Сухово-Кобылин Александр Васильевич - Свадьба Кречинского

Расплюев (оробев). Михайло Васильич, позвольте... залог требуют... под зало...

Кречинский (редко). Да ведь я... тебе... приказал... достать... мне... денег...

Расплюев (медленно поднимается на ноги и осматривает свой сюртук). Вона!.. (Ищет на полу пуговицы.) Так это, стало, в двадцать четыре часа по две трепки. Ведь этак жить нельзя (поднимает пуговицу), этак всякая собака со двора сбежит... (поднимает другую), вот теперь - пудель, верная собака, и тот сбежит. (Ищет.) Ну, положим, та была бокс - английская... ну, эта какая? это уж, кажется, самодельщина!

Кречинский (ударив себя в голову). А!!!

Расплюев (увидев еще пуговицу). А, а, а!!! (Идет и поднимает.) Эх, куда махнула! (Кладет в карман.) Ишь, горячий какой налетел...

Боже мой! Родятся люди в счастии, в довольстве, во всех приятностях жизни и живут себе, могу сказать, пиршествуют. Ну, народится же такой, барабан, - и колотят его с ранней зари и до позднего вечера!.. Вот как видите! (Становится пред публикой.) Ну, народись я худенький, тоненький, хиленький, ведь не жить бы... ей-ей, не жить! Вот как скажу: от вчерашней трепки, полагаю, не жить; от докучаевской истории (утвердительно) не жить; от попойки третьего года, в Курске, то есть ни, ни, ни, ни под каким видом... и вот - невредим, жив и скажу: ну, дайте только пообедать да задать, что называется, храповицкого, то есть как встрепанный... (Останавливается и смотрит на Кречинского, который открывает ящик в бюро.) А денег-то, брат, нет.

Кречинский (вдруг вскрикивает). Баа! Эврика!..

Кречинский (держа в руке булавку). Эврика!.. Эврика!..

Кречинский (вдруг задумывается и говорит медленно). Эврика... значит по-гречески... нашел!..

Кречинский. Так ли?.. Верно ли?.. (Трет себе лоб.) Не ошибаюсь ли? (Опять думает.)

Расплюев (спрятавшись за дверь). Важно!.. Каково коленцо!.. ведь это что? Я тебе говорю: рехнулся, до фундаменту рехнулся!..

Федор (подходит робко и смущенно). Батюшка Михайло Васильич! что вы? Выкушайте стакан воды. Что с вами, батюшка? Или лодеколоню извольте? Ну что вы, батюшка! Не в этаких переделах бывали... выберемся и отсюда... слово скажите, на себе вынесу...

Кречинский (вслушиваясь, ласково). Что ты, Федор, что ты? я ничего... (Громко.) Гей, Расплюев!

Расплюев (жалобно показывает Федору на Кречинского). А что я тебе говорю, Федор? а? копейки сущей нет, а он, голубчик, целковых в пятьдесят букет ломит! (Ходит взад и вперед.) Ох, ох, ох! батюшки мои, батюшки. Что делать-то, Федорушка? что нам, сиротинкам, делать?

Кречинский (походив, останавливается). Ну что ж? Ты еще здесь? у тебя, может, уши заложило? Я ототкну! слышал ли?.. (идет на него) слышал ли, что приказано?

Расплюев (отступая от него к стене). Ми... Ми... Михайло Васильич! помилуйте! да на какие деньги? копейки сущей нет. Помилуйте! что вы? Да на что я вам куплю букет?

Федор. Ступайте, Иван Антоныч, ступайте! Слышите, Что барин приказывает? Ступайте.

Кречинский (берет со стола свои часы с цепью). Вот тебе деньги...Чтоб через полчаса был у меня вот здесь на столе. Слышал?... Ну!..

Федор (в сторону, посматривая искоса на Кречинского) Врет Иван Антоныч: не рехнулся барин; соколом сидит барин, а не рехнулся. (Уходит.)

Кречинский (пишет письмо; останавливается). Не то! (Рвет бумагу, опять пишет.) Не туда провалил. (Еще рвет, опять пишет.) Эка дьявольщина! Надо такое письмо написать, чтобы у мертвой жилки дрогнули, чтобы страсть была. Ведь страсть вызывает страсть. Ах, страсть, страсть! где она? (Усмехается.) Моя страсть, моя любовь... в истопленной печи дров ищу... хе, хе, хе! А надо, непременно надо... (Сочиняет письмо, перечитывает, марает, опять пишет.) Вот работка: даже пот прошиб. (Отирает лицо и пробегает письмо.) Гм... м... м... м... Мой тихий ангел... милый... милый сердцу уголок семьи... м.... м... м... нежное созвездие... черт знает, какого вздору!.. черт в ступе... сапоги всмятку, и так далее. (Запечатывает и надписывает адрес.) А вот что: мой тихий ангел! пришлите мне одно из ваших крылышек, вашу булавку с солитером (пародируя), отражающим блеск вашей небесной отчизны. Надо нам оснастить ладью, на которой понесемся мы под четырьмя ветрами: бубновым, трефовым, пиковым и червонным, по треволненному житейскому морю. Я стану у руля, Расплюев к парусам, а вы будете у нас балластом!.. А этот... Расплюев нейдет... экая...

Расплюев (с букетом в руке. Несет его бережно; к публике, показывая на букет). Двадцать пять серебряных рублей за веник! тьфу!

Расплюев (оживает). Знаю, Михайло Васильич, знаю. Вот только за угол повернуть, большой белый домина с подъездом.

Расплюев (подпрыгивая к часам). Первого сорок пять минут.

Расплюев (надевает и оправляется). Знаю, помню; двадцать карат - тридцать тысяч стоит.

Кречинский. Или нет, не ври: у тебя во вранье всегда передел бывает. Беги; а получа вещь - лети! Берегись старика; остальное пойдет как по маслу... Понял?

Расплюев (вполголоса). Понял, Михайло Васильич (подымая брови и палец, значительно), понял! лечу!.. (Уходит.)

Кречинский. Понял, понял... Ничего, дурак, не понял. Он думает, что я красть хочу, что я вор. Нет, брат: мы еще честью дорожим; мы еще вот в этом кармане (показывает на голову) ресурсы имеем. Однако к делу! (Кричит.) Федор! гей! Федор!

Кречинский. Ну?! Двух ног мало, подставь третью! На вот деньги. Первое - истопить комнаты. Да ты смотри: ты с радости так нажаришь, как в пёкле: так это еще рано. Во-вторых, у меня нынче вечером для шести персон чай: невеста с ее родными, господин Нелькин и, может, еще кто-нибудь. Чтоб все было отлично...

Эх, "Волшебный стрелок"! врешь, братец, не то, пой так:

И как дойдешь до богаты, закатывай рулады, какие хочешь, неси дичь страшную: все хорошо, все ладно... Все - ум, везде - ум! В свете - ум, в любви - ум, в игре - ум, в краже - ум!.. Да, да! вот оно: вот и философия явилась. А как Расплюева таскал, ведь философии-то не было: видно, и она, Сократова дочь, хорошую-то почву любит... Только... как бы Расплюев чего не подпакостил: уж полчаса, если не более. А теперь, в эту минуту, в эту великую минуту, мы переходим Рубикон, причаливаем к другому берегу или проваливаем в омут!.. Да, вот она! вот она, решительная минута!

Кречинский (весело). Ну, Расплюев, перейден Рубикон!

Расплюев (припрыгивая). Перейден!

Расплюев. Дур... ну нет, не дурак, нет, Михайло Васильич! вот как обделал - удивительно. Приезжаю... приезжаю-с, этак спрашиваю: что барин, мол, дома? Нет, говорят, дома; говорю: барышня дома? Говорят, дома. Где, говорю? Говорят, у себя. Говорю, доложи; говор...

Расплюев (поворачиваясь к нему, быстро). Бежать?!! Что ж? я готов бежать...

Расплюев (бегает по комнате). Федор, бери, захватывай, братец, что можно. Живо! (Схватывает какие-то вещи, бежит мимо Кречинского и падает.)

Кречинский (одевается). Скорей, братец, скорей! чемодан давай сюда, чемодан!

Кречинский (надевает быстро шубу). Нет, любезный, тебе не шубу, а, по всякой справедливости, серую сибирку с бубновым тузом на спине! (Уходит; в дверях, Федору.) Федор, не выпускать его отсюда никуда, слышишь?

Федор. Слушаю, сударь! (Становится у двери и затворяет ее под нос Расплюеву.)

Федор (отводя его рукой). Извольте, сударь, остаться. Слышали, не приказано-с.

Ах, батюшки светы! Режут, ох, режут!.. Караул! Карау... (Притихает.) Шш... что я? На себя-то? сейчас налетят орлы... (Стихает.) Пусти меня, Федорушка! Пусти, родимый! Тебе ведь все равно; ну что тебе мою грешную душу губить? Ведь сейчас полиция придет, сейчас хватятся! Как старик вернется, так и хватятся. Кто, скажут, приезжал? Скажут, приезжал Иван Антоныч. Ну, скажут, его, мошенника, сюда и подавай. Барин большой, богатый; вот меня этак... (берет себя за ворот) на буксир, да к генерал-губернатору, да в суд, да и скомандуют по нижегородской дороге! Ох, ох, ох, ох, ох! (Садится на чемодан и плачет.) Федорушка! Разве тебе радость какая или добыча будет, если меня в непутном-то месте отстегают?..

Расплюев. Нет, ушел, непременно ушел. Что ему, о нас, что ли, думать? Ведь эта вещь, говорят, сорок тысяч стоит, - вот какая вещь! Да чего тут? Сам-то я как влез с этой проклятой вещью в сани да как понюхал свежего воздуха, ну, так меня и позывает! Да ведь тем и устоял только, что думаю себе: ну, куда, мол, мне? куда? ведь он орел: как шаркнет за мною, так только пищи!.. А ему теперь что? везде дорога, везде тепло. Катит себе...

Федор. Да какой ему расчет бежать, да еще и с краденой вещью? Дураку надо бежать, а не ему!

Расплюев. Так, по-твоему, с нею лучше по городу шататься?

Расплюев. Ведь мы ее обманом у Муромской взяли. Что с нею больше делать? Марш, да и только!

Расплюев (кричит). Я говорю, что ты видел, как вот здесь, на этом самом месте, я отдал булавку этому разбойнику, твоему барину.

Расплюев (с ужасом). Иуда!.. Как не знаешь? Да ведь я сию минуту вот при тебе ему отдал.

Расплюев (тяжело дышит). Ох, ох, ох! Оставь! смерть моя... смерть!.. Оставь... ах, батюшки... батюшки...

Федор (потискивая Расплюева). Не приказано, так сиди смирно...

Расплюев (вырывается, отходит к сцене и оправляется) У, ах, тьфу, тьфу! А! (к публике) что бы вы думали? ведь он, дурак, рад до смерти задушить. (Подумав.) А, третья! Ей-ей, третья! (Складывает руки.) Судьба! (Громче.) Судьба! за что гонишь? За что гон... (Взглянув на Федора.) Нет, каков леший! рожа, рожа-та какая! Стал опять в дверях, как столб какой; ему и нуждушки нет.

Кречинский (в духе). Ха, ха, ха! Ну и очень хорошо сделал. (Расплюеву.) Что, брат? вы, кажется, с Федором-то погрелись? Что ж, ничего: оно от скуки можно. Только вот что худо: все ты, Иван Антоныч, торопишься: в свое время все, братец, будет; это закон природы - и полиция будет, и Владимирки не минешь, - в свое время все будет; об этом тебе хлопотать нечего. (Отходит к бюро и развязывает пачку.) А теперь вот возьми да займись покуда делом. (Отдает ему пачку денег.) Сочти вот деньги да разложи, братец, на кучи. Отдать надо. Это наша обязанность, священный долг. А булавку (кладет ее на стол) вот надо вечером возвратить тому, кому принадлежит. Вот как честные люди делают. Эх, ты!

Расплюев (совершенно растерянный, подходит к столу). То есть просто ничего не вижу (трет себе лоб): пестрота какая-то. (Делает жест.) Фу! Деньги... это деньги... а вот это... булавка... точно, булавка! (Берет деньги и начинает считать.) Сто... двести... четыреста... девятьсот... четырнадцать... тьфу! (Кладет и начинает считать опять деньги на столе; к публике.) Вот вам скажу, был здесь в Москве (вздыхает) профессор натуральной магии и египетских таинств господин Боско: из шляпы вино лил красное и белое (всхлипывает); канареек в пистолеты заряжал; из кулака букеты жертвовал, и всей публике, - ну, этакой теперь штуки, закладываю вам мою многогрешную душу, исполнить он не мог; и выходит он, Боско, против Михайла Васильича мальчишка и щенок.

Кречинский (пишет у стола). Ну довольно! считай! а то ведь ты рад воду толочь. У него какая-то чувствительность: ведь пень целый, кажется, а сейчас и размякнет.

Расплюев (в восторге). Господи боже мой! какое масло разливается по сердцу, какой аромат оступает меня со всех сторон! жасмины какие-то пахнут, и вообще полагать надо, что такую теперь чепуху порю, что после самому стыдно будет.

Кречинский (надев шляпу и шубу, подходит к Расплюеву). Ну, чадушко, кончил?

Расплюев (торопливо). Сейчас... сейчас... сейчас.

Кречинский (берет одну пачку). Эти деньги я отвезу сам; а вот эти (отдает ему остальные деньги) развези ты - да часы мне выручи. Вот записка, кому и сколько надо отдать. Смотри: исполнить аккуратным образом.

Расплюев (берет деньги и завертывает их бережно в бумагу). Михайло Васильич... как же это? Ведь эти деньги от Бека, от Никанора Савича.

Расплюев (берет шляпу). Как разумеется? Черт тут разумеет! Как же это? а? И деньги и булавка! (Федор накидывает ему шубу.)

Расплюев. Ха, ха, ха... ха, ха, ха... ха, ха, ха... ой, довольно... ха, ха, ха!.. Вот как разобрало!.. (Кладет шляпу.) Как представлю себе эту подлую рожу, как сидит он, христопродавец, со стеклышком; караулит его; хранит Иуда за семью замками кусок хрусталя, в два гроша меди; так меня... ха, ха, ха!.. и разбирает... фу... (оправляется) небось руки трет, шесть тысяч серебром дал! ведь куш какой! Он думает; Кречинский, мол, лопнет, и солитер мой... А, Федор? А Михайло Васильич ведь Наполеон? Подай-ка мне карандаш.

Федор. Почем мне знать! Признаться вам сказать дураком не был, а тут и ума не приложу; мерекаю и так и этак, ну нет: просто разум не берет.

Расплюев. В бумажник! Ведь вор-человек; побрякушки не бросил... а?.. а вот она и дело сделала... Взял он их да прямо в Киселев переулок, к Никанору Савичу Беку бац! Денег, говорит, давай, жид, денег. Денег? какие у меня деньги? Денег нема. А под залог - ма? Под залог, говорит, ма. А сколько ты мне, например, говорит, Иуда, дашь денег под это детище?.. Того так и шелохнуло, и рот разинул: загорелись глаза, лихорадка так и треплет. Туда, сюда, на стекло, на вески, вертит, пробует... Ну, видит, вещь первая... Четыре... - Четыре!.. Собачий ты, говорит, сын, ведь она десять стоит... а?.. Что ты, дурака, что ли, нашел. Подай назад; не хочу!.. - Тот разгорелся, из рук-то выпустить не может; вырвал да опять в бумажник. Семь дашь? (Пискливым голосом.) Нет, не могу, не могу: пять! - Хочу семь! - Ни! - Ну, шесть! - Ни! - Ну, прощай, да, смотри, не поминай лихом; мне Шпренгель восемь даст. Дрожит Хам, трепещет; взалкал волчьим-то горлом: ведь хищник! Ух!.. бери, говорит. По рукам, что ли? По рукам!.. Давай, говорит, сургуч да коробку. "Как коробку?" Да видимое дело, что коробку. Мы туда его, голубчика, уложим собственноручно; а я вот печати наложу, так и сохранно будет, а тебе, говорит, Иуда, этакое сокровище не дам... слышишь?.. Ого!..

Расплюев (продолжает). Побежал перепелкою за коробкою; тащи, говорит, и деньги... Тащит и деньги. Вот, говорит, смотри! Вытянул из бумажника, да уж не ту, а модель-то, модель...Ведь это что? вертит ему в глазах-то... ведь это Бразилия целая... а? Голконда... а?

Расплюев (с жаром). А у него глаза-то кровью, кровью-таки и налились! Раз, два... бултыхнули в коробку, наложили печати... тот ему деньги; этот ему коробку... Приехал, да как хлыстнет мне на стол вот какую пачку!.. На, говорит, получи, да Михайла Васильича помни!..

Федор (складывая руки). Ах ты, господи!

Расплюев (в необыкновенном духе). Наполеон, говорю, Наполеон! великий богатырь, маг и волшебник! Вот объехал, так объехал; оболванил человека на веки вечные... человека?.. нет; ростовщика оболванил - и великую по себе память оставит.

Федор (расставив руки). Ну, точно, обделано дело. Господи! вот дело обделано.

Расплюев. Да как еще обделано - диво! Деньги тут, и солитер тут; нынче вечером мы его с благодарностью... (С внутренним увлечением.) Под семью печатями и за семью замками лежит стекло, и привалил его жид своим нечестивым туловищем! И следа нет! следа-то нет! По клубу уплатит сполна; свадьбу справит лихо; возьмет миллион, да и качнет; то есть накачает гору золота и будет большой барин, велик и знатен, и нас не забудет... а? Федор?.. ведь не забудет?

Кречинский (входит и кладет шляпу). Экой день... а?.. Дай стул, Федор: устал!.. А?.. первый раз в жизни устал; видно, старо стало... Ну, у вас здесь все исправно? (Садится. Расплюев и Федор стоят перед ним.)

Кречинский (осматривает гостиную). Вижу. Хорошо. Вот сюда еще карсель. Экой важный апартамент какой; хоть какому жениху не стыдно. (Расплюеву, строго.) Ну, ты все исполнил?

Кречинский (берет часы). Ладно!.. Фу, устал!.. (Надевает на себя часы.) В клубе пообедал отлично. Давно такого аппетита не было. Был там этот дурак Нелькин. Как уставился на меня, словно сова какая. Смотри, мол, брат, смотри; проглядел невесту; теперь на меня глаза пялить нечего; с меня, приятель, взятки гладки; я подковы гну...

Расплюев (жалобно). Отчего же брехнуть? зачем брехнуть? Кажется, я все дело делаю, а вам вот никогда не, угодно мне и одобрение дать.

Кречинский. Да черт тебя одобрит? видишь, какой пень уродился!.. (Задумывается.) Постой... исправно ли ты принарядился?