моему вы верите призванью!
Мне все равно; с духами заживу;
Ко мне сойдут эфирные созданья -
Ю л и я
Ты их надеешься увидеть наяву?!
П о э т
Смеешься! - но древнейшие сказанья
Повсюду говорят об них!
Под именем богов лесных,
И фавнов, и дриад их греки почитали;
Их персы пери называли;
Дом каждый в Риме был священный ларам храм;
Их знают, помнят все народы;
Они Кальестровым являлися очам;
В рассказах предает простым сынам природы
Русалок, домовых и леших старина!
И в наши дни они все те же;
Прозрачная их кроет пелена;
Они ее снимают только реже:
Но это нашего безверия вина!
(Уходит.)
ЯВЛЕНИЕ 2
Ю л и я
(одна)
Тобою стал он полным сумасбродом,
Грех на твоей душе, божественный Шекспир!
Того и жди: он наш покинет бедный мир
И станет жить в луне или над звездным сводом!
Но - признаюсь - его мне жаль:
Он смех наводит и печаль!
Пока в нем не погаснул ум последний,
Его я вылечить желала бы от бредней!
(Ходит в раздумъи, вдруг останавливается.)
Прекрасно!- Мысль моя, ей-богу, хороша!
Добро же! отомщу тебе, душа!
Уж ты заплатишь мне за гордое презренье
Питомиц миленьких моих!
Ты от духов своих получишь посещенье;
В угоду им войдешь в восторги, в упоенье,
К счастливому стиху найдешь удачный стих,
Родишь прегромкое творенье,
Отдашь, мы выучим, а в заключенье
Детей своей сестры узнаешь в них!
Из странствий возвратясь, чужой между родных,
Он здесь их не видал; к нему я приставала:
К ним съездить, посмотреть на них!
Не разочла: о девушках простых
Нигде, ниже в стихах ни одного журнала
Он не читал; так он и знать не хочет их!
Чтобы детей привез, я к дядюшке писала;
Алину в гости между тем послала;
Он? - в оба глаза не увидит их!
Теперь тот час, когда выходит он на ловлю
Мечтаний, впечатлений и картин;
Он бродит по полям задумчив и один!
Итак, я их дождусь и здесь все приготовлю:
Все роли розданы; в воздушную свирель
Разжалую свои, запрятав, фортопьяны:
Фрол Карпыч, дядюшка! готовьтесь в Калибаны.
Шалунья Катя - Пук, Аннюша - Ариель;
Венец из мишуры, из красной шали риза,
Взгляд гордый - Оберон преважный будет Лиза!
Мне ж быть Титанией повелевает рок:
Я (так и быть!) в атлас малиновый одета...
Но что? - они? - Так точно! их звонок!
Наш старичок
(Верна моя примета)
Страх, на помине как легок!
(Бежит к ним навстречу.)
ЯВЛЕНИЕ 3
Ю л и я, Ф р о л К а р п ы ч, Л и з а,
А н н у ш к а, К а т я.
Ю л и я
Фрол Карпыч, здравствуйте! как вас я ожидала!
Здорова ль, Аннушка? - Я без тебя скучала.
Ты, Лиза, выросла; а ты,
| |
| Просмотров: 680 | Рейтинг: 0.0/0 |
| Всего комментариев: 0 | |
Жанры