"Шедше, покоряйте все народы, обрезающе!"
"Шедше убо, научите вся языки, крестяще!"
Ислам - "покорность Богу", то есть рабство, в противоположность христианскому сыновству. Пред Богом все - рабы: "каждый, (говорит Коран) кто только есть на небесах и на земле, приходит к Милостивому не иначе, как рабом". Вот ислам!
Если христианство есть братотворение чрез усыновление Богу отцов, во имя Отца и Сына и Святого Духа, для исполнения долга благодарности к отцам, то ислам есть объединение внешнее, братство по оружию, чрез порабощение себя Богу отцов (Авраама, Измаила). Ислам, следовательно, это всеобщая, обязательная воинская повинность; а христианство - всеобщее, обязательное образование для обращения орудий войны в орудия регуляции сил природы. Ислам и христианство - та же противоположность, что война и умиротворение, что порабощение и братство.
В таком же отношении находится, надо полагать, языческая Афина к христианской Софии, Афина, покровительница войны, к Софии, подательнице мира.
В вертикальном положении (человека) и в его искажении, сторожевом положении, даны две религии. Вертикальное положение, как выражение отсутствия вражды и присутствия желания мира, и сторожевое положение, как выражение вражды, относятся между собою, как христианство к исламу и к язычеству, воплощениям розни. Христианство создало храм, а ислам - крепость; цель первого - оживление, второго - только охрана праха.
Не одно христианство, но и ислам и даже язычество признают землю за прах дорогой и милый людям, а вместе с тем и за прах, "имеющий востати".
Для христианства это востание <<*1>> есть высший долг, общее дело, выражаемое литургиею. Для язычников умершие не только прах, но и тени, и только тени; для Магомета это тени, имеющие стать телесными помимо их воли; для христианства ум и знание и воля, объединенные в дело, даруют тело теням. Наука, находящаяся еще в языческой стадии своего развития, также признает только тени или лучевые образы в умерших. Однако уже и язычники сокрушались о том, что не могут "кресити" умерших, воскрешать их. История как факт есть не только взаимное истребление, но и мифическое или художественное, в погребальных обрядах и памятниках, воскрешение. История же как проект есть объединение не для мифического или лишь художественного, а для реального, действительного воскрешения. Обращение орудий войны в средства управления природою для всеобщего спасения по решению всенародной конференции мира было бы переходом от языческо-магометанского сторожевого положения человеческого рода к мирному, христианскому.
*1 Николай Федорович упорно отказывался писать это слово в обычной форме "восстание", не желая даже одною буквою сближать это, священное для него понятие с неприемлемым им понятием враждебного действия, бунта, междоусобия - восстания (В. А. К.).