Еврипид - Вакханки

  Перевод Ф. Ф. Зелинского

  Еврипид. Трагедии. В 2 томах. Т. 2.

  "Литературные памятники", М., Наука, Ладомир, 1999

  OCR Бычков М.Н. mailto@bmn@lib.ru --------------------------------------

ПРОЛОГ

Действие происходит на площади перед царским дворцом в фиванском кремле. Фасад дворца виден под косым углом с левой стороны сцены; он состоит из центральной колоннады, посередине которой находятся большие ворота, ведущие во двор, и выступающей пристройки с левой стороны, в которой предполагается терем Агавы. Соответствовавшая ей некогда пристройка с правой стороны представляет собой груду развалин, окруженную изгородью; камни обросли зеленью, но через промежутки заметно багровое пламя тлеющих балок, от которого подымаются густые облака дыма; это - бывший терем Семелы. Над ним открывается вид на равнину Исмена; вдали виднеются строгие контуры

  

  

  

  

  Киферона. Время предрассветное, ворота и двери глухо заперты. Перед развалинами терема стоит, опершись на свой тирс и погруженный в раздумье, Дионис. Он является юношей с румяным лицом и томными глазами, одетым в длиннополый плащ восточного покроя и украшенным митрой поверх распущенных роскошных кудрей; кроме плаща он носит в виде накидки небриду, т. е. пятнистую шкуру чубарного оленя. Свою речь он произносит отчасти как монолог, отчасти обращаясь к

  

  

  

  

  зрителям.

  

  

  

  

  

Дионис

  Я пришел сюда, в фиванскую страну - я, Дионис, сын Зевса, которого родила некогда Кадмова дочь Семела, пламенем молнии освобожденная от бремени; променяв свой божественный образ на вид человека, я пришел к струям Дирки и к волнам Исмена. И вот передо мною, вблизи дворца, могила моей пораженной перуном матери, дымящиеся развалины ее терема, живое еще пламя Зевсова огня - это вечное клеймо позора, наложенное Герой на память моей матери. Я благодарен Кадму за то, что он объявил недоступным это место, сделав его святыней [10] своей дочери; сам же я отовсюду окружил его плодоносной зеленью виноградной лозы.

  Оставив золотые земли лидийцев и фригийцев, облитые лучами солнца плоскогорья персов, твердыни Бактрии, проследовав через суровую страну мидян, через счастливую Аравию и всю Азию, омываемую солеными волнами моря, в укрепленных городах которой ютится смешанное, полуэллинское-полуварварское племя, я этот город навестил первым [20] между эллинскими, установив там свои хороводы и учредив свои таинства, чтобы засвидетельствовать перед смертными свою божественность.

  А потому огласил я Фивы раньше прочей Эллады звуками моих песен, облачив жителей в небриды и дав им в руки тирс, обвитое плющом оружие - что сестры моей матери, которым это менее всех приличествовало, не признавали меня, Диониса, сыном Зевса, утверждая, что Семела, отдавшись смертному, прикрывала именем Зевса свою грешную любовь, согласно придуманной Кадмом уловке; вследствие этого, клеветали [30] они, Зевс и убил ее - в наказание за лживую похвальбу о браке с ним. За это я их самих изгнал жалом бешенства из дворца - они обитают в горах, лишенные разума, - и заставил их носить символы моих таинств. С ними изгнал я из домов все женское племя, сколько было у кадмейцев жен и дев; теперь они вместе с дочерьми Кадма сидят без крова на скалах, под сенью зеленых елей. Нужно, чтобы этот город даже против своей воли узнал, каково быть не посвященным в мои таинства; нужно также, чтобы я восстановил честь своей [40] матери Семелы, явившись перед смертными тем богом, которого она родила Зевсу.

  Правда, Кадм... но Кадм передал свой сан и свою власть сыну своей дочери Пенфею; а Пенфей богоборствует в отношении меня, отказывая мне в возлияниях и нигде не упоминая меня в своих молитвах. За это я докажу и ему, и всем кадмейцам, что я бог; а затем, если мне удастся устроить к лучшему здешние дела, отправлюсь в другую страну, открывая людям, кто я; если же фиванский народ дерзнет, [50] в своем раздражении, с оружием в руках уводить вакханок с гор, - тогда я, став во главе менад, поведу их на бой. Ради всего этого я и принял смертный вид, превратившись в человека. (Первые лучи солнца освещают дворец; внутри слышатся шаги и говор людей. Дионис, оставив могилу Семелы, подходит к правому краю сцены и, возвышая голос, обращается к скрытому за сценой хору.)

  Внимайте вы, дружина моя - вы, покинувшие Тмол, оплот Лидии, женщины, которых я привел из варварской страны, чтобы иметь в вас участниц во власти и спутниц: подымите родные для обитателей Фригии тимпаны, изобретение мое и Матери-Реи, и, окружив царские хоромы Пенфея, шумите перед всем народом Кадма; а я, удалившись в ущелья [60] Киферона, к вакханкам, приму участие в их хороводах. (Уходит направо.)

ПАРОД

Лидийские вакханки вступают на сцену. Все они, поверх своей длиннополой одежды, наряжены в небриды: некоторые несут в руках тирсы, остальные - тимпаны, т. е. тамбурины, игрой на которых сопровождаются их песни, начиная с третьей строфы. В то же время двери дворца раскрываются, выходит стража, с левой стороны начинают появляться группы любопытных; но после первой

  

   антистрофы все посторонние снова удаляются. Строфа 1.

  Пришедши с азиатской земли, покинув святой Тмол, мы несем приятное бремя в честь бога Бромия, служим сладкую службу, провозглашая Вакха. Антистрофа 1.

  Кто на улице? Кто на улице? Кто в хоромах? Пусть он удалится; а присутствующие пусть соблюдают чистыми свои благоговейные уста: мы вещаем слова установленной на века веры, прославляя Диониса. [70] Строфа 2.

  Блажен, кто, милостью богов удостоенный их таинств, соблюдает чистоту в жизни и душой приобщается к сонму посвященных, справляя в горах вакхические празднества среди благочестивых очищений; блажен, кто, подымая символы великой Матери-Кибелы, потрясая тирсом и увенчанный плющом, служит Дионису. - Вперед, вакханки! Вперед, [80] вакханки! Сопровождайте Бромия, богом рожденного бога Диониса, возвращающегося с фригийских гор к просторным и веселым улицам Эллады, - сопровождайте Бромия! Антистрофа 2.

  Его, которого некогда беременная им мать, в муках родильных потуг, вызванных окрыленной молнией Зевса, преждевременно произвела [90] на свет, расставаясь с жизнью под ударом перуна. И тотчас Зевс-Кронид принял его в родильную полость, уложив его в своем бедре; он застегнул покровы золотыми пряжками тайно от Геры. И он родил его, когда волею Мойр исполнилось время, его, рогоносного бога, и увенчал его венками из змей, - вследствие чего и ныне вакханки [100] вплетают себе в кудри эту дикую добычу. После этой строфы движения вакханок становятся все оживленнее, достигая крайних пределов страстности в эподе; все чаще и чаще раздаются удары в тимпаны. Площадь снова наполняется народом - стражей, челядью и гражданами. Строфа 3.

  О Фивы, вскормившие Семелу, венчайтесь плющом, украшайтесь зеленью плодоносного тиса, посвящайте себя Вакху ветвями дубов или елей! покрывая грудь пестрыми небридами, обвязывайте их клочьями белой [110] шерсти и с шаловливыми тирсами в руках чествуйте бога! Скоро вся земля огласится хороводами, когда Бромий поведет свои дружины в горы, да, в горы! где его ждет толпа женщин, в неистовстве покинувшая кросна и челноки по воле Диониса. Антистрофа 3.

  О терем Куретов! о божественное ущелье Крита, давшее жизнь [120] Зевсу! В твоих пещерах трехшлемные Корибанты нашли для нас этот кожей обтянутый обруч, присоединили его строгий звук к сладким напевам фригийских флейт и дали его в руки Матери-Pee, чтобы некогда его шум сопровождал славословия вакханок. А бешеные сатиры выпросили его у Матери-богини и приобщили его к хороводам триетерид, [130] любимых Дионисом. Эпод.

  Любо нам в святой поляне, когда бежишь со всей дружиной, стремясь во фригийские или лидийские горы, и вдруг - погнавшись за козленком, [140] чтобы отведать его крови и испытать сладость сырой пищи - упадешь наземь, защищенная святым покровом небриды. А вождь наш взывает: "Благословен будь, Бромий!" И из земли льется молоко, льется вино, льется пчелиный нектар, эвое! И вот сам Вакх, подымая на своем тирсе горящий багровый пламенем светоч, дымящийся подобно сирийскому ладану, стремится к нам, побуждая нас, изумленных, к бегу и пляске, подстрекая нас к восторженным кликам, закидывая к эфиру роскошные кудри - и среди наших ликований восклицает: "Вперед, [150] вакханки! вперед, вакханки, краса золотого Тмола! Под звуки гудящих тимпанов пойте Диониса, чествуя славословиями благословенного бога и фригийскими возгласами и кликами!" - Любо нам, когда сладкозвучная священная флейта поет святые напевы, сопровождающие наш бег [160] в горы, да, в горы! - и веселая, подобно жеребице, оставленной при пасущейся матке, резвится быстроногая вакханка. Песня замолкает; вакханки с тревожным ожиданием всматриваются в присутствующих, приглашая их присоединиться к ним; те стоят в смущении или удаляются, никто не следует их призыву. Тогда они, грустно понурив голову, направляются к правому краю сцены, где и располагаются группами вокруг своей

  

  

  

  

  корифейки.

ПЕРВОЕ ДЕЙСТВИЕ

ПЕРВАЯ СЦЕНА

С левой стороны сцены появляется слепой Тиресий с тирсом в руке, венком на голове и небридой поверх сетчатой накидки, которую он носит как прорицатель. Все его движения дышат вдохновением; несмотря на свою слепоту, он прямо направляется к колоннаде дворца и останавливается против ворот.

  

  

  

  

  Тиресий

  Кто у дверей? Вызови из дворца Кадма, Агенорова сына, который [170] оставил город Сидон и воздвиг здесь твердыню Фив. Скорее скажи ему, что его ищет Тиресий. (Один из стражников уходит во дворец; Тиресий продолжает свою речь, обращаясь к хору.) Он знает уже сам, изза чего я прихожу и о чем мы условились - я, старик, с ним, который еще старше меня: о том, чтобы обвить тирсы зеленью, надеть небриды и увенчать голову ветвью плюща. Во время последних слов Тиресия Кадм выходит из дворца. Он одет (кроме сетчатой накидки) так же, как Тиресий, но того вдохновения, которое

  

  наполняет все слова и движения Тиресия, в нем нет.

  

  

  

  

   Кадм

  Вот и я, друг мой! во дворце я услышал твои слова - мудрые слова мудрого мужа - и охотно вышел к тебе в том облачении, которое указал нам бог. Он - сын моей дочери; нужно, чтобы он, [180] насколько это в наших силах, был возвеличен нами. Где нам водить хороводы, где выступать мерным шагом, закидывая седую голову? Будь ты мне учителем, Тиресий, старик старику: ты мудр. А у меня хватит силы и днем и ночью без устали стучать тирсом о землю; в своей радости я забыл о своих годах.

  

  

  

  

  Тиресий

  То же творится и со мной: и я чувствую себя молодым и попытаюсь плясать. [190]

  

  

  

  

   Кадм

  Что ж, сядем в повозку и поедем в горы?

  

  

  Тиресий (с усмешкой качая головой)

  Нет; этим мы недостаточно почтили бы бога.

  

  

  

  

   Кадм

  Ты хочешь, чтобы я был проводником тебе, старик старику?

  

  

  

  

  Тиресий

  Нас с тобой сам бог поведет туда, и мы не устанем.

  

  

  Кадм (беспокойно озираясь кругом)

  Но разве мы одни будем плясать в честь Вакха?

  

  

  

  

  Тиресий

  Да; мы одни благоразумны, остальные - нет.

  Кадм (воодушевленный словами Тиресия, с жаром протягивая ему руку)

  Не будем же медлить; вот моя рука.

  

  

  

  

  Тиресий

  Вот моя; возьми ее и сочетай с твоей.

  

  

  

  

   Кадм

  Я знаю, что я смертный, и смиряюсь перед богами.

  

  

  

  Тиресий (торжественно)

  Напрасны наши мудрствования над божеством. Унаследованные [200] от отцов заповеди, столь же древние, как и само время - никакой ум не в состоянии их низвергнуть, никакая мудрость, будь она даже найдена в сокровеннейшей глуби человеческой души. (Мягче, пожимая руку Кадму.) Скажут, что я позорю свою старость, помышляя о пляске и венчая голову плющом. Но бог не установил различия для молодых и для старых, определяя, кому следует плясать и кому нет; он хочет, чтобы все сообща чтили его, и не желает получать почести по разрядам. (Хочет увлечь Кадма за собой направо: тот, уже некоторое время беспокойно смотревший вдаль, удерживает его.)

  

  

  

  

   Кадм

  Так как ты, Тиресий, не видишь света дня, то я в словах [210] возвещу тебе о происходящем. Вот поспешно приближается ко дворцу Пенфей, сын Эхиона, которому я передал власть над страной. Как он взволнован! Что-то скажет он нового?

  

  

  Отходят вместе под тень колоннады.

ВТОРАЯ СЦЕНА

С правой стороны быстро приближается Пенфей (юноша лет восемнадцати с красивым, но бледным лицом, носящим отпечаток умственной работы и аскетической жизни) в дорожной одежде, с копьем в руке; за ним следуют его телохранители. Начальник стоящей у дверей дворца стражи почтительно идет к нему навстречу; к нему он обращается, не замечая присутствия хора и обоих

  

  

  старцев; его речь гневна и прерывиста.

  

  

  

  

  Пенфей

  Я уехал было из этой страны; но вот я слышу о небывалом бедствии, разразившемся над нашим городом, - что наши женщины, под предлогом мнимых вакхических таинств, оставили свои дома и теперь беснуются в тенистых горах, чествуя своими хороводами этого новообъявленного бога - Диониса, как его зовут; что они группами [220] расположились вокруг полных кувшинов вина (здесь глаза Пенфея загораются странным блеском; его голос дрожит от внутреннего волнения, которое он хочет побороть, но не может), и тут - кто сюда, кто туда - украдкой уходят в укромные места, чтобы там отдаваться мужчинам; они прикидываются при этом, будто они - священнодействующие менады, на деле же они более служат Афродите, чем Вакху. (После паузы, спокойнее.) Некоторых я поймал: им рабы связали руки и теперь стерегут их в городской тюрьме; за остальными я пойду охотиться в горы - а в их числе Ино, Агава, родившая меня Эхиону, и мать Актеона, Автоноя, - и, опутав их [230] железными сетями, живо заставлю их прекратить свои преступные вакханалии.

  Мне говорили также, что появился какой-то иностранец, знахарь и кудесник из Лидийской земли, со светлыми кудрями, роскошными и душистыми, с ярким румянцем, с негою Афродиты в глазах; он-то проводит с молодыми женщинами дни и ночи, посвящая их в вакхические таинства. Это он называет Диониса богом, он говорит, будто он был [240] зашит в бедре Зевса - этот младенец, который был сожжен пламенем молнии вместе с матерью, за ее лживую похвальбу о браке с Зевсом! Да есть ли столь страшная казнь, которой не заслужил бы этот невесть откуда взявшийся пришелец своими кощунственными речами? (Кадм невольно вскрикнул, слыша из уст Пенфея оскорбление памяти Семелы; Пенфей прерывает свою речь, оглядывается и замечает его.) Но вот новое диво! Передо мной, в пестрой небриде, гадатель Тиресий, а с ним и отец моей матери; и оба они - что за смешное [250] зрелище! - с тирсами в руках чествуют Вакха! Мне противно, отец мой, смотреть на вас, старцев, лишенных ума. Стряхни же плющ, избавь свою руку от тирса, ты, отец моей матери!.. Ты ему это внушил, Тиресий? Ты хочешь ввести среди людей службу этому новому богу, чтобы тебе поручали наблюдать за птицами и платили деньги за исследование внутренностей? Если бы тебя не спасала твоя седая старость, ты сидел бы среди вакханок за то, что ты распространяешь гнусные таинства. Да, гнусные! где дело касается женщин и где их [260] на пиру угощают сладким вином - от таких священнодействий ничего путного ожидать нельзя!

  

  

  

  

  Корифейка

  Что за нечестивые слова, чужестранец! Как тебе не совестно перед богами и перед Кадмом, посеявшим землеродное племя?

  

  

  

  

  Тиресий

  Если мудрый человек выбирает для своей речи достойный предмет, то красота ее не должна возбуждать неудовольствие. У тебя же язык вращается легко, точно у благоразумного, но в речах твоих разума нет; а такой человек - смелый и красноречивый, но лишенный [270] ума, - бывает вредным гражданином.

  Этот новый бог, над которым ты глумишься, - я и сказать не могу, сколь велик он будет в Элладе. Заметь, юноша: есть два начала, господствующие в жизни людей.

  Первое - это богиня Деметра... она же и Земля; называть ты можешь ее тем или другим именем. Но она сухою лишь пищею вскармливает смертных; он же, этот сын Семелы, дополнил недостающую половину ее даров, он изобрел влажную пищу, вино и принес ее смертным, благодаря чему страждущие теряют сознание своего горя, напившись [280] влаги винограда, благодаря чему они во сне вкушают забвение ежедневных мук - во сне, этом единственном исцелителе печали. Он же, будучи сам богом, приносится в виде возлияний другим богам, так что при его посредничестве люди получают и все прочие блага.

  <Второе начало - сын Зевса и Латоны, мой владыка Феб; и с ним сравнялся Вакх, получив равностепенный удел. В противовес кифаре он дал смертному роду приятную усладу флейты, которая чарует душу и возвращает молодость телу.> Он же и вещатель - вакхическое неистовство содержит крупную долю пророческого духа: мощной силой своего наития бог заставляет одержимых им говорить будущее. Он же, [300] наконец, вместе с ним приобрел и долю военной силы: не раз выстроенное и вооруженное войско было рассеяно внезапным ужасом, прежде чем его коснулось копье врага; а ведь и это - бешенство, насылаемое Дионисом. И ты увидишь еще, что он займет и дельфийские скалы, резвясь с факелами на двуглавой горе, бросая и потрясая вакхической ветвью, и будет велик во всей Элладе.

  Нет, Пенфей, послушайся меня. Не слишком полагайся на свою [310] власть, воображая, что в ней для людей сила; и если ты так или иначе рассудил, но твой рассудок занемог, то не будь слишком убежден в правильности твоих рассуждений. Нет; прими бога в твою страну, принеси ему возлияния, дай посвятить себя в его таинства и возложи себе на голову венок. (Пенфей, с едва скрываемой досадой слушавший эту речь, хочет возражать; Тиресий движением руки дает ему понять, что он еще не кончил.) Конечно, не Дионис заставит женщин соблюдать целомудрие; это дело природы, и вот тебе доказательство: женщина целомудренная и в вакхических таинствах не даст себя совратить. Затем, ты издеваешься над тем, что он был зашит в бедре Зевса; я научу тебя, как следует правильно понимать это сказание. Когда Зевс вырвал его из пламени молнии и отнес младенца на Олимп, в жилище богов, Гера хотела изгнать его из неба. Тогда Зевс принял против нее [290] меры, какие мог только принять бог: он оторвал часть окружающего землю эфира, дал ей образ Диониса и выдал этот призрак, как заложника, гневной Гере. А со временем люди, извратив предание, согласно которому бог Зевс выдал некогда заложника богине Гере, и переиначив слова, распустили молву, что он был вскормлен в бедре Зевса. (Пенфей злобно смеется. Тиресий, после паузы, кротко и грустно продолжает; по всему видно, что его прежнее вдохновение оставило его.)

  Как хочешь. Я же и Кадм, над которым ты глумишься, мы покроем плющом голову и пойдем плясать; правда, мы - седая чета, но что делать! так надо. Твои речи не заставят меня богоборствовать: ты поражен крайним безумием. Никакое зелье не поможет тебе, напротив: от зелья скорее всего произошла твоя болезнь.

  

  

  

  

  Корифейка

  Спасибо, старик; своею речью ты не унижаешь Феба и вместе с тем, как истинно мудрый человек, воздаешь честь Бромию, великому богу. Пенфей снова обращается к начальнику стражи, чтобы дать ему приказания; в то же время Тиресий ищет рукой Кадма, желая с ним вместе уйти; но этот последний, не спускавший глаз со своего внука и с грустью заметивший его упорство, подходит к нему и кладет ему руку на плечо; тот в смущении

  

   останавливается, почтительно опустив голову.

  

  

  

  

   Кадм

  Дитя мое! хорошие наставления дал тебе Тиресий; живи с нами, [330] не чуждайся народной веры. Теперь твой ум блуждает, он болен, хотя и кажется здравым. (Вполголоса, наклонившись к Пенфею.) Пусть Дионис не бог, как ты говоришь; все равно называй его таковым, решись на благочестивую ложь, утверждая, что он действительно бог, - тогда поверят, что Семела - богоматерь, и это принесет честь всему нашему роду... (Пенфей с негодованием отступает назад, подымая правую руку в знак протеста; Кадм торопливо продолжает, меняя тон.)

  А затем - не правда ли, тебе приятно, когда народ толпится у дверей дворца, когда город величает имя Пенфея? Так же и он, [320] полагаю я, радуется, когда его чествуют. А затем - тебе памятна участь несчастного Актеона, которого им же вскормленные лютые собаки разорвали на святой поляне за его хвастливые слова, будто он лучший охотник, чем Артемида? Как бы с тобою не случилось того же! Иди сюда, дай увенчать свою голову плющом; вместе с нами воздавай честь богу. Пенфей невольно опустил руку при упоминании Актеона; пользуясь его задумчивостью, Кадм снимает свой венок и хочет наложить его на голову внука;

  

   тот вздрагивает и сильно отбрасывает его руку.

  

  

  

  

  Пенфей

  Не касайся меня! Иди, служи Вакху, но не думай заразить меня своим безумием. А за это твое безрассудство я накажу его, твоего учителя. (Телохранителям.) Скорее отправляйтесь кто-нибудь к его вышке, с которой он наблюдает за птицами, возьмите ломы, разнесите, опрокиньте ее, превратите все в груду развалин и предайте повязки бурным ветрам; это будет ему больнее всего. (Начальнику стражи.) А вы пройдитесь [350] по городу и выследите того женоподобного чужестранца, который распространяет среди женщин эту новую заразу и учит их осквернять брачное ложе; не на радость себе увидит он фиванские вакханалии, будучи побит камнями в наказание за свои дела. Часть стражи с начальником уходит. Телохранители стоят в нерешимости, попеременно глядя то на Пенфея, то на Тиресия; повелительный жест Пенфея заставляет их уйти, причем они робко прощаются с Тиресием едва заметным движением руки. Тот стоит некоторое время молча, затем медленно и без угрозы

  

  

   простирает правую руку к Пенфею.

  

  

  

  

  Тиресий

  О несчастный! Ты сам не знаешь, что ты делаешь: твое прежнее безрассудство уступило бешенству. Пойдем, Кадм; помолимся богу и за него, как он ни свиреп, и за народ, чтобы он пощадил обоих. [360] Иди со мной с плющовым посохом в руке; (с улыбкой) постараемся поддерживать друг друга: ведь и в самом деле, некрасиво, когда два старика падают. (Быстро спохватываясь ввиду озадаченности Кадма.) Но все равно: нужно служить Зевсову сыну Дионису. А Пенфей... боюсь, как бы он не внес печаль в твой дом, Кадм. Я говорю не как вещатель, а на основании его дел: его безумие не знает границ. Уходят направо, взаимно поддерживая друг друга, сопровождаемые благословениями хора. Пенфей глядит им вслед и затем, презрительно пожимая

  

  

  плечами, удаляется в свой дворец.

ПЕРВЫЙ СТАСИМ

Строфа 1.

  Госия, могучая среди богов, Госия, носящаяся на золотых крыльях [370] над землей, слышишь ты эти слова Пенфея? слышишь ты его нечестивое глумление над Бромием? Да, над ним, над сыном Семелы, великим богом-покровителем увенчанных гостей на веселом пиру; над ним, который дал нам такие дары: водить шумные хороводы, веселиться при звуках флейты, отгонять заботы, когда на праздничном пиру поднесут [380] усладу вина, когда за трапезой украшенных плющом мужей кубок навеет сон на них. Антистрофа 1.

  Необузданным речам, попирающему закон и веру неразумию конец - несчастье. Напротив, жизнь кроткая и разумная - она и сама не [390] обуревается сомнениями и сохраняет от несчастий наш дом: как далеко они ни живут в эфире, а все же боги видят дела людей. Не в том, стало быть, мудрость, чтобы мудрствовать и возвышаться в своей гордыне над долею смертного. Коротка наша жизнь; кто тем не менее ставит себе слишком высокую цель, тот лишает себя даже минутных радостей жизни; безумным, полагаю я, и нездравомыслящим людям свойствен [400] такой нрав. Строфа 2.

  Уйти бы нам на Кипр на остров Афродиты, где обитают чарующие душу смертных Эроты! Или в бездождный Пафос, оплодотворяемый струями варварской реки о ста устьях! Но где та, что краше всех, где Пиерия, родина муз, где святые склоны Олимпа? Туда веди нас, о Бромий, [410] Бромий, наш вождь, наш благословенный бог! Там Хариты, там нега, там вакханкам дозволено резвиться. Антистрофа 2.

  Да, наш бог, сын Зевса, любит веселье, но он любит и благодатную Ирену, кормилицу молодежи; оттого-то даровал он людям [420] усладу вина, равно доступную и богачу и бедняку, ни в ком не возбуждающую зависти. Оттого-то ему и противны те, кто не о том заботится, чтобы и в светлые дни, и в сладкие ночи проводить в блаженстве свою жизнь. Вот где мудрость: умом и сердцем сторониться от безмерно умных людей. Веру и обряды простого народа - их принимаем [430] и мы.

ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ

Входит с правой стороны начальник стражи; за ним двое стражников ведут пленного Диониса, один - за левую руку, другой - за правый локоть; в правой руке у Диониса тирс. Они подходят к тому месту колоннады, где на ступеньках стоит высокое каменное кресло; тогда третий стражник отправляется во дворец,

  откуда через некоторое время выходит в своем царском облачении Пенфей.

  

  

  

   Начальник стражи

  Мы явились сюда, Пенфей, имея в руках (показывая Диониса) эту добычу, за которой ты нас послал; не напрасен был наш путь. Но зверь наш оказался ручным; он не стал спасаться бегством, а без принуждения протянул к нам свои руки - не бледнея при этом, нет, вполне сохраняя румянец своих щек, - и с усмешкой предложил нам связать и увести его; он так и остался на своем месте, облегчая этим мою задачу. Мне стало жаль его, и я сказал: "Извини, чужестранец, [440] не по своей воле увожу я тебя, а по приказанию Пенфея, который отправил меня". (Здесь начальник стражи делает маленькую паузу; по его движениям видно, что он имеет сообщить неприятную новость и не знает, как ему это сделать. Пенфей, весь занятый Дионисом, не слушает продолжения его речи.)

  Зато вакханки, твои узницы, которых ты схватил, заковал в цепи и заключил в городскую темницу - тех там уже нет: свободные, они весело бегут к святым полянам, призывая бога Бромия. Сами собою оковы спали с их ног, и затворы перестали сдерживать двери - без вмешательства смертной руки. Да, многими чудесами ознаменовался приход в Фивы этого мужа (замечая, что Пенфей его не слушает); а впрочем, - остальное твоя забота. [450]

  

  

  

  

  Пенфей (при первых же словах начальника спустился к Дионису и жадным взором впился в него; тот все время стоял в спокойной позе, глядя на Пенфея с неподдельным участием. Наконец последний дает страже знак удалиться.) Оставьте его руки; попавшись в мои сети, он от меня не уйдет, как он ни проворен. (Стража с начальником отступает, оставаясь, однако, вблизи; Пенфей еще ближе подходит к Дионису, опять его глаза светятся зловещим блеском, как

  

  в начале первого действия, и его голос дрожит.)

  А впрочем, чужестранец, ты недурен собой... по крайней мере, на вкус женщин; но ведь ради их ты и явился в Фивы. Не палестра вырастила эти твои длинные кудри, которые вдоль самой щеки свешиваются тебе на плечи, полные неги: да и белый цвет твоей кожи искусственного происхождения: не под лучами солнца приобрел ты его, а в тени, заманивая добычу Афродиты своей красой... (Внезапно отворачивается, как бы желая избавиться от надоедливой мысли; затем медленно поднимается на ступеньки, опускается в кресло и делает Дионису знак подойти ближе. Тот повинуется.)

  Итак, первым делом скажи мне, откуда ты родом. [460]

  

  

  

  

  Дионис

  Родом хвастать не могу, но на вопрос твой отвечу без труда; про цветистый Тмол ты, верно, слыхал?

  

  

  

  

  Пенфей

  Да, слыхал; это тот, что окружает Сарды?

  

  

  

  

  Дионис

  Оттуда я родом; Лидия - моя отчизна.

  

  

  

  

  Пенфей

  Зачем ты вводишь в Элладу эти таинства?

  

  

  

  

  Дионис

  Меня послал Дионис, сын Зевса.

  

  

  

  

  Пенфей

  

  

  

   (вспыхивая)

  Там есть такой Зевс, который рождает новых богов?

  

  

  

  

  Дионис

  Нет, это тот, который здесь сочетался браком с Семелой.

  

  

  

  

  Пенфей

  Во сне ли или наяву дал он тебе свои приказания?

  

  

  

  

  Дионис

  Он видел, видел и я; так-то он приобщил меня к своим таинствам. [470]

  

  

  

  

  Пенфей

  

  

   (с притворным равнодушием)

  А таинства эти - в чем состоят они?

  

  

  

  

  Дионис

  О них нельзя знать непосвященным.

  

  

  

  

  Пенфей

  Но какая польза от них тем, которые справляют их?

  

  

  

  

  Дионис

  Тебе нельзя слушать об этом без греха, но знать о них стоит.

  

  

  Пенфей (стараясь скрыть свою досаду)

  Ты ловко сумел пустить мне пыль в глаза, чтобы возбудить мое любопытство.

  

  

  

  

  Дионис

  Таинствам бога ненавистны поклонники нечестья.

   Пенфей (смущенный ответом Диониса, после минутной паузы)

  Ты говоришь, что видел бога воочию; каков же был он собой?

  

  

  

  

  Дионис

  Каковым желал сам; не я этим распоряжался.

  

  

  

  

  Пенфей

  Опять ты увернулся, дав мне ловкий, но бессодержательный ответ.

  

  

  

  

  Дионис

  Неразумен был бы тот, кто стал бы невеждам давать мудрые ответы. [480]

  

  

  

  

  Пенфей

  А скажи... Фивы - первая страна, в которую ты вводишь своего бога?

  

  

  

  

  Дионис

  Все варвары справляют его шумные таинства.

  

  

  

  

  Пенфей

  На то они и многим неразумнее эллинов.

  

  

  

  

  Дионис

  Нет, в этом они многим разумнее их; а впрочем, у каждого народа своя вера.

   Пенфей (после новой паузы, стараясь казаться спокойным)

  А скажи... днем или ночью справляешь ты свои обряды?

  

  

  

  

  Дионис

  Главным образом ночью: торжественность свойственна тьме.

  

  

  

  

  Пенфей

  

  

  

  (со злобным хохотом)

  Это - гнилое место твоего служения, коварно рассчитанное на женщин.

  

  

  

  

  Дионис

  

   (строгим голосом, пристально глядя на Пенфея)

  И днем может быть придумана гнусность.

  

  

  

  

  Пенфей

  

  

  

  

  (гневно)

  Довольно; за твои дурные выдумки ты понесешь кару.

  

  

  

  

  Дионис

  Понесешь кару и ты - за твое невежество и нечестивое обращение с богом. [490]

  

  

  

  

  Пенфей

  Как дерзок, однако, наш вакхант! В словесной борьбе он, видно, упражнялся.

  

  

  

  

  Дионис

  Говори, что со мною будет? Какой казни подвергнешь ты меня?

  

  

  

  

  Пенфей

  

   (тщетно стараясь побороть свое смущение)

  Прежде всего... я отрежу этот твой нежный локон.

  

  

  

  

  Дионис

  Эта прядь священна; я ращу ее в честь бога.

  

  

  

  

  Пенфей

  Затем... передай мне тот тирс, что у тебя в руках.

  

  

  

  

  Дионис

  Сам его отними; это - Дионисов тирс.

  

  

  

  

  Пенфей

  А тебя самого я отправлю внутрь дома и заключу в темницу.

  

  

  

  

  Дионис

  

  

  

   (торжественно)

  Сам бог освободит меня, когда я захочу.

  

  

  

  

  Пенфей

  Это будет тогда, когда ты, окруженный своими вакханками, призовешь его.

  

  

  

  

  Дионис

  Нет; и теперь он близок к нам и видит, что со мной творится. [500]