Чехов Антон Павлович - Иванов

div align="justify">  Авдотья Назаровна. Уф!.. Даже в жар от него бросило... Севрюга!.. Сам ты севрюга!..

  Бабакина. Да и вы, бабушка, сердитая...

  Авдотья Назаровна (увидев Бабакину, всплескивает руками). Ясочка моя, красавица!.. Она здесь, а я, куриная слепота, и не вижу... Голубочка... (Целует ее в плечо и садится рядом.) Вот радость! Дай же я на тебя погляжу, лебедь белая! Тьфу, тьфу, тьфу... чтоб не сглазить!..

  Лебедев. Ну, распелась... Жениха бы ей лучше подыскала...

  Авдотья Назаровна. И найду! В гроб, грешница, не лягу, а ее да Саничку замуж выдам!.. В гроб не лягу... (Вздох.) Только вот, где их найдешь нынче, женихов-то? Вон они, наши женихи-то, сидят нахохлившись, словно петухи мокрые!..

  3-й гость. Весьма неудачное сравнение. С моей точки зрения, mesdames, если теперешние молодые люди предпочитают холостую жизнь, то в этом виноваты, так сказать, социальные условия...

  Лебедев. Ну, ну!.. не философствуй!.. не люблю!..

  

  

  

  

  III

  

  

  

   Те же и Саша.

  Саша (входит и идет к отцу). Такая великолепная погода, а вы сидите здесь, господа, в духоте.

  Зинаида Савишна. Сашенька, разве ты не видишь, что у нас Марфа Егоровна?

  Саша. Виновата. (Идет к Бабакиной и здоровается.)

  Бабакина. Загорделась, Саничка, загорделась, хоть бы разок приехала. (Целуется.) Поздравляю, душечка...

  Саша. Благодарю. (Садится рядом с отцом.)

  Лебедев. Да, Авдотья Назаровна, трудно теперь с женихами. Не то что жениха - путевых шаферов достать негде. Нынешняя молодежь, не в обиду будь сказано, какая-то, господь с нею, кислая, переваренная... Ни поплясать, ни поговорить, ни выпить толком...

  Авдотья Назаровна. Ну, пить-то они все мастера, только дай...

  Лебедев. Не велика штука пить - пить и лошадь умеет... Нет, ты с толком выпей!.. В наше время, бывало, день-деньской с лекциями бьешься, а как только настал вечер, идешь прямо куда-нибудь на огонь и до самой зари волчком вертишься... И пляшешь, и барышень забавляешь, и эта штука. (Щелкает себя по шее.) Бывало, и брешешь, и философствуешь, пока язык не отнимется... А нынешние... (Машет рукой.) Не понимаю... Ни богу свечка, ни черту кочерга. Во всем уезде есть только один путевый малый, да и тот женат (вздыхает) и, кажется, уж беситься стал...

  Бабакина. Кто это?

  Лебедев. Николаша Иванов.

  Бабакина. Да, он хороший мужчина (делает гримасу), только несчастный!..

  Зинаида Савишна. Еще бы, душечка, быть ему счастливым! (Вздыхает.) Как он, бедный, ошибся!.. Женился на своей жидовке и так, бедный, рассчитывал, что отец и мать за нею золотые горы дадут, а вышло совсем напротив... С того времени, как она переменила веру, отец и мать знать ее не хотят, прокляли... Так ни копейки и не получил. Теперь кается, да уж поздно...

  Саша. Мама, это неправда.

  Бабакина (горячо). Шурочка, как же неправда? Ведь это все знают. Ежели бы не было интереса, то зачем бы ему на еврейке жениться? Разве русских мало? Ошибся, душечка, ошибся... (Живо.) Господи, да и достается же теперь ей от него! Просто смех один. Придет откуда-нибудь домой и сейчас к ней: "Твои отец и мать меня надули! Пошла вон из моего дома!" А куда ей идти? Отец и мать не примут; пошла бы в горничные, да работать не приучена... Уж он мудрует-мудрует над нею, пока граф не вступится. Не будь графа, давно бы ее со света сжил...

  Авдотья Назаровна. А то, бывает, запрет ее в погреб и - "ешь, такая-сякая, чеснок"... Ест-ест, покуда из души переть не начнет.

  

  

  

  

  Смех.

  Саша. Папа, ведь это ложь!

  Лебедев. Ну, так что же? Пусть себе мелют на здоровье... (Кричит.) Гаврила!..

  

  

  Гаврила подает ему водку и воду.

  Зинаида Савишна. Оттого вот и разорился, бедный. Дела, душечка, совсем упали... Если бы Боркин не глядел за хозяйством, так ему бы с жидовкой есть нечего было. (Вздыхает.) А как мы-то, душечка, из-за него пострадали!.. Так пострадали, что один только бог видит! Верите ли, милая, уж три года, как он нам девять тысяч должен!

  Бабакина (с ужасом). Девять тысяч!..

  Зинаида Савишна. Да... это мой милый Пашенька распорядился дать ему. Не разбирает, кому можно дать, кому нельзя. Про капитал я уже не говорю - бог с ним, но лишь бы проценты исправно платил!..

  Саша (горячо). Мама, об этом вы говорили уже тысячу раз!

  Зинаида Савишна. Тебе-то что? Что ты заступаешься?

  Саша (встает). Но как у вас хватает духа говорить все это про человека, который не сделал вам никакого зла? Ну, что он вам сделал?

  3-й гость. Александра Павловна, позвольте мне сказать два слова! Я уважаю Николая Алексеича и всегда считал за честь, но, говоря entre nous*, он мне кажется авантюристом.

  _______________

  * между нами (франц.).

  Саша. И поздравляю, если вам так кажется.

  3-й гость. В доказательство приведу вам следующий факт, который передавал мне его атташе, или, так сказать, чичероне Боркин. Два года тому назад, во время скотской эпизоотии, он накупил скота, застраховал его...

  Зинаида Савишна. Да, да, да! Я помню этот случай. Мне тоже говорили.

  3-й гость. Застраховал его, можете иметь в виду, потом заразил чумой и взял страховую премию.

  Саша. Ах, да вздор все это! Вздор! Никто не покупал и не заражал скота! Это сам Боркин сочинил такой проект и везде хвастался им. Когда Иванов узнал об этом, то Боркин потом у него две недели прощения просил. Виноват же Иванов только, что у него слабый характер и не хватает духа прогнать от себя этого Боркина, и виноват, что он слишком верит людям! Все, что у него было, растащили, расхитили; около его великодушных затей наживался всякий, кто только хотел.

  Лебедев. Шура-горячка! Будет тебе!

  Саша. Зачем же они говорят вздор? Ах, да все это скучно и скучно! Иванов, Иванов, Иванов - и больше нет других разговоров. (Идет к двери и возвращается.) Удивляюсь! (Молодым людям.) Положительно удивляюсь вашему терпению, господа! Неужели вам не скучно так сидеть? Ведь воздух застыл от тоски! Говорите же что-нибудь, забавляйте барышень, шевелитесь! Ну, если у вас нет других сюжетов, кроме Иванова, то смейтесь, пойте, пляшите, что ли...

  Лебедев (смеется). Пробери-ка, пробери их хорошенько!

  Саша. Ну, послушайте, сделайте мне такое одолжение! Если не хотите плясать, смеяться, петь, если все это скучно, то прошу вас, умоляю, хоть раз в жизни, для курьеза, чтобы удивить или насмешить, соберите силы и все разом придумайте что-нибудь остроумное, блестящее, скажите даже хоть дерзость или пошлость, но чтоб было смешно и ново! Или все разом совершите что-нибудь маленькое, чуть заметное, но хоть немножко похожее на подвиг, чтобы барышни хоть раз в жизни, глядя на вас, могли бы сказать: "Ах!" Послушайте, ведь вы желаете нравиться, но почему же вы не стараетесь нравиться? Ах, господа! Все вы не то, не то, не то!.. На вас глядя, мухи мрут и лампы начинают коптеть. Не то, не то!.. Тысячу раз я вам говорила и всегда буду говорить, что все вы не то, не то, не то!..

  

  

  

  

   IV

  

  

   Те же, Иванов и Шабельский.

  Шабельский (входя с Ивановым из правой двери) Кто это здесь декламирует? Вы, Шурочка? (Хохочет и пожимает ей руку.) Поздравляю, ангел мой, дай вам бог попозже умереть и не рождаться во второй раз...

  Зинаида Савишна (радостно). Николай Алексеевич, граф!..

  Лебедев. Ба! Кого вижу... граф! (Идет навстречу.)

  Шабельский (увидав Зинаиду Савишну и Бабакину, протягивает в сторону их руки). Два банка на одном диване!.. Глядеть любо! (Здоровается: Зинаиде Савишне.) Здравствуйте, Зюзюшка! (Бабакиной.) Здравствуйте, помпончик!..

  Зинаида Савишна. Я так рада. Вы, граф, у нас такой редкий гость! (Кричит.) Гаврила, чаю! Садитесь, пожалуйста! (Встает, уходит в правую дверь и тотчас же возвращается, вид крайне озабоченный.)

  Саша садится на прежнее место. Иванов молча здоровается со всеми.

  Лебедев (Шабельскому). Откуда ты взялся? Какие это силы тебя принесли? Вот сюрприз, накажи меня бог... (Целует его.) Граф, ведь ты разбойник! Так не делают порядочные люди! (Ведет его за руку к рампе.) Отчего ты у нас не бываешь? Сердит, что ли?

  Шабельский. На чем же я могу к тебе ездить? Верхом на палке? Своих лошадей у меня нет, а Николай не берет с собою, велит с Саррой сидеть, чтоб та не скучала. Присылай за мною своих лошадей, тогда и буду ездить...

  Лебедев (машет рукой). Ну, да?.. Зюзюшка скорее треснет, чем даст лошадей. Голубчик ты мой, милый, ведь ты для меня дороже и роднее всех! Из всего старья уцелели я да ты! Люблю в тебе я прежние страдания и молодость погибшую мою... Шутки шутками, а я вот почти плачу. (Целует графа.)

  Шабельский. Пусти, пусти! От тебя, как из винного погреба...

  Лебедев. Душа моя, ты не можешь себе представить, как мне скучно без моих друзей! Вешаться готов с тоски... (Тихо.) Зюзюшка со своею ссудною кассой разогнала всех порядочных людей, и остались, как видишь, одни только зулусы... эти Дудкины, Будкины... Ну, кушай чай...

  

  

   Гаврила подносит графу чай.

  Зинаида Савишна (озабоченно Гавриле). Ну, как же ты подаешь? Принес бы какого-нибудь варенья... Кружовенного что ли...

  Шабельский (хохочет, Иванову). Что, не говорил я тебе? (Лебедеву.) Я с ним пари дорогой держал, что, как приедем, Зюзюшка сейчас же начнет угощать нас кружовенным вареньем...

  Зинаида Савишна. Вы, граф, все такой же насмешник... (Садится.)

  Лебедев. Двадцать бочек его наварили, так куда же его девать?

  Шабельский (садясь около стола). Всё копите, Зюзюшка? Ну, что, уж миллиончик есть, а?

  Зинаида Савишна (со вздохом). Да, со стороны поглядеть, так богаче нас и людей нет, а откуда быть деньгам? Один разговор только...

  Шабельский. Ну, да, да!.. знаем!.. Знаем, как вы плохо в шашки играете... (Лебедеву.) Паша, скажи по совести: скопили миллион?

  Лебедев. Ей-богу, не знаю. Это у Зюзюшки спроси...

  Шабельский (Бабакиной). И у жирненького помпончика скоро будет миллиончик! Ей-богу, хорошеет и полнеет не по дням, а по часам! Что значит деньжищ много...

  Бабакина. Очень вами благодарна, ваше сиятельство, а только я не люблю насмешек.

  Шабельский. Милый мой банк, да разве это насмешки? Это просто вопль души, от избытка чувств глаголят уста... Вас и Зюзюшку я люблю бесконечно... (Весело.) Восторг!.. Упоение!.. Вас обеих не могу видеть равнодушно...

  Зинаида Савишна. Вы все такой же, как и были. (Егорушке.) Егорушка, потуши свечи! Зачем им гореть попусту, если не играете?

  

   Егорушка вздрагивает; тушит свечи и садится. (Иванову.) Николай Алексеевич, как здоровье вашей супруги?

  Иванов. Плохо. Сегодня доктор положительно сказал, что у нее чахотка...

  Зинаида Савишна. Неужели? Какая жалость!.. (Вздох.) А мы все ее так любим...

  Шабельский. Вздор, вздор и вздор!.. Никакой чахотки нет, докторское шарлатанство, фокус. Хочется эскулапу шляться, вот и выдумал чахотку. Благо муж не ревнив. (Иванов делает нетерпеливое движение.) Что касается самой Сарры, то я не верю ни одному ее слову, ни одному движению. В своей жизни я никогда не верил ни докторам, ни адвокатам, ни женщинам. Вздор, вздор, шарлатанство и фокусы!

  Лебедев (Шабельскому). Удивительный ты субъект, Матвей!.. Напустил на себя какую-то мизантропию и носится с нею, как дурак с писаною торбой. Человек как человек, а заговоришь, так точно у тебя типун на языке или сплошной катар... Да, ей-богу!..

  Шабельский. Что же мне, целоваться с мошенниками и подлецами, что ли?

  Лебедев. Где же ты видишь мошенников и подлецов?

  Шабельский. Я, конечно, не говорю о присутствующих, но...

  Лебедев. Вот тебе и но... Все это напускное.

  Шабельский. Напускное... Хорошо, что у тебя никакого мировоззрения нет.

  Лебедев. Какое мое мировоззрение? Сижу и каждую минуту околеванца жду. Вот мое мировоззрение. Нам, брат, не время с тобою о мировоззрениях думать. Так-то... (Кричит.) Гаврила!

  Шабельский. Ты уж и так нагаврилился... Погляди, как нос насандалил!

  Лебедев (пьет). Ничего, душа моя... не венчаться мне ехать.

  Зинаида Савишна. Давно уже у нас доктор Львов не был. Совсем забыл.

  Саша. Моя антипатия. Ходячая честность. Воды не попросит, папиросы не закурит без того, чтобы не показать своей необыкновенной честности. Ходит или говорит, а у самого на лбу написано: я честный человек! Скучно с ним.

  Шабельский. Узкий, прямолинейный лекарь! (Дразнит.) "Дорогу честному труду!" Орет на каждом шагу, как попугай, и думает, что в самом деле второй Добролюбов. Кто не орет, тот подлец. Взгляды удивительные по своей глубине. Если мужик зажиточный и живет по-человечески, то, значит, подлец и кулак. Я хожу в бархатном пиджаке, и одевает меня лакей - я подлец и крепостник. Так честен, так честен, что всего распирает от честности. Места себе не находит. Я даже боюсь его... Ей-ей!.. Того и гляди, что из чувства долга по рылу хватит или подлеца пустит.

  Иванов. Он меня ужасно утомил, но все-таки мне симпатичен; в нем много искренности.

  Шабельский. Хороша искренность! Подходит вчера ко мне вечером и ни с того ни с сего: "Вы, граф, мне глубоко несимпатичны!" Покорнейше благодарю! И все это не просто, а с тенденцией: и голос дрожит, и глаза горят, и поджилки трясутся... Черт бы побрал эту деревянную искренность! Ну, я противен ему, гадок, это естественно... я и сам сознаю, но к чему говорить это в лицо? Я дрянной человек, но ведь у меня, как бы то ни было, седые волосы... Бездарная, безжалостная честность!

  Лебедев. Ну, ну, ну!.. Сам, небось, был молодым и понимаешь.

  Шабельский. Да, я был молод и глуп, в свое время разыгрывал Чацкого, обличал мерзавцев и мошенников, но никогда в жизни я воров не называл в лицо ворами и в доме повешенного не говорил о веревке. Я был воспитан. А ваш этот тупой лекарь почувствовал бы себя на высоте своей задачи и на седьмом небе, если бы судьба дала ему случай, во имя принципа и общечеловеческих идеалов, хватить меня публично по рылу и под микитки.

  Лебедев. Молодые люди все с норовом. У меня дядя гегелианец был... так тот, бывало, соберет к себе гостей полон дом, выпьет, станет вот этак на стул и начинает: "Вы невежды! Вы мрачная сила! Заря новой жизни!" Та-та, та-та, та-та... Уж он отчитывает-отчитывает...

  Саша. А гости что же?

  Лебедев. А ничего... Слушают да пьют себе. Раз, впрочем, я его на дуэль вызвал... дядю-то родного. Из-за Бэкона вышло. Помню, сидел я, дай бог память, вот так, как Матвей, а дядя с покойным Герасимом Нилычем стояли вот тут, примерно, где Николаша... Ну-с, Герасим Нилыч и задает, братец ты мой, вопрос...

  

  

  

   Входит Боркин.

  

  

  

  

   V

  Те же и Боркин (одетый франтом, со свертком в руках, подпрыгивая и напевая, входит из правой двери. Гул одобрения).

  

  

  Барышни, Лебедев, Шабельский вместе.

  Барышни. Михаил Михайлович!..

  Лебедев. Мишель Мишелич! Слыхом-слыхать...

  Шабельский. Душа общества!

  Боркин. А вот и я! (Подбегает к Саше.) Благородная синьорина, беру на себя смелость поздравить вселенную с рождением такого чудного цветка, как вы... Как дань своего восторга, осмеливаюсь преподнести (подает сверток) фейерверки и бенгальские огни собственного изделия. Да прояснят они ночь так же, как вы просветляете потемки темного царства. (Театрально раскланивается.)

  Саша. Благодарю вас...

  Лебедев (хохочет, Иванову). Отчего ты не прогонишь эту Иуду?

  Боркин (Лебедеву). Павлу Кириллычу! (Иванову.) Патрону... (Поет.) Nicolas-voila, го-ги-го! (Обходит всех.) Почтеннейшей Зинаиде Савишне... Божественной Марфе Егоровне... Древнейшей Авдотье Назаровне... Сиятельнейшему графу...

  Шабельский (хохочет). Душа общества... Едва вошел, как атмосфера стала жиже. Вы замечаете?

  Боркин. Уф, утомился... Кажется, со всеми здоровался. Ну, что новенького, господа? Нет ли чего-нибудь такого особенного, в нос шибающего? (Живо Зинаиде Савишне.) Ах, послушайте, мамаша... Еду сейчас к вам... (Гавриле.) Дай-ка мне, Гаврюша, чаю, только без кружовенного варенья! (Зинаиде Савишне.) Еду сейчас к вам, а на реке у вас мужики с лозняка кору дерут. Отчего вы лозняк на откуп не отдадите?

  Лебедев (Иванову). Отчего ты не прогонишь эту Иуду?

  Зинаида Савишна (испуганно). А ведь это правда, мне и на ум не приходило!..

  Боркин (делает ручную гимнастику). Не могу без движений... Мамаша, что бы такое особенное выкинуть? Марфа Егоровна, я в ударе... Я экзальтирован! (Поет.) "Я вновь пред тобою..."

  Зинаида Савишна. Устройте что-нибудь, а то все соскучились.

  Боркин. Господа, что же вы это в самом деле носы повесили? Сидят, точно присяжные заседатели!.. Давайте изобразим что-нибудь. Что хотите? Фанты, веревочку, горелки, танцы, фейерверки?..

  Барышни (хлопают в ладоши). Фейерверки, фейерверки! (Бегут в сад.)

  Саша (Иванову). Что вы сегодня такой скучный?..

  Иванов. Голова болит, Шурочка, да и скучно... Саша. Пойдемте в гостиную.

  Идут в правую дверь; уходят в сад вес, кроме Зинаиды Савишны и Лебедева.

  Зинаида Савишна. Вот это я понимаю - молодой человек: и минуты не побыл, а уж всех развеселил. (Притушивает большую лампу.) Пока они все в саду, нечего свечам даром гореть. (Тушит свечи.)

  Лебедев (идя за нею). Зюзюшка, надо бы дать гостям закусить чего-нибудь...

  Зинаида Савишна. Ишь свечей сколько... недаром люди судят, что мы богатые. (Тушит.)

  Лебедев (идя за нею). Зюзюшка, ей-богу, дала бы чего-нибудь поесть людям... Люди молодые, небось, проголодались, бедные... Зюзюшка...

  Зинаида Савишна. Граф не допил своего стакана. Даром только сахар пропал. (Идет в левую дверь.)

  Лебедев. Тьфу!.. (Уходит в сад.)

  

  

  

  

   VI

  

  

  

   Иванов и Саша.

  Саша (входя с Ивановым из правой двери). Все ушли в сад.

  Иванов. Такие-то дела, Шурочка. Прежде я много работал и много думал, но никогда не утомлялся; теперь же ничего не делаю и ни о чем не думаю, а устал телом и душой. День и ночь болит моя совесть, я чувствую, что глубоко виноват, но в чем собственно моя вина, не понимаю. А тут еще болезнь жены, безденежье, вечная грызня, сплетни, лишние разговоры, глупый Боркин... Мой дом мне опротивел, и жить в нем для меня хуже пытки. Скажу вам откровенно, Шурочка, для меня стало невыносимо даже общество жены, которая меня любит. Вы - мой старый приятель, и вы не будете сердиться за мою искренность. Приехал я вот к вам развлечься, но мне скучно и у вас, и опять меня тянет домой. Простите, я сейчас потихоньку уеду.

  Саша. Николай Алексеевич, я понимаю вас. Ваше несчастие в том, что вы одиноки. Нужно, чтобы около вас был человек, которого бы вы любили и который вас понимал бы. Одна только любовь может обновить вас.

  Иванов. Ну, вот еще, Шурочка! Недостает, чтоб я, старый, мокрый петух, затянул новый роман! Храни меня бог от такого несчастия! Нет, моя умница, не в романе дело. Говорю, как пред богом, я снесу все: и тоску, и психопатию, и разоренье, и потерю жены, и свою раннюю старость, и одиночество, но не снесу, не выдержу я своей насмешки над самим собою. Я умираю от стыда при мысли, что я, здоровый, сильный человек, обратился не то в Гамлета, не то в Манфреда, не то в лишние люди... сам черт не разберет! Есть жалкие люди, которым льстит, когда их называют Гамлетами или лишними, но для меня это - позор! Это возмущает мою гордость, стыд гнетет меня, и я страдаю...

  Саша (шутя, сквозь слезы). Николай Алексеевич, бежимте в Америку.

  Иванов. Мне до этого порога лень дойти, а вы в Америку... (Идут к выходу в сад.) В самом деле, Шура, вам здесь трудно живется! Как погляжу я на людей, которые вас окружают, мне становится страшно: за кого вы тут замуж пойдете? Одна только надежда, что какой-нибудь проезжий поручик или студент украдет вас и увезет...

  

  

  

  

  VII

  

  

   Те же и Зинаида Савишна.

   Зинаида Савишна выходит из левой двери с банкой варенья.

  Иванов. Виноват, Шурочка, я догоню вас...

  

  

  

  Саша уходит в сад. Зинаида Савишна, я к вам с просьбой...

  Зинаида Савишна. Что вам, Николай Алексеевич?

  Иванов (мнется). Дело, видите ли, в том, что послезавтра срок моему векселю. Вы премного обязали бы меня, если бы дали отсрочку или позволили приписать проценты к капиталу. У меня теперь совсем нет денег...

  Зинаида Савишна (испуганно). Николай Алексеевич, да как это можно? Что же это за порядок? Нет, и не выдумывайте вы, бога ради, не мучьте меня несчастную...

  Иванов. Виноват, виноват... (Уходит в сад.)

  Зинаида Савишна. Фуй, батюшки, как он меня встревожил!.. Я вся дрожу... вся дрожу... (Уходит в правую дверь.)

  

  

  

  

  VIII

  

  

  

  

  Косых.

  Косых (входит из левой двери и идет через сцену). У меня на бубнах: туз, король, дама, коронка сам-восемь, туз пик и одна... одна маленькая червонка, а она, черт ее возьми совсем, не могла объявить маленького шлема! (Уходит в правую дверь.)

  

  

  

  

   IX

  

  

   Авдотья Назаровна и 1-й гость.

  Авдотья Назаровна (выходя с 1-м гостем из сада). Вот так бы я ее и растерзала, сквалыгу... так бы и растерзала! Шутка ли, с пяти часов сижу, а она хоть бы ржавою селедкой попотчевала!.. Ну, дом!.. Ну, хозяйство!..

  1-й гость. Такая скучища, что просто разбежался бы и головой об стену! Ну, люди, господи помилуй!.. Со скуки да с голоду волком завоешь и людей грызть начнешь...

  Авдотья Назаровна. Так бы я ее и растерзала, грешница.

  1-й гость. Выпью, старая, и - домой! И невест мне твоих не надо. Какая тут, к нечистому, любовь, ежели с самого обеда ни рюмки?

  Авдотья Назаровна. Пойдем, поищем, что ли...

  1-й гость. Тсс!.. Потихоньку! Шнапс, кажется, в столовой, в буфете стоит. Мы Егорушку за бока... Тсс!..

  

  

  

  Уходят в левую дверь.

  

  

  

  

   X

  

  Анна Петровна и Львов (выходят из правой двери).

  Анна Петровна. Ничего, нам рады будут. Никого нет. Должно быть, в саду.

  Львов. Ну, зачем, спрашивается, вы привезли меня сюда, к этим коршунам? Не место тут для нас с вами! Честные люди не должны знать этой атмосферы!

  Анна Петровна. Послушайте, господин честный человек! Нелюбезно провожать даму и всю дорогу говорить с нею только о своей честности! Может быть, это и честно, но, по меньшей мере, скучно. Никогда с женщинами не говорите о своих добродетелях. Пусть они сами поймут. Мой Николай, когда был таким, как вы, в женском обществе только пел песни и рассказывал небылицы, а между тем каждая знала, что он за человек.

  Львов. Ах, не говорите мне про вашего Николая, я его отлично понимаю!

  Анна Петровна. Вы хороший человек, но ничего не понимаете. Пойдемте в сад. Он никогда не выражался так: "Я честен! Мне душно в этой атмосфере! Коршуны! Совиное гнездо! Крокодилы!" Зверинец он оставлял в покое, а когда, бывало, возмущался, то я от него только и слышала: "Ах, как я был несправедлив сегодня!" или: "Анюта, жаль мне этого человека!" Вот как, а вы...

  

  

  

  

  Уходят.

  

  

  

  

   XI

  

  

   Авдотья Назаровна и 1-й гость.

  1-й гость (выходя из левой двери). В столовой нет, так, стало быть, где-нибудь в кладовой. Надо бы Егорушку пощупать. Пойдем через гостиную.

  Авдотья Назаровна. Так бы я ее и растерзала!..

  

  

  

  Уходят в правую дверь.

  

  

  

  

  XII

  

  

   Бабакина, Боркин и Шабельский.

  Бабакина и Боркин со смехом выбегают из сада; за ними, смеясь и потирая руки, семенит Шабельский.

  Бабакина. Какая скука! (Хохочет.) Какая скука! Все ходят и сидят, как будто аршин проглотили! От скуки все косточки застыли. (Прыгает.) Надо размяться!..

  

   Боркин хватает ее за талию и целует в щеку.

  Шабельский (хохочет и щелкает пальцами). Черт возьми! (Крякает.) Некоторым образом...

  Бабакина. Пустите, пустите руки, бесстыдник, а то граф бог знает что подумает! Отстаньте!..

  Боркин. Ангел души моей, карбункул моего сердца!.. (Целует.) Дайте взаймы две тысячи триста рублей!..

  Бабакина. Не-не-нет... Что хотите, а насчет денег - очень вами благодарна... Нет, нет, нет!.. Ах, да пустите руки!..

  Шабельский (семенит около). Помпончик... Имеет свою приятность...

  Боркин (серьезно). Но довольно. Давайте говорить о деле. Будем рассуждать прямо, по-коммерчески. Отвечайте мне прямо, без субтильностей и без всяких фокусов: да или нет? Слушайте! (Указывает на графа.) Вот ему нужны деньги, минимум три тысячи годового дохода. Вам нужен муж. Хотите быть графиней?

  Шабельский (хохочет). Удивительный циник!

  Боркин. Хотите быть графиней? Да или нет?

  Бабакина (взволнованно). Выдумываете, Миша, право... И эти дела не делаются так, с бухты-барахты... Если графу угодно, он сам может и... и я не знаю, как это вдруг, сразу...

  Боркин. Ну, ну, будет тень наводить! Дело коммерческое... Да или нет?

  Шабельский (смеясь и потирая руки). В самом деле, а? Черт возьми, разве устроить себе эту гнусность? а? Помпончик... (Целует Бабакину в щеку.) Прелесть!.. Огурчик!..

  Бабакина. Постойте, постойте, вы меня совсем встревожили... Уйдите, уйдите!.. Нет, не уходите!..

  Боркин. Скорей! Да или нет? Нам некогда...

  Бабакина. Знаете что, граф? Вы приезжайте ко мне в гости дня на три... У меня весело, не так, как здесь... Приезжайте завтра... (Боркину.) Нет, вы это шутите?

  Боркин (сердито). Да кто же станет шутить в серьезных делах?

  Бабакина. Постойте, постойте... Ах, мне дурно! Мне дурно! Графиня... Мне дурно!.. Я падаю...

  Боркин и граф со смехом берут ее под руки и, целуя в щеки, уводят в правую дверь.

  

  

  

  

  XIII

  Иванов, Саша, потом Анна Петровна. Иванов и Саша вбегают из сада.

  Иванов (в отчаянии хватая себя за голову ). Не может быть! Не надо, не надо, Шурочка!.. Ах, не надо!..

  Саша (с увлечением). Люблю я вас безумно... Без вас нет смысла моей жизни, нет счастья и радости! Для меня вы всё...

  Иванов. К чему, к чему! Боже мой, я ничего не понимаю... Шурочка, не надо!..

  Саша. В детстве моем вы были для меня единственною радостью; я любила вас и вашу душу, как себя, а теперь... я вас люблю, Николай Алексеевич... С вами не то что на край света, а куда хотите, хоть в могилу, только, ради бога, скорее, иначе я задохнусь...

  Иванов (закатывается счастливым смехом). Это что же такое? Это, значит, начинать жизнь сначала? Шурочка, да?.. Счастье мое! (Привлекает ее к себе.) Моя молодость, моя свежесть...

  Анна Петровна входит из сада и, увидев мужа и Сашу, останавливается как вкопанная. Значит, жить? Да? Снова за дело?

  Поцелуй. После поцелуя Иванов и Саша оглядываются и видят Анну Петровну. (В ужасе.) Сарра!

  

  

  

  

  Занавес

  

  

  

   ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

  Кабинет Иванова. Письменный стол, на котором в беспорядке лежат бумаги, книги, казенные пакеты, безделушки, револьверы; возле бумаг лампа, графин с водкой, тарелка с селедкой, куски хлеба и огурцы. На стенах ландкарты, картины, ружья, пистолеты, серпы, нагайки и проч. - Полдень.

  

  

  

  

   I

  

  

  Шабельский, Лебедев, Боркин и Петр.

  Шабельский и Лебедев сидят по сторонам письменного стола. Боркин среди сцены верхом на стуле. Петр стоит у двери.

  Лебедев. У Франции политика ясная и определенная... Французы знают, чего хотят. Им нужно лущить колбасников и больше ничего, а у Германии, брат, совсем не та музыка. У Германии кроме Франции еще много сучков в глазу...

  Шабельский. Вздор!.. По-моему, немцы трусы и французы трусы... Показывают только друг другу кукиши в кармане. Поверь, кукишами дело и ограничится. Драться не будут.

  Боркин. А по-моему, зачем драться? К чему все эти вооружения, конгрессы, расходы? Я что бы сделал? Собрал бы со всего государства собак, привил бы им пастеровский яд в хорошей дозе и пустил бы в неприятельскую страну. Все враги перебесились бы у меня через месяц.

  Лебедев (смеется). Голова, посмотришь, маленькая, а великих идей в ней тьма-тьмущая, как рыб в океане.

  Шабельский. Виртуоз!

  Лебедев. Бог с тобою, смешишь ты, Мишель Мишелич! (Перестает смеяться.) Что ж, господа, Жомини да Жомини, а об водке ни полслова. Repetatur!* (Наливает три рюмки.) Будемте здоровы...

  _______________

  * Повторим! (лат.)

  

  

  

  Пьют и закусывают. Селедочка, матушка, всем закускам закуска.

  Шабельский. Ну, нет, огурец лучше... Ученые с сотворения мира думают и ничего умнее соленого огурца не придумали. (Петру.) Петр, поди-ка еще принеси огурцов да вели на кухне изжарить четыре пирожка с луком. Чтоб горячие были.

  

  

  

   Петр уходит.

  Лебедев. Водку тоже хорошо икрой закусывать. Только как? С умом надо... Взять икры паюсной четверку, две луковочки зеленого лучку, прованского масла, смешать все это и, знаешь, этак... поверх всего лимончиком... Смерть! От одного аромата угоришь.

  Боркин. После водки хорошо тоже закусывать жареными пескарями. Только их надо уметь жарить. Нужно почистить, потом обвалять в толченых сухарях и жарить досуха, чтобы на зубах хрустели... хру-хру-хру...

  Шабельский. Вчера у Бабакиной была хорошая закуска - белые грибы.

  Лебедев. А еще бы...

  Шабельский. Только как-то особенно приготовлены. Знаешь, с луком, с лавровым листом, со всякими специями. Как открыли кастрюлю, а из нее пар, запах... просто восторг!

  Лебедев. А что ж? Repetatur, господа!

  

  

  

   Выпивают. Будемте здоровы... (Смотрит на часы.) Должно быть, не дождусь я Николаши. Пора мне ехать. У Бабакиной, ты говоришь, грибы подавали, а у нас еще не видать грибов. Скажи на милость, за каким это лешим ты зачастил к Марфутке?

  Шабельский (кивает на Боркина). Да вот, женить меня на ней хочет...

  Лебедев. Женить?.. Тебе сколько лет?

  Шабельский. Шестьдесят два года.

  Лебедев. Самая пора жениться. А Марфутка как раз тебе пара.

  Боркин. Тут не в Марфутке дело, а в Марфуткиных стерлингах.

  Лебедев. Чего захотел: Марфуткиных стерлингов... А гусиного чаю не хочешь?

  Боркин. А вот как женится человек, да набьет себе ампоше*, тогда и увидите гусиный чай. Облизнетесь...

  Шабельский. Ей-богу, а ведь он серьезно. Этот гений уверен, что я его послушаюсь и женюсь...

  _______________

  * Здесь: карман (франц. empocher - класть в карман).

  Боркин. А то как же? А вы разве уже не уверены?

  Шабельский. Да ты с ума сошел... Когда я был уверен? Псс...

  Боркин. Благодарю вас... Очень вам благодарен! Так это, значит, вы меня подвести хотите? То женюсь, то не женюсь... сам черт не разберет, а я уж честное слово дал! Так вы не женитесь?

  Шабельский (пожимает плечами). Он серьезно... Удивительный человек!

  Боркин (возмущаясь). В таком случае, зачем же было баламутить честную женщину? Она помешалась на графстве, не спит, не ест... Разве этим шутят?.. Разве это честно?

  Шабельский (щелкает пальцами). А что, в самом деле, не устроить ли себе эту гнусность? А? Назло! Возьму и устрою. Честное слово... Вот будет потеха!

  

  

  

   Входит Львов.

  

  

  

  

   II

  

  

  

   Те же и Львов.

  Лебедев. Эскулапии наше нижайшее... (Подает Львову руку и поет.) "Доктор, батюшка, спасите, смерти до смерти боюсь..."

  Львов. Николай Алексеевич еще не приходил?

  Лебедев. Да нет, я сам его жду больше часа.

  

  

  Львов нетерпеливо шагает по сцене. Милый, ну, как здоровье Анны Петровны?

  Львов. Плохо.

  Лебедев (вздох). Можно пойти засвидетельствовать почтение?

  Львов. Нет, пожалуйста, не ходите. Она, кажется, спит...

  

  

  

  

  Пауза.

  Лебедев. Симпатичная, славная... (Вздыхает.) В Шурочкин день рождения, когда она у нас в обморок упала, поглядел я на ее лицо и тогда еще понял, что уж ей, бедной, недолго жить. Не понимаю, отчего с нею тогда дурно сделалось? Прибегаю, гляжу: она, бледная, на полу лежит, около нее Николаша на коленях, тоже бледный, Шурочка вся в слезах. Я и Шурочка после этого случая неделю как шальные ходили.

  Шабельский (Львову). Скажите мне, почтеннейший жрец науки, какой ученый открыл, что при грудных болезнях дамам бывают полезны частые посещения молодого врача? Это великое открытие! Великое! Куда оно относится: к аллопатии или гомеопатии?

  Львов хочет ответить, но делает презрительное движение и уходит. Какой уничтожающий взгляд...

  Лебедев. А тебя дергает нелегкая за язык! За что ты его обидел?

  Шабельский (раздраженно). А зачем он врет? Чахотка, нет надежды, умрет... Врет он! Я этого терпеть не могу!

  Лебедев. Почему же ты думаешь, что он врет?

  Шабельский (встает и ходит). Я не могу допустить мысли, чтобы живой человек вдруг, ни с того, ни с сего, умер. Оставим этот разговор!

  

  

  

  

  III

  

  

  Лебедев, Шабельский, Боркин и Косых.

  Косых (вбегает запыхавшись). Дома Николай Алексеевич? Здравствуйте! (Быстро пожимает всем руки.) Дома?

  Боркин. Его нет.

  Косых (садится и вскакивает). В таком случае, прощайте! (Выпивает рюмку водки и быстро закусывает.) Поеду дальше... Дела... Замучился... Еле на ногах стою...

  Лебедев. Откуда ветер принес?

  Косых. От Барабанова. Всю ночь провинтили и только что кончили... Проигрался в пух... Этот Барабанов играет как сапожник! (Плачущим голосом.) Вы послушайте: все время носу я черву... (Обращается к Боркину, который прыгает от него.) Он ходит бубну, я опять черву, он бубну... Ну, и без взятки. (Лебедеву.) Играем четыре трефы. У меня туз, дама-шост на руках, туз, десятка-третей пик...

  Лебедев (затыкает уши). Уволь, уволь, ради Христа, уволь!

  Косых (графу). Понимаете: туз, дама-шост на трефах, туз, десятка-третей пик...

  Шабельский (отстраняет его руками). Уходите, не желаю я слушать!

  Косых. И вдруг несчастье: туза пик по первой бьют...