Вяземский П. А. Мое последнее слово // Пушкин в прижизненной критике, 1820-1827 / Пушкинская комиссия Российской академии наук; Государственный пушкинский театральный центр в Санкт-Петербурге. - СПб: Государственный пушкинский театральный центр, 1996. - С. 176-178.
В 7 N "Вестника Европы" напечатан ответ на мою статью "О литературных мистификациях". Почитаю его совершенно удовлетворительным. Главным побуждением моим, когда я писал упомянутую статью, было сначала отклонить от себя худую славу и подозрение, что Второй Классик мог иметь с Издателем "Бахчисарайского фонтана" разговор, подобный тому, который напечатан в 5 N "Вестника Европы": они отклонены признанием сочинителя "Второго разговора", что он им вымышлен. Вторым побуждением моим было принудить сочинителя-анонима к молчанию или объявлению своего имени. Он избрал труднейшее из двух предстоящих средств: жертва достаточная! Без сомнения, нелегко было решиться сочинителю "Второго разговора" и "Ответа" приписать к двум последним произведениям своим прозаическим (здесь говорю уже чисто и буквально о его прозе) имя, почтенное у нас как в государственном, так и в литературном отношении, - имя, которое обязывает преемника его носить оное с достоинством и честью. Наконец, сочинитель, бывший г-н N, что ныне Михаил Дмитриев, сознается в Post-scriptum перед читателями своими (в числе коих и я по несчастию своему), что он был не прав в некоторых свежих выражениях. Мне нужно было обличить безыменного сочинителя, который заставлял меня будто бы говорить не так, как я говорить привык, и будто бы слушать то, чего я слушать не должен. И я достиг своей цели. Повторяю уже сказанное мною; но в этом заключается вся сущность дела: издатель книги названной есть имя личное, точно так же, как автор книги определенной, как хозяин дома означенного; и так вводить перед публикою человека известного и определенного в разговор небывалый и несбыточный есть злоупотребление нетерпимое и преступающее за границы дозволенного. Границы полемических монологов гораздо пространнее, и потому не останавливаю сочинителя "Ответа" в новом его похождении. Преимущества писателей, ему подобных, известны; известно также и право человека, себя уважающего. Он не обязан входить в полемическую распрю, в которой и самая победа его не обещает ему ни чести, ни удовольствия. Вследствие сего, крепкий собственным убеждением и мнением людей, на коих с гордою доверенностию указать могу перед лицом отечества, я вправе, я в обязанности не дорожить суждением о себе человека, мне совершенно чуждого и по чувствам и по образу мыслей1.
Что же касается до неведения, объявленного г-м редактором "Вестника Европы"*, о препятствиях, встретившихся при печатании поэмы, г-на Пушкина; то долгом своим поставляю сказать следующее: призывая свидетельство г-на редактора, показал я, что он, как член Ценсурного московского комитета, должен был знать о переменах, требованных ценсурою в поэме, по которым принужден я был войти в переписку с автором, находящимся в Одессе, и о переменах в предисловии моем, которое я старался защищать3.
Вот все, что осталось досказать к сказанному мною прежде в отношении личной сущности предлежащей тяжбы; что же касается до сущности литературной, то, кажется, в "Разборе "Второго разговора"" (напечатанном в 8-м N "Дамского журнала") достаточно доказано, что мне неприлично и неспоручно входить в литературные рассуждения с Классиком, каков Михаил Дмитриев.
Сим заключаю возражения свои на прошедшие и будущие прения журнальных клевретов, говоря с Шепье:
Je reclame leur haine, et non pas leurs suffrages;
Je leur demande encore d'honorables outrages.
Contre moi rИunis, qu'ils me lancent d'en bas
Des traits empoisonnИs, qui ne m'atteindront pas*.
Князь Вяземский
Москва. Апреля 23.
Сноски к стр. 177
* И что же касается до замечания на стран. 197 <с. 164 наст. изд. - Ред.>, то оно вовсе недостойно редакторской важности!.. Поверит ли в самом деле литератор другому литератору, который, желая выдумать сказку, сколько можно более удовлетворительную для его тронутого авторского самолюбия, говорит, между прочими истинами, что он не читает такого-то (литературного) журнала, сказав тогда же, что имеет его?.. Поверит ли этому и самый обыкновенный читатель? Всякий тотчас увидит, что это, между прочими истинами (уже другого рода)... но оставим настоящее выражение, и заметим еще, что как бы способности издателя ни были ограничены, но легко может случиться, что в журнале к нему пришлется статья, заслуживающая внимания самого г-на Булгарина, который - скажу мимоходом - едва ли годится быть образцом моим, наприм. в русском языке, в искусстве слога и в издании журнала. Я имел светила в нашей словесности, озарявшие меня несколько более и лучше уличных фонарей...2 Изд.
Сноски к стр. 178
* Я требую их ненависти, а не одобрения;
Я ищу их явных оскорблений.
Пусть, объединясь против меня, пускают снизу ядовитые стрелы -
Они не достигнут меня (фр.). - Ред.
Дамский журнал. 1824. Ч. 6. N 9 (выход в свет 5 мая). С. 115-118.
Заключительная статья Вяземского в полемике с М. Дмитриевым. Послана Вяземским А. Тургеневу при письме 1 мая, где еще раз повторяется просьба о републикации: "Вот мое последнее слово. Напечатай его у Греча или Воейкова, где сподручнее. Но непременно нужно статье быть в петербургском журнале" (ОА. Т. 3. С. 38). Тургенев ответил 6 мая: "Письмо твое и последнее слово посылаю к В<оейкову> и Ж<уковскому>. Не знаю, напечатают ли? Теперь цензорам не до личностей, но до собственного лица; да и, без сомнения, им может быть новая беда от подобных перебранков; ибо тут и слово честь замешано, то есть письменная пощечина. Впрочем, я не помешаю, но и содействовать не буду; ибо теперь не до того по этой части. Пожалуйста, перестань вздорить. C'est indigne de vous et je ne vous reconnais pas dans tout ce fatras polИmique. <Это недостойно тебя, и я не узнаю тебя во всем этом полемическом хламе (фр.). - Ред.>. Искры твоего ума нет во всем споре" (ОА. Т. 3. С. 42). Тургенев намекал в письме на скандал в петербургской цензуре, ставший одним из поводов к отставке в середине мая министра просвещения кн. А. Н. Голицына и к отстранению самого Тургенева от должности директора Департамента духовных дел иностранных исповеданий. Републикация статей Вяземского в этой ситуации была почти невозможна. В письме от 12 мая Вяземский отвечал на упреки Тургенева и пытался подвести итоги полемике: "Воля твоя, ты слишком строго засудил мою полемику. Разумеется, глупо было втянуться в эту глупость, но глупость была ведена довольно умно. Открытие и закрытие кампании состоит из одних хладнокровных грубостей и не требовали затей остроумия; в промежутках была партизанская выходка в разборе второго "Разговора" и в этой выходке, что ни говори, много забавного. Вступление совсем неглупо; впоследствии некоторые удары нанесены удачно. Вся Москва исполнена нашей брани. Весь Английский клуб научили читать по моей милости. Есть здесь один князь Гундоров, охотник до лошадей и сам мерин преисправный, к тому же какой-то поклонник Каченовского. Читая в газетной мою первую статью, останавливается он на выражении бедные читатели и каким-то глухим басом, ему свойственным, спрашивает, обращаясь к присутствующим: "Это что значит? Почему же князь Вяземский почитает нас всех бедными: может быть, в числе читателей его найдутся и богатые. Что за дерзость!" Иван Иванович был свидетелем этой выходки и представлял мне ее в лицах. Он племянника своего уже не принимает к себе и говорит: "Пусть будет он племянником моего села, а не моим". Мне хочется предложить ему, чтобы, напротив: оставил он его своим племянником, а меня признал бы за племянника наследства своего. Одна вышла польза из нашей перебранки: у бедного Шаликова прибыло с того времени 15 подписчиков" (ОА. Т. 3. С. 43-44).
1 Эту фразу Вяземского издевательски обыграл А. И. Писарев в статье "Нечто о словах" (ВЕ. 1824. N 12. С. 283-290). М. А. Дмитриев в "Главах из воспоминаний моей жизни" рассказывает: "Но всех более рассердила дядю небольшая статья Писарева: "Нечто о словах". Надобно сказать, что кн. Вяземский сказал в одной из своих статей, что он "крепок собственным убеждением и мнением людей, на которых с гордою уверенностию может указать пред лицом отечества!" Это он ссылался на одобрение моего дяди, взявшего его сторону. Но, к его несчастию, в это время написал в его защиту какую-то довольно карикатурную статейку кн. Шаликов. Писарев воспользовался этим и говорит простодушно в своей статье, что "читатели долго не знали, на кого князь Вяземский указывает пальцем пред лицом отечества, но, по защите его князем Шаликовым, догадались на кого". - Этот подмен, пред лицом отечества, И. И. Дмитриева - князем Шаликовым был действительно обидною насмешкою и над Вяземским, и над обоими его сторонниками! - Для первого это был щелчок; а для дяди такое понижение его авторитета и важности, какого он, конечно, никогда не испытывал!" (Новое литературное обозрение. 1992. N 1. С. 221). Статья Шаликова, о которой здесь говорится: "Слово о слове в пустом и проч. Вестника Европы N 8" (ДЖ. 1824. N 10. С. 161-165 (выход в свет 29 мая); подпись: Издатель). Содержала Эту фразу Вяземского издевательски обыграл А. И. Писарев в статье "Нечто о словах" (ВЕ. 1824. N 12. С. 283-290). М. А. Дмитриев в "Главах из воспоминаний моей жизни" рассказывает: "Но всех более рассердила дядю небольшая статья Писарева: "Нечто о словах". Надобно сказать, что кн. Вяземский сказал в одной из своих статей, что он "крепок собственным убеждением и мнением людей, на которых с гордою уверенностию может указать пред лицом отечества!" Это он ссылался на одобрение моего дяди, взявшего его сторону. Но, к его несчастию, в это время написал в его защиту какую-то довольно карикатурную статейку кн. Шаликов. Писарев воспользовался этим и говорит простодушно в своей статье, что "читатели долго не знали, на кого князь Вяземский указывает пальцем пред лицом отечества, но, по защите его князем Шаликовым, догадались на кого". - Этот подмен, пред лицом отечества, И. И. Дмитриева - князем Шаликовым был действительно обидною насмешкою и над Вяземским, и над обоими его сторонниками! - Для первого это был щелчок; а для дяди такое понижение его авторитета и важности, какого он, конечно, никогда не испытывал!" (Новое литературное обозрение. 1992. N 1. С. 221). Статья Шаликова, о которой здесь говорится: "Слово о слове в пустом и проч. Вестника Европы N 8" (ДЖ. 1824. N 10. С. 161-165 (выход в свет 29 мая); подпись: Издатель). Содержала резкие выпады против М. Дмитриева и его союзников. В заключение статьи приводилась выписка из письма Пушкина к Вяземскому от апреля 1824 г. из Одессы с оценкой предисловия Вяземского (см. с. 394 наст. изд.). Предлагалось сравнить мнение Пушкина и мнение М. Дмитриева.
2 Это примечание издателя "Дамского журнала" Шаликова - полемический ответ на примечание Каченовского к "Ответу на статью "О литературных мистификациях"" М. Дмитриева (см. с. 164 и примеч. 2 на с. 401 наст. изд.). "...Озарявшие меня <...> лучше уличных фонарей" - намек на раздел "Разные известия" в журнале Булгарина "Литературные листки", который с N 2 за 1824 г. назывался "Волшебный фонарь".
3 10 мая И. М. Снегирев записал в дневнике: "Качен<овский> грозился палкою на князя Вяземского и восставал против меня, для чего я пропустил последнюю критику, где сказано, что он член Ценз<урного> ком<итета>" (РА. 1902. Кн. 2. N 7. С. 402).