Андреев Леонид Николаевич - Савва (Ignis sanat)

justify">  Липа. Они идут, Савва. Они идут! И они найдут то, что им надо... И это сделала истеричка! Ты слышишь, сколько их? И если бы они узнали... Если бы подойти сейчас к окну и открыть, и крикнуть: вот он здесь, человек, который покушается на вашего Христа... Хочешь, я подойду сейчас? Хочешь? (В исступлении делает шаг к окну.) Хочешь?

  Савва. Да, средство хорошее - избавиться от мученического венца. Что ж, крикни. Да поосторожнее: Тюху не свали!

  Липа (возвращается). Мне жаль тебя, ты разбит, а лежачего не бьют. Но помни! Но помни, Савва: это идут тысячи твоих смертей.

  Савва (улыбаясь). Шаги смерти.

  Липа. Помни, что каждый из них счастлив был бы убить тебя, раздавить как гадину. Ты слышишь, сколько их? И каждый из них - твоя смерть! Если простого вора, конокрада, они бьют до смерти, то что же они должны сделать с тобой? Ведь ты Бога у них хотел украсть!

  Савва. Это верно - тоже собственность!

  Липа. И ты еще смеешься? Кто дал тебе право? Кто дал тебе власть над людьми, как смеешь ты касаться того, что для них - право, касаться их жизни?

  Савва. Кто дал мне право? Вы дали. Кто дал мне власть? Вы дали. И я держу ее крепко,- попробуй, отними! Вы - вашей злостью, вашим безумием, вашим подлым бессилием. Право! Власть! Превратили землю в помойную яму, в бойню, в жилище рабов, грызут друг друга и спрашивают: кто осмелился схватить их за горло? Я! Понимаешь? Я! (Встает.)

  Липа. Ты такой же человек, как и все.

  Савва. Я - мститель. За моей спиной все удушенное вами. Ага! Блудили себе потихоньку и думали: никто не узнает, ничего, обойдется понемногу. Лгали, бесстыдствовали, кривлялись перед своими алтариками и бессильным Богом и думали: ничего, бояться некого, мы здесь одни. А вот пришел человек и говорит: отчет! Что сделали, ну-ка? Отчет давайте, ну? - да без мошенничества, я вас знаю! За каждого потребую! Ни одной кровинки не прощу! Ни одной слезы вам не оставлю!

  Липа. Но уничтожать все... Ты подумай!..

  Савва. А что же с ними делать, по-твоему? Уговаривать этих баранов свернуть с их скотской тропы, ловить каждого за рога и отводить в сторону, надеть фрак и читать им лекции? Как будто мало их учили! Как будто для них имеют значение слова, мысли. Мысль! Чистая, несчастная мысль! Они развратили ее, научили мошенничать, сделали ее продажной тварью, что отдается за пятак. Нет, сестра, жизнь коротка, и тратить ее на диспуты с баранами я не намерен. Огнем их надо! Огнем! Пусть надолго запомнят день, когда пришел на землю Савва Тропинин!

  Липа. Но чего ты хочешь? Чего ты хочешь?

  Савва. Чего хочу? Освободить землю. Освободить мысль! Освободить человека и уничтожить всю эту двуногую болтающую тварь! Он, теперешний, умный, он уже готов для свободы, но прошлое ест его душу, как короста, замыкает его жизнь в железный круг совершившегося, фактов. Факты я хочу уничтожить, факты! Сломать тюрьму, в которой запрятаны идеи, и дать им крылья, и открыть им новый, великий, неведомый простор. В огне и громе перейти хочу я мировую грань!

  Липа (закрывая рукой глаза). Мне страшно. Мне страшно! Я вижу все в огне...

  Савва. Ты думаешь, я не знаю, что каждый из этих глупцов рад бы убить меня? Но этого не будет, нет. Настало мне время прийти, и я пришел, и вот стою я среди вас. Будьте готовы! Время настало! Ничтожная! Ты думала, что, воровски отнявши у меня одну маленькую возможность, ты ограбила меня всего? Нет, я все так же богат.

  Липа (с закрытыми глазами). Тебя убьют. Этого не может быть, чтобы тебя не убили! Тебя убьют.

  Савва. Ну и пускай убьют. Но бойся тех цветов, что взойдут над моей могилой - невиданных еще цветов последней мести! Я только посланный, пославший же меня... пославший же меня - бессмертен. И не я, так другой, а вашему миру придется худо. Сочтены дни его, и часы его измерены.

  

  Пауза.

  

  Липа. Ты страшный человек. Я думала, ты будешь поражен неудачей, а ты... ты - как сатана и, падая, становишься еще чернее.

  Савва. Да. Это только воробьи, Липа, прямо с земли поднимаются кверху, а крупной птице надо сперва упасть, чтобы хорошенько расправить крылья.

  Липа. Неужели тебе не жаль детей? Сколько должно погибнуть их!..

  Савва. Каких детей? Ах, да, Мишка... (Добродушно.) Мишка - славный парень, это верно. Он подрастет, спуску вам не даст... Дети, да! Недаром вы уже начинаете побаиваться их! Ничего. Я детей люблю, это верно. (С гордостью.) И меня они любят, а вас вот - недолюбливают.

  Липа. Мы не играем с ними в ладыжки.

  Савва. Какая ты глупая, сестра! Да если же я люблю играть?

  Липа. Вот и играл бы.

  Савва. И буду играть.

  Липа. Когда ты так говоришь, мне опять кажется, что все это сон... что было, что мы говорили. Неужели это правда? и ты хочешь убить меня?

  Савва. Это как понадобится. Может быть, и не придется.

  Липа. Ты шутишь!

  Савва. Вы все твердите, что я шучу. До чего отвыкли вы от серьезного!

  Липа. Нет, это не сон. Идут!

  Савва. Да, идут.

  

  Слушают.

  

  Липа. И ты еще как будто веришь. Во что ты веришь?

  Савва. Я верю в свою судьбу.

  

  На монастырской башне начинают бить часы.

  

  Савва. Двенадцать.

  Липа (считает). Семь... Восемь... И подумать, что в этот час должно было совершиться... при одной мысли...

  

  Глухой звук сильного взрыва.

  

  Липа. Что это?

  Савва. Ага, вот оно!

  

  Оба бросаются к окнам, будя Тюху, который сонно ворочает головой. На улице шаги на миг останавливаются; потом слышно, как все бежит. Испуганные вскрики, плач, отрывочные громкие слова: "Что это?" - Господи!" - "Пожар!" - "Пожар!" - "Нет, завалилось что-то". - "Бежим!" - и часто повторяется слово "монастырь".

  

  Тюха. Бегут? Куда они бегут? А? Почему никого нет?

  Пелагея (полуодетая, проходит). Господи, батюшка! Никак монастырь горит. Господи, батюшка! А ты тут, пьяница, василиск...

  Тюха. Ого! Бегут!.. Рожи-то, а?

  Гулко проносится первый удар всполошного колокола. Затем удары становятся чаще,- торопливые, тревожные, неровные, они сливаются с гулом улицы и точно лезут в окна.

  

  Пелагея (плачет.) Господи, куда же теперь деваться?

  

  Бежит. Крики на улице сильнее. Кто-то кричит в одну ноту: "ай-ай-ай", и пропадает в общем тревожном гуле и звоне.

  

  Липа (отходя от окна, очень бледная, растерянная). Что же это? Не может быть. Не может быть! Тюха, Тюха, проснись! Тюха, братик, что же это, а? Тюха!

  Тюха (успокоительно). Это ничего. Это все рожи.

  Савва (отходя от окна, спокойный и строгий, но тоже бледный). Ну что, сестра?

  Липа (мечется). Я побегу. Я побегу. Где платок, где платок? Господи, Боже мой, да где же платок?

  Савва. Платок вот он, но я все равно его не дам. Посиди, там тебе нечего делать.

  Липа. Пусти!

  Савва. Нет, посиди, посиди! Теперь все равно уже поздно.

  Липа. Поздно...

  Савва. Да, поздно. Ты слышишь, как бухают?

  Липа. Я побегу, побегу.

  Савва. Сиди, сиди (сажает ее). Тюха, слыхал? Бога взорвали!

  Тюха (со страхом смотрит на лицо Саввы). Савка, не смеши меня, отвернись!

  

  Савва улыбается и ходит по комнате решительными, очень легкими шагами, без обычной сутуловатости.

  

  Липа (слабо). Савва!

  Савва. Что? Громче!..

  Липа. Неужели это правда?

  Савва. Правда.

  Липа. И Его нет?

  Савва. И Его нет.

  

  Липа плачет сперва тихо, потом все громче и громче. Набат и крики точно растут. Грохочут какие-то повозки.

  

  Савва. Бегут! Как они, однако!.. (Липа говорит что-то, но слов ее не слышно.) Громче! Не слышу. Видишь, как они раззвонились!

  Липа (громко). Убей меня, Савва!

  Савва. Зачем? Ты умрешь сама.

  Липа. Я не могу! Я убью себя.

  Савва. Убивай! Убивай! Убивай скорей!

  

  Липа плачет, уткнувшись головой в кресло. Тюха с перекосившимся от страха лицом смотрит на Савву и обе руки держит в готовности у рта. Гулко бухает всполошной колокол, сливая свои тревожные звуки с громкою речью Саввы.

  

  Савва (громко). Ага! Зазвонили!! Звоните, звоните! Скоро зазвонит вся земля. Я слышу!.. Я слышу! Я вижу, как горят ваши города. Я вижу пламя! Я слышу треск! Я вижу, как валятся на голову дома! Бежать некуда... Спасенья нет. Спасенья нет! Огонь везде! Горят церкви, горят фабрики - лопаются котлы. Конец рабьему труду!

  Тюха (трясясь от страха). Савка, замолчи! Я смеяться буду!

  Савва (не слыша). Настало время! Настало время!.. Ты слышишь! Земля выбрасывает вас. Нет вам места на земле! Нет!.. Он идет! Я вижу его! Он идет, свободный человек! Он родится в пламени!.. Он сам - пламя и разрушение! Конец рабьей земле!

  Тюха. Савка, замолчи!

  Савва (наклоняясь к Тюхе). Будьте готовы! Он идет. Ты слышишь его шаги? Он идет! Он идет!..

  

  

  

  

  

  Занавес

  

  

  

  ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

  

  Вблизи монастыря. Большая дорога, наискось пересекающая сцену. По ту сторону дороги - через реку - широкий вид на окрестности: луга, леса, села с горящими на солнце крестами церквей. Направо вдали, на выступе горы, над блестящей излучиной реки видна часть монастырских стен и башен. По эту сторону дороги бугроватое место, покрытое сильно притоптанной травой. Раннее солнечное утро; часов пять-шесть. Над лугами кое-где туман, медленно рассеивающийся. По дороге изредка проходят богомольцы, торопящиеся к монастырю, провозят повозки с калеками и уродами. Со стороны монастыря приносится гул многотысячной, чем-то радостно возбужденной толпы. Отдельных голосов не слышно, но чувствуется пение слепцов, крики, радостный, торопливый, частый говор. Впечатление той же стихийности и силы. Через равные промежутки, как волна, крик упадает, и тогда ясно слышно пение слепцов.

  

  По эту сторону дороги Липа и молодой послушник. Липа, одетая, как и ночью, в небрежно повязанном белом платке, усталая от радости, почти грезящая, сидит на бугорке. Возле стоит послушник; лицо у него растерянное, недоумевающее, движения неуверенные, нецелесообразные; пытается улыбнуться, но улыбка выходит кривая, жалкая. Похож на обиженного ребенка, не знающего точно причины своих страданий.

  

  Липа (развязывая платок). Господи, как хорошо. Так бы и умерла тут. Не могу надышаться! Как хорошо! Как хорошо!

  Послушник (оглядывается). Да, хорошо. Только я не могу там быть. Не могу. Толкаются, лезут... Как они эту женщину раздавили... У нее ребенок. Я не мог смотреть. Я... я уйду в лес...

  Липа. Как хорошо, Господи!

  Послушник (с тоской смотрит на широкую даль). Я пойду в лес.

  Липа. И еще вчера только ничего этого не было. Ни чуда, ничего. Был Савва. Я не могу поверить, что это было вчера: как будто год прошел, сто лет... Господи!

  Послушник (морщась). Зачем это он? Ну зачем?

  Липа. Вы догадываетесь, Вася?

  Послушник (машет рукой). Говорил, пойдемте в лес. Нет, нужно!

  Липа. Он что-нибудь рассказывал вам?

  Послушник (машет рукой). И надо было. Э-эх!

  Липа. Ах, Вася, Вася! С вашим лесом вы прозевали самое великое, такое великое, чего не запомнят люди. Ах, Вася, ну можно ли говорить о чем-нибудь, когда вот сейчас, вот перед вами совершилось чудо. Вы понимаете: чудо! Даже сказать страшно: чудо! Господи! Вы где были, Вася, когда сделался взрыв? В лесу?

  Послушник. В лесу. Я взрыва не слыхал. Я только набат услышал.

  Липа. Ну?

  Послушник. Да ничего. Прибежал, а у нас... ворота раскрыты, плачут все, как помешались. И икона...

  Липа. Ну-ну... Вы видели?

  Послушник. Да ничего, стоит. А кругом... (Оживляясь.) Вы знаете решетку железную, ту, ну, вы знаете - скрутило всю, как веревку. Даже смотреть смешно: как будто она мягкая. Я попробовал, ну нет! Какая сила, а? Должно быть, большой заряд...

  Липа. Ну, а икона, икона?

  Послушник. Да ничего, стоит. Молятся наши около нее.

  Липа. Господи! И стекло цело?

  Послушник. И стекло цело.

  Липа. Мне говорили, но я все сомневалась... Прости меня, Господи. Ну, что, как они? Рады, очень?

  Послушник. Да, рады. Как пьяные все. Не поймешь, что говорят. Чудо, чудо. Отец Кирилл как поросенок визжит: уи-уи. Ему холодную припарку делали на голову. Он толстый, того и гляди помрет. Нет, не могу я тут. Ступайте домой, Олимпиада Егоровна, а? Я вас провожу.

  Липа. Нет, Вася, милый. Я туда пойду.

  Послушник. Не ходите, ей-Богу, не ходите. Они вас задавят. Как они бабу эту! Все - как пьяные. Лопочут, лопочут. Глаза вытаращенные... Слышите, как они там?

  Липа. Вы еще мальчик, Вася, вы этого еще не понимаете. Чудо! Люди всю жизнь ждали чуда, может, уже отчаиваться стали, а тут... Господи! Да тут с ума сойти, можно от радости. Как я услышала вчера: "чудо", нет, думаю, что же это такое? Не может быть. Только вижу: плачут, крестятся, на колени становятся. И набат перестал.

  Послушник. Отец Афанасий звонил. Он страсть какой здоровый.

  Липа. И только и слышно: чудо, чудо! Никто ничего не говорит, а только слышно: чудо, чудо! Как будто вся земля заговорила. Я и сейчас, как глаза закрою, так и слышу: чудо, чудо! (Закрывает глаза и слушает, счастливо улыбаясь.) Как хорошо!

  Послушник. Мне Савву Егоровича жалко!.. Шумят-то как, а?

  Липа. Оставьте, не нужно о нем говорить. Он Богу ответит. Правда, что сегодня будут "Христос Воскресе" петь, когда икону понесут?.. вместо того, что всегда поют... Вася, вы слышите, я вас спрашиваю?..

  Послушник. Да, правда. Говорят. Ступайте домой. Олимпиада Егоровна, а?

  Липа. Ступайте, если хотите.

  Послушник. Да как же я вас оставлю: они скоро сюда нахлынут. Господи, Савва Егорович сюда идет!

  

  Идет Савва. Он без шапки. Лицо потемневшее, землистое; под глазами круги. Смотрит исподлобья острым, неподвижным взглядом. Часто озирается и точно прислушивается к чему-то. Походка тяжелая, но быстрая. Увидев Липу и послушника, сворачивает к ним. При его приближении Липа встает и отворачивается.

  

  Савва. Кондратия не видали?

  Послушник. Нет, он в монастыре.

  Савва стоит молча. Крик у монастыря упал, и слышно жалобное пение слепцов.

  

  Послушник. Савва Егорович!

  Савва. Папироски у тебя нет?

  Послушник. Нет же, я не курю, Савва Егорович. (Плачущим голосом). Пойдемте в лес!

  

  Савва стоит молча.

  

  Послушник. Они вас убьют ведь! Савва Егорович, пойдемте в лес, голубчик...

  

  Савва внимательно смотрит на него, молча поворачивается и уходит.

  

  Послушник. Савва Егорович! Ей-Богу, лучше бы в лес!

  Липа. Оставьте его. Он, как Каин, не находит себе места на земле. Вся земля радуется, а он...

  Послушник. У него лицо черное... мне жалко.

  Липа. Он весь черный... Вы дальше от него будьте, Вася. Вы не понимаете еще, кого вы жалеете. Я его сестра, я люблю его,- но если его убьют, это будет счастье для всех людей. Вы еще не знаете, что он хотел сделать: подумать страшно. Это сумасшедший, Вася, страшный сумасшедший, или уж не знаю кто...

  Послушник (машет рукой). Да вижу же я, ну что вы мне говорите... только жалко мне его, ну и противно тоже. Ну зачем это он? Ну зачем? Придумывают люди всякую глупость... Эх!

  Липа. У меня одна только надежда, что он понял наконец. А если...

  Послушник. Ну что еще - если?

  Липа. Так, ничего. Пришел он - и точно туча на солнце нашла.

  Послушник. Вот вы тоже: весело вам - ну и радуйтесь же, а то "если" да "так". Нельзя без этого?

  

  Народу незаметно прибывает. На дороге останавливаются две повозки с калеками; уже некоторое время под деревом сидит хромой с костылями и плачет, сморкаясь и утираясь рукавом. Со стороны монастыря показывается человек в чуйке.

  

  Человек в чуйке (суетливо и озабоченно). Калек-то надо к Ему поближе, калек-то, убогих-то. Ну, бабы заснули! Вези, вези, там отдохнешь. Ты что, дедушка, не идешь, а? Тебе с ногами тоже поближе надо. Иди, дед, иди.

  Хромой (плачет). Не могу я идти.

  Человек в чуйке (озабоченно). Ах, какой ты! Как же это ты так, а? Ну давай, пособлю, что ль... Ну, подымайся, ну?

  Xромой. Не могу.

  Прохожий. Не действует? Дай-ка я... Его главное дело поставить, а там он заскачет. Верно, дед?

  Человек в чуйке. Ты его с того боку, а я с этого. Ну, дедушка, двигай, двигай, недолго потерпеть осталось.

  Прохожий. Вот и заскакал. Так, так! Работай, дед, внакладе не останешься. (Уходят.)

  Послушник (весело улыбаясь). Как они его завели! Ловко, а? Так и пошел... ишь ты, старый!

  Липа (плачет). Господи! Господи! Какие люди хорошие!

  Послушник (огорченный). Ну чего вы? Да не плачьте же, ей-Богу. Ну чего вы? То ничего, а то плакать.

  Липа. Ничего, Вася, ничего. Я от радости плачу. Отчего вы не радуетесь, Вася? Вы не верите в чудо?

  Послушник. Да верю же, Господи. Только я не могу на это смотреть. Все как пьяные, лопочут, что - не разберешь. Бабу эту раздавили... (Брезгливо, с тоскою.) Они ведь ей кишки выпустили... Ах, Господи! Просто не могу. И все это так... Отец Кирилл хрюкает: уи-уи-уи. (Смеется, тоскливо.) Ну зачем он хрюкает?

  Липа (строго). Это вы у Саввы научились!

  Послушник. Да нет же! Ну зачем он хрюкает? (Смеется тоскливо.) Ну зачем?

  

  Подходит Егор Иванович. Одет по-праздничному. Борода и волосы расчесаны; очень важен и строг.

  

  Егор Иванович. Ты чего это тут, а? Почему в таком виде?

  Липа. Не успела переодеться.

  Егор Иванович. А сюда успела? Куда не надо, успела, а куда надо - не успела. Иди-ка домой да переоденься. Нехорошо, нигде этого не видано.

  Липа. Ах, папаша!..

  Егор Иванович. Нечего ахать. А папаша и есть папаша. Вот видишь, оделся же я. Оделся и иду как надо. Да. Со стороны посмотреть, так и то приятно: оделся как надо, да. А ты бы, того, для такого дня-то, ты бы за стойкой-то немного постояла, да. Тюха удрал, чтоб его разразило, а Полька одна не управится. Нечего рожу-то кривить!

  Мещанин (проходит). Егору Ивановичу! С чудом вас.

  Егор Иванович. И тебя тоже, любезный. Погоди, вместе пойдем. А ты, Олимпиада, дура, да. Как была дура, так и осталась.

  Мещанин. Здорово нынче торговать будете.

  Егор Иванович. Как Бог даст. А ты почему поздно? Спал? То-то вы все спите... (Уходят.)

  Послушник. Как бежал я вчера, так всех светляков из шапки разронял по дороге. Растоптали их теперь. Лучше бы я их в лесу оставил... Как они там кричат, а? Чего это они? Опять, должно быть, кого-нибудь раздавили.

  Липа (закрывая глаза). Вы говорите, Вася, а слова как будто мимо меня. Слышу - и не слышу. Так бы и осталась, кажется, на всю жизнь. С места бы не тронулась, все сидела бы, закрывши глаза, и слушала, что там внутри. Господи, какое счастье! Вы понимаете, Вася?

  Послушник. Да, понимаю я.

  Липа. Нет. Вы понимаете, что сегодня случилось? Ведь это, значит, Бог сказал, сам Бог сказал: подождите, не бойтесь, плохо вам, но это ничего, это пройдет. Нужно ждать. Ничего не надо разрушать, а нужно работать и ждать. Оно придет, Вася, оно придет. Я теперь чувствую это, я - знаю.

  Послушник. Что придет?

  Липа. Жизнь, Вася, настоящая придет. Господи, мне все плакать хочется, Вася,- от радости, не бойтесь!

  Подходят Сперанский и Тюха. Последний очень мрачен, смотрит исподлобья, вздыхает. Минутами манерой ходить и смотреть он странно напоминает Савву.

  

  Сперанский. Здравствуйте, Олимпиада Егоровна. Здравствуйте, Вася. Какое чрезвычайное событие, если только верить слухам.

  Липа. Верьте, Григорий Петрович, верьте.

  Сперанский. Вы рассуждаете по простоте, Олимпиада Егоровна. А если подумать, что все это и мы сами, весьма возможно, не существуем...

  Тюха. Молчи!

  Сперанский. Отчего же? Для меня, Олимпиада Егоровна, чуда не существует. Если сейчас, скажем, сразу все повиснет в воздухе, так и это не будет чудо.

  Липа. А что же? Какой вы чудак!

  Сперанский. Просто перемена, Олимпиада Егоровна. Было одно, а стало другое, больше ничего. Если хотите, для меня уже то чудо, что оно так стоит. Все радуются, а я сижу и думаю: вот моргнет время глазами, будет перемена: эти все уже умерли, а на их место какие-то новые. И тоже, вероятно, радуются.

  Тюха. Савка где?

  Липа. На что он тебе?

  Сперанский. Они все время Савву Егоровича ищут. Везде обошли: нету.

  Послушник. Он сейчас здесь был.

  Тюха. Куда пошел?

  Послушник. В монастырь, кажется.

  Тюха (тащит Сперанского). Пойдем.

  Сперанский. До приятного свидания, Олимпиада Егоровна. Как они там кричат! А будет время, все замолчат. (Уходят.)

  Послушник (беспокойно). Зачем они ищут Савву Егоровича?

  Липа. Не знаю.

  Послушник. Я не люблю этого семинариста, всегда он около покойников... и чего ему надо? Такой противный. Как ни похороны, так он уж тут как тут. Он носом мертвечину чует.

  Липа. Он несчастный.

  Послушник. Какой он несчастный! Его собаки на селе боятся. Не верите? Ей-Богу. Полает-полает, да и в подворотню.

  Липа. Это все пустяки, Вася. Вот послушайте: сегодня петь будут: "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ". Понимаете: "смертию смерть поправ"?..

  Послушник. Понимаю, понимаю, но только зачем он говорит: все замолчат. И все это так... Не люблю я этого, не люблю. Вот бабу эту задавили, может быть, еще кого-нибудь. (Мотает головой.) Не люблю. В лесу у меня тихо, хорошо, а тут... Лучше бы чуда этого не было, только бы хорошо было. Зачем это? Чудо. Не надо чуда!

  Липа. Что вы говорите, Вася!

  Послушник. Савва Егорович... Не надо было этого, не надо! Говорил - в лес пойдем, а он... Прежде я его любил, знаете, а теперь... я его боюсь. Зачем это он? Ну зачем? Господи, какие они все... Вот еще калек везут. Вот тоже калеки... зачем они?

  Липа. Да что с вами, Вася? Что вы мечетесь?

  Послушник. Так было все хорошо, Господи! Да идите же вы домой, Олимпиада Егоровна. Посмотрели, ну и довольно, чего вам тут сидеть? Идите-ка, и я пойду... Ох, батюшки, опять Савва Егорович идет!

  Липа. Где?

  Послушник. Вон он... Эх!

  Савва (садится). Кондратий не приходил?

  Послушник. Нет, Савва Егорович.

  

  Пауза. Снова слышно жалобное пение слепцов.

  

  Савва. У вас нет папироски, Вася?

  Послушник. Да нет же, я не курю.

  Липа (сурово). Чего ты ждешь, Савва? Уходи отсюда,- ты здесь лишний. Ты посмотри на себя: на тебя взглянуть страшно. У тебя лицо черное.

  Савва. Не спал, вот и черное.

  Липа. Чего ты ждешь?

  Савва. Объяснения.

  Липа. Ты не веришь в чудо?

  Савва (усмехаясь). Вася, вы верите в чудо?

  Послушник. Да верю же, Савва Егорович.

  Савва. Ну, погодите. Что они там делают! Троих уже задавили.

  Послушник. Троих?

  Савва. И еще задавят. И все галдят: чудо, чудо! Дождались!

  Липа. И это ты, Савва, дал им чудо. Тебя нужно благодарить.

  Савва (хмуро). Что, Вася, рады небось монахи?

  Послушник. Очень рады, Савва Егорович, плачут.

  Савва (смотрит на него). Плачут? Чего же они плачут?

  Послушник. Да не знаю же; от радости, должно быть. Отец Кирилл хрюкает как поросенок: уи-уи-уи! Как пьяные все.

  Савва (встает, беспокойно). Как пьяные? Что это значит? Они, может, и вправду пьяные?

  Послушник. Да нет же, Савва Егорович. От чуда это они: рады. Отец Кирилл хрюкает: уи-уи. Говорит, что пить теперь бросит, в скит пойдет, если жив останется.

  Савва (смотрит). Ну?

  Послушник. Больше ничего.

  Савва. Что они говорят?

  Послушник. Каются, говорят, что больше грешить не будут, обнимаются. Как пьяные все...

  Савва (прохаживается, гладит себя рукой по лбу). Да, так вот оно что!.. Да. Глупо!

  Липа (следит за ним). Уходи отсюда, Савва, ты лишний.

  Савва. Что?

  Липа (неохотно). Тебя могут узнать, и тогда... Ты хоть бы шапку надел, у тебя вид, как...

  Послушник. Да, уходите, Савва Егорович... пожалуйста, голубчик. Они ведь... они вас убить могут.

  Савва (с внезапным гневом). Оставьте меня в покое. Никто меня не убьет. Чепуха какая!

  

  Пауза.

  

  Савва (садится). Воды бы, что ль, выпить... пить очень хочется. Нет тут лужи какой-нибудь?

  Послушник (со страхом глядя на Савву). Нет, все повысохло.

  Савва (морщась). Жаль.

  Послушник. Вон у бабы манерка есть. (Весело.) Я сейчас попрошу... (Бежит.)

  Липа. Тебе бы этой воды давать не следовало. Уходи отсюда, Савва, уходи. Посмотри, как радуются все кругом, земля радуется, солнышко радуется, а ты один... Я все еще не могу забыть, что ты мой брат. Уходи. Но только куда ты ни пойдешь, всюду уноси с собой память об этом дне. Помни, что и везде тебя ждет то же. Земля не отдаст тебе своего Бога, люди не отдадут тебе, чем они живут и дышат. Вчера я еще боялась тебя, а сегодня я смотрю на тебя с жалостью. Ты жалок, Савва. Уходи. Чего ты смеешься?

  Савва (улыбаясь). Не рано ли ты мне, сестра, отходную читаешь?

  Липа. Неужели ты еще не испуган?

  Савва. А чего же мне пугаться? фокусов ваших? Я, Липа, привык ко лжи и обманам. Этим меня не испугаешь! Да и глупой доверчивости у меня еще много, ну, а это помогает. На будущий раз пригодится.

  Липа. Савва!

  Савва. Ну?

  Послушник (приносит манерку с водой). Насилу выпросил. Такая ведь каляная баба! Самой, говорит, нужно. Такая баба!

  Савва. Спасибо, дядя. (Пьет с жадностью.) Хорошо! (Допивает последние капли.) Сладкая вода! Отнесите бабе и скажите: сладкая вода! Такой на всей земле нет.

  Послушник (весело). Хорошо, скажу. (Уходит.)

  Липа (шепотом). Ты враг рода человеческого!

  Савва (облизывая губы). Ладно, ладно. Вот послушаем, что Кондратий скажет. Экая каналья! Ну, я его!..

  Липа (с ударением, но все так же шепотом). Ты враг рода человеческого! Ты враг рода человеческого!

  Савва. Громче говори, а то никто не слышит. Новость пикантная!

  Липа. Уходи отсюда!

  

  Послушник возвращается.

  

  Савва (смотрит, прищурившись, вдаль). А правда, дядя, хорошо там? Чей это лес? Базыкинский? Были мы там с вами или нет?

  Послушник (весело). Да Базыкинский лес! Я вчера, Савва Егорыч, полну горсть светляков набрал, да только как бежал... (Вспоминает; тоскливо.) Господи, как они кричат там! Ну чего они? Вы говорите, они троих задавили, Савва Егорыч, а Савва Егорыч?

  Савва (равнодушно). Троих.

  Послушник. И чего ломятся? Ведь понесут же ее, все увидят.

  Савва. Когда понесут?

  Послушник (смотрит вверх). Теперь скоро.

  Липа. Они будут петь сегодня "Христос воскресе".

  Савва (усмехаясь). Да? Какой я им, однако, праздник устроил!

  

  Показываются Сперанский и Тюха.

  

  Послушник. Ну вот, теперь эти еще идут. Э-эх! Ну чего им надо? Чего ищут? Не люблю же я этого, Господи! Савва Егорыч, пойдемте отсюда.

  Савва. Чего ради?

  Послушник. Они сюда идут, Сперанский...

  Савва. Ага! "Шаги смерти" приближаются.

  

  Липа смотрит удивленно; послушник, волнуясь, прижимает руки к груди.

  

  Послушник (плачущим голосом). Ну что вы говорите! Ах, Господи! Ну зачем это? Не надо этого говорить. Ах, Господи! Никаких тут нет шагов смерти.

  Савва. Это он рассказ такой сочинил... Здравствуйте, здравствуйте... Чего надо?

  Сперанский. Вот Антон Егорович вас ищут, Савва Егорович...

  Савва (со странным беспокойством). Чего тебе?

  Тюха (очень мрачно, слегка прячась за Сперанского). Ничего.

  Послушник (внимательно слушающий, горячо). Так чего же вы ходите! Ничего так ничего. А то ходят, ищут. Как это нехорошо. Ей-Богу!

  Тюха (мельком взглядывает на послушника, упирается взглядом на Савву). Савка!

  Савва (раздраженно). Да чего тебе надо, ну?

  

  Тюха не отвечает и прячется за Сперанского, выглядывая из-за спины; в течение дальнейшего он неотступно глядит на Савву, дергает ртом и бровями и иногда обеими руками крепко зажимает рот. Очень мрачен.

  

  Сперанский. Народ очень волнуется, Олимпиада Егоровна. Сломали старые ворота, что на той стороне, к лесу; ворвались. Отец игумен выходил усовещевать. Кричат, ничего разобрать нельзя. Многие в корчах валяются на земле, больные, должно быть. Очень странно, даже совсем необыкновенно!

  Липа. Скоро понесут? Надо идти. (Встает.)

  Сперанский. Теперь, говорят, скоро. Повозку одну повалили с безруким, с безногим. Лежит на земле и кричит, такой странный.

  Послушник. Да нет! Вы сами видели.

  

  По дороге из монастыря идет Кондратий с двумя богомольцами, внимательно его слушающими. Увидев Савву, Кондратий что-то говорит своим спутникам, и те останавливаются.

  

  Савва. Ага! Вот он!

  Кондратий (чистый, благообразный, сияющий). Здравствуйте, Олимпиада Егоровна. Здравствуйте и вы, Савва Егорович!

  Савва. Здравствуй, здравствуй! Пришел-таки, не побоялся!

  Кондратий (спокойно). Чего же мне бояться? Авось не убьете, а если и убьете, так от вашей руки и умереть сладко.

  Савва. Какой храбрый! И чистенький какой, смотреть больно. В луже-то не такой лежал, похуже был.

  Кондратий (пожимая плечами, с достоинством). Напрасно только вспоминаете: теперь это ни к чему. А вам, Савва Егорович, пора бы вашу злость и оставить. Да!

  Савва. Ну?

  Кондратий. То-то, что не - ну. Понукали и будет.

  Савва. С чудом поздравить можно?

  Кондратий. Да, Савва Егорыч, с чудом. (Пристойно плачет, вытираясь платком.) Дал Господь дожить.

  Савва (поднимаясь и делая шаг к монаху, внушительно). Ну, ты, того. Будет именинника разыгрывать. Поиграл - и будет! А то я из тебя именины-то эти повытрясу, слышишь!

  Послушник. Савва Егорыч, голубчик, не надо!

  Кондратий (слегка отступая). Потише, потише! Мы не в лесу, когда купцов резать можно. Тут и народ близко.

  Савва (хмуро). Ну, рассказывай. Пойдем!

  Кондратий. Зачем же идти? Я и тут все рассказать могу,- у меня секретов нет. Это у вас секреты, а я весь тут.

  Савва. Ты врать тут будешь.

  Кондратий (горячо, со слезами). Грех вам, Савва Егорыч, грех. За что обижаете человека? Что в луже видели? Грех вам, нехорошо!

  Савва (с недоумением). Да что ты?

  Кондратий. В такой день и врать я буду! Олимпиада Егоровна, хоть вы! Боже мой, Боже мой! Ведь нынче Христос воскрес, понимаете вы это?

  

  Прибывает народ. Некоторые мельком оглядываются на группу с двумя монахами и, обертываясь, проходят.

  

  Липа (взволнованно). Отец Кондратий...

  Кондратий (бьет себя в грудь). Понимаете ли вы это? Э-эх! Жил всю жизнь, как мерзавец, и за что только Бог привел! Олимпиада Егоровна, понимаете вы это? Понимаете вы это? а!

  Савва (в тяжелом недоумении). Говори толком! Будет хныкать.

  Кондратий (машет рукой). Я на вас не сержусь. Вы что...

  Савва. Говори толком!

  Кондратий. Я Олимпиаде Егоровне расскажу, не вам. Знали вы меня, Олимпиада Егоровна, за пьяницу, за беспутного человека,- теперь послушайте. И вы (к Сперанскому) послушайте, молодой человек, вам это будет полезно: как Бог невидимо направляет.

  Липа. Я вижу, отец Кондратий. Простите вы меня.

  Кондратий. Бог простит, а я что!.. Так вот, Олимпиада Егоровна, ослушался я вашего совета и пошел к отцу игумену с этой самой адской машинкой. Воистину - адская! И рассказал я ему все как на духу, чистосердечно.

  Сперанский (догадываясь). Так это... Какое странное событие...

  Послушник (тихо). Ну, молчите же вы, ну вам-то что?

  Кондратий. Да-с. Отец игумен даже пополовели. "Ах, ты, говорят, да ты знаешь, с кем ты дело-то имел?" - "Знаю", говорю, а сам трясусь. Ну, собрали они братию, посоветовались келейно и говорят мне: вот что, говорят, Кондратий,- избрал тебя Господь орудием Своей святой воли. Да. (Плачет.) Избрал тебя Господь орудием...

  Липа. Ну-ну!

  Кондратий. Да-с. Ступай ты, говорят, и положи машинку, как приказано, и заведи ее... Как следует! Пусть дьявольский-то помысел так весь и совершится, полностью