Гарин-Михайловский Николай Георгиевич - Деревенская драма, Страница 2 - Книги

й год идет, ну станем терпеть пока можно, а как невмоготу, ну купецкий амбар подломим,- не помирать же... А уж тебя пальцем никто не тронет. Не то что не тронем, а послужим и сегодня и вперед. Мир большой человек: двух попадей вдовых кормит и тебя прокормит. А уж на кого осердится мир, тот тоже не о двух головах: вон идет. (Показывает на проходящего мимо пьяного всклокоченного миссионера.) Видел? Человеком был, до попов доходил, экзамент сдал, из наших же из свинопасов выбился, а миру согрубил - и нет его... Донес, как холера была, что холера у нас. Вишь... Больше мира захотел быть... А мир и наложил ему недоимку, шестьсот целковых,- отдашь - иди в попы! А где взять? Вот и пропивает последнее... А про Семена слыхал? Был и такой... Донес, что лес казенный воруют мужики... Где Семен? Нет Семена. Ан, глядь, собака из ямы ногу тащит... Чья нога? Семенова. А там голова, там другая нога... Кто? Что? Почему? Как? Ничего не известно... Булькнуло - только круги по воде пошли.

Голоса. А ты не пугай человека... Просить проси, пугать-то что уж зря...

- Кто пугает? Известно, просим... Просим, все просим.

- Все просим, не из чего другого, из уважения просим.

Голос. Любим и просим.

Учитель (смеется). Уж и не знаю как: баба у меня строгая - заругает как раз...

Голос. А ты свою бабу брось... Мы тебе такую бабу дадим, первую бабу на деревне: Ирину дадим... Что, плоха разве? И лицом гожа, и умница, и работница - всякого мужика за пояс заткнет.

Учитель. Уж про Ирину и я знаю: лучше и бабы и мужика не найти. Ну Ирина пообещает, что дожнете, - так и быть, дам на четверть.

Ирина (смеется). А что и не пообещать?

Толпа весело: "Го-го!", "Ай да баба!", "Ай да Ирина!", "Свет наша Иринушка!"

Учитель (вынимает деньги). Ну идите с богом.

Голоса. Иди и ты... Ужели одни пойдем?

Учитель (хлопает себя руками по бедрам и уходит с ними). Я же ваш учитель...

Настя (догоняя Ирину). А ты иди сюда, - что тут было, расскажу. (Отходит с Ириной к правой стороне.)

К ним подходят Матрена и Нефед, и все вместе шушукаются.

Юродивый (подходит к торговцу, не доходя, останавливается, просительно). Господин, а господин, возьми деньги.

Торговец. Да что ты, Илюша, бог с тобой; за что обижать хочешь?

Юродивый (скороговоркой, что-то шепчет; громко). Краденые. (Кладет деньги на землю и быстро уходит.)

Торговец, Григорий стоят ошеломленные.

Андрей (подходит, поднимает деньги и несет их торговцу). Тебе, что ли, гривенник?

Торговец (беря деньги). Что такое? Какие краденые? Да за такое слово и сгнить в тюрьме можно... Это что ж такое? Озорство?

Григорий (проводит рукой по лицу, подходит к торговцу и низко кланяется). Прости, Христа ради: уходи из моей избы.

Торговец. Как - уходи?

Григорий (кланяется опять). Христа ради, прошу тебя, прости: не могу, Илюша не принял, не могу и я... И денег не надо мне.

Торговец (делает порывистое движение, раздраженно плюет). Тьфу, дураки вы: и ты и твой Ильюшка, прости господи... На вот тебе: на ночь ищи новую квартиру...

Андрей. Разве не найдешь? Хоть ко мне...

Торговец. А у тебя... Сказывают, вон без малого на тло ваше село нехорошей болезнью болеет...

Андрей. Что грех таить? Есть же глазами, да вот этой хворью, да лихоманкой. Только у нас ни-ни... ребятишек всего двое...

Торговец. И самовар есть?

Андрей. Обнаковенно.

Торговец. Ну так и с богом. (Григорию.) Ступай к черту!

Григорий (низко кланяется). Прости, Христа ради, - не виноват я... (Уходит.)

Торговец (Андрею). Вот где дураки-то царя небесного!

Андрей. Известно: сами не знают, чего хотят.

Торговец. Нет, это так не пройдет: дай срок, вот увижу станового - я расскажу ему, какие здесь порядки завелись... Что уж за бессудная земля? На тебе: тот краденые, другой среди ночи гонит - фу-ты, даже в жар бросило. (Трет себе шею.) Этак и удар можно ведь схватить. Человек всю жизнь в поту да в мозолях копейку зарабатывал: на тебе - краденые... Ты говоришь, на поемных сенокосах уродило у вас?

Андрей. Там - слава богу.

Торговец. Если скотину набирать, надо же будет сена. Вы как, ваши сенокосы сдавать будете же?

Андрей. Как сказать? По нынешнему году и не след бы сдавать, да ведь - мир. Раздразнит водкой - глядишь, и сдадут, а уж чем своему... Своему-то сдадут: и завидно и остальные от него ничем не попользуются, кроме водки, - так уж лучше тому, от кого бедный человек заработать может.

Торговец. Водки мы не пожалеем, и тебе за труды хорошо попадет.

Андрей. Тут только с умом надо... В миру, известно, каштаны вертят делом.

Торговец. Это что такое - каштаны? По-нашему мироед, что ли?

Андрей. Так-так... Негодяи, горло у кого пошире, а совесть потоньше, те и горланят, гоношат и выводят линию, а вся линия - деньги, - где деньги, там и они. Вот таких десяток, другой ублаготворить, остальным водка - и верти миром как хочешь... Ну богатеи еще хоть и станут упираться, - так ведь бедных-то больше. Ну уступишь им сколько там лужков.

Торговец. Ну старосте, конечно?

Андрей. Обнаковенно.

Торговец. Луга-то заливные у вас когда косят?

Андрей. А круг казанской... До ноне позднее, вода долго держалась. Дай срок, я тебя всему обучу.

Торговец. Я бы тут и мельницу выстроил, - берега оба ваши?

Андрей. Наши.

Торговец. Места ваши показались мне, - устал уж я так шляться.

Андрей. Так что ж, милости просим: хорошему человеку рады...

Торговец. Также без пользы пропадают берега, а так, смотришь, сотенный билет детишкам на молочишко и пригодится миру.

Андрей. Известно, к рукам да с головой человеку - тут тыщи.

Торговец. Ну в чужом кармане, пожалуй, считай: на час и ошибешься.

Андрей. Только этакое уж дело через земского надо.

Торговец. С земским уж мое дело, а ты тут мне помоги...

Андрей. Я что ж? Хорошему человеку почему не помочь? Не обидишь?

Торговец. Какая тут обида, - хлеб есть будем. Ну, кончил... Теперь бы караульщика на ночь... У вас как: шалят?

Андрей. Нет, не слышно, а с караульным все потверже... Да вот на что лучше? Степана возьми, сегодня он свободный от караула, а ночевать домой ни за что не пойдет: робкий мужик, а тут и деньги за караул...

Торговец. Ну так вот чего: вещи живой рукой перетащим к тебе, и зови его к себе - там и столкуемся, а пока что и сын постережет.

Уходят. Потом торговец переносит с женой вещи в избу Андрея, сын остается. Погодя Андрей вводит себе в избу Степана. Темнеет.

Нефед и Настя входят со стороны пруда.

Настя. Идти уж домой надо. (Заламывает руки.) Не домой, а на край света уйти бы!

Нефед. Куда уйдешь без паспорта...

Настя. И в гробу хуже не будет...

Нефед. Ну что еще гроб? Из-за всякой сопли в гроб - гробов не хватит... Кому надо, пусть и лезет в гроб-то.

Настя (обнимает Нефеда, нежно). Ох, Нефедушка, тебя любил ли кто больше меня? Не любил, Нефедушка, И любить не будет... (Замирает на плече у Нефеда.)

Нефед. Ты слышь, у Листратовых работник ушел: наняться, что ль? Тут бы мы с тобой каждую ночь...

Настя. Ну что уж тебе ремесло на работника менять? Праздники пройдут, мужики уедут в поле, я одна при хвором вое равно останусь. (Смотрит на Нефеда.) Только еще хуже того привыкнем друг к другу. (Обнявшись, проходят по улице.)

Ирина (смотрит им вслед, Матрене). Молодые - и сраму такого нет... А я вот на старости лет. (Вздыхает.) Терпела, терпела, так и надеялась терпеньем изжить... На вот тебе. Изжила... Первая баба Ирина, первая слава про Ирину... Вот тебе и Ирина: все собаке под хвост пошло... И с кем? Со стариком, который в отцы мне, старухе, годится... Околдовал меня, что ли? Как увижу его, оброблю вся, точно память отшибет и самою словно подменил кто. Охо-хо... А Степан-то, Степан, за всю семнадцатилетнюю службу! Я ли ему не работница была? Моей работой и сам жил, и дом весь держался. Скотина семнадцать лет поработает, и той почет...

Матрена (вздыхая). Ну да, жди правды от них: мудрят над нашей сестрой как хотят, пока околеют, а околеют с голоду - и ты подыхай.

Настя и Нефед подходят.

Никитка (вбегая Насте). Слышь, муж твой, да евойный брат, да дядя Семен ждут тебя с цепью.

Настя. Что ж мне делать теперь?!

Ирина. Что делать? У бабушки Авдотьи ночуй.

Бабушка Авдотья (поднимая окно). К дитяти ступай, негодная! Не пущу к себе! Прочь отсюда! Что, в самом деле, собрались избу срамить?

Ирина (быстро вставая). Пойдем на выгон: надо Антона скричать... Никитка, беги скажи ему...

Никитка. Боюсь.

Нефед. У, дурак! (Идет к Ирининому двору.) Ступайте, нагоним.

Матрена. Я домой пошла.

Уходят все, кроме Никитки. Проходят Нефед и Антон, Никитка идет за ними. Голос Антона за сценой: "А ты прочь ступай!" Степан выходит из дома Андрея, сын торговца уходит.

Степан (стучит колотушкой, строго кричит возвращающемуся Никитке). Кто идет?

Никитка (испуганно). Дяденька, это я, Никитка Шиганов.

Степан (грозно). Ты что ж здесь около купецких лабазов околачиваешься? В острог захотел?

Никитка. Дяденька, голубчик...

Степан. Нет, что-то нечисто тут, пойдем к купцу. (Берет его за рукав.)

Никитка. Дяденька, голубчик, постой, я тебе все расскажу: тут такие дела... Я сижу на задах у Аленки... Гляжу: идут дядя Петр да дядя Семен; я думаю, что они идут, - шасть за ними. А они прямо к дяде Николаю постучали в оконце, да и бают: "Выноси цепь". А дядя Николай высунул голову да пытает: "Идет, что ль, подколодная?" А те ему: "Скоро, наверно, придет". Вышел дядя Николай, и присели они все трое и ждут. Я задами да сюда, увидел Настю и сказал им, а они и пошли на выгон.

Степан. Кто - они?

Никитка молчит.

Говори правду, а то хуже будет.

Никитка. Дядя Степан, я все расскажу, только ты уж не сказывай на меня: тетка Ирина, да тот черт Антон-столяр, да Нефед, да Настя.

Степан. Так... Ну вот что: ты вот колоти здесь в колотушку, а я схожу. Да если уйдешь, так так и знай, что сидеть тебе в тюрьме.

Никитка. А ты, дяденька, скоро вернешься?

Степан. А тебе что?

Никитка. Боязно.

Степан. А коли боязно, так на печи спать надо, а не шляться по ночам... Ну смотри! Тут товару, может, на тыщу рублей,- ты за все отвечаешь. (Уходит.)

Никитка. О господи... (Стучит, испуганно.) Кто идет?!

Портной. Ты кто?

Никитка (радостно). Портняжка!

Портной. Хо! Никитка, черт, ты что здесь?

Никитка (важно). Вишь караулю - у купца нанялся.

Портной. Ну? Это ловко... Это умно... Так-так... вот что, парень, ты карауль, а я в лабаз полезу...

Никитка. Что ты, дурак, тут на тыщу товару, - меня ведь прямо в острог...

Портной. Дурак-то ты, а не я... На тысячу товару, так если на красненькую мы с тобой попользуемся, кто это усмотреть может? Ведь не зря, раскидывать не стану, а глядишь, Аленке сластей снесешь, а то и платок. А суха ложка рот дерет. Так и просидишь всю жизнь на задворках у нее, а подарок снесешь - она тебе: и миленький и голубчик... И себе табаком разживешься... Небось глупому не научу: а таким случаем ежели не пользоваться, каким же еще? Хо... (Залазит в лабаз.)

Никитка. Ох ты господи, господи...

Портной (из лабаза, строго). А ты знай стучи!

Никитка стучит, портной чиркает спичкой.

Никитка (тихо). Огонь увидят!

Портной. А ты стучи.

Пауза.

(Шепотом.) Никитка, подь сюда.

Никитка. Чего еще?

Портной (чиркает спичкой). Как думаешь, покажется твоей-то? (Показывает красный платок.) Прячь за пазуху.

Никитка прячет. Слышны шаги, Никитка отскакивает.

Никитка. Кто идет?

Степан. Свои.

Степан, несколько крестьян с палками и Николай с цепью осторожно подходят к Никитке.

На выгоне, говоришь?

Никитка (дрожа от страха). На выгоне, дяденька...

Толпа проходит.

Портной. Никитка!

Никитка опять подходит.

Никитка. Дай-ка мне ту свистульку.

Портной. Ты что, дитя, что ли, малое?

Никитка. Тебе говорят - давай. И вот это. (Прячет за пазуху.)

Торговец. Ну что, все благополучно? (Подходит ближе к Никитке.) Что, что такое? Ты кто?!

Никитка (растерянно). Я, дяденька... (Хочет бежать от него.)

Торговец. Стой! (Хватает его за плечо; портной выскакивает, хватает и его за шиворот.) Стой! Караул! Грабят...

С правой стороны сцены шум, крики, женские вопли. Выбегает толпа, впереди Нефед и Антон, их бьют сзади, Нефед убегает, Антону под ноги бросается Аким, Антон падает, на него наваливаются.

Антон (вскакивая, размахивая ножом). Убью!

Все отступают, Антон быстро исчезает, нерешительные крики вдогонку: "Держи, держи!" Крики подхватывают дальше, собаки лают, кто-то кричит: "Пожар!" Отчаянные крики: "Пожар, пожар!", "Где? где?" Шум усиливается, сбегаются сонные обитатели, босые, без шапок, женщины в рубашках вопят.

Торговец (кричит). Вяжи их!..

Никиту и портного Андрей и другие вяжут.

Настю и Ирину тащат по сцене и бьют. Николай бьет Настю цепью. Настя и Ирина воют.

Любуша (горько плачет на груди бабушки). Никитку вяжут... да бью-ут!

Бабушка прижимает рукой Любушу, с ужасом смотрит.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Внутренность сеней и избы. Сени и избу разделяет стена. Ночь. В избе горит лампа на столе. На широкой кровати под кожухом, на красной грязной подушке лежит в забытьи Николай. В углу люлька. Около Николая пригнувшись сидит Федор. В сенях на скамеечке у входных дверей сидят Настя и Нефед.

Настя. Измучилась вся. Сыплю ему, сыплю этого порошка, - вырвет его, замрет и опять ожил. И не верю, чтоб помер... Чует сердце - отдышится, проклятый, и станет опять поедом есть... Ох, Нефедушка, что уж мы за несчастные... А помрет он, опять твоя жена придет, да с сыном... Сам башь, сына любишь... Господи, какой бы женой я тебе была, не покладая рук работала бы. Было б у нас в избе как в раю, только б и думала о тебе, только бы и ждала, когда мой ясный сокол прилетит ко мне. Девушкой еще была я, бывало, жну, пот льет, руки-ноги не свои, а я словно во сне, и горит сердце: вот-вот сейчас все переменится, вот придет мой царевич, придет мое царство. И сейчас все я жду еще: вот, вот... (Страстно.) Годик бы, только годик поцарствовать с тобой. А там бы на богомолье, в Ерусалим, - всю бы жизнь замаливать стала. Отдала б тебя жене твоей назад... Ох, не отдала бы, не отдала, Нефедушка... Ты ласковый, ты что на людях, что дома, для всякого у тебя хорошее слово найдется...

Нефед. И все-то надо тебе мучить себя, ты не отдала бы, да и я не пошел... Любим и любим. Дай срок, будем и мы как люди: изживем полегоньку беду... Горяча ты вот только больно, - надо было грех на душу еще брать, порошки там эти... И так на ладан дышал... К зиме как-никак...

Настя. Ох, и не говори... как полоумная стала...

Николай. Испить...

Федор. Настя!

Настя (тихо, Нефеду). Иди.

Нефед уходит, Настя входит в избу.

Федор. Испить просит... Сбегай-ка на погреб, кваску холодного, вишь горит в нем все...

Настя, захватив ковш, уходит. Николай издает короткие стоны, шевелится, открывает глаза.

Что, худо?

Николай. Ох, худо...

Федор. Видно, и вправду помирать надумал?

Николай. Страшно...

Федор. А что страшно? Только в левую сторону от себя не гляди. (Понижает голос.) Там он, мохнатый, а гляди вправо: светлого и увидишь, то и есть твой ангел-хранитель, на него и гляди только, за него и держись. И потом, как душенька вырвется из тела, все держись за него, - будут тебя отрывать мохнатые, а ты вцепись в своего-то да молитву пресвятой заступнице без устали читай да читай себе...

Николай. Дедушка... молитву-то... не знаю...

Федор. О-ох, то-то вот ноне живут без молитвы, без церкви, а такой вот случай придет...

Николай. Дедушка... попа бы...

Федор (встает). О? Ну, значит, и вправду помираешь - учуял... Надо звать попа... (Идет, в сенях встречает Настю.) Помирать собрался, за попом посылает... (Уходит.)

Настя входит с ковшом, смотрит на мужа. Николай лежит с закрытыми глазами; она ставит ковш на стол, подходит ближе к кровати.

Николай (хрипло). Ишь как смотришь, гадюка подколодная! Как мохнатый. Смерти ждешь? Царствовать без меня собираешься в этой самой избе? Врешь, стерва... продал избу, деньги брату передал, вынесут меня - и сама уйдешь, бросит тебя и полюбовник...

Настя. Каркай перед смертью. А сына куда дену?

Николай. Не мой сын!

Настя. Будь ты проклят и с твоей избой. (Отходит равнодушно к окну.)

Николай (закрывает глаза. Молчание). И не помру я...

Настя быстро поворачивается, с ужасом глядит на него.

Врешь, не помру, чую, что отпустило, жить буду, дай срок...

Настя заламывает руки, отворачивается к окну.

(Лежит с закрытыми глазами.) Что ж, значит, жалости в тебе ко мне нисколько? (Приподнимается с большим усилием.) Нет у тебя нисколько жалости?

Настя (азартно бросается к нему). Жалости? За что жалость? Что гноил меня своим гноем? Что, как собаку непотребную, бил чем ни попало, да на цепь сажал, да срамил при людях, пока сила была?.. Царство небесное отнял... а теперь жалость... Моя теперь сила, аспид! Черту душу для тебя продала, проклятый... Помрешь, помрешь, и вольный я человек опять буду! Как хочу буду жить. (Наклоняется, шепчет с злорадством.) С Нефедушкой, с Нефедушкой...

Николай кусает ее руку.

(Вырывает руку.) Вот же тебе... (Плюет ему в лицо, отходит и осматривает руку.)

Николай (падает на подушку, молчит некоторое время. Едва слышным голосом). Испить...

Настя быстро идет, берет ковш, отворачивается, вынимает из кармана порошок, сыплет его в ковш и несет мужу.

(Все время наблюдавший, хватает другую руку Насти, в которой зажат порошок, порошок рассыпается.) А, змея подколодная!.. (Тоскливо, с плачем.) Брата, зови брата...

Настя (выскакивает в сени, отворяет дверь на двор, в высшей тревоге). Нефедушка...

Нефед. Помер?!

Настя (с отчаянием). Ожил. Усмотрел в руке порошок, брата велит скричать... Что ж делать?! Что ж делать?! И свет уже скоро... Поп придет: все узнает... А то к окну подползет, - лето, народ на дворе спит, крикнет - услышат, Нефедушка, что делать?!

Нефед. Господи... Не робь, Настя...

Настя. Не роблю, хуже зверя стала... Идем в избу... (Бросается в избу, к кровати, за ней Нефед.)

Николай дико смотрит на них.

(Выдергивает из-под головы у Николая подушку, закрывает ему лицо, хрипло кричит Нефеду.) Иди же, скорей... Подушкой его, сильней дави!

Оба душат, пока тело Николая не вытягивается. В окне за стеклом - лицо юродивого. Настя и Нефед поднимаются, подушка падает, труп Николая с открытыми глазами, оскаленными зубами смотрит на зрителя.

Голос юродивого (за окном). Упокой господи и покой дай новопреставленному странничку божию Николаю и прежде усопшим Сильвестру, Авдею, Петру.

Настя (вздрагивает, оглядывается, видит лицо Николая). О-о?! Уйдем... (Увлекает за собой Нефеда в сени, оттуда во двор.)

Юродивый (входит в сени и из сеней в избу, становится на колени перед Николаем). Вон какой растрепой ты вырвался отсюда... Ну теперь все сам поймешь, поймешь и успокоишься. (Закрывает ему глаза, рот, складывает ему руки, нежно, ласково.) Так-то, милый, так, дорогой мой, - все принять надо... Пульки мы все, пульки из ружья - вон как охотничек стреляет, - пульки божии, страннички божии, его волю творим, пока живем - ничего в толк не возьмем, а как помрем - все поймем... Вот-вот... Вот и успокоился ты, вот и понял все... Гляди какой красавец у меня вышел... (Встает и любуется, труп Николая с закрытыми глазами, сжатым ртом, сложенными на груди руками.)

Федор (входит тяжело, по-стариковски). О господи! (Крестится.) Опоздал... и без попа, без причастия...

Юродивый. И не надо попа, я за попа и денег не возьму... (Опускается на колени.)

Входят бабы, крестятся, подходят ближе.

Матрена (замечает порошок на тулупе, незаметно стряхивает, про себя). О, глупая баба.

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Внутренность избы. Лунная ночь. На столе горит ночник. На полу спят Степан и Ирина. На кровати Настя с ребенком. Ирина иногда поднимает голову, посмотрит на мужа и опять ложится со вздохом. Легкий стук в окно. Ирина быстро приподнимается. В окне показывается лицо Антона. Ирина осторожно подходит к нему. Разговор громким шепотом.

Антон (сурово). Ну что ж, долго еще мы будем там его дожидаться?

Ирина (смущенно). Так ведь... Не хочет идти: что я с ним сделаю? Неможется ему, что ли...

Антон. А я-то что ж, заяц, по-твоему? Две облавы выдержал: третью велишь?! (Нетерпеливо.) Ну так вот... Еще пождем с Нефедом, а там сюда сами за ним придем... Пропадать так пропадать всем...

Ирина. О господи... Антоша...

Антон исчезает, окно опускается.

Что ж мне делать?! (Стоит некоторое время, оправляет машинально очипок, подходит к ночнику, снимает нагар, вздыхает и идет к мужу. Тихо, с тоской.) Степан, а Степан, вставать пора...

Степан сонно мычит.

(Стоит в забытьи, потом встряхивается и опять начинает будить Степана.) Вставай же...

Степан (поднимает голову, сердито). Чего вставай? Сказал - не пойду.

Ирина. Как - не пойдешь? За тебя, что ли, кто караулить станет? Времена сам знаешь ноне какие: год голодный, - то-то и гляди, амбар подломают... Кто отвечать будет? Люди на тебя надеются, а ты тут спишь. (В сторону, с тоской.) О господи, что только говорю...

Степан встает, молча собирается. Ирина подает ему азям, затем пояс, которым Степан туго подпоясывается, подает палку, шапку, колотушку.

Степан (оглядывается и вполоборота к двери угрюмо говорит жене). Благословляй...

Ирина (упавшим голосом). С богом!

Степан уходит. Ирина быстро идет к окну и, прильнув к нему лицом, провожает глазами мужа. Отходит от окна и с гримасой тошноты тупо смотрит перед собой. Идет к постели, оправляет очипок, ложится и некоторое время лежит без движения. Порывисто вскакивает и с ужасом на лице шепчет, ломая руки: "Господи, господи", идет к лавке, садится и опять впадает в столбняк.

Настя (поднимается, сонно качает ребенка). Что не спишь?

Ирина (укоризненно). Ушел...

Настя сонно опускает голову к ребенку, засыпает и валится на подушку.

(Вскакивает.) Ой, тоска... (Бросается к окну, растворяет его, высовывает голову и прислушивается, поворачивается к Насте.) Настя, Настя... Ой, не могу! (Бросается к окну.) Братец, братец... Люди... Ой-ой, тоска... Не могу... тоска... чует сердце... (С воплем.) Убили Степана!

Сонный голос за сценой: "Кого убили?"

(Ревущим голосом.) Беги, братец, беги скорей к амбарам... скорей, как можно... чует сердце... Ой-ой-ой...

На улице сперва редкие голоса: "Айда, ребята, слышь, Степана убили", "Айда!", "Айда!", "Бежать надо", за окном пробегают беззвучно босые крестьяне, без шапок, затем все стихает.

Ирина напряженно прислушивается.

Голос юродивого. Упокой господи и покой дай новопреставленному странничку божию Степану.

Ирина вскрикивает и падает.

И всем раньше усопшим странничкам твоим Сильвестру, Авдею, Петру.

Сильный шум. Голоса: "Убили!", "Убили!", "Амбар подломали", "На телегах приезжали".

Голос Федора: "О господи, господи...".

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

Декорация первого действия. У волостного правления группа крестьян - сидят на земле, на корточках, прижавшись к стене, лежат. Народ постоянно прибывает.

Никифор (не спеша, пытливо обводя глазами всех). Ну вот смагинские и посылали разведчиков: как, что, почему? Действительно и вышло: и грамота, и землю поделили, и другое все прочее...

Иван. А за что ж их усмиряли? И выходит - смутьяны...

Никифор (помолчав). А вот ты не смутьян - поди да расскажи кому надо, что я вот тут про грамоту калякаю,- будешь вовсе умником...

Иван (смущенно). Мне что доносить?

Никифор. А не доносчик, так ты и слушай, что говорят тебе. Чать, свои люди разведчики, - аль чужие? Врать тебе, что ли, станут? Своими глазами видели, своими ушами слышали. Понял? А почему все остальное прочее - тоже понять немудро...

Егор (сплевывая). И очень даже немудро...

Петр. Ну а как же они нарезку земли и прочего делали?

Никифор. Каждая деревня по-своему: где лаской, где таской. Хороший он - хороший и будет.

Петр. Ну а хоть бы у нас - Красные горки, всего-то дворов пятьдесят, а земли три тысячи. Тут на двор сколько придет? По десяти ежели десятин - пятьсот, еще по десяти - тысяча, еще тысяча. Да еще - шестьдесят десятин - на-ка! А в Куроедовке кругом только казенная... Им откуда взять?

Никифор (пренебрежительно). Дура... Казенную нарезывают и сейчас.

Голос (с горечью). Нарезывают-то так, да странним... А ты тут сиди да кусай локти: и близко, да не ухватишь...

Петр (блаженно). Эх и дело бы вышло какое... Только подумать.

Толпа задумывается.

Иван (горячо, резко). Никогда не выйдет... В жисть не выйдет!

Никифор. Почему?

Иван. Нет, не сойдется...

Никифор. А почему у людей сходится?

Петр (мечтательно). Красногорцам-то благодать: поля какие - ровные, а в каждом поле - водопой, луга: царство небесное, помирать не захотят.

Торговец (выходит с Андреем. Андрею, скороговоркой). Так ты так и уделывай.

Андрей. Будь без сумления.

Торговец. Еще раз им накажи потверже, чтоб не спутались: мельница сто, сенокос - семьсот, ну хоть восемьсот.

Во время дальнейшего Андрей поодиночке шепчется то с тем, то с другим крестьянином. Иногда к ним примыкает третий. Этого третьего или принимают в разговор, или Андрей резко говорит: "Тебе чего?" и отходит с говорящим от подошедшего.

(Подходя к сидящей группе.) Мир вам...

Голос. Милости просим.

Торговец (садится на ступеньки крыльца). Эхе-хе... Ну как дела?

Никифор (не торопясь). Дела как сажа бела...

Торговец. Что так?

Никифор. Не уродило, - околевать будем зимой...

Торговец. А бог?

Никифор. Бог-то, можно сказать, и сыскал нас...

Торговец. Как так?

Никифор. А так.

Учитель выходит на свое крыльцо и садится на ступеньки.

Сев в самую пасху угодил: страстная да пасха, а тут засуха, холода,- семена месяц и пролежали в земле, а там жары да ветра... Только вот на купеческих землях, что до пасхи сеяли, и хлеб, а на своей - хоть шаром покати.

Торговец. Больно уж вы до праздников охочи.

Учитель. Нет, тут не их вина. Они (указывает рукой на крестьян) ходили к батюшке разрешения просить работать в праздник.

Торговец. Ну?

Учитель (торжествующе). Ну вот и расскажите господину, что он вам ответил.

Никифор. Что ответил? Без разрешения синода не может.

Учитель. А вся сила в том, что на страстной говенье, а на пасху молебны - главный доход батюшки.

Торговец. А вам удобно потешаться так над батюшкой?

Учитель. Кто потешается?

Торговец. То-то кто... Неудобно как будто, а вам, учителю, и особенно.

Учитель. Так ведь что ж я? Я к батюшке с полным уважением. Я говорю только, что если б духовенство получало жалованье вместо сборов, а также по новому бы календарю справляли пасху, - в этом году, например, за границей пасха на две недели раньше; я справлялся за двенадцать лет - только два года совпало, а остальные года там удобнее: или до сева или после сева... Пишут вот про новый календарь - как народ его примет, а народ его с радостью...

Торговец. Одначе... Батюшка, что ж, одобряет вот этакие ваши разговоры?

Учитель. Что ж, по-вашему, мне на каждый разговор испрашивать разрешение?- это первое, а второе - я и не учитель больше: я в винную лавку определился. Разве можно жить на мое жалованье? (Встает и уходит.)

Торговец. Ну в винную и с богом: рыба ищет где глубже, а человек где лучше.

Никифор. Известно... Ладно, кто может куда податься... а нам вот как на цепи у пустого пойла... Тут только околевать...

Голоса. Желудевый квас пить да мякину с хлебом пополам жевать.

- А ты скажи: и то слава богу, еще будет...

Торговец. Плохо-то плохо... Не знаю, старики, может, и не покажется вам моя речь, а только и в вас ведь много причины... Ну вот гляжу я, как землю вы обихаживаете: вон какие комья, - так поцарапали кое-как и ладно; и в хороший год - чего тут ждать, а вот этакий придет...

Никифор. Так-то так, да на все причина есть: сегодня делить, завтра делить... Ныне хороший пахарь угодит: сам хорош, сбруя хороша, скотина хороша - выходит, как надо, землю. А на будущий год досталась она маломощному: и сам плох и лошаденка - брюхо соломой набито, от ветру валится, - перегадит землю - на десять лет она не кормилица.

Голос (нервно). Отбилась земля, навовсе отбилась.

Голос (еще горячее). Перестала родить, как пустая утроба.

Никифор (медленно, раздельно). Земля, как баба, по рукам пошла (машет рукой), непотребной стала...

Торговец. Сказать бы - другой не понимает, а вот и сами ведь смекаете, в чем тут дело: ну и разделите на года землю...

Голос (иронически). Как наш миссионер тогда: далась им на года...

Никифор (пренебрежительно). Делили... Не так просто все это... Мир не один человек - всех не сообразишь... Тот помер, у того сын вырос, третий из солдат пришел, тому плохая земля досталась, десятому прямо булгу {- скандал (обл.).} надо сделать... Как ни бейся, делить опять надо... А со стороны все просто - как говорится, чужую беду руками разведу.

Торговец. Опять водка губит вашего брата.

Никифор. Губит... И опять ничего не поделаешь: вор всякий к людям с отмычкой идет, а к миру с водкой. Опять если выпить: за пустую посуду пойдешь пятачок получать, а глаза разбегаются: много ее еще на стойках,- дай-ка еще... А тут опять опросталась посудка: она как удочка, глядишь, и выудит все деньги из кармана. Что говорить: умно придумано...

Староста. Ну что же, старики, собрались? Начинать, что ли, сход?

Голос. Так что начинай...

Встают.

Староста (чешет в затылке). Несет нелегкая... (Показывает на идущего приказчика.)

Никифор. Это черный ворон птица...

Приказчик (подходя, снимает шапку). Здравствуйте, старики.

Крестьяне молча кивают, кто снимает шапку, окружают приказчика.

Староста (здороваясь за руку, приказчику). Дело, что ли, есть?

Приказчик. Есть небольшое от хозяина.