Иловайский Дмитрий Иванович - История России. Том 1. Часть 2. Владимирский период

, выходящей из келий владыки. Народ осудил святого мужа на изгнание и с "великого" Волховского моста спустил его на плот, отдавая на волю течения; но плот чудесным образом поплыл вверх, против быстрины, и остановился у Юрьева монастыря; при виде чуда люди раскаялись и умоляли святителя о прощении. Иоанн-Илия был первый новгородский владыка, получивший от киевского митрополита титул архиепископа. Глубокое уважение к нему народа основывалось не только на его личных достоинствах, но главным образом на том, что, будучи сам новгородцем, Иоанн явился патриархом и усердным поборником новгородской самобытности против притязаний сильных суздальских князей. Народное уважение выразилось и в том, что преемником ему назначили его родного брата по матери Гавриила, в иночестве Григория. Последний правил церковью до 1193 года, в котором скончался; он был погребен в Софийском соборе рядом с братом.

   По смерти Григория новгородцы приступили к выбору владыки. В этом выборе вместе с народом и князем (Ярославом Владимировичем) принимали участие духовенство, т.е. игумены и священники и, кроме того, "Софьяне"; так, вероятно, назывались причетники Софийского храма и мирские чиновники, состоящие при особе владыки (стольники, чашники и пр.). Самое вече происходило подле св. Софии. Здесь голоса разделились; одни хотели поставить игумена Мартирия из Русы, другие - Митрофана, а третьи по прежнему обычаю - какого-то "гречина" или монаха из греков. По случаю такого разногласия впервые встречаем в Новгороде употребление жребия, по образцу Византии. На соборной трапезе положили три свитка с именами, и с веча послали слепца, который вынул жребий Мартирия. Тогда привезли его из Русы и водворили во владычних покоях; а потом, . снесясь с митрополитом, отправили вновь выбранного владыку на поставление в Киев, в сопровождении "передних мужей". Щедрые дары от богатого Новгорода, конечно, имели немалое участие в том, что киевские митрополиты из греков так легко отступились в пользу народного избрания от своего права назначать владыку.

   Эти выборы, однако, не всегда были свободны от постороннего влияния. Так, в 1201 году, по смерти Мартирия, на архиепископскую кафедру возведен помянутый выше Митрофан, очевидно, по указанию суздальского князя Всеволода, и когда он отправился в Киев на поставление, то его сопровождали не одни новгородские, но и суздальские бояре. Зато сей владыка не пользовался народной любовью и являлся одним из немногих примеров свержения архиепископов. Строптивые новгородцы часто меняли своих князей и посадников; но единственную сколько-нибудь прочную власть в их истории представляет духовный владыка. Десять лет Митрофан правил церковью. Но когда новгородцы рассорились со Всеволодом III и приняли к себе на стол Мстислава Удалого, тогда Митрофан был лишен своего сана; и на его место Новгород возвел бывшего боярина Добрыню Ядрейковича, который постригся монахом в Хутынском монастыре. Этот Добрыня был муж книжный, известный своим странствованием в Царьград, откуда он привез "гроб господень", т.е. киот, заключавший в себе изображение сего гроба. Кроме того, он составил любопытное описание цареградских святынь. Киевский митрополит не воспротивился даже такому народному своеволию, как свержение владыки, и посвятил Добрыню, который в архиерействе назван Антонием. Это был один из наиболее любимых владык; но ожесточенная борьба партий, как увидим впоследствии, и его не оставила в покое.

   После владыки важнейшими лицами новгородского духовенства были игумены монастырей, лежавших в самом городе и его окрестностях. Число их уже в XII веке простиралось до двадцати. Первое место между ними занимали Юрьев, Антониев и Хутынский. Многочисленность монастырей объясняется тем, что в Новгороде не одни князья и княгини, как в других областях, но вообще богатые и знатные люди усердствовали к основанию обителей. Редкая из важнейших боярских фамилий не имела монастыря, ею основанного или ею особо чтимого и наделяемого от своих избытков. Глава подобной фамилии обыкновенно желал после смерти найти успокоение в такой обители, а иногда под конец жизни принимал в ней иноческий сан. Жены и дочери боярские в свою очередь любили основывать женские обители, а также занимать в них место игуменьи*.

   ______________________

   * Главным и богатым источником для очерка Новгородской истории и общественного устройства в дотатарский период служат, конечно, летописи, преимущественно группа летописей так наз. Новгородских, Псковских и Софийских. Далее следует несколько договоров, уставных и дарственных грамот, сохранившихся от этого периода, каковы: Грамота Мстислава и сына его Всеволода-Гавриила Юрьевскому монастырю, 1130 г. (Дополн. к Акт. Историч. I. N2). Уставная грамота Всеволода-Гавриила церкви Иоанна Предтечи на Опоках, 1136 г. (Русск. Достопам. Т. I). Уставная грамота князя Святослава Софийскому собору. 1137 г. (ibid.). Две грамоты игумена Антония основанному им монастырю (Истор. Рос. Иерархии. VII). Договорная грамота Новгорода с немцами конца XII века. (Грамоты, касающиеся до снош. Северо-Зап. России с Ригою и Ганз. городами, а также Русско-Ливон. Акты. N 1.)

Пособия укажу особенно следующие: Kurzgefasste Nachriht von Ursprunge der Stadt Nowgorod und der Russen uberhaupt Миллера Sammlung Russ. Geschichte. II. "Исторические разговоры о древностях Великого Новгорода". М. 1808. (митроп. Евгения). "Опыт о посадниках Новгородских". М. 1821. "Новгородская История" Сумарокова, бывшего Новгород, губернатора. (Чт. О. И. и Др. 1890. Простая компиляция). Погодина - "Исслед. и лекции". Т. V. Соловьева - "Об отношениях Новгорода к великим князьям". (Чт. Об. И. и Др. Год 2, кн. I.) Костомарова - "Северорусские народоправства". 2. СПб. 1863. Беляева "История Новгорода Великого". М. 1864. По отношению к Новгородской церкви см. в историях Рус. Церкви Филарета и Макария. Кроме того, Никитского "Очерки из жизни В. Новгорода". (Правит, совет. Ж. М. Н. Пр. 1869. Октябрь и "Св. Иван на Опоках", ibid. 1870. Август.) Его же "Очерк внутренней истории Пскова". СПб. 1873! "Очерки экономической жизни В. Новгорода" в Чт. О. И. и Др. 1893. Кн. 1 и 2. Отчастии Рожкова "О политических партиях в Новгороде". Ж. М. Н. Пр. 1901. Апрель. Для религиозной стороны Новгорода любопытный источник представляют "Вопросы Кирика Нифонту" (Памятники Рос. Словесности XII века. М. 1821).

   ______________________

  

   Ядром Новгородской земли была область озера Ильменя, которое лежит именно там, где оканчиваются северо-западные склоны Валдайского плоскогорья и начинается низменная полоса, которая простирается к Финскому заливу и Ладожскому озеру. Треугольное озеро Ильмень представляет неглубокую впадину с иловатым, отчасти каменистым дном и пологими, болотистыми берегами. Оно служит водоемом для многочисленных рек и ручьев, стекающих по упомянутым склонам. Наиболее значительные из этих притоков суть: Мета, Пола, Ловать, Полист и Шелонь; верховьями своими они образуют широкий полукруг с южной стороны озера. Вообще их верхнее течение имеет каменисто-песчаное русло, обрывистые берега, нередко заграждено порогами и отличается довольно быстрым течением. Только в нижних частях своих они судоходны. Впрочем, из них Ловать во время весенней воды составляла часть Великого, или Греческого, пути из Южной Руси в Северную. Стоком для всех этих вод, наполняющих Ильменскую впадину, служит только одна река, знаменитый Волхов; он почти в прямом направлении течет на север в Ладожское озеро, посреди отлогих равнин, обильных лугами. Течение его тихое; но в нижних частях Волхов катит свои мутные воды в довольно крутых берегах, изрезанных оврагами и долинами, по которым струится в него множество потоков и речек. Тут дно реки на протяжении нескольких верст представляет плитяные уступы, или пороги, которые делают судоходство по ней свободным только при весенней воде, а против течения (взводное) - возможным только с помощью бечевы.

   У самой вершины Волхова, верстах в четырех от ее истока, широко раскинулся Великий Новгород, на обоих низменных берегах реки. Где находилось древнейшее поселение, зерно этого города, на правобережной Торговой стороне или на левобережной Софийской, о том не сохранилось никаких свидетельств. По всей вероятности, он составился постепенно из нескольких соседних селений. В историческое время он является уже разделенным на части и концы, число которых в эпоху предтатарскую простиралось до пяти: два на Торговой стороне, Славянский и Плотницкий, и три на Софийской, Людин, Загородский и Неревский. Последние три конца были расположены полукругом около Софийского кремля, или детинца, который составлял средоточие Великого Новгорода. Детинец расширен и укреплен новыми стенами еще во время княжения Мстислава Мономаховича. Стены эти уже в то время могли быть каменные, и в особенности их башни. Некоторые из башен заключали проездные ворота, над которыми, согласно благочестивому обычаю, устраивались церкви или часовни. По таким церквам обыкновенно назывались и самые ворота; таковы: Богородицкие, выходившие на большой Волховский мост, Спасские, Покровские, Владимирские и пр. Новгородский детинец, или собственно город, заключал в себе главную святыню Великого Новгорода, соборный храм во имя св. Софии или Премудрости Божией, с находящимся подле него Владычним двором.

   Новгородская София, подобно Киевской, имеет двойные портики по сторонам главного нефа, с массивными четырехгранными столпами, на которых утверждены арки и верхи храма. Внутри его господствует тот же таинственный полусвет; кровля и куполы также обиты свинцом. Но он несколько менее объемом, имеет всего три основных алтарных полукружия, пять куполов и одну крупную вежу, ведущую на хоры, в правом углу нартекса, или западного притвора (над этой вежей возвышается шестая глава собора). Внутренность храма покрыта фресковой стенной иконописью; а мусия ограничилась только немногими украшениями в алтаре по сторонам горного места. Наиболее знаменитую и величественную икону представляет написанное в главном куполе изображение Спасителя, отличающееся строгим ликом и наполовину сжатой десницей. По поводу последней сложилось потом следующее сказание. Цареградские иконописцы по повелению епископа Луки Жидяты написали Спасителя с рукой благословляющей; на другой день она оказалась сжатой. Три раза они исправляли десницу, но тщетно. На четвертый день услышали голос: "Писари, писари, не пишите мне благословляющую руку, но пишите сжатую; аз в сей руце моей Новгород держу; а когда сия рука моя распрострется, тогда будет граду сему окончание". Главные, или Западные, врата храма известны под именем Корсунских. Они состоят из двух деревянных половин, которые с наружной стороны покрыты литыми бронзовыми дощечками, представляющими лики и сцены из Священной истории с латинскими и славянскими надписями. Эти доски, очевидно, немецкой работы, и, судя по изображению на них магдебургского архиепископа Вихмана, были сделаны не ранее второй половины XII века в саксонском городе Магдебурге, который славился своими литейщиками. Когда и какими путями они попали в новгородскую Софию, доселе остается неразъясненным. Точно так же не вполне известно происхождение южных врат храма, называемых Сигтунскими, или Шведскими. Они обложены металлическими листами с изображением крестов, листьев, звезд, работы более изящной, нежели на Корсунских вратах. По словам предания, Шведские врата во второй половине XII века вывезены из шведского города Сигтуны в числе добычи, взятой при морском набеге на этот город новгородцами вместе с эстами и карелами.

   Притворы Софийского храма с самого его основания сделались местом погребения для некоторых князей и многих святителей новгородских; например, здесь покоятся: сам строитель собора Владимир Ярославич с матерью своей Анной, Мстислав Ростйславич Храбрый, Иоаким Корсунянин, первый новгородский епископ, Лука Жидята, св. Никита (бывший затворник Киево-Печерской обители), архиепископы св. Иоанн и Мартирий Рушанин. По имени последнего южный притвор храма назван "Мартирьевской папертью". Сияние святости, окружающее память этих мужей в местных преданиях, увеличивало славу соборного храма и народную к нему привязанность. Софийский собор сделался не только главной святыней Великого Новгорода, но и символом его гражданской жизни: "постоять за св. Софию" означало на языке новгородцев оборону своей политической самобытности.

   К соборному храму примыкали архиепископские покои, которые назывались "домом св. Софии". Они служили местом церковного управления и владычного суда. Наиболее просторная палата этого дома по обычаю именовалась "сенями". Отсюда и произошло выражение "возводить на сени": новоизбранного владыку вводили в эту палату, и тем самым он уже вступал в управление Новгородской церковью; хотя полными своими правами пользовался только после хиротонии, или своего посвящения митрополитом. Софийский собор с принадлежащими к нему или придельными храмами имел многочисленный причт священников, дьяконов, клирошан и прочих церковнослужителей. Большие расходы на содержание владыки и причта покрывались отчасти десятиной из княжеских доходов (даней, вир и продаж), установленной грамотами старых князей. Святослав Ольгович во время своего новгородского княжения установил вместо десятины выдавать владыке и соборному храму определенную сумму во сто гривен из княжих доходов. Кроме того, они получали пошлины с церковных судов, а также с торговых мер и весов, с соляных варниц и пр. При объездах по своей епархии владыка получал еще особую дань от каждого погоста. Но главный источник доходов владыки и Софийского собора поставляли те земли и разные угодья, которые не только князья, но и другие богатые люди жертвовали в пользу церкви, преимущественно на помин своей души. Поземельные владения архиепископские вскоре можно было встретить почти во всех краях Новгородской земли, и притом населенные; на них сидели не только отдельные села, но впоследствии и целые волости. Следовательно, Новгородский владыка имел полную возможность удовлетворять расходам, соответственным его сану и его высокому политическому положению. Кроме Софийского храма, в детинце было еще несколько храмов, и между ними каменный в честь Бориса и Глеба, построенный богатым новгородским гостем Сотко Сытиничем на месте первоначального, деревянного храма св. Софии, который сгорел в 1045 году. Борисоглебский храм стоял над самым Волховом на конце "Пискупдей" (т.е. епископской) улицы, на которой, вероятно, жил софийский, или архиерейский, причет.

   На юго-западной, или Ильменской, стороне к детинцу примыкал конец Людин со своими улицами Редятиной и Волосовой, На последней стояла деревянная церковь св. Власия, которая, по преданию, была основана на месте Волосова капища; в этой церкви священствовал знаменитый Илья (св. Иоанн) до своего избрания в епископы. Северозападную часть Софийской стороны занимал конец Неревский, простиравшийся до речки Гзени, впадающей в Волхов; а его улица, ближайшая к детинцу, называлась Разважа. Между этой улицей и соседней, Ширковой, стояла каменная церковь Федора Тирона, подобная Борисоглебской, построенная богатым купцом Войгостом. Кроме нее, из многих церквей Неревского конца замечательна церковь св. Якова, от которой и самая улица называлась Яковлевой; она была прежде деревянная, но во время священника Германа Вояты переделана в каменную. По известию Новгородской летописи, этот Герман Воята служил у св. Якова сорок пять лет и скончался в 1185 г. (Едва ли он не был первым составителем самой Новгородской летописи.) Между концами Неревским и Людиным находился еще третий конец Софийской стороны, Загородский. Он был меньше других по объему и, кажется, заключал только две значительные улицы, Чудинцеву и Прусскую; но обитатели его имели в своей среде много богатых и знатных семей. Особенно подобным, так сказать, аристократическим, населением отличалась Прусская улица. К ее жителям принадлежала семья знаменитого посадника Твердислава Михалковича. Отец его Михалко Степанович в 1176 году построил деревянную церковь в честь своего ангела, т.е. архистратига Михаила; а спустя сорок три года Твердислав вместо деревянного соорудил каменный храм со стенною и фресковою иконописью. Его современник, другой богатый новгородец, Милонег на той же Прусской улице построил каменную церковь Вознесенья, также украшенную фресковою иконописью.

   Как детинец составлял особую часть Софийской стороны, не принадлежавшую ни к какому концу, и служил религиозным средоточием Великого Новгорода; так на Торговой стороне Ярославов двор с прилежащим к нему торгом был средоточием управления и торговли и имел свои особые власти, хотя и занимал часть Славянского конца. Эта часть лежала на правом берегу Волхова, насупротив детинца. Здесь стоял княжий терем, вероятно, основанный или распространенный Ярославом I; а подле него находился каменный храм, сооруженный Мстиславом Мономаховичем во имя Николая Чудотворца, которого мощи в его время были перенесены из Мир Ликийских в итальянский город Бар. Княжий двор, как известно, служил в Древней Руси местом главного судилища, а также местом собрания городских мужей, которых князь призывал на совет в важных случаях. С ослаблением княжеской власти в Новгороде и усилением народоправленйя этот двор приобрел по преимуществу вечевое значение. Тут, около храма Николая, стояли звонница с вечевым колоколом, изба для вечевых дьяков и помост, или так наз. "вечевая степень", на которой помещались посадник, тысяцкий и другие власти и откуда они обращались к народу.

   От Ярославова двора по берегу Волхова шла широкая площадь, известная под именем Торговища. Здесь в особенности сосредотачивалась торговля Новгорода с иноземными гостями; подле стояли дворы Немецкий и Готский с различными строениями, в которых жили иноземные торговцы и находились склады их товаров. На одной стороне Торговища, рядом с Никольским собором, возвышался храм Параскевы Пятницы, сооруженный "заморскими" купцами, т.е. теми новгородцами, которые посылали свои товары за море. А с другой стороны Торговище простиралось почти до церкви Иоанна Предтечи на Опоках, или на Петрятине дворище. Эта каменная церковь была заложена Всеволодом-Гавриилом Мстиславичем в 1127 г. и наделена от него особыми льготами и доходами. Так, в ее пользу предоставлены пошлины с воску, и при ней находились самые весы, на которых взвешивали воск; ей принадлежали пошлины с товарных складов на соседнем Волховском побережье (буяне). При этом храме состояло особое купеческое товарищество, или артель, члены которой вносили по пятидесяти гривен серебра в свою общую казну. По-видимому, главная привилегия этой артели заключалась в оптовой торговле с немцами и готландцами. Она избирала из своей среды старост, которые заведовали доходами Предтеченской церкви и присутствовали на суде тысяцкого. Этот суд совершался при храме Иоанна Предтечи, и главным образом состоял в разборе спорных дел, возникавших между туземными и иноземными гостями. Готский двор имел свою католическую церковь ("варяжскую божницу", как ее называли русские) во имя св. Олава, а немецкий - свою особую, во имя св. Петра. Последняя была построена на месте православного храма Иоанна Крестителя, который перенесли несколько далее (1184 г.). По этому поводу сложилась позднее такая легенда. Немецкие гости просили позволения поставить свою церковь; владыка новгородский сначала отказал им. Тогда немцы стали грозить, что и в своей земле не дозволят строить православные церкви. Посадник Добрыня, подкупленный ими, склонил народное вече не только согласиться на просьбу немцев, но и отдать им то место, на котором уже стояла церковь Иоанна Крестителя. Вслед затем Добрыня подвергся небесной каре: когда он переправлялся в лодке через Волхов, внезапно поднялся вихрь, опрокинул лодку, и посадник утонул. Волховское побережье Торговища, наполненное торговыми складами и лавками, служило главной пристанью для торговых судов; вообще это было самое оживленное, самое многолюдное место в городе. Тут же находился и "великий мост", который с Ярославова двора вел через Волхов прямо в детинец.

   Славянский конец, которого главная улица называлась Славно, простирался до Федорова ручья, впадающего в Волхов с правой стороны. А за этим ручьем до следующей речки Витки лежал конец Плотницкий. Самое название его показывает, что первоначально он был поселением ремесленников, особенно плотничьих мастеров, которыми в древности славился Великий Новгород. Что здесь селились не одни плотники, указывают названия старинных улиц: Молоткова, Котельницкая, Щитная и др.

   Пять означенных концов с внешней своей стороны были окопаны рвом и валом и укреплены деревянными стенами, т.е. срубами, засыпанными землей, а также огорожены тыном, или частоколом; но башни или костры, заключенные в этих валах, могли быть сооружены из камня, по крайней мере некоторые. Впрочем, незаметно вообще, чтобы новгородцы прилагали большое старание об укреплении своего города. Самой надежной защитой от неприятельских нападений служили им топкие болотистые окрестности и дремучие леса. Кроме топей и болот, окрестности эти изрезаны целой сетью речек, ручьев, волховских протоков и озер; из последних самое большое Мячино, которое тянется налево от Волховского верховья почти вплоть до Софийской стороны. Направо Волхов по выходе из Ильменя отделяет рукав Волховец, а под самой Торговой стороной - другой рукав Жилотуг, который потом соединяется с Волховцем. Между истоками этих двух рукавов правый берег Волхова образует небольшое возвышение; здесь-то и находилось так называемое Городище, или загородный княжий двор, расположенный верстах в трех от города. Князья новгородские с XII века редко жили в самом Новгороде и приезжали на Ярославов двор только в случаях надобности.

   Обычным же их пребыванием было село Городище, где около княжего терема и гридницы помещались жилища его дружины, его охота и разные хозяйственные принадлежности. Здесь усердием князей сооружено несколько придворных храмов и, между прочим, церковь Благовещения, построенная Мстиславом Мономаховичем. Этой церкви было подарено им богато украшенное Евангелие, сохранившееся до нашего времени и известное под именем "Мстиславова" (хранится в Московском Архангельском соборе). Кроме Городища, окрестности Новгорода обиловали другими селениями и поселками. Особенно многочисленны были поселки монастырские. Великий Новгород количеством своих храмов превосходил все другие города Древней Руси (по одним летописям их можно насчитать более пятидесяти) ; точно так же ни один город не мог поспорить с ним числом окрестных монастырей. Почти все места, наиболее удобные для поселения вокруг Новгорода, т.е. более сухие и возвышенные, были заняты обителями.

   Древнейшим и знаменитейшим из новгородских монастырей был Георгиевский, или Юрьев, на левой стороне Волховского верховья, насупротив Городища. Основание его возводится преданием ко времени Ярослава-Георгия. Но строителем каменного Георгиевского храма и щедрым покровителем этой обители был все тот же любимый новгородцами Мстислав Владимирович с своим сыном Всеволодом-Гавриилом. Известна грамота, данная ими Юрьеву монастырю на некоторые земли и судные пошлины. В числе главных вкладчиков в эту обитель, очевидно, была богатая семья посадника Мирошки Нездилича; сам он умер здесь монахом; а подле отца погребен и сын его посадник Дмитрий. Игумен Юрьевского монастыря занимал первое место между другими игуменами и, судя по летописи, назывался "новгородским архимандритом". Избрание его почиталось настолько важным, что в нем принимали участие все новгородские власти. Так в 1226 г. игумен Савватий, чувствуя приближение кончины, призвал к себе владыку Антония, посадника Иванка и другие почетные лица и просил их сообща с юрьевскою братиею выбрать своего преемника. Выбор пал на какого-то гречина, священника из церкви Константина и Елены, которого немедленно постригли в иноки; а затем владыка соборне поставил его игуменом.

   Ближайшие к Юрьеву обители были: Перынский, у самого истока Волхова из Ильменя, основанный, по преданию, на холме, где стояло капище Перуна, и Пантелеймонов, на берегу озера Мячина, основанный, вероятно, Изяславом II - Пантелеймоном; по крайней мере сохранилась его грамота этому монастырю. Несколько далее от Юрьева на берегу того же Мячина озера находился монастырь Благовещенский, учрежденный святым владыкой Иоанном и его братом Григорием. Построение каменного храма в этой обители народ украсил такой легендой. Когда у братьев-строителей недостало денег на окончание здания, они обратились с молитвой к Богородице. На другой день у ворот монастыря явился конь, навьюченный двумя мешками, с серебром и золотом; мешки сняли, и конь исчез. Подле Благовещенского стоял другой монастырь в честь Богородицы, Аркажский, названный так по име ни игумена Аркадия, первого выборного владыки Новгородского. В этом монастыре, подобно своему отцу Михалку, постригся и погребен знаменитый посадник Твердислав; тогда как жена его постриглась в женском новгородском монастыре св. Варвары. Кроме последнего известны еще древнейшие женские монастыри: Воскресенский, на берегу озера Мячина, и Покровский-Зверин, на берегу Волхова за Неревским концом. Судя по названию, надо полагать, что вблизи его находился княжий зверинец.

   Переходя с левого волховского берега на правый, у самого Плотницкого конца встречаем Антониев монастырь, основанный в начале XII века в честь Рождества Богородицы. Антоний Римлянин является одним из первых местночтимых святых Великого Новгорода. Житие его красноречиво повествует о том, как Антоний чудесно приплыл на камне из Рима в Новгород, как он соорудил богатый храм Рождественский на том месте, где пристал камень, и основал при нем обитель. Но летопись Новгородская ограничивается только коротким упоминанием о заложении "игуменом Антонием" каменного храма Богородицы в 1117 году, о сооружении им каменной монастырской трапезницы и его кончине, последовавшей в 1147 году. Далее, верстах в десяти вниз по Волхову, на возвышении правого берега красуется монастырь Хутынский, основанный в конце XII века другим местным святым, Варлаамом. Он в миру назывался Олекса Михалевич, был уроженец Великого Новгорода, сын достаточных родителей. Подобно Феодосию Печерскому и другим угодникам, он с юных лет имел влечение к иноческой жизни и долго ходил по разным пустыням, пока не основал собственной обители на месте, называемом Хутынь. Летопись Новгородская под 1192 годом занесла известие о сооружении на Хутыне храма в честь Спаса Преображения чернецом Варлаамом. Владыка Гавриил освятил и храм, и основанный при нем монастырь; а в следующем году Варлаам уже скончался. Покровительствуемый некоторыми боярскими семьями, одаренный землями, рыбными ловлями и другими угодьями, Хутынский монастырь вскоре занял важное место в числе новгородских святынь, наряду с монастырями Юрьевым и Антоньевым; а основатель его сделался одним из самых любимых героев новгородских легенд.

   В окрестностях Славянского конца и Городища, на правом берегу Волховца, на пригорке Нередица находился монастырь Спас-Нередицкий. Основателем его был тот самый безудельный князь Ярослав Владимирович, который три раза сидел на Новгородском столе. Летом 1198 года он построил здесь храм Спасо-Преображенский, который уцелел до нашего времени в первобытном своем виде и служит одним из самых любопытных памятников Новгородской старины. Это небольшой квадрат с тремя обычными алтарными полукружиями, с узкими окнами и голосниками, т.е. глиняными кувшинами, вделанными в своды и стены. Замечательна особенно фресковая стенная иконопись в довольно строгом византийском стиле с полугреческими, полуславянскими надписями. Между прочим, тут на южной стене под хорами изображен сам основатель храма князь Ярослав. По обычаю византийскому, он стоя держит в руках сооруженную им церковь; а перед ним сидит Спаситель благословляющий. Ярослав изображен в обычной княжеской одежде: на нем большой клобук с меховым околышем и верхний плащ, или корзно, из дорогой шелковой ткани с разноцветными узорами. Князь имеет продолговатое лицо с крупным носом, большими глазами, довольно длинными темными волосами и бородою. Вообще это портретное изображение есть почти единственный в таком роде и потому очень драгоценный для нас памятник русской домонгольской старины.

   Далее заслуживают упоминания из окрестностей Новгорода: Рождественский монастырь в соседстве Плотницкого конца с своими скудельницами, или кладбищем; поле Волотово на правом берегу Волховца с сопкою, или могильным курганом, который позднейшие книжники назвали могилой мифического Гостомысла; а также монастырь Николы на Липне посреди топких болот, около впадения реки Меты в озеро Ильмень. Основание его, по словам предания, принадлежит Мстиславу Мономаховичу: в память своего исцеления от тяжкой болезни действием чудотворной иконы Св. Николая, князь соорудил в его имя, во-первых, соборный храм на Ярославовом дворе, а во-вторых, монастырь близ того места, где обретена икона. Насупротив этого монастыря по другую сторону озера Ильменя лежит княжее село Ракома, в котором живал еще Ярослав I, когда сидел на Новгородском столе*.

   ______________________

   * Пособия для знакомства с древним Новгородом и его окрестностями: Красова "О местоположении древнего Новгорода". Новгород. 1851. Куприянова: Разбор сочинения Красова ("Москвитянин", 1851. XXIII), "Ярославово дворище в Новгороде и находящиеся в нем церкви с их достопримечательностями" (Памяти, книжка Новг. губ. на 1860 г.) и "Прогулка по Новгороду и его окрестностям" (Новгород, губ. Вед. 1862). Архимандрита Макария "Археологическое описание церковных древностей в Новгороде и его окрестностях". М. 1860. (Любопытный разбор этого сочинения Стасовым см. в Тридцатом присуждении Демидовских наград.) Его же Описание Юрьевского монастыря. М. 1862. и "Опись Хутынского монастыря" (Зап. Археол. Об. XI). Протоиерея Соловьева "Описание Новгор. Софийского Собора". СПб. 1853. Описание того же собора Аполлосом. М. 1847. и Метафрастом. Нов. 1849. Относительно шестой соборной главы замечу, что о "шести верхах" говорит уже Воскресная летопись, стр. 241. Графа М.Толстого "Указатель Великого Новгорода и Святыни и древности В.Новгорода". М. 1862. Аделунга "Корсунские врата". М. 1834 (в переводе с немецкого Артемовым). Георг. Филимонова "Церковь св. Николая на Липне". М. 1859.0 Спас-Нередицких фресках см. в изданиях Прохорова "Христианские Древности" и "Русские Древности". Связанные с новгородскими святынями легенды см. в "Памятниках старинной Русской литературы". СПб. 1860 (О победе над Суздальцами или об иконе Знамения Божией Матери, о св. архиепископе Иоанне, о построении Варяжской божницы и Благовещенского монастыря, об Антонии Римлянине и Варлааме Хутынском и пр.). Еще сказание о Михалицком девичьем монастыре на Молоткове, на Торговой стороне; супруга князя Ярослава Владимировича построила в нем каменный храм Богородицы. (Новгород. 3-я летоп. под 1199 г.). Кроме того: Жития Новгородских святых у Востокова в Описании Румянцевского музея. N CLIV. Прозоровского о В. Новгороде и Пскове по летописям (Зап. Археол. Об. IV. 1887). Н.В. Покровского "Стенописи Новгородские". (Труды VII Археол. съезда. М. 1890). Гр. Толстого и проф. Кондакова "Русские древн. в памятниках искусства". Вып. VI. СПб. 1899 (Памятники Владимира, Новгорода и Пскова).

   ______________________

  

   Отлогие Ильменские прибрежья заняты были не одними пустынными пространствами; они пестрели также лугами, рощами, монастырскими поселками, рыбачьими слободами. Из последних наиболее известна Взвадь, или Озвад, на устье Ловати; в летнюю пору здесь производилась и княжая охота на зверя. Этот южный берег, заключенный между устьями Шелони и Ловати, возвышеннее и круче других берегов, и местами состоит из плитяных утесов. На той же южной стороне Ильменя лежит один из главных новгородских пригородов, Руса, по обеим сторонам Полиста, в который впадает в самом городе речка Порусья. Расположенная в открытой ровной местности Руса по обычаю состояла из внутренней крепости, или детинца, и внешнего города, или посада. Здесь находился Спасо-Преображенский монастырь, в котором игумен Мартирий построил каменный храм Спаса; вскоре затем этот игумен был избран на владычнюю кафедру Новгородскую. Руса замечательна в особенности своими соляными источниками, из которых уже с давних времен жители вываривали соль. Несколько ниже города Полист соединяется с Ловатью, недалеко от ее впадения в Ильмень; таким образом, Руса в летнее время имела с Новгородом судовое сообщение. Река Ловать, впадающая в озеро несколькими рукавами, представляет одну из главных водяных артерий Новгородской земли. Она была частью великого водного "пути из Варяг в Греки". Имея тихое, спокойное течение в нижней своей части, она быстра и порожиста в средней; однако была сплавною и даже судоходного во время весенней воды, начиная от самых Лук. Этот город (после Великие Луки) лежит уже в южном краю Новгородской земли, на пограничье с Полоцкой и Смоленской, в местности волнистой и покрытой густыми лесами. Вследствие своего пограничного значения Луки были довольно хорошо укрепленным городом. С конца XII века, когда упала сила Полоцкого княжения и оно начало подпадать Литовскому влиянию, Луки почитались оплечьем Новгороду от Литвы, и в княжение Ярослава Владимировича здесь, для охранения границ, сидел сын его Изяслав, который тут и скончался летом 1198 г. А осенью того же года полочане вместе с Литвой уже воспользовались смертью князя, напали на Луки и сожгли посад, но не могли взять самого города.

   Как Луки с конца XII века служили оплечьем с юго-запада, от Литвы, так и другой еще более важный пригород, Псков, или Плесков, около того же времени явился главным оплотом Новгородской земли с запада, от немцев, утвердившихся в Прибалтийском крае. Этот город расположился на правом берегу реки Великой, в нескольких верстах от ее впадения в Чудское озеро, посреди низменной ровной области, изобилующей озерами, болотами и песчаными холмами. Ядро города, или детинец (Кром, т. е. Кремль), стоит на возвышенном мысу, который образуется впадением речки Псковы в Великую; тут красуется главная псковская святыня, каменный собор Св. Троицы, с гробницей своего строителя Всеволода-Гавриила. Посад, примыкавший к этому детинцу, впоследствии получил название Застенья, хотя в свою очередь он был тоже укреплен каменной стеной. На другой стороне Псковы возникла часть города, называемая Запсковьем; а слобода, расположенная за рекой Великой, называлась Завеличьем; там был монастырь и каменный храм Св. Спаса, построенный владыкой Нифонтом. Известняковая плита, залегающая под глинистой и песчаной почвой окрестной местности, доставляла обильный материал для каменных храмов и стен Пскова.

   Предприимчивый, промышленный дух, войны-с соседями, латышами и чудью, и дани, с них собираемые, содействуя обогащению жителей, рано возбудили в них стремление к политической самобытности. Уже в XII веке псковитяне пытаются стать в независимые отношения к Великому Новгороду. Первая попытка, как известно, произошла при Всеволоде-Гаврииле, который, будучи изгнан из Новгорода, нашел убежище в Пскове. После его смерти Псков снова является новгородским пригородом; но нередко получает отдельного князя, особенно с началом опасного соседства немцев, когда усилилась потребность в обороне Новгородской земли с этой стороны. В то же время усилилось и торговое значение Пскова: он сделался главным посредником в сухопутных сношениях Северной Руси с Ригой и другими немецкими городами в Ливонии. Псковское же судоходство принуждено было ограничиться протяжением длинного Чудского озера и нижними частями некоторых его притоков. Принимая в себя множество рек и речек, озеро имеет своим стоком реку Нарову, впадающую в Финский залив. Неподалеку от своего устья эта река преграждается плитяным уступом, или известным Нарвским порогом, который запирал доступ к морю судам, плавающим по Чудскому озеру. Верстах в тридцати к западу от Пскова на самом пограничье с Ливонией стоял древний Изборск, когда-то главное русское поселение в том краю. Находясь в стороне от речных путей, он с возвышением Пскова начал терять свое прежнее значение.

   Из всех новгородских пригородов в эпоху дотатарскую только один мог поспорить с Псковом своим торговым и политическим значением. Это Ладога. Она лежала на левом берегу Волхова, верстах в десяти от впадения его в Ладожское озеро; была крайним северорусским узлом того торгового движения, которое совершалось по Великому водному пути, и служила пристанью, куда издавна приходили варяжские корабли. Далее вверх по Волхову эти морские суда не могли следовать; ибо в нескольких верстах уже встречались Волховские пороги. Около последних товары обыкновенно перегружались на более мелкие суда и только в вешнюю пору могли с помощью бечевы пройти пороги против течения; а в другое время товары перевозились на телегах мимо порогов до пристани Гостиного Поля, где снова нагружались на лодки; или же товарное сообщение Ладоги с Новгородом совершалось обозами по санному пути. Богатство и важное значение Ладоги привлекали из-за моря не одних торговцев, но также пиратов и завоевателей. Шведы не раз приплывали с войском и пытались захватить в свои руки этот город, как ключ к Великому Новгороду. Ладога, кроме того, служила опорным пунктом новгородского господства над соседней Чудью и Карелою. По всем этим причинам об ее укреплении прилагались особые заботы. Во время великого княжения Мономаха и новгородского княжения сына его Мстислава ладожский посадник Павел заложил вокруг детинца каменные стены, вместо прежних деревянных (1116 г.). Сохранившиеся доселе остатки ладожских стен показывают, что они были построены из булыжных камней и плитняка с дубовыми связями; по углам возвышаются круглые башни с узкими продолговатыми отверстиями для метания стрел. Здесь, так же, как во Пскове, каменным постройкам способствовали в изобилии рассеянные по окрестной стране породы плитняка. Владыка Нифонт построил в Ладоге каменный храм во имя св. Климента, Внутри детинца была еще каменная церковь св. Георгия, которая, подобно помянутой выше Спасо-Нередицкой церкви, служит в каше время любопытным образцом древних новгородских храмов и их стенного фрескового расписания. В Ладоге, как и в Новгороде, проживали при своих складах купцы готландские; в XIII веке находим здесь латинскую церковь во имя св. Николая; она, вероятно, находилась на той улице, которая называлась "Варяжскою". Новгородские суда, отправляясь из Ладоги в Готланд, переплывали бурное озеро Нево, или Ладожское, и потом широкой, многоводной Невой выходили в море. Любопытно, что в эту эпоху мы не видим со стороны Северной Руси стремления какой-либо твердыней закрепить за собой этот конец Великого водного пути и стать прочной ногою на самом устье Невы; хотя там и собирались дани с окрестных ей чудских народцев. Только впоследствии (в XIV веке) новгородцы как бы спохватились и построили укрепление на Ореховом острове, при выходе Невы из Ладожского озера. Следовательно, и на этой главной водной ветви мы видим то же явление, как и на Двине. Медленно, постепенно распространяла Русь свои поселения на северо-запад и не особенно стремилась к морским берегам, сохраняя стародавнюю привычку к излюбленному судоходству по многочисленным и многотрудным речным путям Восточной Европы.

   На другом краю Новгородской земли, на пограничье с Суздальскими владениями находилось также укрепленное и вместе торговое новгородское поселение, известное под именем Нового Торга, или просто Торжка. Он лежит на Тверце, левом притоке Волги. Верховьями своими Тверца сближается с Мстою или собственно с озером Мстино, из которого вытекает последняя. Только небольшой волок (на который указывает название Вышнего Волочка) разделял тут Ильменско-Ладожский водный путь от Волжского, и потому, естественно, Торжок получил весьма важное торговое значение. Это был один из тех пригородов, где новгородцы держали не только посадника, но и особого князя для обороны от соседей. Торжок служил приманкой для сильных суздальских князей и вообще занимал видное место в их отношениях к Великому Новгороду. Другим узлом, соединявшим Ильмень с Волгой, служило многоветвистое, обильное островами и рыбой озеро Селигер; с одной стороны оно дает начало Волге, а с другой - небольшим волоком отделяется от реки Полы, притока Ильменя. От озера Селигер шел рубеж Новгородской земли с Смоленскою по верхнему течению Волги. Миновав смоленский пригород Ржеву и суздальский Зубцов, новгородские владения переходили на правую сторону Волги, и здесь посреди широкого волока, или сухопутья, стоял пригород Волок, от речки Ламы прозванный Ламским. Отсюда рубеж с Суздальской землей круто поворачивал на север к Белому озеру. В той стороне самым значительным пригородом были Бежичи, на верхнем течении Мологи, средоточие новгородских поселений в области Веси.

   Все означенное пространство вокруг озера Ильменя составляло собственно волю Новгородскую. Здесь славянорусское население преобладало над инородческим, за исключением северной полосы, то есть прибережьев Финского залива и Ладожского озера, где чудские племена еще вполне сохраняли свою народность. Эта Новгородская земля исстари делилась на многие волости и погосты. Но уже в дотатарскую эпоху встречается более крупное деление на так наз. сотни и "ряды"; последние являются предшественниками позднейших пятин. Так, в уставе князя Святослава Ольговича 1137 года видим "Обонежский ряд" и "Бежецкий ряд". То же свидетельство указывает, как рано новгородская колонизация направилась на северо-восток: уже в первой половине XII века пространство между Волховом и Онежским озером, и даже за озером, составляет часть собственной Новгородской земли. А между тем на западной стороне Ладожского озера, в Карелии, Новгород ограничивался собиранием дани, и если он имел там свои поселения, то очень немногие. Зато видны некоторые заботы о водворении христианства в том крае. В 1227 году князь новгородский Ярослав Всеволодович после удачного похода на Емь, по свидетельству летописи, послал крестить Карелу, которая и была крещена в большом числе.

   С северо-западной стороны, т.е. со стороны Финляндии, новгородцы встретили разные препятствия для распространения своего владычества. Во-первых, сама природа не благоприятствовала их движению. Бесчисленные озера хотя и соединены друг с другом протоками, но эти протоки большей частью загромождены скалами и порогами, и потому не представляют удобных водных путей. Во-вторых, туземные чудские племена более, чем другие их соплеменники, отличались бедностью и свирепостью. Ближайшее к новгородцам племя карельское еще без особого труда подчинилось их господству; но следующие за ним племена Еми и Суми занимались морским разбоем и сами производили набеги на Новгородскую землю, а также и на Карелу; так что иногда надобно было предпринимать трудные походы только для их обуздания. В-третьих, новгородцы рано встретились в этом краю со смелыми, предприимчивыми скандинавами, именно со шведами, которые издавна стремились распространить свое владычество по морским побережьям Финляндии и в XII веке начали основывать здесь укрепленные поселения. Вместе с тем они не раз пытались завладеть и самым ключом к Великому водному пути, т.е. берегами Невы и устьями Волхова. Известно, что отсюда они были отбиты новгородцами, которые в течение XII века иногда вступали в битвы со шведскими кораблями в открытом море или вместе с подвластной Карелою нападали не только на берега Финляндии, но и на самые берега Швеции. Однако, как мы заметили, открытое море не было любимой стихией славянорусского племени, и потому новгородцы вообще слабо поддерживали борьбу со шведами в Финляндии; а заботились главным образом о свободном торговом пути в Балтийское море. Таким образом, распространению новгородского господства по обеим сторонам Финского залива почти одновременно был положен предел: на южной - немцами, на северной - шведами.

   Заморским иноземцам немало помогло то обстоятельство, что главное внимание новгородцев в те времена было отвлечено на юго-восток, то есть на отношения к сильным князьям суздальским, и на северо-восток, куда их колонизация распространилась широкой полосой по великим судоходным рекам, почти не встречая себе достойных соперников. Новгородские удальцы достигали западных берегов Белого моря, которое они называли Тре (Терский берег), и здесь облагали данью дикую Лопь. Но главное движение повольников и колонистов направлялось в так наз. Заволочье, т.е. в область Северной Двины и ее притоков. Что туземная, или Заволоцкая, Чудь не без борьбы подчинилась новгородцам, на это указывает судьба князя Глеба Святославича, убитого в том краю, конечно, при наложении, или при сборе, дани (1079 г.). Кроме туземцев новгородские отряды, собиравшие дань, иногда должны были вступать в борьбу с дружинами суздальских князей, которые также имели притязания на тот край и старались подчинить его себе. Новгородцы, однако, сумели пока отстоять Заволочье с этой стороны. Оно в особенности привлекало их обилием пушного зверя, который составлял одну из главных статей новгородской торговли. Не ограничиваясь сбором дани и торговыми сношениями с туземцами, новгородцы скоро завели свои поселения, или погосты, на Северной Двине и ее левых притоках, особенно на Емце, Ваге, на притоке последней, Вели, а также на Сухоне, каковы: Вологда, Тотьма, Шенкурск, Емец и др,; чем и положили начало обрусению Заволоцкой Чуди.

   На восток от Северной Двины начинались неизмеримые пространства, которые благодаря таким судоходным рекам, как Вычегда, Кама и Печора, издавна посещались новгородскими торговцами и повольниками. Эти земли, известные тогда под названиями Пермь, Печера и Югра, новгородцы причисляли к своим владениям. Их дружины время от времени ходили туда и вооруженной рукою собирали дань, где могли; но тем и ограничивались подчиненные отношения того края к Великому Новгороду. Еще в конце XI века новгородские торговцы достигали Северного Урала, и здесь вели меновую торговлю с Югрою. По известию начальной летописи, записанному со слов боярина Гюряты Роговича, торговля эта сопровождалась самыми первобытными приемами. Новгородцы привозили сюда наиболее необходимые в домашнем быту железные орудия, в особенности ножи и топоры, и раскладывали свои товары; туземцы являлись с пушными шкурами и молча, объясняясь знаками, обменивали их на вещи, которые хотели приобрести. Высокие горы и пропасти, покрытые снегом и лесом, заграждали дальнейшие пути предприимчивым новгородцам. Однако уже в то время они, кажется, переваливали за Уральский хребет и доходили до берегов Оби. Из северовосточных окраин Европы привозились не только драгоценные меха пушных зверей, но и дорогие металлы, т. е. золото и серебро, которые благодаря меновой торговле приходили из уральских и алтайских рудников, когда-то подвергавшихся разработке. Торговые сношения, конечно, подготовляли между туземцами новгородское влияние, особенно между промышленными зырянами, в области речки Вычегды. Но сбор дани нередко встречал ожесточенное сопротивление со стороны туземцев, преимущественно Угорского племени, которое не было чуждо воинственного духа, имело укрепленные селения и жило под управлением собственных родовых князей, ревнивых к сохранению своей власти и своей народности.

   Под 1187 годом Новгородская летопись заносит краткое известие об избиении на Печере и за Волоком новгородских сборщиков дани; причем их пало до ста человек. В XII и XIII веках новгородские князья, лично совершавшие походы на Чудь Эстонскую и Ливонскую, обыкновенно не ходили сами в отдаленные северо-восточные края. Сюда Великий Новгород посылал или своих воевод, или ватаги повольников; последние собирались охотою, ради добычи и удальства, вокруг какого-нибудь прославившегося своими подвигами боярского или купеческого сына, который и становился их ватаманом. Вероятно, в связи с помянутым избиением новгородских данников на Печере спустя пять или шесть лет был предпринят большой поход для усмирения возмутившейся Югры.

   Новгородская рать под начальством воеводы Ядрея (отец архиепископа Антония) вошла в Югорскую землю, взяла один город и подступила к другому, более крепкому, в котором заперся какой-то из наиболее сильных туземных князьков. Югра прибегла к хитрости; она завязала п