ал! Я так давно не танцевала.
- Вообрази, что это дворец, сверхъестественно красивый дворец.
- Зовите музыкантов. Нельзя же хороший бал давать без музыки.
- Музыкантов!
- Ты помнишь?
Напевают. В то же мгновение по ступеням спускаются
те три музыканта, что играли на балу. Тот, кто со скрипкой, аккуратно
подстилает на плечо носовой платок, и все три начинают играть с чрезвычайной
старательностью.
Но звуки тихи и нежны, как во сне.
- Вот бал, как пышно!
- Как светло!
- Ты помнишь?
Тихо напевая под музыку, начинают кружиться вокруг
Человека, манерничая и в дикой уродливости повторяя движения девушек в белых
платьях, танцевавших на балу. При первой музыкальной фразе они кружатся, при
второй - сходятся и расходятся грациозно и тихо. И тихо шепчут:
- Ты помнишь?
- Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
- Ты помнишь?
- Ты помнишь?
- Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
- Ты помнишь?
Танец становится быстрее, движения резче. В
голосах поющих Старух проскальзывают странные, визгливые нотки; такой же
странный смех, пока еще сдержанный, тихим шуршанием пробегает по танцующим.
Проносясь мимо Человека, бросают ему в ухо отрывистый шепот:
- Ты помнишь?
- Ты помнишь?
- Как нежно, как хорошо!
- Как отдыхает душа!
- Ты помнишь?
- Ты сейчас умрешь, сейчас умрешь, сейчас умрешь...
- Ты помнишь?
Кружатся быстрее, движения резче. Внезапно все
смолкает и останавливается. Застывают с инструментами в руках музыканты, в тех
же позах, в каких застало их безмолвие, замирают танцующие. Человек встает,
выпрямляется, закидывает седую, красивую грозно-прекрасную голову и кричит
неожиданно громко, призывным голосом, полным тоски и гнева. После каждой
короткой фразы короткая, но глубокая пауза.
- Где мой оруженосец? - Где мой меч? - Где мой щит? - Я обезоружен! - Скорее
ко мне! - Скорее! - Будь прокля... (Падает на стул и умирает, запрокинув
голову.)
В то же мгновение, ярко вспыхнув, гаснет свеча,
и сильный сумрак поглощает предметы. Точно со ступенек ползет сумрак и
постепенно заволакивает все. Только светлеет лицо умирающего Человека. Тихий,
неопределенный говор Старух, шушуканье, пересмеивание.
Некто в сером. Тише! Человек умер!
Молчание, тишина. И тот же холодный,
равнодушный голос повторяет из глубокой дали, как эхо:
- Тише! Человек умер!
Молчание, тишина. Медленно густеет сумрак, но
еще видны мышиные фигуры насторожившихся Старух. Вот тихо и безмолвно они
начинают кружиться вокруг мертвеца, потом начинают тихо напевать, начинают
играть музыканты. Сумрак густеет, и все громче становится музыка и пение, все
безудержнее дикий танец. Уже не танцуют, а бешено носятся они вокруг мертвеца,
топая ногами, визжа, смеясь непрерывно диким смехом. Наступает полная тьма. Еще
светлеет лицо мертвеца, но вдруг гаснет и оно. Черный, непроглядный мрак.
И во мраке слышно движение бешено танцующих,
взвизгивания, смех, нестройные, отчаянно громкие звуки оркестра. Достигнув
наивысшего напряжения, все эти звуки и шум быстро удаляются куда-то,
замирают.
Тишина.
Опускается занавес
23 сентября 1906
Приложение
ПОЗДНИЙ ВАРИАНТ ПЯТОЙ КАРТИНЫ ПЬЕСЫ "ЖИЗНЬ
ЧЕЛОВЕКА"
Высокая мрачная комната, в которой умерли сын и
жена Человека. На всем лежит печать разрушения и смерти. Стены покосились и
грозят падением: в углах раскинулась паутина - правильные светлые круги,
включенные безысходно один в другой; грязно-серыми прядями спускается мертвая
паутина и с нависшего потолка. Точно под упорным давлением мрака, черной
безграничностью объявшего дом Человека, подались внутрь и покривились два
высоких окна: если окна не выдержат и провалятся, то мрак вольется в комнату и
погасит слабый, умирающий свет, которым озаряется она.
В задней стене коленчатая лестница, ведущая
наверх, в те комнаты, где происходил когда-то бал; внизу видны кривые
погнувшиеся ступени, дальше они теряются в густой насупившейся мгле. У той же
стены под искривленным, порванным балдахином кровать, на которой умерла жена
Человека.
Справа темное жерло холодного, давно потухшего
огромного камина; большая куча мертвой золы, в которой белеет полуобгорелый лист
какой-то бумаги, по-видимому, чертежа. Перед камином в кресле сидит неподвижно
умирающий Человек; в том, как оборван его халат, в том, как лохматы и
дики его нечесаные седые волосы и борода, чувствуется полная заброшенность и
одиночество умирания. В стороне от Человека, в таком же кресле, крепко спит
Сестра Милосердия с белым крестом на груди; за все время картины она не
просыпается ни разу.
Вокруг умирающего Человека, обнимая его тесным
кольцом жадно вытянутых лиц, сидят на стульях Наследники. Их семь
человек, три женщины и четверо мужчин. Их шеи хищно вытянуты по направлению к
Человеку, рты жадно полураскрыты; напряженно-скрюченные пальцы на поднятых руках
походят на когти хищных птиц. Есть среди них толстые и весьма упитанные люди,
особенно один господин, жирное тело которого бесформенно расплывается на стуле,
но по тому, как они сидят, как они смотрят на Человека, - кажется, что всю жизнь
они были голодны и всю жизнь ожидали наследства. Голодны они как будто и
сейчас.
В углу неподвижно стоит Некто в сером с
догорающей свечою. Узкое синее пламя колеблется, то ложась на край, то острым
язычком устремляясь вверх. И могильно-сини блики на каменном лице и подбородке
Его.
РАЗГОВОР НАСЛЕДНИКОВ
Говорят громко:
- Дорогой родственник, вы спите?
- Дорогой родственник, вы спите?
- Дорогой родственник, вы спите или нет? Отвечайте нам.
- Мы ваши друзья!
- Ваши наследники.
- Отвечайте нам!
Человек молчит. Наследники переходят на громкий
шепот.
- Он молчит.
- Он ничего не слышит: он глух.
- Нет, он притворяется. Он ненавидит нас, он рад был бы нас выгнать, но не
может: мы его наследники!
- Каждый раз, когда мы приходим, он смотрит на нас так, точно мы пришли
убивать его. Как будто не умрет он и сам!
- Глупец!
- Это от старости. От старости все люди становятся глупы.
- Нет, это от жадности. Он рад был бы унести в могилу все. Он не знает, что в
могилу человек уходит один.
- Почему вы так ненавидите нашего дорогого родственника?
- Потому, что он медлит умирать. (Громко.) Старик, почему ты не
умираешь? Ты портишь нам жизнь, ты грабишь нас. Твое платье рвется и гниет, твой
дом разрушается, твои вещи стареют и теряют ценность!
- Это правда, он нас грабит!
- Тише! Зачем кричать!
- Старик, ты обираешь нас!
- Но, может быть, дорогой родственник слышит нас?
- Пусть слышит! Правду всегда полезно слышать.
- Но, может быть, у него еще хватит силы составить завещание и лишить нас
наследства?
- Вы думаете?
Натянуто смеются. Продолжают нежными голосами,
громко, так, чтобы слышал Человек.
- Пустяки, он всегда был умным человеком, склонным к юмору, и прекрасно
понимает шутку. Не правда ли, дорогой родственник?
- Конечно, мы шутили.
- Мы можем ждать сколько угодно. Нам только жаль его. Так грустно день и ночь
сидеть одному перед потухшим камином, - не правда ли, дорогой родственник?
- Почему он не ляжет в постель?
- Так, маленькая причуда. На этой постели умерла его жена, и он никому не
позволяет коснуться ни белья, ни подушек.
- Но время уже коснулось их!
- От них пахнет гнилью.
- Здесь отовсюду пахнет гнилью. (Нюхает.)
- Когда я подумаю... Нет, когда я подумаю, что в этом камине он
непроизводительно жег целые бревна...
- А вы помните его бал? Наш милый родственник так сорил деньгами!
- Нашими деньгами!
- А вы помните, как он баловал жену, эту ничтожную женщину?
- Добавьте: которая обманывала его.
- Тише!
- У которой была дюжина любовников!
- Тише! Тише!
- Которая жила с лакеем! Да, со своим лакеем. Я сама видела однажды, как они
переглянулись.
- Но она умерла! Не оскверняйте могил клеветою!
- Но это правда: я сама слыхала о том же.
- Бедный, обманутый глупец!
- Вы не замечаете украшений в его почтенной седине.
- Тише! Тише!
С возгласами "Тише! Тише!" переглядываются и
тихонько смеются.
- Человек не имеет права думать только о самом себе. Когда я рассчитаю,
сколько он мог бы нам оставить и сколько нам остается...
- Гроши!
- Нужно благодарить провидение и за то, что осталось. Наш почтенный
родственник так небережлив.
- Взгляните на его халат: разве можно так обращаться с дорогими вещами.
- Вы думаете? Я не вижу отсюда, что это за материя.
- Подойдите осторожно и пощупайте пальцами. Это шелк.
Одна из женщин подходит к умирающему Человеку и,
делая вид, что оправляет подушку, ощупывает материю. Все с любопытством следят
за нею.
- Шелк!
Различными жестами Наследники выражают свое
негодование.
Человек (на мгновение выходит из неподвижности и просит слабо).
Воды!
Наследники. Что он говорит? Он слышал? Чего ему надо?
Человек. Воды! Бога ради, воды! (Умолкает.)
Несколько испуганные Наследники ищут воды, но не
находят. Брезгливо-встревоженные голоса:
- Воды!
- Он просит воды!
- Да дайте же ему воды!
- Воды нет.
Все разом обращаются к спящей Сестре
Милосердия, крича, приставляя руки ко рту в виде рупора:
- Сестра Милосердия!
- Сестра Милосердия!
- Сестра Милосердия!
- Вам говорят, Сестра Милосердия! Больной просит воды.
- Растолкайте ее. За что же ей платят деньги, если она все время спит!
- А если вы хотите такую сестру милосердия, которая бы не спала, то придется
платить еще дороже. Разве вы этого не понимаете?
- Она очень устала. У бедной женщины так много работы!
- Пусть спит. У нее такой сон, что жаль его тревожить.
- Дорогой родственник, вы не можете подождать? Сестра очень устала и
спит.
Человек не отвечает, и все снова рассаживаются
по местам, полукругом. Слабый свет, озаряющий комнату, медленно гаснет - в углах
встает мрак. Тяжело, откуда-то сверху, ползет мрак по ступеням, стелется по
потолку, бесшумно липнет к каждому углублению.
- Он успокоился. Бедный!
- Как темно! Господа, вы не замечаете, как темно?
- Когда я подумаю, что так, перед камином, он может просидеть еще долго -
недели, месяцы, мне хочется схватить его за тощую шею и удушить.
- Позвольте: вы так беспокоитесь о наследстве, а вместе с тем я не знаю, кто
вы?
- И я не знаю! И я!
- Вы просто человек с улицы: какое вы имеете право на наследство?
- Я такой же наследник, как и вы.
- Нет, сударь, вы мошенник!
- Нет, это вы мошенник!
- Тише! Тише!
- Его надо выгнать! Вон!
- Вы все мошенники!
- Тише! Вы разбудите его!
Яростно оскалив зубы, грозят друг другу сжатыми
кулаками.
- Господа, свет гаснет! Я почти не вижу лиц.
- Надо уходить. Еще один погибший день!
- Надо уходить.
- А я останусь. Я не пойду отсюда. Это мой дом. Мой, мой, мой!
- Вас съедят здесь крысы.
В исступлении:
- Это мой дом - мой, мой, мой!
- Одна седьмая часть, господин наследник с улицы, во всяком случае не больше
как одна седьмая часть.
- Это мой дом! Мой!
- Господа, темнеет.
- Спокойной ночи, дорогой родственник!
- Спокойной ночи, дорогой родственник!
- Спокойной ночи, дорогой родственник!
По очереди, низко кланяясь Человеку, уходят.
Некоторые поднимают вялую, бледную руку умирающего, лежащую на ручке кресла, и
нежно пожимают ее. Наследник с улицы остается один. Презрительно взглянув на
безмолвных Человека и Сестру Милосердия, он быстро и сердито исследует комнату:
трогает стены, щупает материю на стульях, оценивает взглядом то, до чего не
может дотянуться руками. Подходит к кровати, на которой умерла жена Человека, и
пробует крепость белья. Но гнилая материя расползается под пальцами, и, бешено
топнув ногою, Наследник разбрасывает подушки и простыни. Потом решительно идет к
умирающему и останавливается за его спиною.
Речь Наследника. Послушай, старик. Ты должен умереть. Зачем ты
оскорбляешь смерть сопротивлением? Уходи. Освободи живые вещи от твоей мертвой
власти, - она свинцовой тяжестью лежит над всем. Посмотри: все ждет и жаждет
твоей смерти - эти падающие стены, - эта паутина и паук, заключенный в ее круги,
- этот черный камин. Прежде он дышал на тебя огнем, теперь в прохладу могилы
зовет твое изношенное тело. Уходи. Там ты встретишь тех, кто любил тебя и в
черноте и в седине твоих волос и был любим тобою.
Молчание.
- Не веришь?! (Обращается в угол, где стоит Некто в сером.) Эй, ты!
Скажи ему, что там его встретит любимый сын его с проломленной головою, жена,
умершая от болезней и горя.
Молчание.
И ты молчишь? И все молчит? Пусть. Но что бы ни ждало тебя там, - отсюда
уходи; я, живой, изгоняю тебя из жизни. И когда ты умрешь, я благословлю тебя. Я
возложу венки на твой гроб, и на том месте, где будет гнить твое тело, воздвигну
памятник - если это не будет дорого стоить. Уходи.
Молчание. Наследник снова ходит по комнате, но
уныние места, мрак, непрерывно нарождающийся, тягучее безмолвие пугают его.
Тревожно мечется он, позабыв, где выход, и говорит хрипло:
- Сестра Милосердия, проснитесь! Сестра! Где же выход?.. Где же выход? Сестра
Милосердия!
Молчание. В разных местах почти одновременно
показываются Старухи. Происходит легкая, молчаливая, смешная для Старух
игра: они загораживают выход Наследнику, кружат по комнате и, так бесшумно
перебрасывая его, пропускают наконец к двери. Подняв над головою руки, с
выражением ужаса Наследник убегает. Старухи тихонько смеются.
РАЗГОВОР СТАРУХ
- Здравствуйте!
- Здравствуйте! Какая славная ночь!
- Вот мы и снова собрались. Как ваше здоровье?
- Покашливаю.
Тихо смеются.
- Теперь недолго. Он сейчас умрет.
- Посмотрите на свечу. Пламя синее, узкое и стелется по краям. Уже нет воска,
и только фитиль догорает.
- Не хочет гаснуть.
- А когда вы видели, чтобы пламя хотело гаснуть?
- Не спорьте! Не спорьте! Хочет пламя гаснуть или не хочет, а время идет.
- Время идет.
- Время идет.
- А вы помните, как он родился? Позвольте, дорогой родственник, поздравить
вас с новорожденным!
- А вы помните розовенькое платьице и голенькую шейку?
- И цветы. Ландыши, с которых не высохла роса, фиалки и зеленую травку?
- Не трогайте, девушки, не трогайте цветов!
Смеются.
- Время идет.
- Время идет.
Смеются. Одна из Старух оправляет
постель.
- Что вы делаете?
- Я оправляю постель, на которой умерла его жена.
- Зачем это нужно? Он сейчас умрет.
- Какая вы добрая!
- Теперь хорошо. Теперь он может идти.
- Когда его пустит Тот.
- Теперь хорошо. Теперь хорошо.
Широким дыханием через комнату проносится
гармоничный, но очень печальный и странный звук. Зародившись где-то наверху, он
трепетно гаснет во мраке углов. Похоже, как будто одна за другою лопнули многие
струны.
- Что это?
- Это там, наверху, где давали бал. Это музыка!
- Нет, это ветер. Я была там. Я видела. Я знаю. Это ветер. Там выбиты стекла,
и ветер звенит осколками их так гармонично.
- Да, это похоже на музыку.
- Там так весело! Там на корточках в темноте у ободранных стен сидят гости,
но в каком виде, если бы вы знали.
- Мы знаем!
- И, ляская зубами, лают отрывчато: как богато, как пышно!
- Вы шутите, конечно?
- Конечно, я шучу. Вы знаете мой веселый характер.
- Как богато! Как пышно!
- Как светло!
Тихо смеются.
- Напомните ему.
Тесно окружают Человека, льнут к нему мягкими
движениями, ласкают костлявыми руками, засматривают в лицо и шепчут вкрадчиво,
въедаясь в самую глубину старого сердца:
- Ты помнишь?
- Как богато! Как пышно!
- Ты помнишь, как играла музыка на твоем балу?
- Он сейчас умрет.
- Кружились танцующие, и музыка играла так нежно, так красиво. Она играла
так... (Тихо напевают мотив музыки, что играли на его балу.)
- Ты помнишь?
- Устроим бал! Я так давно не танцевала!
- Вообрази, что это дворец, сверхъестественно красивый дворец!
- Ты помнишь? Вот заливаются певучие скрипки. Вот нежно поет свирель.
Вот...
Внезапно, перебивая речь Старух, начинает
играть музыка, наверху в том месте, где находится зала. Звуки приносятся громкие
и отчетливые. Старухи прислушиваются.
- Тише! Вы слышите?
- Они играют!
- Музыканты играют! (Дико кричит.) Эй, музыканты, сюда!
Остальные вторят:
- Эй, музыканты, сюда! Эй, музыканты, сюда!
Музыка наверху смолкает. Почти в то же
мгновение по искривленным ступеням, выйдя из мрака, спускаются те три
музыканта, что играли на балу. Выходят на середину, становятся в ряд, как
стояли тогда. Тот, что со скрипкой, аккуратно подстилает на плечо носовой
платок, и все трое начинают играть с чрезвычайной старательностью. Но звуки
тихи, нежны и печальны, как во сне.
- Вот и бал!
- Как богато! Как пышно!
- Как светло!
- Ты помнишь?
Тихо напевая под музыку, начинают кружиться вокруг
Человека, манерничая и в дикой уродливости повторяя движения девушек в белых
платьях, танцевавших на балу. При первой музыкальной фразе они кружатся, при
второй сходятся и расходятся грациозно и тихо. И тихо шепчут:
- Ты помнишь?
- Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
- Ты помнишь?
- Ты помнишь?
- Ты сейчас умрешь, а ты помнишь?
- Ты помнишь?
Танец становится быстрее, движения резче. В
голосах поющих Старух проскальзывает странная, визгливая нотка; такой же
странный смех, пока еще сдержанный, тихим шуршанием пробегает по танцующим.
Проносясь мимо Человека, бросают ему в ухо отрывистый шепот:
- Ты помнишь?
- Ты помнишь?
- Как нежно, как хорошо!
- Как отдыхает душа!
- Ты помнишь?
- Ты сейчас умрешь, сейчас умрешь, сейчас умрешь...
- Ты помнишь?
Кружатся быстрее, движения резче. Внезапно все
смолкает и останавливается. Застывают с инструментами в руках музыканты; в тех
же позах, в каких застало их безмолвие, замирают танцующие. Человек встает,
шатаясь, и неверными шагами идет к постели. Одна из Старух загораживает ему путь
и шепчет в лицо:
- Не ложись в постель! Ты там умрешь!
- Ты там умрешь!
- Берегись постели!
Человек беспомощно останавливается и молит в
тоске:
- Помогите мне кто-нибудь. Я не могу дойти до постели.
И вдруг точно видит все. Видит злобно
насторожившихся Старух, блудливо заигрывающих со смертью: видит разрушение, и
мрак, и смерть, царящие вокруг; видит как бы впервые каменный лик Некоего в
сером и свечу, копотно догорающую в руке Его. Поднимает руку, и отступают
Старухи. Закидывает седую, грозно-прекрасную голову, выпрямляется, готовясь к
последнему бою, и кричит неожиданно громко, призывным голосом, полным тоски и
гнева. В первой короткой фразе еще звучит старческая слабость; но с каждой
последующей голос молодеет и крепнет; и, отражая на мгновение вернувшуюся жизнь,
высоко взметывается красное, тревожное пламя свечи, озаряя окружающее суровым
отсветом пожара.
- Где мой оруженосец? - Где мой меч? - Где мой щит? - Я обезоружен! - Скорее
ко мне! - Скорее! - Будь проклят! (Падает у подножия постели и
умирает.)
В то же мгновение, бессильно взметнувшись еще
раз, гаснет пламя, и сильный сумрак поглощает предметы. Будто подались наконец
стена и окна, задержавшие мрак, и густой, черной, победоносной волною он
заливает все; только светлеет лицо умершего Человека. Тихий, неопределенный
голос Старух, шушуканье, пересмеиванье.
Некто в сером. Тише! Человек умер!
Молчание, тишина. И тот же холодный,
равнодушный голос повторяет из глубокой дали, как эхо:
- Тише! Человек умер.
Молчание, тишина. Медленно густеет сумрак, но
еще видны мышиные фигуры насторожившихся Старух. Вот тихо и безмолвно они
начинают кружиться вокруг мертвеца - потом начинают тихо напевать - начинают
играть музыканты. Сумрак густеет, и все громче становится музыка и пение, все
безудержнее дикий танец. Уже не танцуют, а бешено носятся они вокруг мертвеца,
топая ногами, визжа, смеясь непрерывно диким смехом. Наступает полная тьма. Еще
светлеет лицо мертвеца, но вот гаснет и оно. Черный, непроглядный мрак. И во
мраке слышно движение бешено танцующих, взвизгивания, смех, нестройные,
отчаянно-громкие звуки оркестра. Достигнув наивысшего напряжения, все эти звуки
и шум быстро удаляются куда-то, замирают... Тишина.
Опускается занавес
20 февраля 1908 г.