"Аполлонъ", No 11, 1910
Когда видишь плохую пьесу или плохихъ актеровъ, то прежде всего стараешься найти виновника: автора, исполнителей или режиссера, вылить мысленно на него все свое неудовольств³е и этимъ легкимъ мщен³емъ успокоить раздражен³е.
Но вотъ видѣлъ я новую постановку "Трехъ сестеръ" въ Александринскомъ театрѣ, было скучно и тяжело, а виновника нѣтъ. Авторъ?- Но вѣдь это давно признанный и увѣнчанный Чеховъ, изъ пьесъ котораго Станиславск³й устраивалъ незабываемыя зрѣлища. Актеры?- Но это первоклассные наши актеры, они отнеслись къ новой постановкѣ очень внимательно и старательно.
Въ чемъ же тутъ дѣло?
Стало уже почти общимъ мѣстомъ, что должно быть нѣсколько совершенно различныхъ, часто противорѣчащихъ другъ другу, принциповъ постановокъ, цѣлыя эпохи, цѣлые театры такъ и называются: "театръ Островскаго", "театръ Шекспира", наконецъ, "театръ Матерлинка". Но, несмотря на все различ³е пр³емовъ основныхъ принциповъ, есть же что-то объединяющее ихъ. Есть же основные признаки театральности, по которымъ самое древнее и самое новое театральное воплощен³е назовемъ мы словомъ "Театръ". И вотъ, когда я смотрѣлъ "Трехъ сестеръ" въ Александринскомъ театрѣ, я не могъ упрекнуть ни одного актера въ частности, а, между тѣмъ, какъ-то помимо ихъ вины, все выходило фальшиво, тягостно, слова не склеивались въ стройныя сцены, сцены въ дѣйств³я, дѣйств³я въ цѣлостную драму,- у меня явилась мысль, которая можетъ показаться на первый взглядъ кощунственною.
Пьеса Чехова - не для театра.
"Но какъ же Станиславск³й?"- сейчасъ же возразятъ мнѣ.
А вы вполнѣ увѣрены, что театръ Станиславскаго - театръ? Помните, какъ въ прошломъ году на собран³и у барона Дризена Станиславск³й говорилъ о ненависти къ театру, о стремлен³и къ чему-то высшему, чѣмъ театръ, къ жизни? Въ театрѣ лицедѣйствуютъ, всегда притворяются то однимъ, то другимъ. А у Станиславскаго развѣ было хоть какое-нибудь притворство?- все подлинно, и эта подлинность - не та театральная подлинность, которая благодаря высокому искусству актеровъ заставляетъ забывать, что это только искусное притворство, только ген³альная игра лицедѣя, а на самомъ дѣлѣ - роскошный замокъ, сдѣланный изъ полотна, что величавую бороду Лира только что налѣпилъ парикмахеръ, бутафорскую мант³ю надѣлъ костюмеръ.- Нѣтъ, не такая магическая театральная подлинность у Станиславскаго, тамъ подлинность настоящей жизни, жизни, правда, фантастической, нереальной, жизни пьесъ Чехова. А декорац³и, костюмы, гримъ - только печальная необходимость, безъ которой - какъ сказалъ тотъ же Станиславск³й - "къ сожалѣн³ю, пока нельзя обойтись". Конечно, зрѣлище жизни можетъ и волновать, и восторгать, особенно жизни, которая такъ близка была всѣмъ, когда впервые появились пьесы Чехова въ театрѣ Станиславскаго. Но зрѣлище жизни и театральное зрѣлище находятся въ разныхъ плоскостяхъ. Въ холодныя осенн³я сумерки, когда такъ печально и томно доносятся заглушенные звуки какого-нибудь банальнаго вальса, разыгрываемаго неискусной рукой, звуки эти могутъ волновать, совпадая, случайно, съ вашимъ настроен³емъ, будить неясныя мечты, казаться прекрасными или безнадежными. Когда же въ свѣтлой залѣ ген³альный п³анистъ сыграетъ вамъ этотъ вальсъ, развѣ то же дѣйств³е на васъ окажутъ тѣ же звуки? И вотъ, мнѣ кажется, что причина неудачи "Трехъ сестеръ" въ Александринкѣ заключается въ томъ, что опытные, отличные актеры захотѣли "сыграть пьесу", по всѣмъ правиламъ театральнаго искусства - притвориться Вершининымъ, Соленымъ, Андреел³ъ, Машей, а между тѣмъ, именно для такого театральнаго притворства, Чеховъ не далъ почти никакого матер³ала. Чеховъ перешелъ границу театральности, фанатически преданный ему Станиславск³й послѣдовалъ за нимъ, но актеры, но театръ этого сдѣлать не могли, а, можетъ быть, и не должны были.
Шесть лѣтъ тому назадъ Вѣра Ѳедоровна Коммиссаржевская пыталась создать граждански-интеллигентск³й театръ. Это было время полнаго расцвѣта героевъ "3нан³я"; это было время, когда надвигавшаяся революц³я придавала безсильнымъ словамъ яркость и трепетность, часто даже независимо отъ талантовъ авторовъ; наконецъ, во главѣ театра стояла Вѣра Ѳедоровна!.. и, все же, какъ скоро полной неудачей кончилась эта попытка, не основанная на фундаментѣ чисто-художественномъ. "Новый драматическ³й театръ" послѣ всяческихъ шатан³й прошлаго года, кажется, рѣшилъ подобрать шесть лѣтъ тому назадъ брошенный флагъ н придать себѣ постно-интеллигентск³й обликъ.
Каждый день, а по праздникамъ иной разъ и дважды въ день, поютъ актеры "Новаго Драматическаго театра", то "Быстры, какъ волны, дни нашей жизни", то "Gaudeamus igitur"; изображаютъ пьяныхъ и пессимистическихъ студентовъ, произносятъ рѣчи на м³ровыя темы - "Что есть старость", "Стоитъ ли жить"; воспроизводятъ съ тончайшимъ реализмомъ бытъ швейно-студенческой богемы.
Впрочемъ, оцѣнку новой пьесы Л. Андреева "Gaudeamus" читатель можетъ найти въ "замѣткахъ о русской беллетристикѣ", о театральномъ же воплощен³и ея говорить приходится очень мало.
Режиссера, въ смыслѣ постановки, замѣтно не было; изъ исполнителей лучше другихъ была г-жа Климова, не слишкомъ слащавая въ роли добродѣтельной курсистки, и Онуфр³й - Стефановъ; хуже другихъ - не избавивш³йся отъ провинц³альныхъ манеръ Карамазовъ и Ѳеона, въ нелѣпой роли тенора, глотающаго снѣгъ, чтобы доказать, что онъ "не свинья, которая думаетъ только о своемъ голосѣ". Слѣдующей новинкой, долженствующей закрѣпить за театромъ строго-прогрессивную репутац³ю, была пьеса Горькаго "Чудаки". Даже не къ девяностымъ, а куда-то въ дебри шестидесятыхъ годовъ переносили эти наивные, фельетонно-обличительные разговоры на общественныя темы, приправленныя для живости довольно нелѣпой любовной истор³ей между глуповатымъ писателемъ, добродѣтельной женой его и коварной обольстительницей. Такъ въ доброе старое время идейные романы въ родѣ "Что дѣлать" съ агитац³онной цѣлью скрашивались презрѣнной художественностью. Совершенно неумѣстна для интеллигентскаго театра постановка нашумѣвшаго "Тайфуна", который пришелся такъ ко двору Малому театру.
По своему обыкновен³ю, "Малый театръ" какъ блины печетъ новинки, но въ нынѣшнемъ году и первая, и вторая, и третья, и четвертая - все комомъ.
Нашумѣвшей бульварной мелодрамѣ "Тайфунъ", конечно, самое подходящее мѣсто на Фонтанкѣ!
Для современной мелодрамы мало одного душещипательнаго сюжета, необходима еще какая-нибудь пикантная общественная приправа.
Для "Тайфуна" такой приправой послужилъ модный японск³й вопросъ.
Истор³я доктора Текерамо фантастически важнаго японскаго шп³она, убивающаго свою европейскую любовницу и спасеннаго отъ суда ловкостью и готовностью къ самопожертвован³ю, ради дѣла родины, своихъ сородичей, должна имѣть характеръ общественный, а съ другой стороны, мелодраматическ³е эффекты, уб³йство, судъ, привидѣн³я, смерть мучимаго раскаян³емъ уб³йцы.- Весь этотъ экзотическ³й соусъ приготовленъ будто нарочно для "Малаго театра".
А, между тѣмъ, кромѣ Глаголина, гримомъ, манерами, голосомъ, довольно удачно изображавшаго японца, на всѣхъ остальныхъ доморощенныхъ японцевъ, во главѣ со Сладкопѣвцевымъ, смотрѣть нельзя было.
"Дачныя барышни" Острожскаго слѣдующая новинка,- специфическая "легкая" комед³я въ стилѣ спец³альныхъ малотеатральныхъ драматурговъ. Легкость ея заключается въ обычныхъ трюкахъ, въ родѣ живыхъ лошадей, автомобилей, граммофона, купальныхъ костюмовъ... однимъ словомъ, въ ней есть все, что полагается для "легкой" комед³и, кромѣ смысла, остроум³я и хотя бы приблизительной литературности.
Самымъ крупнымъ "комомъ" малаго театра оказалась постановка республиканской трагед³и Шиллера "Заговоръ Ф³еско". Если о "Тайфунѣ" и "Дачныхъ барышняхъ" можно говорить добродушно, то о трагед³и Шиллера въ воплощен³и Малаго театра даже вспомнить безъ возмущен³я нельзя.
Вѣдь берясь за классическую, историческую пьесу, надо имѣть хоть самое приблизительное представлен³е о стилѣ, хоть немного чувствовать ритмъ драмы. Сколько прекрасныхъ возможностей открываетъ трагед³я Шиллера. Прежде всего для художника: мрачные дворцы, тяжелая полувосточная пышность приморской Генуи, уютныя площади - весь ярк³й колоритъ маленькихъ итальянскихъ городовъ, о которыхъ столько написано, и живые памятники которыхъ еще могъ бы найти режиссеръ въ музеяхъ, на площадяхъ, въ соборахъ, палаццахъ современной Итал³и. Въ костюмахъ, въ гримѣ актеровъ, наконецъ, въ самихъ жестахъ ихъ въ расположен³яхъ группъ сколько могло бы быть стильности, для передачи которой нужно только культурное и любовное отношен³е къ возпроизводимой эпохѣ. И всю эту очаровательную историческую оболочку заполнить такимъ богатымъ содержан³емъ, какъ пламенный романтическ³й паѳосъ юнаго республиканца, паѳосъ, который нашелъ бы откликъ и въ современной душѣ.
Какое блестящее и трепетное зрѣлище могли бы представить эти темные внутренн³е дворы, узк³я улицы, объятыя республиканскимъ мятежемъ...
А вмѣсто этого, банальныя декорац³и, столь же мало подходящ³я и для Итал³и, и для XVIII вѣка Франц³и, и для русскихъ 20-хъ годовъ,- для чего угодно; вульгарные сборные костюмы и исполнен³е, о которомъ лучше не вспоминать.
Вмѣсто пылкаго, прекраснаго, молодого Ф³еско на сценѣ рычалъ, завывалъ, со всѣми ужимками допотопнаго трагика Несчастливцева, нестерпимый Нерадовск³й. Всѣ остальные синьоры, графы, дожи, республиканцы являли зрѣлище печальное и убогое.
За два года существован³я, "Кривое зеркало" достаточно выявило свою физ³оном³ю. Это было кабарэ при театральномъ клубѣ. Между ужиномъ и картами можно было безъ скуки посмотрѣть одну, двѣ пьески, а знаменитая "Вампука" заставила говорить о себѣ весь городъ.Конечно, было это учрежден³е не слишкомъ высокаго стиля; нѣкоторая вульгарность и грубоватость не всегда избѣгались, но особыхъ претенз³й театрикъ Холмской не предъявлялъ и спрашивать съ него чего нибудь особеннаго не слѣдовало.
Въ этомъ году, переѣхавъ въ "Екатерининск³й театръ", "Кривое зеркало" повидимому, рѣшило нѣсколько измѣнить характеръ своихъ представлен³й, придавъ имъ болѣе художественный и серьезный обликъ. Новый курсъ можно было чувствовать уже по первому спектаклю, хотя и не совсѣмъ удачному.
Передѣлка разсказа Достоевскго "Чужая жена и мужъ подъ кроватью" оказалась довольно неуклюжей и скучноватой, притомъ въ ней обнаружился, прежде не такъ замѣтный, огромный дефектъ "Кривого зеркала" - полное отсутств³е хоть сколько-нибудь значительныхъ и интересныхъ артистическихъ силъ. Такъ, вторая пьеса (инсценированная Н. Н. Евреиновымъ арабская сказка "О шести красавицахъ", несмотря на нѣкоторую растянутость, очень грац³озная) совершенно пропала изъ за того, что всѣ шесть красавицъ не очень важно декламировали, совсѣмъ плохо танцовали и на гур³й гарема походили не слишкомъ. Интересной въ смыслѣ постановки оказалась крошечная сценка "Маленькое недоразумѣн³е": на бѣломъ экранѣ черные силуэты производили впечатлѣн³е тѣневой картинки. Оперетка Саца, во многомъ по замыслу схожая съ Вампукой, уступаетъ ей въ остроум³и и, главное, новизнѣ. Попрежнему боевымъ номеромъ были танцы и имитац³и Икара. Благотворное вл³ян³е новаго режиссера H. H. Евреинова сказалось въ гораздо болѣе, чѣмъ въ прошломъ году, старательной и интересной постановкѣ всѣхъ пьесъ.
Но все же неудачный репертуаръ и безцвѣтные исполнители сдѣлали первый спектакль мало интереснымъ, а скука вѣдь смертельный врагъ театровъ типа "Кривого Зеркала".
Очень рѣдко приходится видѣть спектакли театральныхъ школъ не въ обычной ихъ обстановкѣ,или на маленькой курсовой сценѣ,въ убогихъ декорац³яхъ, съ кое-какими костюмами, или въ торжественно напряженной атмосферѣ экзаменац³онныхъ спектаклей, когда такъ трудно судить объ истинномъ дарован³и учениковъ. Поэтому-то особенно пр³ятно отмѣтить два открытыхъ u вмѣстѣ съ тѣмъ рядовыхъ театра, данныхъ школой Петровскаго, Санина, Шмидта и Ст. Яковлева въ Народномъ домѣ графини Паниной. Въ "Родинѣ" Зудермана школа показала исполнительницъ главныхъ ролей почти готовыми актрисами, а постановка "Укрощен³я строптивой" интересна какъ попытка возобновить въ "Народномъ домѣ" постановки шекспировскаго театра по методу Рейнгардта.
Въ обѣихъ постановкахъ было видно серьезное отношен³е со стороны преподавателей къ ученическимъ спектаклямъ.