Крылов Виктор Александрович - Из воспоминаний о H. А. Белоголовом

  

  

  

  

   Н. А. Белоголовый. Воспоминан³я и друг³я статьи

   OCR Бычков М. Н.

  

  

   Вотъ человѣкъ, про котораго самые злые и длинные языки не могли бы сказать ничего дурного. У Николая Андреевича Бѣлоголоваго не было вовсе личныхъ враговъ - не потому, чтобы онъ, какъ иныя "атласистыя души", по выражен³ю Салтыкова, доходилъ, вслѣдств³е безхарактерности и нравственной лѣни, до безразличной елейности въ сношен³яхъ со всѣми. Нѣтъ! Бѣлоголовый, какъ человѣкъ твердыхъ нравственныхъ принциповъ и стойкихъ политическихъ убѣжден³й, сильно дорожилъ ими. Изъ-за политическаго разномысл³я ему приходилось не разъ расходиться съ людьми близкими какъ въ молодости, что было съ Г. А. Захарьинымъ, впослѣдств³и знаменитымъ врачемъ, такъ въ особенности въ послѣдн³е годы жизни его, когда политическое линян³е и своекорыстная измѣна убѣжден³ямъ сдѣлались явлен³емъ зауряднымъ. Но благодаря своей врожденной мягкости и рѣдкому самообладан³ю, онъ умѣлъ расходиться съ былыми союзниками съ такою простотою и достоинствомъ, что сами противники, при всей своей досадѣ и гнѣвѣ, вынуждены были отдать справедливость и чистотѣ мотивовъ H. А., и безупречности его образа дѣйств³й...

   Знакомствомъ съ Бѣлоголовымъ я обязанъ пр³ятелю своему, бывшему профессору московскаго университета, M. M. Коваленскому. Находясь въ 1889 г. въ Болье на Ривьерѣ, я заболѣлъ инфлуэнц³ею и обратился за помощью къ Бѣлоголовому, жившему по близости, въ гор. Ментонѣ. Онъ стоялъ въ Hôtel Métropole, оказывая послѣднюю услугу своему великому другу С. П. Боткину.

   По правдѣ сказать, не безъ внутренней тревоги ѣхалъ я на свиданье къ медицинскому свѣтилу. Хорошо помня тяжелую, театральную и подчасъ оскорбительную обстановку пр³ема медицинскихъ знаменитостей chez dous, я ждалъ и тутъ встрѣтиться съ болѣе или менѣе замаскированнымъ допросомъ швейцара "свѣтила" о средствахъ платежа и т. п. Съ первыхъ же минутъ всѣ моя опасен³я разсѣялись. Бѣлоголовый жилъ въ скромной гостиницѣ, занимая въ ней съ женою двѣ комнаты.

   Первая моя попытка видѣть Бѣлоголоваго оказалась неудачною.

   Утомленный уходомъ за Боткинымъ, самъ больной, едва оправивш³йся отъ воспален³я легкаго, Б. А. не могъ меня принять. Неизмѣнная спутница и вѣрный стражъ Бѣлоголоваго, жена его Софья Петровна, вѣжливо, но твердо заявила, что H. А. никого, абсолютно никого не можетъ принять.

   Въ слѣдующ³й разъ, въ назначенное время - минута въ минуту - принялъ меня Бѣлоголовый въ своеѵъ маленькомъ кабинетѣ, служившемъ ему и спальнею и выходящемъ окномъ на сверкающее подъ яркимъ солнцемъ синее море. Высокая, худощавая фигура H. А. сразу произвела впечатлѣн³е, но особенно бросался въ глаза красивый широк³й, высок³й лобъ. Въ общемъ обликъ былъ таковъ, что не пройдешь мимо его, не замѣтивъ. Но первое впечатлѣн³е было скорѣе суровое, серьезное, чѣмъ мягкое: Н. А. напоминалъ типъ худощавыхъ, энергичныхъ, молчаливыхъ сибиряковъ съ землистымъ цвѣтомъ кожи и крупными, рельефно выведенными чертами лица. Стоило однако украдкой бросить взглядъ на близорук³е глаза Бѣлоголоваго, полные безконечной доброты и душевной чистоты, чтобы прошла первая оторопь, навѣянная частью крупною фигурою H. А., частью ореоломъ медицинской извѣстности его. А когда заговорилъ онъ своимъ мягкимъ, симпатичнымъ голосомъ, прошли послѣдн³е остатки замѣшательства. Осмотръ и распросъ продолжался долго, и, несмотря на утомленный видъ Н. А., онъ съ чрезвычайнымъ вниман³емъ вникалъ во всѣ мелочи жизненной обстановки пац³ента. Въ концѣ сеанса у меня не осталось уже никакого смущен³я, инстинктивно складывалось убѣжден³е, что я имѣю дѣло не только съ первокласснымъ врачемъ, но и гуманнѣйшимъ человѣкомъ.

   Собираясь уходить, я положилъ на столъ гонораръ. H. А. молча возвратилъ его назадъ. Я былъ крайне сконфуженъ. Оказалось, что съ пишущей братьи, по старымъ традиц³ямъ, Н. А. ничего не бралъ. Да и съ другихъ Н. А. бралъ то, что они добровольно предлагали. Впослѣдств³и, когда мы ближе познакомились съ нимъ, мнѣ однажды стоило большого труда уговорить его принять хотя скромную сумму въ пользу вдовы Фрея, въ которой онъ принималъ живое участ³е.

   Послѣ медицинскаго осмотра H. А. познакомилъ меня съ своею женой, Софьей Петровной. За русскимъ чаемъ завязалась, въ виду лазореваго моря и апельсинныхъ рощъ, бесѣда о далекой Росс³и, покрытой въ это время снѣгомъ и скованной декабрьскими морозами. Какъ потомъ я убѣдился, Н. А. былъ интересный собесѣдникъ, умѣющ³й слушать, и превосходный разсказчикъ, живо воспроизводивш³й черты многочисленныхъ своихъ знакомыхъ изъ русскаго литературнаго, ученаго, политическаго м³ра. Его крайне занимательные расказы были всегда живою лѣтописью, рисовавшею жизнь людей и кружковъ, такъ или иначе игравшихъ видную роль въ истор³и русской общественной жизни. Имѣя многочисленныя знакомства и связи и въ прошломъ и въ настоящемъ съ выдающимися людьми различныхъ сферъ, начиная отъ литературныхъ кружковъ и оканчивая видными государственными дѣятелями, обладая при этомъ завидною памятью и способностью въ простомъ, правдивомъ разсказѣ живо изображать все, видѣнное имъ, H. А. Бѣлоголовый былъ въ высшей степени пр³ятнымъ и поучительнымъ собесѣдникомъ. Но при этомъ первомъ нашемъ свидан³и онъ довольствовался распросами, изъ коихъ я могъ убѣдиться, что онъ чрезвычайно внимательно слѣдилъ и по газетамъ, и по частной корреспонденц³и за внутренними дѣлами Росс³и.

   Уходя отъ H. А. Бѣлоголоваго, я уносилъ испытанное, вѣроятно, и многими другими впечатлѣн³е: своимъ простымъ, задушевнымъ обращен³емъ, своимъ отзывчивымъ участ³емъ ко всѣмъ прогрессивнымъ стремлен³ямъ вѣка этотъ типичный шестидесятникъ сразу завоевывалъ симпат³ю, и послѣ первой же встрѣчи казалось, какъ будто вы съ нимъ давно знакомы и встрѣчаетесь послѣ долгой разлуки.

   Въ концѣ декабря, послѣ похоронъ Боткина, мы видѣлись съ H. А. нѣсколько разъ. Какъ ни дивны были окружающ³я насъ красоты природы, какъ ни увлекательны интересы науки и какъ ни разнообразны умственно нравственные вопросы Европы, за которыми H. А. всегда внимательно слѣдилъ, разговоръ все-таки въ концѣ-концовъ сворачивалъ на кровные интересы отдаленной родины. Бѣлоголовый, среди роскошной южной природы, тосковалъ о Росс³и.

   Знакомство наше, завязавшееся въ Ментонѣ, поддерживалось въ течен³е пяти лѣтъ пребыван³я H. А. за границей перепискою, которую онъ былъ мастеръ поддерживать какъ задушевностью тона своихъ писемъ, такъ и аккуратностью. Осень 1890 г. я проводилъ въ Турц³и и Грец³и, а H. А. въ это время успѣлъ переѣхать изъ захолустья маленькаго городишка Веве въ сравнительно большой городъ Лозанну, гдѣ обыкновенно живутъ нѣсколько русскихъ семействъ, въ томъ числѣ А. А. Герценъ. Какъ ни далекъ былъ крюкъ изъ Аѳинъ въ Лозанну, но желан³е видѣть Н. А., къ которому я по письмамъ успѣлъ еще больше привязаться, было такъ сильно, что я рѣшился даже въ суровомъ декабрѣ ввѣриться Адр³атическому морю. Въ Лозаннѣ я засталъ чисто русскую зиму съ морозомъ, со снѣгомъ и санями. Н. А. жилъ съ женою и двумя племянниками-сиротами за городомъ на Avenue des Alpes, среди безконечныхъ виноградныхъ садовъ. Н. А. принялъ меня какъ родного. Видно было, что отсутств³е общества сильно тяготило этого истинно общественнаго человѣка. Суррогатомъ общества служили ему русск³я газеты (московская, петербургская, сибирская) и журналы, которые онъ прочитывалъ съ чрезвычайною аккуратностью и вниман³емъ отъ доски до доски, кромѣ, впрочемъ, беллетристики. Благодаря этому, всякаго пр³ѣзжаго изъ Росс³и онъ поражалъ детальнымъ знакомствомъ съ русскими дѣлами, въ особенности со всѣмъ, что касалось народнаго просвѣщен³я, земской медицины и вообще дѣятельности преобразованныхъ учрежден³й.

   До конца 1892 г. мы не видались съ Н. А., но продолжавшаяся между нами переписка давала возможность обмѣниваться мыслями. Отъ этого времени у меня сохранилась большая пачка писемъ H. А., могущихъ служить матер³аломъ какъ для характеристики его личности вообще, такъ и тогдашняго его настроен³я. Письма большею частью съ оттѣнкомъ грусти, и всѣ отличаются необыкновенною отзывчивостью на текущ³е русск³е общественные интересы. О чемъ бы ни заговорилъ Н. А., образъ далекой и пламенной любимой родины неизмѣнно являлся передъ нимъ. Такъ, въ началѣ 1892 г.,по поводу открыт³я лозанскаго университета въ полномъ составѣ всѣхъ факультетовъ, Бѣлоголовый писалъ мнѣ въ письмѣ отъ 25-го мая: "Этотъ разъ хворьба Юзи (малолѣтняго племянника-сироты, взятаго имъ на воспитан³е) пришлась особенно некстати, совпавши съ лозанскими праздниками. Университетск³е праздники удались какъ нельзя лучше; однихъ профессоровъ-гостей наѣхало около 200, да студентовъ гостей болѣе 600; оффиц³альности никакой, полиц³и еще того меньше, и этотъ наплывъ ничѣмъ не стѣсняемой молодежи, свѣжей и свободной, какъ-то необыкновенно оживилъ и помолодилъ все населен³е города, даже самаго почтеннаго возраста; какое-то молодое, задорное увлечен³е носилось въ воздухѣ - и при этомъ никакого скандала, ни малѣйшаго нарушен³я общественнаго благоприлич³я за эти 4 дня... Профессора тоже держали себя крайне мило и хотя, именно французск³е, выступили въ своихъ средневѣковыхъ тогахъ, но запросто смѣшивались съ молодежью и со всѣми говорили хорош³я рѣчи о хорошихъ вещахъ, и всѣ нац³ональности такъ смѣшались между собой, что не было "ни ³удея, ни эллина", ни даже нѣмцевъ и французовъ, а были представителя всѣхъ нац³ональностей, весело пировавшихъ на крестинахъ новаго университета. Да, изъ европейскихъ нац³й всѣ были тутъ, и только наша родная совершенно отсутствовала, словно она не существуетъ на бѣломъ свѣтѣ".

   Когда къ осени 1891 г. стали все грознѣе и грознѣе обрисовываться размѣры надвигающагося народнаго бѣдств³я, Н. А. весь ушелъ въ него и въ каждомъ письмѣ онъ возвращался къ нему. "Да, пути бож³и неисповѣдимы,- писалъ онъ 5-го декабря 1891 г.- Приходило ли намъ въ голову, когда мы съ вами встрѣчали новый годъ, что Росс³ю ждетъ голодъ, хотя въ сущности такую бѣду всегда болѣе или менѣе можно было предвидѣть, и въ предупрежден³яхъ недостатка не было. При этомъ нельзя не воздать хвалы Русс. Вѣд. за то, что онѣ цѣликомъ отдались выяснен³ю размѣровъ голода и организац³и помощи, а безъ нихъ, только читая... "Новостей" пришлось бы остаться въ совершенномъ невѣдѣн³и обо всемъ, что происходить въ дѣйствительности... Мы, слѣдя издали, ждемъ теперь съ большою тревогою, какъ у васъ пойдетъ съ января и чѣмъ это кончится? Да, это не война, но во сто разъ похуже ея, уже хотя бы по одному тому, что жертвами будутъ легче всего дѣлаться кто послабѣе - женщины и особенно малолѣтн³я дѣти. А что, не слышно ли у васъ, чтобы примѣръ гр. Л. Толстого увлекъ за собою кого нибудь, кто поѣхалъ бы помогать на мѣстахъ голодовки? или не позволяютъ?... А вѣдь на самомъ дѣлѣ это чуть ли не единственный способъ-быть истинно полезнымъ въ настоящую годину".- Когда возникла мысль объ издан³и Русскими Вѣдомостями сборника въ пользу голодающихъ, H. А. желалъ обработать для него свою переписку съ M. E. Салтыковымъ, но не могъ выполнить своего намѣрен³я, такъ какъ все свое время отдавалъ неотложной срочной работѣ: составлен³ю б³ограф³и Боткина. За всѣми сборниками, выходящими въ пользу голодающихъ, онъ слѣдилъ съ большимъ вниман³емъ, выписывая всѣ безъ исключен³я и дѣлясь въ письмахъ впечатлѣн³ями о прочитанномъ.

   Зиму 1892-1893 гг. Н. А. провелъ въ Ниццѣ, въ извѣстномъ "русскомъ панс³онѣ" на окраинѣ города, въ rue Gounod. Въ этомъ панс³онѣ живали Герценъ, Салтыковъ, Елисѣевъ, Семевск³й и друг³е литтераторы. Съ водворен³емъ въ панс³онѣ Н. А. онъ сдѣлался какъ бы центромъ для русскихъ литераторовъ. Н. А. завелъ обѣды по средамъ, на которыхъ постоянными посѣтителями бывали почти всѣ, какъ постоянно живш³е, такъ и пр³ѣзжавш³е въ Ниццу представители русской интеллигенц³и. Панс³онъ славился русскими блюдами, приготовляемыми бывшею крѣпостною, вышедшею замужъ за негра. Само собою разумѣется, что за обѣдомъ завязывалась бесѣда о Росс³и и русскихъ дѣлахъ, заканчиваемая за самоваромъ.

   Во время голода H. А. взялъ на себя тяжелую обузу сбора пожертвован³й среди зажиточной русской колон³и въ Ниццѣ. Подписка шла очень туго, но все-таки H. А. удалось собрать порядочную сумму въ пользу голодающихъ, которымъ и изъ своихъ средствъ онъ немало пожертвовалъ. Пожертвован³я шли чрезъ мои руки, причемъ H. А. всегда убѣдительно просилъ не оглашать его имени и свято уважалъ его волю, помня единственную размолвку нашу, обязанную своимъ происхожден³емъ крайней скромности H. А. Дѣло было такъ. Въ Лозаинѣ съ H. А случилось несчаст³е: возвращаясь черезъ садъ отъ знакомыхъ темною ночью, онъ оступился въ яму, упалъ и сильно расшибся. Болѣзнь его очень безпокоила друзей его, и, когда онъ выздоровѣлъ, я помѣстилъ объ этомъ краткую замѣтку въ Русск. Вѣд. Она сильно огорчила Н. А., который мнѣ писалъ по этому поводу: "За как³я провинности вы меня наказали? Во 1-хъ, самый фактъ въ виду его быстрой и благополучной развязки - такъ ничтоженъ, что не заслужилъ оглашен³я; во 2-хъ, я человѣкъ дик³й и по своему характеру чувствую себя всегда крайне неловко, когда общественное вниман³е обращено на меня; оно гораздо больше меня стѣсняетъ и конфузитъ, чѣмъ льститъ самолюб³ю А въ довершен³е всего кое-кто изъ знакомыхъ, встревожившись газетнымъ извѣст³емъ, обратились во мнѣ съ запросами, и на эти письма приходится отвѣчать, что при моемъ больномъ пальцѣ составляетъ для меня чувствительное физическое наказан³е, въ нѣкоторомъ родѣ розгу".

   Все мое почти шестилѣтнее знакомство съ H. А было для меня источникомъ высокаго нравственнаго наслажден³я. Идеалистъ, оптимистъ, но безъ слащавой маниловщины, горяч³й патр³отъ безъ человѣконенавистничества, H. А. горячо вѣрилъ въ русск³й прогрессъ и, какъ главный факторъ его - въ просвѣщен³е русскаго народа. Въ минуты сомнѣн³я, унын³я, у этого испытаннаго друга свободы и просвѣщен³я всегда находилось искреннее слово ободрен³я и утѣшен³я. Сравнивая современныя услов³я дѣятельности съ временемъ освободительной эпохи, Н. А. писалъ въ одномъ изъ своихъ писемъ: "Современные дѣятели прессы имѣютъ нѣкоторое преимущество предъ дѣятелями болѣе близкой мнѣ эпохи; нынѣшн³е хоть и мельче плаваютъ, но зато настойчивѣе стремятся и знаютъ ту синицу, которую хотятъ поймать не мечтая о далекихъ журавляхъ, а въ наше время совсѣмъ забывали мудрое французское изречен³е: qui trop embrasse - etreint mal"... Основной пунктъ profession de foi H. А. была непоколебимая вѣра въ прогрессъ и въ русск³й народъ, и она давала ему твердую точку опоры при современномъ шатан³и мысли. "Тамъ въ пороховомъ дыму,- писалъ онъ въ 1892 году,- вамъ не такъ замѣтно, какъ мнѣ съ высоты птичьяго полета, что борьба со зломъ не совсѣмъ безрезультатна. Правда и то, что въ болѣе молодые годы естественна и большая страстность и меньшая терпѣливость, чѣмъ въ мой годы, когда увѣренность въ торжествѣ прогресса не уменьшилась, а только больше миришься съ мыслью, что торжество это отодвинулось въ такую даль, что лично присутствовать на немъ не придется. Вотъ, напр., завтра (19 февраля ст. ст.) можно спорить, пожалуй, что экономическое положен³е мужика за эти 30 лѣтъ не улучшилось, но что это далеко ужъ не та "святая скотина" и что онъ сильно шагнулъ къ подоб³ю человѣка - это неоспоримо, а потому" и пр.

   Съ осени 1894 г. Н. А. переѣхалъ въ Москву, частью для воспитан³я двухъ своихъ племянниковъ сиротъ, частью побуждаемый тою "тоскою по родинѣ", которая все время мучила за границею этого невольнаго абсентеиста. Опредѣливъ племянниковъ въ Лазаревск³й институтъ, H. А. поселился по сосѣдству на Маросейкѣ, въ домѣ Боткиныхъ. Немилосердный климатъ родины далъ себя скоро знать. Уже въ началѣ 1895 года Н. А. слетъ въ постель и съ тѣхъ поръ онъ болѣе не поправлялся, и даже благопр³ятное лѣто того года, проведенное Н. А. подъ Москвою, въ имѣн³и П. П. Боткина, Поповкѣ, не возвратило ему здоровья.

   Пока были еще кое-как³я силы, H. А. продолжалъ свою регулярную жизнь: днемъ чтен³е газетъ, вечеромъ журналовъ, а также продолжалъ свою довольно обширную корреспонденц³ю. Послѣднее письмо, полученное мною отъ Н. А. изъ Поповки, помѣчено 14-мъ ³юля. Въ немъ онъ, между прочимъ, пишетъ: "Вообще же это жаркое солнышко послѣднихъ дней сдѣлало то, что если я не обратился въ настоящаго человѣка съ даромъ слова и свободы передвижен³я (о, до этого еще очень далеко!), то все же по крайней мѣрѣ меньше мучился своими удушьями и спазмами. Улучшен³е ничтожное, но оно оправдываетъ мою смѣлость ожидать скораго свидан³я. Не откладывайте только пр³ѣзда, а то опять могутъ задуть аквилоны, нагрянетъ атмосфера сѣвернаго полюса, и я снова обращусь въ ни на что негодное существо. Племянникъ-врачъ теперь у насъ и хоть до нѣкоторой степени облегчаетъ Сонѣ (женѣ H. А., Софьѣ Петровнѣ) уходъ за мною, а то она доухаживалась до того, что дня три тому назадъ упала ночью отъ дурноты..." Далѣе говорится объ общихъ знакомыхъ и о новостяхъ литературныхъ.

   Такъ и въ другихъ письмахъ: о болѣзни нѣсколько словъ, и все письмо посвящается интересамъ близкихъ и интересамъ ближняго, интересамъ общественнымъ. Ими Н. А. жилъ, можно сказать, до послѣднихъ минутъ своей жизни, послѣднюю радость коей составило извѣст³е о предстоящемъ открыт³и женскаго медицинскаго института и нѣкоторое оживлен³е интереса къ народному образован³ю.

   Вступивъ на поприще общественной жизни на зарѣ освободительной эпохи, этотъ стойк³й гражданинъ, не желавш³й ничего болѣе лично для себя, жаждалъ только одного - чтобъ на закатѣ дней дано было ему видѣть достойныхъ "преемниковъ", продолжающихъ начатое дѣло свободы и просвѣщен³я народа. На смертномъ одрѣ своемъ Я. А. не разъ мечталъ объ этомъ:

  

   О, пусть придутъ они, чтобъ намъ хоть мигъ единый

   Взглянуть на ихъ борьбу, на ихъ побѣдный слѣдъ,

   Чтобъ солнце новое увидѣть предъ кончиной,

   Сказать: "оно идетъ" и пѣснью лебединой

   Изъ тьмы привѣтствовать пылающ³й разсвѣтъ.