Измайлов Владимир Васильевич - О новой журнальной критике

  

  

  

  

   Смотря на послѣдн³я произшеств³я вѣка отъ возвышен³я до паден³я Наполеона, кто-то въ Европѣ говорилъ: я живу изъ любопытства. Угодно ли y насъ имѣть такое побужден³е для жизни людямъ, давно соскучившимъ всѣмъ обыкноценнымъ, - пусть они взглянутъ на произшеств³е, чудесное въ нашей литтературѣ.

   Тѣнь Карамзина, освященная почти полувѣковою славою, стоитъ передъ нами; и какъ будто преслѣдуетъ старыхъ и новыхъ соперниковъ, но соперниковъ-самозванцевъ, съ усил³емъ влачащихся на поприще его славы и до упадка борящихся съ нею. Такое борен³е пробудило бы одинъ смѣхъ, какъ замѣтилъ справедливо К. Вяземск³й {См. замѣчан³е къ стихотворен³ю: Быль, въ 19 No Телеграфа на 1828 годъ, стран. 271.}, если бы не послѣдовало изъ того важнаго дѣла и странной тяжбы: ген³й Карамзина не имѣетъ нужды въ защитникахъ; его творен³я не могутъ страдать отъ порицателей; нѣть въ томъ сомнѣн³я. Но въ теперешнемъ состоян³и дѣла, при явномъ разгорячен³и нѣкоторыхъ умовъ, при такомъ охлажден³и другихъ къ трудамъ сего писателя, не должно молчать, какъ нѣкогда молчалъ Карамзинъ, но говорить за него, за честь таланта, за справедливость дѣла.

   Съ перваго взгляда кажется, будто критика можетъ быть дѣломъ всякаго писателя, и что она входитъ въ права ученика и мастера въ семъ дѣлѣ; но я смѣю думать, что критика, въ ея высочайшемь отношен³и разсмотрѣнная, есть родъ литературной диктатуры, на которую даютъ право только заслуги и способности, въ республикѣ наукъ признанныя. Велик³я власти ввѣряются великимъ людямъ или покрайней мѣрѣ людямъ опытнымъ. Кто идетъ наравнѣ съ вѣкомъ и просвѣщен³емъ, тотъ знаетъ, как³я поручительства требуются, въ системѣ законодательства, отъ представителей народа. Вы хотите быть въ словесности представителями вкуса, мнѣн³я, искуства писать: укажите мнѣ на права ваши; укажите на голоса, васъ избравш³е; укажите наконецъ на литтературныя титла, которыя оправдываютъ вашу высокую мисс³ю. Безъ того мы въ правѣ отрицать ваше законодательное представттельство. Квинтилл³анъ и подобные критики могутъ взвѣшивать дароваг³я и оцѣнять славу Тацитовъ, сихъ краснорѣчтвыхъ Тацитовъ, передъ которыми блѣднѣютъ тираны и завистники.

   Какъ! развѣ не можетъ всяк³й ученикъ, всяк³й претендентъ на ученость, съ высоты судейскаго мѣста своего, бросать на бумагу приговоры и по своему произволу чернить славу писателя? Да; не можетъ того по совѣсти; ибо авторъ имѣетъ свою отчетливость и даже стыдливость. Прилич³е, строгое прилич³е, почерпнутое не изъ суетныхъ уважен³й человѣческихъ, но изъ самаго здраваго смысла, говоритъ, что юный умъ, во храмѣ ли Музъ или въ свѣтскомъ обществѣ, не позволяетъ себѣ возвысить голосъ передъ друтми въ поучен³е или въ осмѣян³е знаменитыхъ людей. Но тѣмъ же побужден³ямъ не позволитъ себѣ критикъ, новый въ своемъ дѣлѣ, оспоривать съ одного авторитета своего достоинства Карамзина и рѣшительно отказывать сму въ талантахъ историка. Но такъ водилося въ старое время: новое принесло новыя правила и мысли. Пускай такъ, въ другихъ отношен³яхъ, но въ законахъ здраваго смысла, конечно нѣтъ. Просвѣщен³е, какъ бы оно велико ни было, должно всегда быть вѣрно истинѣ и разсудку; и за вѣчныя ихъ границы не переступитъ мудрость человѣческая.

   Мы гордимся просвѣщен³емъ; хвалимся патр³отизмомъ; величаемся любов³ю ко всему рускому; но справедливая гордость народная не ревнуетъ ли къ достоинству гражданина, бывшаго славою отечества и украшен³емъ ея словесности? Что видимъ y другихъ просвѣщеннѣйшихъ народовъ? Гордый сынъ Великобритан³и не даетъ уронить славы Шекспра; онъ защищаетъ съ жаромъ не только его красоты, но и самыя уродливости; и можетъ быть общ³й голосъ Англичанъ обратилъ вниман³е Европы на сего великаго поэта. Съ тѣмъ же подобостраст³емъ, съ тѣмъ же энтуз³азмомъ говоритъ глубокомысленный Германецъ о своемъ Гердерѣ, о Шиллерѣ и особливо о Гёте. Французск³й народъ, часто непостоянный, часто легкомысленный, не уступаетъ равнодушно своего литературнаго наслѣд³я, своей классической почвы на разхищен³е и въ добычу ультра-романтикамъ. A мы рады и готовы ратовать за честь Кальдерона, за мнѣи³я Шлегеля, за преимущества послѣдняго Нѣмецкаго романтика; но стоять за своего образцоваго писателя, но говорить за рускаго Историка, когда онъ не держался новыхъ теор³й, и какого-то новаго взгляда на истор³ю, было бы несовмѣстно съ духомъ времени и поколѣн³я. Развѣ для соблюден³я одной благопристойности изъ тысячи другихъ, явнымъ образомъ нарушенныхъ, мы дозволимъ себѣ только поклониться досадной тѣни, и въ то же время пропустимъ мимо себя фалангу запоздалыхъ бойцовъ въ тайной надеждѣ, что они, срѣжутъ съ ногъ исполина, ихъ опередившаго, и уронятъ колоссъ, видный въ народѣ и вѣкѣ. А, кажется, было бы такъ естественно хвалить и любить народную славу, отечественныя заслуги, все благородное, все великое на родной землѣ и въ ея быту ученомъ или гражданскомъ. "Имя русское имѣетъ для насъ особенную прелесть," говоритъ тотъ писатель, о которомъ идетъ рѣчь; "сердце мое еще сильнѣе бьется за Пожарскаго, нежели за Ѳемистокла или за Сцип³она." Не выразилъ ли онъ въ семъ патр³отическомъ порывѣ вдохновен³я чувство согражданъ къ его имени? осмѣлимся ли подозрѣвать ихъ въ неблагодарности къ его памяти? Нѣтъ; сыны отечества, велик³е именемъ и дѣлами, приносятъ ему дани благоговѣн³я. Писатели, способные быть органами мнѣн³я, говорять о немъ съ удивлен³емъ {См. Сѣверные Цвѣты, на 1828 годъ, стран. отъ 223 до 225.}. Вѣки и потомство скажутъ: Руск³й народъ умѣлъ быть сму благодарнымъ за творческ³е его труды, которыхъ слава отражается на Росс³ю.