И. Ѳ. АННЕНСК²Й - КРИТИКЪ
"Аполлонъ", No 4, 1909
"Чтен³е поэта есть уже творчество". Этотъ афоризмъ въ устахъ И. Ѳ. Анненскаго пр³обрѣталъ особенное значен³е и какъ бы оправдывалъ принципъ, положенный въ основу его критическихъ работъ, принципъ крайняго субъектквизма.
Читая "Книги Отражен³й", прежде всего видишь лицо ихъ автора, его взглядъ, улыбку, слышишь его голосъ, и та внутренняя творческая работа, которую совершалъ критикъ-читатель, является какъ что-то зримое и эстетически воплощенное. Нѣтъ, это не аналитическое изслѣдован³е "Гамлета", "Трехъ Сестеръ", "Клары Миличъ" или "Романцеро", это тѣни, видѣн³я, вызванныя къ новой таинственной жизни читателемъ-чародѣемъ... Да, это - Принцъ Датск³й, но я вижу новый жестъ его, котораго я не видѣлъ, когда смотрѣлъ глазами Шекспира; да, это - Маша, Чеховская Маша, но что-то еще открылось въ ея сердцѣ... "Маша любитъ, чтобы ей говорили тихимъ голосомъ немножко туманныя фразы, но чистыя, великодушныя и возвышенныя фразы, когда самоваръ потухъ, и въ столовой темнѣетъ, а по небу бѣгутъ не то облака, не то тѣни"... И эта Клара Миличъ, конечно, та самая Клара, которую такъ предсмертно воспѣлъ Тургеневъ, но у нея было и другое имя... Евлал³я... "Она сначала пѣла, потомъ перешла на драматическое амплуа,- и въ тоскѣ любовнаго разочарован³я, еще молодой, приняла фосфоръ въ Харьковскомъ театрѣ послѣ перваго акта Василисы Мелентьевой"... А портретъ ея такой: "Брови черныя и почти сросш³яся прямой лин³ей... И глаза черные,- не желтые, какъ на испанскихъ портретахъ, а именно черные,- это глаза-зрачки, трагическ³е и самоосужденные"... А вотъ эти Гейневск³е призраки "Романцеро"... Да, они все такъ же плывутъ по таинственнымъ волнамъ:
So traurig schwimmen die Todten...
Но почему же они по иному теперь ужасны и по иному трагичны? Как³я странныя "отражен³я" разсматриваемъ мы въ этихъ книгахъ! И если въ самомъ дѣлѣ зеркальны эти книги, то не магическое ли стекло поставилъ передъ нами мастеръ? Смерть сомкнула его уста, и мы не услышимъ больше его признан³й, а въ его книгахъ такъ мало разъясняющихъ словъ, и самое сокровенное всегда маскируется улыбкой скептика и эстета... Но какъ далекъ этотъ эстетизмъ отъ благодуш³я художественнаго гурманства: воистину, это - траурный эстетизмъ... Анненск³й ничего не хочетъ знать до конца, потому что знать до конца значитъ вѣрить во что-то, быть увѣреннымъ въ чемъ-то. Но никакой вѣры Анненск³й не можетъ принять въ силу какой-то странной свой "гордости". Всегда онъ созерцаетъ, эстетически созерцаетъ - и только. И въ траурной печали скользятъ передъ нимъ видѣн³я. Это мститъ за себя тайна искусства. "Мнѣ отмщен³е и Азъ воздамъ". За траурной завѣсой скрылось р_е_а_л_ь_н_о_е. "Остались только вороны, туманъ и никѣмъ неоплаканные трупы,- да съ ними одинокая, безысходно-пустынная душа поэта"...
So traurig schwimmen die Todten...
Иногда поэтъ-критикъ даже не видитъ в_с_е_г_о лица, пригрезившагося кому-то въ его глухой ночи: лишь блеснетъ единая черта, и вотъ уже спѣшитъ поэтъ къ новому образу. Такъ Гейневск³й Карлъ I изъ "Романцеро" торопливо проходитъ мимо созерцателя, но, однако, успѣваетъ ранить сердце, потому что при мгновенной вспышкѣ магн³я было видно, какъ дрогнули "локоны на осужденной головѣ Стюарта"...
"Чтен³е поэта есть уже творчество". У Анненскаго его читательское творчество всегда и_д_е_а_л_и_с_т_и_ч_н_о. И въ глубинѣ такого идеализма нельзя, должно быть, отыскать начало непреложное. Читая "Книги Отражен³й", мы какъ бы входимъ въ м³ръ иллюз³й, и таинственный спутникъ сознательно ведетъ насъ въ какую-то обманчивую лунную страну. Про чеховскихъ героевъ Анненск³й говоритъ: "Всѣ эти люди похожи на лунатиковъ". (1. Стр. 151). То же самое критикъ могъ бы сказать про героевъ Шекспира, Гейне, Достоевскаго и всѣхъ великихъ, на которыхъ упалъ его взглядъ. И онъ говоритъ непрестанно объ этой лунности. Передъ Гейне-Анненскимъ "по Рейну, весь обсыпанный л_у_н_н_ы_м_ъ свѣтомъ, скользитъ легк³й челнъ, и тамъ виднѣются женщины, тоже п_р_о_з_р_а_ч_н_ы_я, какъ и ихъ ладья". (²². Стр. 66.) И вѣчный Leitmotiv - "So traurig schwimmen die Todten"... преслѣдуетъ поэта-лунатика, этого страннаго критика-виз³онера... Вмѣстѣ съ Лермонтовымъ онъ любитъ "тишину л_у_н_н_о_й ночи" и вмѣстѣ съ нимъ задерживаетъ шагъ на щебнѣ шоссе... Поэтъ-критикъ могъ бы сказать про себя тоже, что онъ сказалъ про тургеневскую героиню: "Бѣдной Софи н_е_ч_ѣ_м_ъ б_ы_л_о л_ю_б_и_т_ь Б_о_г_а. Она жила однимъ изумлен³емъ, одной бѣлой радостью н_е_б_ы_т_³_я, о которомъ людямъ говорило ея молчан³е". Здѣсь, впрочемъ, явная неточность: нельзя назвать "радость н_е_б_ы_т_³_я" "бѣлой", потому что въ бѣлизнѣ вся полнота красокъ и вся сложность реальнаго. Нѣтъ, это опять тотъ же л_у_н_н_ы_й экстазъ, если и чуждый сердцу Тургеневской Софи, то очень близк³й сердцу тоскующаго поэта... У Анненскаго-эстета, у Анненскаго-теоретика найдется, однако, парадоксальный принципъ въ духѣ Маллармэ и Реми-де-Гурмона. Дѣло въ томъ, что поэтъ влюбленъ въ жизнь, и такимъ образомъ с_м_е_р_т_ь д_л_я н_е_г_о л_и_ш_ь о_д_н_а и_з_ъ ф_о_р_м_ъ э_т_о_й м_н_о_г_о_о_б_р_а_з_н_о_й ж_и_з_н_и. "Le néant'' получаетъ символъ, входящ³й въ общен³е съ другими и тѣмъ самымъ ничто изъ ничто обращается уже въ нѣчто: у него оказывается власть, красота и свой таинственный смыслъ". Но могъ ли Анненск³й твердо исповѣдовать даже и такой ни къ чему не обязывающ³й парадоксальный принципъ? Нѣтъ и нѣтъ: метафора для него всегда была дороже идеи. Что разумѣлъ эстетикъ подъ "любовью къ жизни"? На это у Анненскаго былъ отвѣтъ: "ту своеобразную эстетическую эмоц³ю, то мечтательное общен³е съ жизнью, символомъ которыхъ для каждаго поэта являются вызванныя имъ, одушевленныя имъ метафоры". Какъ? Символомъ являются метафоры? Никогда. И здѣсь не только неточность выражен³я: это явная идеалистическая тенденц³я одинокаго мечтателя. Вотъ ключъ къ пониман³ю Анненскаго критика,- къ пониман³ю его лунности, его гамлетизма, ибо Принцъ Датск³й едва ли не лунатикъ. "Для Гамлета, послѣ холодной и лунной ночи въ Эльсинорскомъ саду, жизнь не можетъ уже быть ни дѣйств³емъ, ни наслажден³емъ"... "Нельзя оправдать оба м³ра и жить двумя жизнями за разъ. Если тотъ лунный м³ръ существуетъ, то другой - солнечный, всѣ эти Осрики и Полон³и - лишь дьявольск³й обманъ и годится развѣ на то, чтобы его вышучивать и съ нимъ играть"...
Анненск³й пришелъ въ м³ръ, какъ Гамлетъ, съ тѣми же сомнѣн³ями, съ той же гордостью и съ той же шпагой въ рукѣ. И онъ ушелъ изъ этого м³ра такимъ же умнымъ, тонкимъ и утомленнымъ видѣн³ями, какъ несчастный Принцъ Датск³й.