Тургенев Иван Сергеевич - Нахлебник

ев и не подозревал о возможности запрещения пьесы как для сцены, так и для печати. Не мог он знать и того, что его московские друзья решили использовать задержку комедии в театральной цензуре для скорейшего ее опубликования.

   "Спешу вам послать пьесу Тургенева, которую вчера взял я от Щепкина,- писал В. П. Боткин 9 февраля 1849 г. А. А. Краевскому,- он был в недоумении, кому послать ее: вам или "Современнику". Хотя он и получил письмо от Тургенева, где он пишет, чтобы пьесу послать вам, но вместе с этим Щепкин получил письмо и от Некрасова, в котором Некрасов просит прислать пьесу ему. Я разрешил эти сомнения, присоветав следовать письму самого автора. Щепкин покорно просит об одном. Пьеса эта не запрещена еще формально театр(альною) ценсурой; но Щепкина уведомила дирекция, что об этом идет, переписка, след., она к бенефису его и не могла поспеть. После этого он ничего не знает о театральной судьбе ее. Итак, узнайте о ней. А потом Щепкину хочется ее публично прочесть, но для этого она должна быть пропущена ценсурой. И хочется ему, прочесть постом. След., нужно, чтобы она как можно скорее была представлена в ценсуру. Итак, нельзя ли сделать, чтоб вы представили ее поскорее в ценсуру и тотчас, если она будет пропущена, известили. хотя меня, а я тотчас дам знать ему. Впрочем, если Щепкин замедлял прислать ее к вам, то это потому, что Тургенев пишет, чтобы послать ее вам, когда вы напишете Щепкину письмо об этом. Пока прощайте. Сделайте для Щепкина; ради бога. Да поскорее в ценсуру, Щепкин <просит) еще отпечатать, отдельно 10 экземпляров" (Отчет ИПБ за 1889 г., приложения, с. 94).

   О задержке пьесы в театральной цензуре Тургенев узнал довольно поздно: "Я, ей же ей, не понимаю, что могла найти цензура в "Нахлебнике", и с нетерпением ожидаю результата, вашей попытки его напечатать,- писал Тургенев 1 марта 1849 г.. Краевскому.- Вся комедия, как вы увидите, написана более для одной роли, и вы можете себе представить, как мне было неприятно неисполнение "Нахлебника" в его бенефис. Ну, однако, дело сделано, и я желаю только, чтобы в вашем журнале ее бы не исказили".

   Как свидетельствуют многочисленные исключения, сокращения и поправки, сделанные цензорами "Отечественных записок" в тексте типографских гранок, первоначально предполагалось, что комедия Тургенева в результате этой правки может быть освобождена от наиболее криминальных сцен, строк и слов, препятствующих разрешению ее к печати. Из текста "Нахлебника" было изъято всё то, что подчеркивало связь ее персонажей с крепостным бытом и государственной службой (например, ремарки о числе душ, которыми владеет тот или иной помещик, упоминания о чинах и званиях персонажей - "коллежский советник", "голосом начальника отделения", "Вы барин, человек знатный", "Корины - фамилия ведь тоже старинная, столбовая", прямые и косвенные свидетельства о "крещеной собственности" (например: "мужики, словно куропатки, бегут, бегут", "с деревни бестягольных нагнали", "свежая девка", "сильно заезженный и севший на ноги дворовый" и т. п.).

   Устранение всех этих щекотливых слов и строк было осуществлено цензорами без особых трудностей (см.: Лит Музеум, с. 379-380). Но совершенно безнадежными оказались их попытки ослабить впечатление от самой фабулы пьесы, основные линии развития которой объективно дискредитировали правящий класс, дискредитировали изнутри, обнажая самую природу "дикого барства" во всех противоречиях его быта, этики, политического и социального поведения.

   "Рассказ Кузовкина, на котором основан главный интерес комедии,- отмечалось в заключительной части представления цензоров А. И. Фрейганга и Ю. Е. Шидловского в С.-Петербургский цензурный комитет,- делает ее произведением безнравственным, которое, кроме того, бросает тень на дворянское сословие. В комедии, кроме шута Кузовкина, выставлены в жалком и презрительном виде еще два другие подобные ему бедняки: Карпачев и Иванов, соседи Елецких. По этим причинам комедия "Нахлебник" к напечатанию дозволена быть не может". Как свидетельствует протокол С.-Петербургского цензурного комитета от 22 февраля 1849 г., рапорт цензоров "Отечественных записок" не встретил никаких возражений, и комедия Тургенева, как произведение "совершенно безнравственное и наполненное выходками против русских дворян, представляемых в презрительном виде", была запрещена к печати, с тем, чтобы "корректурные листы оной оставлены были при деле" {Выписка из журнала заседания С.-Петербургского цензурного комитета от 22 февраля 1849 г., куда вошли в основных своих частях оба донесения членов комитета, рассматривавших пьесу Тургенева, полностью опубликована: Лит Музеум, с. 369-370.}.

   "Увы и трижды увы, Иван Сергеевич! - писал Краевский 11(23) марта 1849 г. Тургеневу, узнав о решении С.-Петербургского цензурного комитета.- "Нахлебник" не прошел сквозь утесы и завяз в них со всеми своими потрохами; ни одной строчки не уцелело; и это решение не одного, не двух голосов, а целого синедриона. Я спрашивал, почему же и за что: мне сказали, что нельзя указать собственно ни на один характер, который бы шокировал, ни на один факт, который был бы уж чересчур соблазнителен, но по всей комедии проходит что-то нехорошее; пожалуй, дескать, можно бы из нее кое-что повыкинуть, но тогда уж в ней и собачьего смысла не останется; да притом и погода на дворе стоит серая, и разные хорошие господа не перестают хмурить брови, посматривая на русскую прессу, и пр. и пр. Что тут было говорить? Пошел я домой, понурив голову и глубоко скорбя, что "Отеч. записки" лишились такой славной вещицы, которая мне понравилась более всех "Записок охотника"" (Лит Арх, кн. 4, с. 378-380).

   ""Нахлебник" Ваш не пошел - этого бы не случилось, если б он попал к нам, а теперь он погиб невозвратно",- замечал в письме к Тургеневу от 27 марта 1849 г. Некрасов, раздосадованный тем, что пьеса была отдана в "Отечественные записки", а не в "Современник" (Некрасов, т. X, с. 129). Сам автор дважды запрещенной пьесы признавался в письме к Краевскому от 2(14) апреля 1849 г., что он никак "не ожидал поражения на голову "Нахлебника"".

   Под впечатлением вестей о запрещении публикации и постановки "Нахлебника" в кругу парижских друзей Тургенева возникает проект издания его комедии на французской языке. Судя по письму Тургенева к Полине Виардо от 8 июля 1849 г., этим переводом должен был заняться он сам в Куртавнеле, но, уезжая на лето из Парижа, он по ошибке захватил с собою в деревню вместо рукописи "Нахлебника" какую-то другую тетрадь. Перевод, задуманный в 1849 г., осуществлен был им лишь девять лет спустя, в сотрудничестве с Луи Виардо, и появился в свет, под названием "Le pain d'autrui", в двухтомнике произведений Тургенева, выпущенном на французском языке в Париже ("Scènes de la vie russe" par M. I. Tourguéneff. Deuxième série. Traduite avec la collaboration de l'auteur par Louis Viardot. Paris, 1858, p. 157- 224).

   Задержка "Нахлебника" в цензуре, а потом и его запрещение необычайно подняли интерес к этой комедии в широких литературных и общественных кругах.

   ""Нахлебник" Тургенева очень хорош, хотя основной мотив и не совсем идет к русской жизни,- писал В. П. Боткин 10 марта 1849 г. П. В. Анненкову. - На сцене эта пьеса произвела бы фурор и Щепкин был бы превосходен. Она завязла, как вы уже, конечно, знаете, в известном болоте и дана не была". Письмо заканчивалось, однако, сообщением о том, что "у Щепкина будет сыгран "Нахлебник" в доме. Теперь репетиции идут" (Анненков и его друзья, с. 557). Об этом же готовившемся спектакле вспоминает А. В. Щепкина (Русский архив, 1889, No 4, с. 538).

   Копия первого акта запрещенной комедии, обнаруженная в архиве А. В. Станкевича, позволяет установить, как были распределены M. С. Щепкиным роли в затеянном им домашнем спектакле. Кузовкина должен был играть он сам, Ольгу - М. В. Станкевич, Елецкого - П. Барсов, Тропачева - А. В. Станкевич, Иванова - А. С. Щепкин, Карпачова - А. Н. Афанасьев, Трембинского - Н. М. Щепкин, Карташова - К. П. Барсов, Прасковью Ивановну - А. В. Щепкина, Машу - И. А. Бояркина, Анпадиста - И. К. Бабст, Петра - А. М. Щепкин, Ваську - Аркадий Иванов (ГИМ, ф. 351, ед. хр. 106, л. 1 об.).

   Постановка эта была сорвана только потому, что комедия Тургенева оказалась в числе запрещенных литературных произведений, остановивших на себе внимание органов III Отделения во время секретного дознания по делу М. В. Петрашевского и его окружения.

   "Рукописная литература в Москве в большом ходу,- писал петрашевец А. Н. Плещеев, извещая 26 марта 1849 г. своего приятеля С. Ф. Дурова о настроениях передовой московской общественности.- Теперь все восхищаются письмом Белинского к Гоголю, пиеской Искандера "Перед грозой" и комедией Тургенева "Нахлебник"" (Полярная звезда на 1862 г. Лондон, 1861. Кн. VII, вып. 1, с. 71). Это письмо, перлюстрированное секретной полицейской агентурой, обсуждалось, как свидетельствуют показания А. И. Пальма, на одной из "пятниц" в кружке Петрашевского ("Дело петрашевцев", 1951, т. III, с. 273).

   Самый факт объединения в одном ряду письма Белинского к Гоголю и комедии Тургенева "Нахлебник" был настолько политически выразителен, что о разрешении "Нахлебника" на сцене не могло быть и речи. В связи с этим 10 сентября 1849 г., за три недели до начала суда над петрашевцами, управляющий III Отделением генерал-лейтенант Л. В. Дубельт утвердил рапорт театрального цензора С. А. Гедеонова о запрещении "Нахлебника", как произведения "равно оскорбляющего и нравственность и дворянское сословие" (ЦГИАЛ, ф. 780, рапорт No 25. Ср.: Дризен Н. В. Драматическая цензура двух эпох. Пг., (1917), с. 77).

   Однако и после этого акта комедия Тургенева продолжала распространяться в списках и читаться на литературных вечерах. Так, 5 ноября 1849 г. П. А. Плетнев писал Я. К. Гроту из Петербурга: "Третьего дня вечером я с женою был у Одоевских, которые собрали весь beau monde слушать Щепкина, читавшего Тургенева новую комедию в прозе: "Нахлебник". Целое больше походит на анекдот, нежели на комедию. Но одно лицо (именно нахлебник) так чудесно обрисовано, в такое трогательное поставлено положение <...>, что нельзя не признать в авторе истинного, таланта" (Переписка Грота с Плетневым, т. III, с. 487).

   Успех "Нахлебника" на вечере у кн. В. Ф. Одоевского имел в виду Тургенев в своем письме от 1 декабря 1849 г. из Парижа к Краевскому: "На днях я прочел в одном письме гр. (М. Ю.) Виельгорского весьма большие похвалы моему "Нахлебнику", которого в одном обществе прочел Щепкин. Граф прибавляет: "Cette pièce n'a pas encore été jouée". Стало быть, есть надежда, что ее дадут и в таком случае позволят печатать. Вот вам и пожива. Но я наперед прошу, чтобы никаких важных изменений в этой комедии не было. Лучше ее вовсе не печатать, чем напечатать изуродованную".

   В эту же зиму 1849/50 г. М. С. Щепкин прочел "Нахлебника" в Петербурге министру императорского двора кн. П. М. Волконскому, который, удивившись, что пьеса эта не пропущена цензурой, вызвался устроить ее чтение на одном из литературных вечеров у царицы (Лит. Арх, кн. 4, с. 388). Это чтение по случайным причинам не состоялось, но какие-то слухи о возможности снятия запрета с "Нахлебника" вновь дошли до Тургенева, который писал об этом 24 марта 1850 г. Краевскому. После возвращения летом 1850 г. в Россию Тургенев уже не возлагал никаких надежд на возможность публикации "Нахлебника". Поэтому, вероятно, он и заказал новую копию с рукописи своей запрещенной комедии и, выправив ее самым тщательным образом, поднес свою пьесу "в знак истинной дружбы" лидеру московской оппозиционной общественности П. Я. Чаадаеву (см. с. 584).

   Исправляя ошибки переписчика, Тургенев, как установлено Л. В. Крестовой, внес в текст несколько изменений, неучтенных в позднейших изданиях комедии. Так, в первом действии, в реплике Трембинского: "Вы понимаете, надо господ как следует встретить" (с. 117 наст. тома) после "надо" вставлено "ж"; во втором действии, в реплике Елецкого изменена ремарка - вместо: "Подумав немного" (с. 149) написано: "Торопливо". В реплике Тропачева: "А! боже мой,- и вы тут?" (с. 161) вместо зачеркнутого: "боже" вписано: "милый".

   Под цензурным запретом "пьеса с причиной", как называл "Нахлебника" Гоголь (Рус Сл, 1859, No 5, с. 22. Ср.: Сочинения А. Григорьева, т. 1, 1876, с. 350), продолжала оставаться не только до смерти Николая I, но и в первые годы нового царствования.

   С мертвой точки вопрос о публикации "Нахлебника" сдвинулся лишь в связи с задуманным в кругу петербургских друзей Тургенева отдельным изданием веек его "сцен и комедий" {В 1852 г., в пору невольного пребывания Тургенева в Спасском, один из его молодых знакомцев И. Ф. Миницкий обратился к нему с предложением напечатать комедию "Нахлебник" в Одессе. В ответном письме от 5 октября 1852 г. Тургенев отказался от этого проекта, но в ноябре 1853 г. всё же распорядился об изготовлении для Миницкого копии запрещенной пьесы. См. сводку материалов об этом в публикации Г. Э. Водневой "Из переписки о комедии "Нахлебник"" (Лит Арх, кн. 4, с. 375-378).}. В специальной инструкции, составленной Некрасовым 6 августа

   1856 г. для Д. Я. Колбасива, на которого была возложена реализация этого издательского плана, предусматривалось включение в двухтомник всех пьес Тургенева, в том числе и ранее запрещенных цензурой. В этом документе особо не отмечалась, но бесспорно имелась в виду предварительная публикация комедии "Нахлебник" в одном из ближайших номеров "Современника".

   И в самом деле, письма Тургенева из Парижа к И. И. Панаеву от 21 сентября и 3 октября (ст. стиля) 1856 г. прямо свидетельствуют о том, что "Нахлебник" предназначался сперва для декабрьской, а затем январской и февральской книг "Современника". Отправка комедии в Петербург задерживалась с месяца на месяц из-за несогласия Тургенева печатать "Нахлебника" в прежней редакции и отсутствия у него досуга для работы над правкой устаревшего, с его точки зрения, текста.

   "Я нисколько не прочь от печатания "Нахлебника" - и кое-что даже переделал и сократил,- писал Тургенев 6(18) января

   1857 г. Анненкову.- Поправки эти я немедленно вышлю Панаеву - они еще ко 2-му номеру поспеют". Несмотря на всю категоричность этого заявления об окончании работы над переделкой комедии, отправлена она была в редакцию "Современника" только через пять недель: "Я отправил слегка выправленного "Нахлебника" (с переменою заглавия) Панаеву,- писал Тургенев Колбасину 16(28) февраля 1857 г.,- посмотрим, пропустит ли цензура". О том же, с каким нетерпением ожидалась пьеса Тургенева в редакции "Современника", свидетельствует письмо Н. Г. Чернышевского к Некрасову от 13 февраля 1857 г.: "Очень обрадовало меня известие (в Вашем письме к Ив. Ив. Панаеву),- писал он из Парижа,- что Вы, Николай Алексеевич, уговорили Тургенева прислать "Нахлебника" на 3-ью книжку и заняться обработкою романа. Без "Нахлебника" и 3-я книжка была бы так же неудовлетворительна, как 2-ая" (Чернышевский, т. XIV, с. 339).

   В распоряжении Тургенева в 1856-1857 гг. за границей была та самая рукопись "Нахлебника", которая в 1849 г. прислана была им М. С. Щепкину, а последним отдана для публикации в "Отечественные записки". Возвратившись к автору, эта рукопись через восемь лет легла в основание новой редакции комедии, поскольку прежний ее текст, с первого до последнего листа, подвергся систематической правке, отражавшей новые, более высокие требования взыскательного художника к внешней и внутренней структуре его ранних драматических произведений. Всего в текст "Нахлебника" было внесено свыше 250 изменений. Эта правка, производившаяся в течение нескольких месяцев, не спеша, с перерывами, имела своей целью многообразную чеканку языка основных персонажей пьесы, устранение из текста всякого рода длиннот, недостаточно мотивированных повторений и отступлений в сторону, замедлявших темпы действия и ослаблявших эффекты отдельных сцен.

   Так, например, во второй редакции "Нахлебника" сокращены были вдвое повторения в репликах Кузовкина, типа: "Войди, Ваня, войди", "Ну послушай, Ваня, послушай", "А ласкова, Ваня, как ласкова" и т. п. Сокращены были также повторения в речах Елецкого ("Покажи, покажи", "С нашим, с нашим", "А хорошо, ей-богу, хорошо", "Ах, точно, точно", "Вы правы, вы правы" и проч.), в сентенциях Ольги ("Ну, вот мы дома, наконец, дома", "Я здесь родилась, Paul, я здесь выросла", "Ну, пойдем, пойдем", "Нет, пожалуйста, пожалуйста"), в обращениях Трембинского ("Эх, не время теперь, не время, не место здесь, господа, не место", "Ну, друзья мои, ступайте теперь по местам, друзья мои") и во многих других репликах всех персонажей комедии.

   Во второй редакции "Нахлебника" появились и некоторые новые акценты в обрисовке линии поведения Елецкого, который, как "петербургский чиновник", человек "холодный, сухой", но "неглупый" и хорошо воспитанный, уже не столь активно, как в первом варианте пьесы, принимает участие в травле Кузовкина, затеянной Тропачевым. Поэтому в рукописи в 1857 г. были сняты или сокращены такие реплики Елецкого, как: "Да отчего же вы, Василий Семенович, не хотите теперь петь и плясать, как при покойнике" или: "А как же мне говорили, будто вы именно эту должность - должность шута у моего покойного тестя исправляли - а? Он от вас, вероятно, еще не этого требовал" (часть этой реплики отдана Тропачеву). Менее откровенно Елецкий в разговоре с Тропачевым признается в том, что он "ничего не смыслит в деревенской жизни" и даже "сроду на гумне не бывал" (формулировки рукописи) и т. п. При доработке пьесы была изъята из текста и одна существенная деталь, проливающая некоторый свет на отношения между Кузовкиным и Кориной после смерти ее мужа. Мы имеем в виду строку, следовавшую после слов Кузовкина "в лицо ей глядеть боялся" (см. с. 158): "Так что под конец она сама - ласковая душа! меня ободрять начинала" (ИРЛИ, л. 15, об.).

   Перерабатывая свою комедию в 1857 г., Тургенев, в целях облегчения самой процедуры проведения в печать запрещенного в свое время произведения, изменил ее прежнее название "Нахлебник" на "Чужой хлеб". Других следов приспособления пьесы к требованиям цензуры в рукописи нельзя обнаружить, так как такие детали ее, как зачеркнутые слова: "Ты - барин" (в реплике Кузовкина, обращенной к Иванову: "Ты - помещик, ты - барин") или: "Барыня прогуливаться любит" (окончание реплики Трембинского "Чистят ли дорожки в саду?") - в новых цензурных условиях не заключали в себе ничего криминального и были устранены самим автором по соображениям художественного порядка. По требованию цензуры были заменены только два слова, как свидетельствует письмо Д. Я. Колбасина к Тургеневу от 5 марта 1857 т. (Т и круг Совр, с. 329): "сильно изъезженный" в авторской характеристике старого "дворового человека" Анпадиста (см. с. 114) исправлено на "изнуренный". Это исправление перешло во все издания сочинений Тургенева, как и некоторые другие варианты журнального текста, например: ремарка о возрасте Егора Карташова - "60 лет" вместо "50 лет"; "серьезно" на с. 126 вместо "развязно"; "дядя" на с. 137 вместо "дядюшка"; "во время" на с. 138 вместо "в течение"; "нехорошо" (там же) вместо "нехорошо робеть"; "Он векселя скупил, а другие говорят, что просто взял" на с. 138 вместо "Он все векселя скупил, а другие говорят, что просто взял. Запугал, да взял"; "черты лица его" на с. 153 вместо "черты его"; "будешь ездить" на с. 168 вместо "к нам будешь ездить". Этих вариантов так много, что можно допустить существование еще одной, до нас не дошедшей, рукописи комедии "Чужой хлеб", с которой сделан был в феврале 1857 г. набор журнального текста (подробнее об этом см.: Соколова М. А. "Нахлебник". Первая беловая редакция 1848 г. с авторской правкой 1857 г.- Т сб, вып. 1, с. 15-20).

   В письме от 12(24) января 1857 г. к Панаеву Тургенев предупреждал, что в случае внесения в текст "Нахлебника" тех или иных цензурных изменений он считает необходимым, чтобы корректуру пьесы держал Л. Н. Толстой, который был уполномочен им и на внесение в комедию всех "поправок и сокращений", "буде таковые понадобятся". Прибегать к помощи Л. Н. Толсто-го, который к тому же в феврале находился уже за границей, не пришлось. Третья книжка "Современника", гвоздем которой был "Нахлебник", вышла в свет 10 марта 1857 г., но Тургенев с таким нетерпением ждал появления своей комедии, что потребовал от Панаева и Колбасина немедленной высылки ему в Париж чистых ее листов до рассылки журнала подписчикам. В одном из писем к Панаеву Тургенев упоминал и о размерах авторского гонорара за публикацию "Нахлебника": "240 рублей сер., считая по 75 руб. за лист, как сказано в условии".

   В редакции, установленной для "Современника", комедия "Нахлебник" появилась в 1858 г. в переводе на французский язык в двухтомнике произведений Тургенева "Scènes de la vie russe" (см. с. 592).

   Появление "Нахлебника" в печати ни в какой мере не гарантировало разрешения на постановку этой пьесы, хотя хлопоты в обоих направлениях шли одновременно. Так, М. С. Щепкин, учитывая смягчение общих цензурно-полицейских условий и опираясь на советы Краевского, полагавшего, что изменение названия запрещенной пьесы может благоприятно отразиться на ее дальнейшей судьбе, 19 декабря 1856 г. обратился к П. В. Анненкову с просьбой переговорить с театральными цензорами и с начальником репертуарной части императорских театров П. С. Федоровым о получении разрешения на постановку "Нахлебника" (под названием хотя бы "Приживальщик", если нельзя придумать чего-нибудь более подходящего в этом роде), в бенефис его, назначенный на 13 января 1857 г. в Москве (Лит Арх. кн. 4, с. 385-386).

   29 декабря 1856 г., извещая Тургенева о результатах своих хлопот, Анненков просил извинения за вынужденное изменение названия пьесы ("Нахлебник" именовался им "Даровым хлебом", превратившимся впоследствии под пером Тургенева в "Чужой хлеб") и заключал свою информацию словами: "Вышло, что отказать не отказали, а протянули так, что к бенефису комедия не поспела. При том же цензор Нордстрем (очень порядочный человек) заметил, что пьеса скорее могла бы быть допущена на сцену, если бы была н_а_п_е_ч_а_т_а_н_а" (Труды ГБЛ, вып. III, с. 63).

   Вопреки надеждам Анненкова и его друзей, пьеса Тургенева всё же не была допущена на сцену и после ее появления в печати. В библиотеке дирекции императорских театров сохранилась копия журнального текста "Чужого хлеба", представленная в театральную цензуру воронежским губернатором 16 июля 1857 г. Рукою управляющего III отделением генерал-майора А. Е. Тимашева на копии этой сделана лаконичная отметка: "Запрещено 23 августа 1857" (рукопись No 26011, по новой нумерации No 50999).

   Несмотря на новые хлопоты Щепкина о разрешении постановки "Нахлебника", хотя бы в порядке награды, как он писал, "ему, старику, за пятидесятилетнюю добросовестную службу искусству", несмотря на специальную поездку для этого С. В. Шуйского в начале октября 1857 г. в Петербург, несмотря на поддержку этих ходатайств влиятельными людьми в театральных верхах и в окружении вел. кн. Константина Николаевича, постановка "Нахлебника" на сцене и на этот раз допущена не была. Она осуществилась лишь в пору официальной ликвидации крепостных отношений, т. е. после манифеста 19 февраля 1861 г.

   В воспоминаниях актера Ф. А. Бурдина сохранился рассказ о том, что снятие запрета с постановки комедии Тургенева на сцене было значительно облегчено благодаря временному исполнению обязанностей начальника III Отделения генералом И. В. Анненковым, С.-Петербургским обер-полицмейстером, братом писателя (BE, 1886, No 12, с. 671-672; там же, 1901, No 9, с. 585). По настоянию последнего ген. Анненков распорядился об изготовлении специальной докладной записки о причинах запрещения "Нахлебника", а сам наложил 19 октября 1861 г. на представленном ему рапорте следующую резолюцию: "По внимательному рассмотрению этой пьесы я не нашел в ней оскорбления нравственного чувства и дворянского сословия" (Лит Арх, кн. 4, с. 385).

   В начале ноября 1861 г., узнав от Бурдина о снятии запрета с "Нахлебника", Тургенев обратился к П. В. Анненкову с письмом, из которого видно, что автор "Нахлебника" уже давно предоставил эту пьесу в полное его распоряжение.

   "Не помню,- писал Тургенев,- спрашивал ли я вас, имеете ли вы сцену, которую я прибавил во втором акте и послал Щепкину. Эта сцена необходима. На всякий случай я ее перепишу и вместе с другими поправками и изменениями пошлю вам ее дня через два или три". Об этой же "прибавочной сцене во 2 акте", без которой он просил не ставить "Нахлебника", Тургенев напоминал Анненкову и в письме от 11 декабря 1861 г.

   Изменение первоначального построения заключительного акта "Нахлебника", с одной стороны, призвано было несколько более тонко мотивировать драматизм прежней развязки, с другой - резче выдвинуть в пьесе роль Елецкого, сделать более жизненно колоритной фигуру этого жесткого "петербургского чиновника". В первых двух редакциях "Нахлебника" - запрещенной и журнальной - Елецкий, возвратившись к гостям после объяснения с Ольгой о Кузовкине, решительно обрывает Тропачева, возобновившего было свои шутки (его даже "передергивает" от них), настоятельно предлагает не вспоминать о происшедшем и, желая оставить жену с Василием Семеновичем наедине, выпроваживает всех в сад. Ольге Петровне удается уговорить отца принять деньги за выкуп Ветрова: "Вы могли отказать чужой богатой женщине,- говорит она,- вы имели право не принять ее подарка, но дочери, вашей дочери, вы не можете, вы не должны отказать... Не плачьте, не плачь... мы будем видеться... Ты к нам будешь ездить..." Кузовкин поддается уговорам и к возвращению хозяина и гостей с прогулки "всё,- говоря словами Елецкого,- устроено" (см.: Т, ПСС и П, Сочинения, т. II, с. 390-395). В новой редакции комедии Елецкий, предложив гостям un petit tour, сам остается с Кузовкиным, грубо обвиняет старика в вымогательстве, резко требует публичного отказа от его "нелепой басни" и, дав ему "четверть часа на размышление", выходит. Только после этого следует сцена с Ольгой Петровной, возвращение всех из сада - и прежняя концовка комедии получает, таким образом, совсем иную мотивировку (см. с. 166-172 наст. тома).

   Эта переработка "Нахлебника", которую можно определить как третью редакцию пьесы, при постановке ее в 1862 г. на сцене не была принята во внимание ни в Москве, ни в Петербурге, так как дополнения и изменения, сделанные Тургеневым в тексте комедии, требовали нового обращения в театральную цензуру, на что никто из друзей автора не решался. Возможно, что этот отказ от новых переговоров с цензурными органами был сопряжен с известным риском вовсе лишиться разрешения на постановку "Нахлебника", поскольку оно было получено но совсем обычным путем, но есть основание предполагать, что перестройка второго действия пьесы не встретила к тому же сочувствия Щепкина и по существу. Об этом косвенным образом свидетельствовало и то раздражение, с которым Тургенев 10 (22) февраля 1862 г. информировал В. Я. Карташевскую о "прибавочной" сцене в "Нахлебнике", которая "не попадает в театр", хотя "в ней нет ничего зазорного и написана она более с целью поправления плохой пьесы"; "впрочем,- добавлял Тургенев,- от сокращения, по выражению Анненкова, она не будет ни лучше, ни хуже".

   Премьера "Нахлебника" состоялась 30 января 1862 г. в Москве, в Большом театре, в бенефис престарелого М. С. Щепкина, боровшегося в течение тринадцати лет за возможность выступления в этой пьесе {Первая информация о постановке "Нахлебника" появилась в "Московских ведомостях" от 25 января 1862 г., No 19. После премьеры состоялись еще три представления "Нахлебника" - 9, 15 и 17 февраля 1862 г. (Моск Вед, 1862, No 30, 35, 37). Фотокопию афиши премьеры см.: Т и театр, вкладной лист.}. Бенефисный спектакль начинался одноактной комедией Н. И. Куликова "Которая из двух", а заканчивался старинным водевилем А. И. Писарева "Тридцать тысяч голов, или Находка лучше потери". Основные роли в "Нахлебнике" исполняли: Кузовкина - М. С. Щепкин, Ольги Петровны - Н. М. Медведева, Елецкого - И. В. Самарин, Тропачева - С. В. Шуйский, Иванова -- П. М. Садовский, Карпачова - Калинин (Театр наcл, с. 312).

   Премьера "Нахлебника", по свидетельству известного московского театрального критика А. Н. Баженова, не оправдала связанных с нею больших ожиданий, и комедия не удержалась в репертуаре. Неуспех пьесы критик объяснял ее "сценической слабостью", характерной якобы для всех комедий Тургенева и не компенсируемой их литературными достоинствами - "необыкновенно тонкой и правдивой обрисовкой характеров действующих лиц", показываемых "с какой-то особенной, обаятельной теплотою, которою приятно греется читатель". Никак не реагируя на общественно-политическое звучание пьесы, Баженов основную часть своей рецензии посвятил разбору игры Щепкина, которая очень удовлетворила его в первом акте и вызвала большие сомнения во втором:

   "Г. Щепкин прекрасным исполнением своей роли в первом действии не оставлял желать ничего лучшего,- признавал критик.- С каким умением п достоинством воспользовался он всеми разнообразными положениями и переливами своей роли в первом действии! Сколько откровенной, бесхитростной радости, сколько самой нежной, именно отеческой любви показал он в старческом сердце Кузовкина при встрече приехавшей Ольги Петровны! Как цельно и с какою естественною прямотой отдавался он ласкающей его надежде во время рассказа об пеке, который ведет он за какое-то поместьице! С какою правдой и постепенностью перешел он в экзальтированное состояние опьянения, именно старческого опьянения! Какими, наконец, искренними невольными слезами заплакал он под шутовским колпаком! Это была не простая слезливость, а горячее истинное чувство. К сожалению, нельзя сказать того же об игре г. Щепкина во втором действии, где он был уже много холоднее и однообразнее, чему, конечно, помогала и самая роль, не столько интересная во второй ее половине. Большой рассказ Кузовкина у г. Щепкина вышел как-то вял и неприятно плаксив. Кроме того, мне кажется, что бенефициант закостюмировался не совсем удачно: вицмундирный сюртук Кузовкина больше походил на квартальнический, чем на дворянский. Впрочем, может быть, почтенный артист имел на это свое основание".

   Этот взыскательный, но, видимо, очень объективный разбор исполнения Щепкиным роли Кузовкина заканчивался краткой характеристикой сценической интерпретации других образов комедии: "Г. Шумский совершенно верно передал очень типичную личность Тропачева; в его исполнении было много всего, что нужно для обрисовки этого помещика, т. е. бездна дерзости, наглой заносчивости и какого-то особенного, деревенского фатовства. Г. Садовский необыкновенно тепло и осязательно сыграл маленькую пяти-шестисловную роль Иванова, забитого и угнетенного, но прямодушного и доброго. С уморительною, строго-комическою застенчивостью держал он себя в присутствии Елецкого и Тропачева; каждым движением показывал он, что находится в положении вороны, залетевшей в высокие хоромы. Г. Калинин был также совершенно на месте в роли силача и грубача Карпачова, этого медведя в образе человеческом; он сумел усвоить себе всю звероподобность и отвратительное холопство этого дворянина-прихвостня. Обо всех остальных исполнителях можно только сказать, что они были недурны" (Моск Вед, 1862, 11 февраля, No 33; перепечатано в кн.: Баженов А. Н. Сочинения и переводы. М., 1869. Т. 1, с. 154-155).

   Отклик на московскую постановку "Нахлебника" сохранился в очерке M. E. Салтыкова-Щедрина "Глупов и глуповцы" (1862), оставшемся ненапечатанным при жизни писателя. Сюда были перенесены два тургеневских персонажа - Карпачов и Тропачев - с характерной отметкой под строкою: "Роль Кропачева исполняется на московской сцене г. Калининым с изумительною правдою" (Салтыков-Щедрин, т. 4, с. 204) {О сатирическом заострении мотивов тургеневской пьесы в этом очерке Щедрина, а также в рассказе "На заре ты ее не буди" (1864) из цикла "Помпадуры и помпадурши" см.: Никитина Н. С. Из полемики M. E. Салтыкова-Щедрина с автором "Отцов и детей" и его критиками.- Тургенев и его современники. Л.. 1977, с. 72-77.}.

   В Петербурге премьера "Нахлебника" состоялась 7 февраля 1862 г. в бенефис Ф. А. Снетковой.

   "Имя И. С. Тургенева опять появилось на афише,- отмечал А. И. Вольф в своей "Хронике петербургских театров".- Г-жа Снеткова 3-я выбрала себе в бенефис его комедию "Нахлебник" и заняла, конечно, роль дочки, вышедшей замуж за светского барина - Елецкого. Роль Кузовкина (нахлебника) предложена была В. В. Самойлову, но он от нее отказался и, вероятно, потом раскаялся, когда увидел - как великолепен был в ней Васильев 2-й. В особенности удалась ему сцена, где Кузовкина хотят заставить выкидывать коленца в присутствии дочери: "За что же, за что же!" было сказано им с таким чувством и правдою, что весь театр задрожал от рукоплесканий" {Вольф, Хроника, ч. III, с. 23. Ср.: СПб Вед, 1862, No 33; Сын отечества, 1862, 9 февраля, с. 273-274.}.

   Петербургская театральная аудитория высоко оценила игру П. В. Васильева и Ф. А. Снетковой, но оказалась совершенно равнодушной ко всему тому, что определяло гражданский пафос комедии, находившейся под запретом около 14 лет. Несмотря на то, что ни либеральная, ни революционно-демократическая общественность никак не реагировали на постановку "Нахлебника", эта пьеса всё же продолжала волновать чинов государственного полицейского аппарата, добившихся, после июньских пожаров 1862 г. и ареста Н. Г. Чернышевского, снятия ее со сцены. "После малого пребывания на сцене опять был снят с нее "Нахлебник",- рассказывает хорошо осведомленный П. В. Анненков в одном из набросков своих воспоминаний.- Администрация признала свою ошибку в дозволении комедии и объяснила защитнику ее настоящую причину своей жестокости - время было эмансипации и она боялась, что комедия раздражит еще и без того тревожно настроенную публику и послужит предлогом к переносам политических страстей с арены публичных прений в театральный партер, опасались и враждебных и симпатических заявлений" {Стасюлевич и его современники. СПб., 1912. Т. III, с. 482-483. Рассказ Анненкова в этом же черновом наброске его воспоминаний о том, что якобы Щепкин приезжал на премьеру "Нахлебника" в Петербург и выступил в роли Кузовкина, явно ошибочен. Мемуарист спутал премьеру "Нахлебника" с первой постановкой в Петербурге "Холостяка", для участия в которой Щепкин специально приехал из Москвы в 1849 г. (см. с. 610). Всего "Нахлебник" прошел в Петербурге четыре раза: 7 и 12 февраля, 15 и 27 апреля 1862 г. (Сев Пчела, 1862, No 37, 42, 100, 112).}.

   Третья редакция "Нахлебника", не попавшая в 1862 г. на сцену, впервые опубликована была в Т, Соч, 1869, ч. VII. При подготовке этого издания Тургенев внес в текст "Нахлебника" новую сцену объяснения Елецкого с Кузовкиным, написанную в 1861 г. (см. с. 164, начиная со слов: "Только позвольте мне не сопровождать вас" и кончая строкой: "Ну, хоть убей он меня" в монологе Кузовкина на с. 166).

   Сверх того, Тургеневым сделано было еще несколько изменений в журнальной редакции комедии, имевших целью, во-первых, завершение ее литературной отделки и, во-вторых - предельное сокращение пьесы, обеспечившее выигрыш места и времени для вставной сцены во втором акте. Вся правка печатного текста "Нахлебника", опубликованного в "Современнике" в 1857 г., была подытожена Тургеневым в особой таблице, собственноручно сделанной им в 1868 г. для издателя его сочинений - Ф. И. Салаева. В этой таблице было шесть рубрик: "Страница", "Строка", "Напечатано", "Читай", "Выкинь", "Вставь". Страницы и строки имели в виду текст комедии в "Современнике".

   Восстановив прежнее название пьесы ("Нахлебник" вместо "Чужой хлеб"), Тургенев, вместе с новой сценой объяснения Елецкого с Кузовкиным во втором акте, внес в пьесу еще един небольшой диалог Кузовкина с Елецким (с. 169, от слов "Вы берете деньги" до "А!" включительно), добавил строку в обращении Елецкого к Ольге (с. 169): "Домашнее спокойствие не десяти тысяч стоит" и в трех местах дополнил речевую характеристику Тропачева: (с. 138, после слова "почтеннейший") "Робеть... в порядочном обществе это не принято"; (с. 160, после слов: "А ваш бильярд удивительно хорош") "Только представьте, г-н Иванов отказался играть со мною! Говорит: у меня голова болит. Г-н Иванов... и болит голова!! а?"; (с. 169, после слов: "всё вообще... Да, да") "Природа и поэзия - это мои две слабости! Но что я вижу? Альбомы! Точно в столичном салоне!"

   Как указано выше, при переработке пьесы в 1868 г. были сделаны некоторые сокращения. Так, на с. 114, в характеристике Елецкого как "человека дюжинного, не злого, но в сущности без сердца" сняты были слова: "но в сущности"; на с. 133, после реплики Тропачева о Сен-Жорже, снята была ремарка: "Рисуется"; с. 149, в реплике Елецкого: "Я старику этому объяснил, что, наконец, ему самому будет неприятно остаться после подобной, так сказать, сцены" - устранены были слова "наконец" и "так сказать"; с. 152, в монологе Кузовкина устранены были строки: "и дернула же его нечистая сила на старости лет буянить"; в объяснении его с Ольгой были сняты строки: "Да-с. Вы не глядите, что я... того-с.... да-с, Ольга Петровна, богом вам клянусь, я никак то есть этого не ожидал... я так и думал умереть, никому на свете не сказавши... Виноват, виноват, простите великодушно", и далее: "Начала ваша матушка сокрушаться, сохнуть, плакать... Он сперва, было, и поприудержался, да нет! Осилил лукавый"; с. 157, там же: "Она... со мной... вообразите вы испуг вашей матушки"; на с. 160 исключены были строки: "Елецкий. Оно, положим, для вас несколько неприятно будет... Но вы все-таки человек благоразумный - притом, я вижу, вы чувствуете свою вину - вы поймете... Кузовкин. Слушаю-с"; на с. 161 сокращен диалог Елецкого и Тропачева об окоте: "Тропачев. Когда хотите. Елецкий. Я готов хоть завтра. Тропачев. Извольте, с удовольствием - вот постойте"; там же изъята ремарка о Карпачове: "после минутного молчания".

   Вставляя новую сцену во втором акте, Тургенев устранил из текста журнальной редакции "Нахлебника" следующие строки (после реплики Елецкого; "Да не хотите ли пока пройтись по саду?... un petit tour?" - с. 164):

   "Тропачев. Извольте. Елецкий (обращаясь к Кузовкину). Вы нас здесь подождете, Василий Семеныч... (Уходит с Тропачевым; Карпачов отправляется вслед за ними). Кузовкин (один). Боже мой, что со мною будет? Она ему все сказала... Боже, боже, зачем, я это... Ах, язык мой - враг мой! Что теперь будет? И чем это кончится?".

   На с. 167 были изъяты строки обращения Ольги к Кузовкину: "Я хочу знать, как вы думаете,- и уверяю вас, я во всяком случае с вами соглашусь. Я вас знаю теперь", на с. 167 из ответа Кузовкина изъяты слова: "Как вы думаете?"; на с. 168 из диалога Кузовкина с Ольгой изъяты строки: "Как же мне остаться в вашем доме? Притом же люди вчера слышали... Им уже известно, что меня в виде наказанья сослать приказано. Что ж они подумают? Нет, не могу я остаться - спасибо за ласку, доброту вашу ангельскую, а остаться я не могу"; там же в реплике Ольги изъяты строки: "Если бы мы вам не верили"; на с. 169 в реплике Елецкого сняты слова, предшествующие фразе: "Я вполне тебя одобряю" - "Ты поступила умно, благоразумно и"; на с. 169 исключен диалог: "Елецкий. Как вы себя чувствуете, Василий Семеныч? Кузовкин (встрепенувшись). Очень, очень хорошо. Покорнейше благодарю-с".

   Прочие изменения журнального текста имели еще более узкий стилистический характер: на с. 126 вместо: "И то есть того, понимаешь? Я..." оставлено только "понимаешь"; на с. 133 вместо: "Какого еще надобно" стало: "Какого еще им рожна надобно"; на с. 135 в реплике Кузовкина "Артемыч" заменен "Архипычем"; на с. 148 в словах Ольги: "разве у тебя там... дело" последнее слово исправлено на "дела"; на с. 167 - "Позвольте вас спросить" заменено словом "зачем"; там же в диалоге Кузовкина п Ольги строки: "И мне будет тяжело - и вам не будет легче, особенно вашему супругу. Притом,- что греха таить..." исправлены на: "Еще побьют, пожалуй, под старость. Да и что греха таить..."; с. 168 - "Да... да... да" сокращено на: "Да... да"; там же вместо: "нет... нет... нет" оставлено: "Нет"; там же вместо: "Вы имели право не принять ее подарка" появилось: "Вы могли отказать моему мужу"; на с. 169 вопрос Елецкого: "А что, скажи, всё как следует устроено?" изменен на: "Разве тебе удалось устроить?".

   Через десять лет после появления третьей редакции комедии "Нахлебник" был опубликован немецкий перевод ее, сделанный, однако, не с русского, а с французского текста, напечатанного Тургеневым в сборнике "Scènes de la vie russe" в 1858 г. {Об этом переводе и о постановке "Нахлебника" в ноябре 1883 г. на сцене Франкфуртского городского театра см.: Zabel, S. 157-161.}

   В переписке Тургенева с Л. Пичем, переводчиком комедии, сохранились самые поздние из известных нам авторских высказываний о "Нахлебнике", не только связанные с уступкой переводчику прав на немецкое издание и постановку пьесы, но и разъясняющие некоторые особенности ее замысла, построения и языка: "Телецкий,- писал Тургенев 8 декабря 1879 г., усвоив немецкую транскрипцию фамилии "Елецкий",- петербургский чиновник, ничего не смыслящий ни в сельском хозяйстве, ни в его установившейся терминологии, но он хочет и будет управлять. По старому обычаю (да и теперь еще) вся возделываемая земля имения делится на три равные части, одна часть засевается рожью, вторая - овсом, гречихой и т. д., третья - под паром, и каждый год их меняют. Это первобытное земледелие держится, однако, до сих пор и носит название трехпольной системы. К этому прибавьте лес и луга, где косят сено, и, наконец, непригодную к обработке землю (плохая или же сады, парки, вообще незасеянная земля). Каждая из этих трех частей по-русски называется клином, и когда спрашивают, сколько десятин в имении, то отвечают,- сколько их есть в клину. Если, например, говорят 100, то это значит, что во всем имении приблизительно 400 десятин - 300 в трех клинах и около 100 (таково обычное отношение) под лугами, садами, лесом и непригодной к обработке земли. Сверх того, до самого последнего времени угодия были разделены на много отдельных частей, и только хорошие имения обладали "круглой границей", т. е. были цельными, что по-французски переведено d'un seul tenant. Телецкий этого, конечно, не понимает. Слово "клин" перевели un sol, стало быть, если Егор отвечает 275 десятин dans chaque sol, то это значит в общем больше 800; Телецкий и этого не понимает - и затем поражен численностью десятин. Когда же дальше он говорит о земле, находящейся под паром, то Егор думает, что он хочет знать, сколько есть непригодной к обработке земли и отвечает приблизительно, потому что - по патриархальному обычаю - земля эта, как не обработанная, не измерялась" (перевод с немецкого).

   Комедия "Нахлебник", снятая с репертуара в 1862 г., вернулась на сцену только 10 февраля 1889 г., когда первый ее акт был поставлен в Петербурге в Александрийском театре в бенефис В. Н. Давыдова.

   В том же году, 29 декабря (10 января 1890 г. по новому стилю), "Нахлебник" был поставлен с исключительным успехом на парижской сцене в новом театре ("Théâtre libre"), организованном актером и режиссером Антуаном, бывшим артистом Михайловского театра в Петербурге (DarzensR. Le Théâtre libre. Paris, 1890, t. I, p. 73-93. Ср.: Гнедич П. Le pain d'autrui.- Бирюч Петроградских государственных театров, 1918, No 2, с. 38-41; см. также: Гительман Л.И. "Нахлебник" И. С. Тургенева на сцене Свободного театра Андре Антуана.- Русская литература, 1976, No 4, с. 154-158). После парижских триумфов "Нахлебник" прочно утверждается в репертуаре передовых итальянских и немецких театров конца XIX и первой четверти XX в. (Т и театр, с. 591-592).

   Новой вехой в истории театральной интерпретации "Нахлебника" является постановка его первого акта в Московском Художественном театре 3 марта 1912 г.; полностью "Нахлебник" был дан там же 28 января 1913 г. В 1916 г. "Нахлебник" был возобновлен на сцене Александрийского театра в Петербурге, а в 1924 г.- в московском Малом театре. В числе немногих пьес Тургенева "Нахлебник" продолжает жить до наших дней на советской сцене и в кино.

   Яркое, талантливое и неповторимо своеобразное воплощение образа Кузовкина создали в юбилейных, посвященных 150-летию со дня рождения Тургенева, спектаклях Ленинградского академического театра драмы им. А. С. Пушкина (1968) и МХАТа им. М. Горького (1969) А. Ф. Борисов и M. M. Яншин. Однако в Ленинградском театре режиссер О. Соловьев и исполнитель главной роли А. Ф. Борисов (руководитель постановки В. В. Эренберг) не смогли в полной мере передать трагизм созданной Тургеневым ситуации. Конец пьесы был переделан, и в исполнении Борисова Кузовкин, под аплодисменты зрительного зала, эффектно рвет дарственную на Ветрово, якобы утверждая этим поступком свое человеческое достоинство. Таким образом, существенная часть задачи, поставленной автором перед исполнителями, не нашла своего решения в спектакле.

  

   В специальной литературе о драматургии Тургенева все разборы тематики, традиций, стиля и композиции комедии "Нахлебник" определялись в течение многих лет концепцией, выдвинутой А. А. Григорьевым в статье "И. С. Тургенев и его деятельность" на страницах журнала "Русское слово" в 1859 г. Как утверждал критик, поэтика "сентиментального натурализма", восходившая к традициям гоголевской "Шинели" и переосмысленная в русских общественно-политических условиях второй половины сороковых годов писателями-петрашевцами, во главе с Ф. М. Достоевским, оказала большое влияние на Тургенева.

   "Талант глубоко искренний, как талант Тургенева, искренно подчиняется на время и теориям,- писал А. Григорьев.- Стало быть, художнически стремясь сообщить им плоть и кровь, идет смело, часто против воли смело,- смело, несмотря на мягкость собственной натуры,- до крайних граней". По мысли критика, такой "гранью" явился для Тургенева "Нахлебник", дальше которого "идти было некуда - это был сок, выжатый из повестей Ф. Достоевского, Буткова и других натуралистов поэтом-романтиком": "Вопль идеалиста Гоголя за идеал, за "прекрасного человека", перешел в вопль и протест за расслабленного, за хилого морально и физически человека. Горький смех великого юмориста над измельчавшим и унизившимся человеком, смех, соединенный с пламенным негодованием на ложь и формализм той среды жизни, в которой мельчает и унижается человек, перешли в болезненный протест за измельчавшего и униженного человека, вследствие чего и самый протест против ложной