Жених из долгового отделения
Русская драма эпохи А. Н. Островского
Составление, общая редакция, вступительная статья А. И. Журавлевой
М., Издательство Московского университета
Действующие лица
ИВАН ИВАНОВИЧ ЧЕЖИН
чиновник, вдовец 50 лет.
МАРЬЯ ПЕТРОВНА ГРЯЗОВСКАЯ
его свояченица, ярославская помещица, лет за 40.
МАКСИМ КУЗЬМИЧ ЛАДЫЖКИН
отставной чиновник, старый приятель Чежина.
НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ СЧАСТНЕВ
жилец в доме Чежина, за 30 лет.
ЛУША
горничная Грязовской.
Действие происходит в Петербурге, на Васильевском острову, в доме Чежина.
Направо, на первом плане, окно, на втором - дверь в комнату Грязовской, потом в сад, налево дверь в комнату Чежина, в глубине общий выход. Комната меблирована довольно богато.
Счастнев и Луша (Луша несет кофейник в комнату Грязовской; Счастнев входит бледный, с длинными волосами и бородой, одет небрежно; он чем-то сильно озабочен.)
Счастнев. Дома Иван Иванович?
Луша. Нету-с. Да они сказали, что скоро будут.
Счастнев. Хорошо. Я подожду.
Луша. Марья Петровна у себя-с, они одеваются. Я сейчас скажу
Счастнев. Не нужно, не нужно! (Особо.) Она мне всегда надоедает страшно. (Ей.) Я вот тут газеты почитаю. Да вот еще что: как снесешь это (показывает на кофейник), поднимись наверх, в мою квартиру, и скажи Семену, что я здесь. Скажи: как только принесут письмо с городской почты, тотчас бы нес его сюда - слышишь? Скажи, чтоб непременно, сию же секунду нес!
Луша. Слушаю-с. (Уходит к Грязовской.)
Счастнев (один, мрачно качая головой). Жизнь! Жизнь! Неужели ты не улыбнешься мне? Неужели не сжалишься надо мною? Десять лет ты меня гладишь против шерсти! Десять лет, десять страшных лет я испытываю такие муки, каких никому не вынести и в десять месяцев! Десять лет жизни, от которой сохнет тело и теряется ум! Неужели наконец я не буду награжден? Нет! Нет! Я верю, что за терпение есть награда. (Радостно.) А если исполнится мое желание? Если я опять буду вольной птицей? Авось, авось... (В раздумьи.) Доктора отказались - все в мою пользу!.. Ну, а как вдруг выздоровеет? Чем черт не шутит? Ну, уж тогда я, верно, удавлюсь - уж это верно! Тогда просто глупо, смешно, даже опасно оставаться на этом свете. Она может выиграть тяжбу и снова притянуть меня к себе! (Смотря на часы.) Одиннадцать! Скоро придет письмо, скоро. Вдруг как с черной печатью*... О, я не перенесу такого счастья! Дай загадаю на узелки: узел - жива, без узла - умерла. (Вынимая узел.) Жива! Жива! О, боже мой, какой я несчастный! Нет, загадаю пальцами: если сойдутся, значит умерла. (Закрывает глаза и разводит пальцами.)
Грязовская (с книгою, останавливаясь в дверях). Мечтает! Он постоянно мечтает! Какая поэтическая натура!
Счастнев (с отчаянием). Не сошлись, жива! Еще раз загадаю, можно до трех раз. (Гадает.)
Грязовская. Испугаю его! (Тихо подходит к нему,)
Счастнев (радуясь, что сошлись пальцы). А! а!..
Грязовская (басом). У!
Счастнев (отскакивая). Ах!.. ай, боже мой!
Грязовская (про себя). Фантазер!., ай, какой он фантазер!.. (Протягивая ему руку.) Здравствуйте.
Счастнев. Мое почтение, Марья Петровна. Извините, я вас не заметил.
Грязовская. Где ж вам заметить, когда вы носились в области эфира.
Счастнев (сухо). Вовсе нет.
Грязовская. Я сама тоже иногда люблю пофантазировать; знаете, приятно отделиться, хоть на некоторое время, от этой пошлой действительности; в особенности по прочтении какого-нибудь романа я всегда предаюсь мечтаниям. Не правда ли, ведь приятно вообразить себя героиней романа, представить себе все несчастия и радости и, наконец, отдать свою руку любимому рыцарю за непреоборимую верность?
Счастнев. Не знаю; я не мечтаю.
Грязовская. Полноте, полноте! А сейчас что вы делали? Ну, скажите, к чему, или лучше сказать, к кому стремились ваши мечты?
Счастнев (резким тоном). Говорю вам, что я никогда не мечтаю и терпеть не могу мечтателей! (Отходит к столу, берет газету и садится.)
Грязовская (особо). Как он похож на мсье Печорина! Один и тот же характер. (Садится подле него.) Я сейчас перечитывала "Героя нашего времени". Странно было бы спрашивать, читали ли вы этот роман?
Счастнев. Я его не читал.
Грязовская. Ха-ха-ха!.. Полноте! Вы не читали? Никогда не поверю! Да разве может быть что-нибудь замечательное, чего вы не читали?
Счастнев. Уверяю вас, не читал. (Вздыхая.) Вот уже десять лет, как я никакой книги в руки не брал.
Грязовская. Мсье Печорин, кажется, тоже мало читал. (Вслух.) Ну-с, так вы его не читали, хотя я в этом очень сомневаюсь. Так я вам расскажу содержание. Герой этого романа ужасно похож на одного моего знакомого.
Счастнев. Вот как!
Грязовская (смотря ему в глаза). Которого и вы знаете...
Счастнев. На Ивана Ивановича, что ли?
Грязовская. Фи! Разве он может быть героем романа? Он человек без сердца.
Счастнев. Нет! Он хороший человек.
Грязовская. Да, но взгляд, понятия...
Счастнев. У всякого свои понятия...
Грязовская. Разумеется. Но оставим его! Герой этого романа молодой человек красивой наружности...
Счастнев. Как всегда в романах...
Грязовская. С возвышенным умом и холодным сердцем. Он разочарован жизнью, вечно грустен и ни в чем не может найти себе удовольствия. Я читала и... вспомнила одного молодого человека, тоже постоянно печального и задумчивого... Не правда ли, что такой мужчина всегда понравится чувствительной женщине?
Счастнев. Может быть.
Грязовская. Когда я жила в Ярославле, за мной постоянно была толпа обожателей; но из них ни один не производил на меня впечатления: у всех одна и та же приторная любезность, старые комплименты. Я искала человека с душой высокой, с непреклонным характером, который не надоедал бы нежностями, а любил бы гордо и величественно - вот как мсье Печорин.
Счастнев. И нашли?
Грязовская. Кажется!
Счастнев. Ах, да! Ведь вы были замужем?
Грязовская. О, нет! не мужа; я его уважала - царство ему небесное - но не любила. Я нашла этого человека по приезде моем в Петербург. Едва я увидела его...
Счастнев (смотря на часы). Двенадцатый!
Грязовская. Что вы смотрите на часы? Вам скучно со мною?
Счастнев. О, нет! Напротив... я так...
Грязовская (продолжая). Я женщина эксцентричная, характер у меня непреклонный... Если этот человек поймет мою благосклонность, я тотчас же соглашусь отдать ему свою руку. Состояние мое позволило бы мне увезти его за границу, мы бы поехали под благословенное небо Италии...
Счастнев (особо). Вот еще одна ловушка! Бедный молодой человек, который польстится на ее деньги! Я оплакиваю твою участь.
Грязовская (берет его за руку). Что, если б вы были на его месте?
Счастнев (вставая). Мое почтение.
Грязовская, Куда вы?
Счастнев. Извините, мне некогда.
Грязовская. Вздор, вздор! Я вас не пущу. (Берет от него шляпу.) Иван Иваныч придет, вы должны его дожидаться.
Счастнев (особо). Ах, черт ее возьми, как надоела!
Грязовская. Откройтесь мне, есть у вас друг?
Счастнев (сурово). Есть.
Грязовская. Познакомьте меня с ним.
Счастнев. Хорошо.
Грязовская. И вы, вероятно, открываете ему все свои тайны, все свои намерения? Этот друг предан вам всей душой, он готов для вас жизнью пожертвовать - не правда ли?
Счастнев. Не спрашивал.
Грязовская. Я уверена, что так. Я поговорю с вашим другом я узнаю от него тайну вашего сердца.
Счастнев. Мою тайну?
Грязовская. Да, вашу тайну. Не запирайтесь, я вижу, что у вас есть тайна, лежащая на дне вашего сердца...
Счастнев (взглянув на часы). Эти канальи, почтальоны, ползают, как черепахи.
Грязовская. Мсье Печорин не хотел первый заговорить о любви: он ждал, чтобы княжна Мери сама начала. Неужели и вы того же бы хотели? Послушайте, вы должны быть снисходительнее, вы должны сжалиться над положением бедной женщины. Подумайте, вы требуете от нее ужасного поступка! Вы должны понять по взглядам, по всему, что вы любимы: сделайте же сами первый шаг. Послушайте, ведь он сделал первый шаг...
Счастнев (рассеянно). Кто?..
Грязовская. Да мсье Печорин... Вы меня совсем не слушаете.
Счастнев. Извините, я жду письма... Может быть, его давно принесли. Позвольте узнать.
Грязовская. Я сейчас пошлю горничную.
Счастнев. Зачем беспокоиться? Я сам схожу.
Грязовская. Ах! Позвольте мне идти вместе с вами. Иван Иваныч говорит, что у вас есть превосходные картины, а я имею страсть к живописи. Воображаю, с каким вкусом убран ваш кабинет. Дайте мне вашу руку!
Счастнев (особо). От нее не отделаешься! (Ей.) Извините, у меня там не прибрано; я сейчас велю приготовить и буду очень рад...
Грязовская. Ну, так в другой раз. А я вас все-таки не пущу. Луша, Луша! Она, верно, поливает цветы. (В окно.) Луша! Сходи к Николаю Михайлычу, узнай, не приносили ли письма?
Луша (за окном). Нет-с, почтальон еще не приходил.
Счастнев (особо). Не вырвешься!
Грязовская (смотря в окно). Иван Иваныч приехал.
Счастнев (особо). Слава богу!
Грязовская. Кто это с ним? А! Максим Кузьмич (отходя от окна). Мсье Счастнев, пройдемтесь по саду.
Счастнев. Мне нужно поговорить с Иваном Ивановичем.
Грязовская. А мне нужно поговорить с вами. Я вас без завтрака не пущу, успеете наговориться с вашим Иваном Иванычем. Дайте вашу руку. (Берет его под руку.)
Счастнев (особо). Конечно, я больше сюда ни ногой!..
Грязовская (особо). Сегодня непременно я заставлю его высказаться. (Нежно опираясь ему на руку.) О, мсье Печорин! О, мой злой мсье Печорин!.. (Уходит.)
Чежин (ведет Ладыжкина за руку). Я тебе задам!.. Я тебя выпорю! Я, братец, тебе этого не прощу!
Ладыжкин (очень смирный и тихий человек, говорит не бойко, движения связаны). Помилуйте, Иван Иваныч, за что вы на меня сердитесь? В чем я провинился?
Чежин. Каково! Еще спрашивает: "в чем?" А почему ты у меня вчера в доме не был?
Ладыжкин. Помилуйте, Иван Иваныч, я и так часто... надоешь этак...
Чежин. Как ты осмелился не быть, когда я велел? Забрался в какую-то конуру и сидит там целый день!
Ладыжкин. Я к старой хозяйке приютился денька на два, на три; завтра съезжать надо...
Чежин. Тебе сказано: ходи ко мне каждый день. Ты этак не придешь день, потом неделю, а там и совсем прощай! Хорош приятель!.. Я тебя выкупил из долгового отделения, а ты ко мне в благодарность не хочешь и носа показать!
Ладыжкин. Иван Иваныч, я чувствую и ценю...
Чежин. Да черт ли мне в твоем чувствовании?.. Тебе сказано: ходи ко мне каждый день - и ходи! Ты должен меня слушаться, ведь я за тебя внес двести пятьдесят целковеньких!
Ладыжкин (скромно). Иван Иваныч, ведь вы взяли с меня заемное письмо в пятьсот.
Чежин. Да черт ли в твоем заемном письме?.. Что с тебя возьмешь? Ведь у тебя ничего нет...
Ладыжкин. Ничего-с, Иван Иваныч. Сами знаете, служил я в провинции тридцать лет честно и беспорочно, ничего не нажил. Тут наехало новое начальство... стали заводить новые порядки... велели в отставку подать. "Ты-де, говорят, слабоумен". Подал... А чем жить-то? "Век, говорят, ныне купеческий, промышленный"... Подал я в отставку и бросился в торговлю... Приехал в Питер, занял несколько сотняг, стал торговать - и проторговался!.. Приятели не пощадили: упекли в долговое...
Чежин. Ха-ха-ха! Так тебе и нужно! Торговать! Уж куда те торговать!
Ладыжкин. Неспособен... вижу, что неспособен! За то целый месяц просидел в тюремном заключении! И если б не вы, Иван Иваныч...
Чежин (смягчаясь). Ну, да, разумеется, моя воля! Так и быть, первая вина прощается. Садись! (Садятся.) Я тебе сегодня открою цель, для которой я выкупил тебя из долгового.
Ладыжкин (с удивлением). Цель?
Чежин. А неужто думаешь ты, что я так, с бухты-барахты взял и бросил деньги? Из одной дружбы, думал, что ли?.. Ха-ха-ха! Какой наивный!
Ладыжкин. Что ж это за цель, Иван Иваныч?
Чежин. А вот слушай. Ты меня знаешь не первый год: я человек откровенный, что думаю, то и говорю. Терпеть не могу скрытности и притворства. Смотри же, и ты со мной не юли, не финти, а отвечай начистоту, по душе. (Помолчав.) Хочешь жениться?
Ладыжкин. Я?
Чежин. Ну да, ты.
Ладыжкин (сконфуженный). Отчего же... почему же... конечно... По крайней мере, я так думаю, что я от этого не прочь.
Чежин. Те-те-те! Не финти - сказано! Говори наотрез: да или нет? Говори: хочешь иметь деньги?
Ладыжкин. Деньги? Иван Иваныч, вы сами это знаете!
Чежин. Ты ведь очень любишь прекрасный пол?
Ладыжкин (потупя глаза). Иван Иваныч...
Чежин. Отвечай!
Ладыжкин. Вопрос щекотливый...
Чежин. Не юли!
Ладыжкин. Люблю-с.
Чежин. Поэтому и жениться хочешь?
Ладыжкин. Давно имел намерение.
Чежин. Ну, так ты и женишься! Вот те и вся недолга!
Ладыжкин. Иван Иваныч, выведите из недоумения, объясните!..
Чежин. Ты ведь знаешь мою свояченицу Марью Петровну? Как она на твои глаза?
Ладыжкин. Дама, достойная любви и уважения!..
Чежин. Ее покойник занимал славное местечко и после себя оставил ей не один десяток тысчонок чистоганом.
Ладыжкин. Какой он благоразумный человек!
Чежин. А сколько у нее всяких разных вещей!.. у!.. груда!.. и серебра, и золота, и бриллиантов!..
Ладыжкин. Скажите пожалуйста!
Чежин. Вот на ней-то я тебя и женю.
Ладыжкин (в удивлении). Иван Иваныч, что вы говорите?!
Чежин. Женю - как пить дам! Я смекаю, что она нарочно из Ярославля приехала в Петербург, чтоб найти жениха и выйти замуж. На своей-то стороне, само собой, неловко: все ее знают, будут смеяться, а здесь и старше ее зачастую женятся и замуж выходят. Вот я вас и сосватаю! Так вот для какой цели я вывел тебя из тюрьмы на свет божий! После свадьбы я с тебя денежки по векселю сполна получу. Ну, давай-ка по рукам!
Ладыжкин (протягивая руку). Иван Иваныч, не смею верить такому счастью. Я какой-то бесталанный человек, ни в чем мне нету успеху! На службе гроша не приобрел, начал торговлю - попал в тюрьму, сколько раз сватался и ни разу не женился... Кажется, что и теперь мне не будет удачи.
Чежин. Вздор, пустяки! Отчего это? Чем ты не мужчина? Мешковат маленько, да вот как поправишь свои обстоятельства - молодцом развернешься! В летах, правда, да и она не молоденькая! Главное дело, тебе немедленно нужно понравиться ей.
Ладыжкин. Немедленно? Послушайте, Иван Иваныч, подумайте...
Чежин. Тебе нужно думать, а не мне. Хоть ты познакомился лично с ней не так давно, но она знает тебя по слухам с хорошей стороны; я уж постарался. Ты сегодня же должен с ней объясниться и сделать предложение.
Ладыжкин (е испуге). Сегодня?., как сегодня?..
Чежин. Сегодня, непременно! Куй железо, пока горячо!.. Зевать опасно, здесь ведь Питер: того гляди подвернется какой-нибудь франтик общипанный - а они на таких невест как падки - тогда погибло наше намерение.
Ладыжкин. Я совершенно с вами согласен. Но сегодня... вдруг... посудите сами... я сроду никогда не женился и вдруг, без приготовления...
Чежин. Да чего тебе приготовляться-то?
Ладыжкин. Как чего? и бороды не побрил, и воротники смяты... завиться бы не мешало... к тому же обдумать надо...
Чежин. Вздор! Чем больше думаешь, тем хуже. Экспромтом лучше.
Ладыжкин. Нет, Иван Иваныч, как вам угодно, а сегодня не могу начать такого важного дела. Пустите хоть завиться.
Чежин. Сказано нет, значит - баста. Как ты смеешь мне противоречить? Или опять захотел на старое место?
Пялыжкин. Нет-с, зачем же?
Чежин. То-то! Слушайся же, а не то на себя же и пеняй! Я сегодня же вас сведу, оставлю вдвоем, а ты должен объясниться с ней.
Ладыжкин (покорно). Хорошо-с, Иван Иваныч, объяснюсь.
Чежин (у окна). Вон она гуляет в саду с Николаем Михайлычем. Ты ведь знаешь его?
Ладыжкин. У вас мельком видал.
Чежин. Тебе не мешает сойтись с ним. Марья-то Петровна к ему очень благоволит.
Ладыжкин. Уж не соперник ли это?
Чежин. Нет, он человек расстроенный, огорченный, да к тому же он женатый...
Ладыжкин. Как же, он у вас ведь живет один?
Чежин. Он разошелся с женой. Вот, брат, женщина-то, как порасскажет! Познакомься с ним: он тебе может быть полезен своими советами в семейной жизни. Я пойду туда и как-нибудь ее пришлю к тебе. Смотри же, не зевай!
Ладыжкин. Уж вы, пожалуйста, не беспокойтесь!
Чежин (смеясь). А любопытно было бы посмотреть, как он будет объясняться... воображаю, как это будет уморительно! Ха-ха-ха!
Ладыжкин. Вот вы и насмехаетесь, Иван Иваныч! Этак я весь кураж потеряю.
Чежин. Смелее! Смотри же, будь наготове!
Ладыжкин (останавливая его). Послушайте, Иван Иваныч, не лучше ли будет отложить это до... до... ну, положим, хоть до завтраго?
Чежин. А знаешь что, не лучше ли было бы остаться тебе на казенной квартире?*
Ладыжкин. Ну, хорошо-с... хорошо-с... Я только так сказал.
Чежин. И я тоже так сказал! (Уходит.)
Ладыжкин. Что ж, ведь это отличная штука - жена! Давно уж я собирался, да все не удавалось. Рискну теперь, авось - чем черт не шутит - может быть и выгорит! А славно бы... Вот, говорит, сколько у нее приданого-то! Пора бы отдохнуть от треволнений жизни... уж умаялся; а в будущем ничего веселого не представляется, кроме тюремного заключения!.. Однако, боюсь, достанет ли у меня храбрости поговорить с нею? Уж этот Иван Иваныч! не сказав ни слова, взял да и сунул в омут головой! Как бы знал да ведал, почитал бы хоть "Письмовник" Курганова*: там есть разные любовные рассуждения на все случаи для всех чинов. Позаимствовался бы кой-чем; а теперь как быть? С чего начать? Да и наружность нужно поблагооблагородить. Нет ли тут где поблизости цирюльни? Побегу поскорее! Ай! Идут! Верно, она! Вот и сердце заекало, и поджилки затряслись! Да нет же! Скреплюсь, пересилю себя! Смелость города берет, была не была!
Счастнев (входит и садится на диван). Фу ты, чёрт ее возьми!
Ладыжкин (особо). Нет, слава богу, не она!
Счастнев. Заговорила, замучила! Она просто ужаснее моей жены... (Со вздохом.) Впрочем, ужаснее моей жены ничего быть не может. Конечно, я сюда больше ни ногой.
Ладыжкин (особо). Это жилец: нужно последовать совету Ивана Иваныча и познакомиться с ним.
Счастнев (особо, смотря на часы). Двенадцатый в исходе, а письма нет как нет!
Ладыжкин (раскланиваясь). Мое почтение, Николай Михалыч.
Счастнев. Ах! здравствуйте... Максим Кузьмич... если не ошибаюсь.
Ладыжкин. Точно так-с. Вы, кажется, изволили теперь гулять по саду с Марьей Петровной?
Счастнев. С ней.
Ладыжкин. Прекрасная дама-с!
Счастнев. Вы думаете?
Ладыжкин. Кажется, они к вам очень расположены.
Счастнев. Кажется, к несчастью!
Ладыжкин. Собственно поэтому я бы имел дерзость попросить вас замолвить им за меня словечко.
Счастнев. Для чего?
Ладыжкин (застенчиво). А вот видите... как бы это вам объяснить?.. Предмет щекотливый... У меня есть желание... Я уверен, что это останется между нами...
Счастнев. Разумеется.
Ладыжкин. Есть желание понравиться Марье Петровне - что вы на это скажете?
Счастнев. Желание очень натуральное. Кажется, это вам не будет стоить большого труда.
Ладыжкин. Дай-то бог, дай-то бог! Так знаете, чтоб облегчить трудность моего намерения, я и обращаюсь к вам с покорнейшей просьбой, при случае вверните словечко в мою пользу... Скажите, что я вам друг и приятель... и разное этакое.
Счастнев. Уж вы не жениться ли хотите на ней?
Ладыжкин. Имею желание-с.
Счастнев. На кой черт?
Ладыжкин. То есть, в каком смысле: "на кой черт"?
Счастнев. Жениться-то на кой черт вы хотите? Вы никогда не были женаты?
Ладыжкин (с сожалением). Не имел счастья.
Счастнев. Оно и видно, что вы не имели этого счастья! Послушайте: хоть вы старше меня, но я опытнее вас в делах женитьбы. Послушайтесь доброго совета, не женитесь...
Ладыжкин. То есть собственно на Марье Петровне?
Счастнев. Ни на ком вообще, но на ней в особенности. Эта Марья Петровна ужасно похожа на мою жену.
Ладыжкин. А ваша супруга очень хороша собой?
Счастнев. Мила, как Юлия Пастрана!*
Ладыжкин. Гм.
Счастнев. Да дело не в лице; что лицо! А характером, манерой похожа. У этой Марьи Петровны точно такие же замашки, как у моей жены.
Ладыжкин. А каких лет ваша супруга?
Счастнев. Да вот так же, как и эта: около полстолетия!
Ладыжкин. Как странно! Вы - молодой человек, а супруга ваша...
Счастнев. Что делать! Бес попутал! Деньги проклятые всему причиной!
Ладыжкин (со вздохом). Ох, многим из-за них солоно приходится!
Счастнев. Теперь бы я такой глупости не сделал; а уж если б сделал, то повел бы дела на другой фасон! А то, подумайте, только что вышел из университета... состояние маленькое... места нет, а жизнь-то манит, и гулянья, и театра, и кондитерские... пошел долги делать! Ну, подумайте, ну где при столичном соблазне устоять молодому человеку?
Ладыжкин. Трудно, трудненько!
Счастнев. Просто невозможно!.. До того замотался, запутался, что просто хоть в петлю лезть! Вот тут-то и подвернулась моя Мегера Медузовна.
Ладыжкин. Кто-с?
Счастнев. Ну, да жена-то моя! Ей было лет около сорока, а мне только что минуло двадцать - ну, пара ли это? К несчастию, в это время у меня не было никакой любовишки - любовишка спасла бы меня - так нет же, не подвернулась и - погиб! К тому же еще приятели помогли: женись, говорят, у ней денег куры не клюют. Теперь не тот век, чтоб сентиментальничать да думать о любви, теперь нужно заботиться о существенном. Ну, послушался их, женился.
Ладыжкин. Вот и я теперь тоже следую дружескому совету.
Счастнев. Да это было бы еще ничего, что женился, только до свадьбы-то нужно мне было взять с нее нечто вроде дарственной записи или заемного письма в солидную сумму, я-то ничего этого не сделал! Да ведь умаслила, проклятая! "Душка, говорит, Коля, я люблю вас, как брата; вы будете моим другом; я вас ни в чем стеснять не буду; делайте все, что угодно, распоряжайтесь моим имением и Деньгами, как вашими собственными,- словом, я буду у вас в полном безграничном повиновении!" И вот за то, что я поверил ее обещаниям она меня десять лет без остановки колесовала и пилила!
Ладыжкин (с ужасом). Пилила?!
Счастнев. Само собой, не физически, а морально - это еще ужаснее!
Ладыжкин (не понимая). Да... морально ужаснее.
Счастнев. Вот какой черт! На другой же день после свадьбы она меня посадила на диету; оттого что она, из опасения апоплексии, ест умеренную пищу, так и я изволь питаться картофелем и щавелем! Вина и в заводе не было! Денег только и давала, что на извозчика, да и то, когда пошлет по своей надобности. Даже платье для меня сама заказывала портному! Всем моим знакомым велела отказывать. Целый день сиди с ней да нежничай - вот те и все удовольствие!
Ладыжкин. Дама с характером! С характером!
Счастнев. Сначала я восстал против угнетения и начал борьбу. Назло ей стал делать долги; но с тех пор, как она уговаривала одного моего кредитора засадить меня в долговое отделение...
Ладыжкин. В долговое? Гм!
Счастнев. Я оставил эту привычку, начал было таскать у нее разные вещи, так она запирать их стала. Во какой дьявол! Что ты тут станешь делать? Денег нет, от дела отбился, в голову ничего нейдет! Я был побежден! Отпустил бороду, стал стричься два раза в год, засел дома и покорился своей участи! Только и занятия, бывало, что лежишь на боку с трубкою в зубах, да лаешь на дражайшую половину или придумываешь, как бы ее до того разозлить, чтоб с ней апоплексия случилась или жила какая-нибудь лопнула.
Ладыжкин. Веселое времяпровождение!
Счастнев. И десять лет ведь так страдал. Вдруг судьба немного сжалилась надо мною. После дяди осталось одно наследство... И в одно ненастное утро я дал тягу от жены! Так и тут не спасся: тяжбу затеяла! Непременно требует, чтоб я жил с нею! Подкупает ходатаев, сорит им деньги на чем свет стоит! Поклялась перед образом: вконец разориться, а уж притянуть меня к себе. На кой черт?
Ладыжкин. Надо полагать, что они к вам очень привязаны... Что же теперь вы намерены делать?
Счастнев. Вот видите ли, в том доме, где она нанимает квартиру, живет мой приятель. Он третьего дня был у меня и сказал, что моя жена простудилась и с ней сделались признаки холеры. Это известие привело меня в страшное волнение. Я просил приятеля уведомлять меня о ходе болезни. Сам-то я боюсь показаться в том доме: увидят, узнают, скажут жене, что я в Петербурге, а я отметился в Москву*. Вчера я получил от него письмо: ей хуже и хуже; доктора отказываются. Сегодня тоже должен получить от него известие, а до сих пор нет как нет! Я теперь как на ножах! То думаю одно, то другое. Ну, избави боже, вдруг как она...
Ладыжкин. Умрет?
Счастнев. Нет, выздоровеет. Ну, уж я тогда сам ноги протяну: мне такого удара не вынести. Я знаю ее характер: она не отступится от своего намерения; она меня засудит и проглотит; она сделает то, что меня выдадут ей головою! В продолжение этих десяти лет она из меня идиота сделала: чуть где нужно умом действовать, я путаюсь, теряюсь, чувствую сам, что поглупел! Посмотрите на меня: не правда ли, какой я желтый, скверный?..
Ладыжкин. Да, нельзя сказать, чтоб очень красивы!
Счастнев. А посмотрите мой портрет десять лет назад: кровь с молоком! Она меня таким манером раза четыре надувала: я два раза думал, что просто совсем умерла! За гробовщиком послал... нет-таки, ожила! Ну, уж зато после задала она мне жару!
Ладыжкин. Мне кажется, что у Марьи Петровны характер совсем в другом роде: они так добры, обворожительны...
Счастнев. Да и моя до свадьбы такая же была! А впрочем, может быть, я и ошибаюсь. Только не советовал бы жениться!
Ладыжкин. Действительно, после того, что вы говорили. Но, знаете, иногда бывают такие обстоятельства, что рад не рад, а делать нечего! К тому же ваш пример не может для всех быть правилом: бывают и счастливые супружества. Так посоветуйте мне, пожалуйста - я в этих делах новичок - как мне начать касательно Марьи Петровны... чтоб успеть... то есть насчет женитьбы?..
Счастнев. Одно я только могу посоветовать: возьмите до свадьбы с невесты дарственную запись или заемное письмо и на другой день после свадьбы переезжайте от жены в другую квартиру - вот вам совет от сердца.
Ладыжкин (жмет ему руку). И на этом очень вам благодарен.
Чежин (в дверях говорит кому-то). Да поторопись! Поскорее!
Счастнев (вздрогнув). Ай, она! (Хочет уйти.)
Ладыжкин. Батюшки! врасплох!
Чежин (в дверях же). И редиски, редиски побольше! И хересу хорошенького... да поскорее!.. (Входя на сцену.) Что с вами - а?
Ладыжкин. Ничего особенного.
Счастнев. Я думал, не Марья ли Петровна идет.
Чежин. Она туалет поправляет, сейчас выйдет!
Счастнев. Так мое почтение.
Чежин. Куда же вы? Я закусить велел подать: перехватим маленько.
Счастнев. У меня аппетита нет; я жду письма и пока не получу его, кусок в горло не пойдет... знаете, насчет того-то?
Чежин. Ну что... а? Есть надежда?
Счастнев. Боюсь надеяться!
Чежин. Авось. Почему знать? Так я письмо сюда велю принести. Посидите: Марья Петровна желает поговорить с вами.
Счастнев. Нет, никак не могу! (Особо.) Она мне до смерти надоела! (Ему.) До свиданья! Как получу, приду к вам. (Смотря на часы.) Двенадцать!.. Ожидание - мука! О, как в это время у меня испортилась бы кровь, если б только прежде она не была совсем испорчена! (Уходит.)
Чежин. Ну что, познакомился с ним?
Ладыжкин. Познакомился. Какой он прекрасный человек и как откровенны!..
Чежин. Он мог бы помочь тебе, если б не был такой, бог с ним, растерянный!
Ладыжкин. После его рассказов меня что-то страх берет.
Чежин. Тебе-то чего бояться? Не мальчишка: женишься не в его лета! А я с ней сейчас поговорил и узнал кое-что интересное. Она сказала мне, что не прочь от брака и если явится человек достойный и предложит ей свою руку, то не получит отказа - это ее собственные слова.
Ладыжкин. Неужели?
Чежин. Смотри же не робей! Сейчас она выйдет сюда завтракать: покажи ей свою любезность. Ты все был неразговорчив, а теперь употреби все возможности понравиться ей, потом я выйду и оставлю вас одних.
Ладыжкин (с испугом). Одних? Да зачем же одних?
Чежин. Чтоб ты мог свободнее объясниться. Валяй смелей! Не робей! Городи что-нибудь, только с жаром; упади, пожалуй, на колени... Вот она идет. Смотри, не успеешь ей понравиться, помни, что тебя ожидает!
Ладыжкин (в испуге). Ах, критическая минута! (Оправляется.)
Чежин (смотря на него). Какая у тебя смешная рожа!.. Ха-ха-ха!
Ладыжкин (плачевно). Иван Иваныч, не обескураживайте, не обескураживайте!
Грязовская (с книгою, останавливается в дверях и осматривается). А где же он, а?
Чежин. Кто? Максим Кузьмич? Вот он! (Толкая его.) К ручке!
Ладыжкин (едва прикасается к ее руке). Мое почтение, Марья Петровна! Как ваше здоровье?
Грязовская (невнимательно). Благодарю вас. (Чежину.) А где же мсье Счастнев?
Чежин. Он пошел к себе.
Грязовская. Зачем же вы его отпустили? Он обещался опять прийти?
Чежин. Да, как получит письмо.
Грязовская. Какой он странный!.. (Садится на диван, про себя.) Сейчас в саду я чуть-чуть не вынудила у него признание.
Чежин (тихо Ладыжкину). Заметил, как она обрадовалась, когда увидела тебя?
Ладыжкин (тоже тихо). А мне показалось, что она вовсе не меня ожидала встретить.
Чежин (тоже). Эх, братец, ты не знаешь женщин! Хоть они очень рады встретиться с тем, кто им нравится, но никогда не покажут, что это им приятно - уж такая хитрость женская!
Ладыжкин. Да, если понимать так, то конечно... (Луша с мальчиком вносят завтрак. Закуску, водку и вино ставят в глубине на столик, а кофе перед Грязовской.)
Чежин. Давайте-ка! Адмиральский час - самое время червячка заморить. (Хлопочет около закуски. Ладыжкин старается посмотреться в зеркало.)
Грязовская (мечтая). Он не так хорош, но чрезвычайно интересен! Как к нему идут борода и длинные волосы! Точно Торквато Тассо!
Чежин (наливает две рюмки). Ну-ка, брат, пропустим по маленькой!
Ладыжкин. Не рано ли будет? (Пьют и закусывают.)
Грязовская (наливая кофе). Иван Иваныч, вам налить кофе?
Чежин. Нет-с, благодарю, не охотник! Вот Максиму Кузьмичу налейте, он любитель! (Тихо ему.) Ступай садись с ней рядом и закидывай удочки! Начни этак обиняком, да потом в жилку, в жилку!
Ладыжкин. Хорошо... не беспокойтесь... уж я знаю!
Грязовская. Извольте кофе.
Ладыжкин. Премного благодарен-с! (Берет чашку и садится около нее; Чежин остается у закуски; помолчав.) Вы это... книжку изволили читать?
Грязовская. Да, роман Лермонтова.
Ладыжкин. Хорошая книжка-с?
Грязовская. Разве у Лермонтова есть что-нибудь дурное?
Ладыжкин. Конечно... у Лермонтова не может быть... (Хочет что-то сказать, но не находится и начинает поспешно пить кофе.)
Чежин (особо). Ну, замолчали!.. (Наливает вина и подходит к ним.) А что, Марья Петровна, говорят, у вас в Ярославле весело живут?
Грязовская. Да, у нас общество превосходное, именно можно сказать, что умеет жить!.. (Ладыжкину.) Вы не бывали в Ярославле?
Ладыжкин (с сожалением). Никак нет-с, не бывал-с... не имел удовольствия... (Быстро.) Вот в Шлюшине так был.
Чежин (ему). Да тебя про это не спрашивают! Какой Шлюшин...
Ладыжкин (обидясь). Я очень хорошо слышу, Иван Иваныч, что Марья Петровна про это не спрашивают. Они спрашивают, был ли я в Ярославле, а я отвечаю им, что в Ярославле я не был-с!.. А что я был в Шлюшине, так это верно-с, даже неоднократно.