Князь Васил³й Андреевичъ Долгоруковъ.
ПСС, т. 7, СПб, 1882
Вѣсть о смерти знакомаго намъ человѣка всегда имѣетъ для насъ что-то разительное и какъ-будто что-то неожиданное и необычайное. Человѣкъ болѣе или менѣе готовъ ко всякому событ³ю, которое можетъ постигнуть его. Онъ смолоду свыкается съ мыслью, что жизнь подвергнута разнымъ измѣнен³ямъ, превратностямъ и ударамъ. Но съ мыслью объ измѣнен³и самомъ неизбѣжномъ, но съ мыслью о смерти смертный свыкнуться не можетъ. Особенно вѣсть о скоропостижной смерти поражаетъ насъ, какъ ударъ грома, разразивш³йся съ неба безоблачнаго и совершенно яснаго. А между тѣмъ сей громъ и въ свѣтлый день, и въ пасмурный всегда таится надъ каждымъ изъ насъ. Вчера видѣли мы человѣка въ полнотѣ жизни, силы, дѣятельности. Сегодня думаемъ съ нимъ встрѣтиться снова: и съ первымъ шагомъ на томъ мѣстѣ, гдѣ мы полагали съ нимъ сойдтись, узнаемъ, что его уже нѣтъ, что онъ уже не нашъ, что мы не его, что всѣ земныя сношен³я съ нимъ навсегда прекратились, что оборвалась та нить, которая казалась намъ надежною и крѣпкою связью. Тутъ какъ-будто въ первый разъ догадываемся и постигаемъ, что на землѣ жизнь есть случайность, явлен³е скоропроходящее, а что смерть одна есть законная и неизмѣнная принадлежность всего земнаго.
Такое глубоко потрясающее впечатлѣн³е встрѣтило съѣхавшихся во Дворецъ къ слушан³ю литург³и въ день Богоявлен³я Господня. Тутъ разнеслось извѣст³е, что въ ночь скоропостижно скончался князь Васил³й Андреевичъ Долгоруковъ. Изумлен³е и скорбь были всеобщ³я. Князь принадлежалъ къ малому числу набранныхъ, которые умѣли снискать и заслужить любовь и уважен³е всѣхъ знавшихъ его. А знали его всѣ. Кто по личнымъ и короткимъ сношен³ямъ съ нимъ, кто по служебнымъ и оффиц³альнымъ, кто по общей молвѣ, которая можетъ временно ошибаться въ частностяхъ и скорыхъ своихъ оцѣнкахъ людей и событ³й, но которой окончательный приговоръ всегда утверждается на судѣ безпристрастномъ и правомъ. Человѣка болѣе благороднаго, болѣе честнаго и благонамѣреннаго найдти было невозможно. Въ этомъ отношен³и смерть его есть утрата общественная и государственная. Въ послѣдн³е годы, послѣ долголѣтней дѣятельности въ высшихъ слояхъ управлен³я, онъ уже не занималъ мѣста, связаннаго съ непрерывными занят³ями на высотахъ государственнаго поприща. Но самое присутств³е его въ обществѣ, въ государственномъ совѣтѣ, особенно при лицѣ Государя, который отличалъ его испытанною на дѣлѣ и высокою довѣренност³ю и, можно сказать, сердечною пр³язнью, все это придавало личности и жизни его особенное и благотворное значен³е. Нравственное вл³ян³е человѣка благодушнаго не всегда можетъ быть исчислено и измѣрено видимыми послѣдств³ями и, такъ сказать, приведено въ наличный итогъ. Но не менѣе того какимъ-то внутреннимъ и вѣрнымъ сознан³емъ оно чувствуется и зарождаетъ въ душѣ успокоительное и отрадное впечатлѣн³е. Присутств³е подобныхъ людей при Дворѣ есть благое знамен³е, по которому и со стороны можно угадывать состоян³е господствую-щей атмосферы.
Этому знамен³ю вѣруешь и радуешься.
О заслугахъ государственныхъ дѣятелей современники не всегда вѣрные судьи: именно потому, что они смотрятъ на нихъ вблизи. Судъ надъ ними для безошибочности своей требуетъ нѣкоторой отдаленности отъ мѣста дѣйств³я, требуетъ совершен³я нѣсколькихъ законныхъ давностей, которыя переходятъ въ область истор³и и потомства. Этотъ судъ похожъ на судъ присяжныхъ, которые съ мѣста прен³й и битвы удаляются въ особое отдѣлен³е: тамъ, сосредоточившись въ тишинѣ совѣсти, они произносятъ свой окончательный и рѣшительный приговоръ. Современные приговоры часто сбиваются на неосновательные слухи, на догадки, на пристрастныя предубѣжден³я, которые приводили въ ошибочнымъ заключен³ямъ.
Оффиц³альная государственная жизнь князя Долгорукова не подлежитъ, въ этой статьѣ, ни нашей повѣркѣ, ни нашему суду. Мы до нея только мимоходомъ и коснемся. Но въ каждомъ оффищ³альномъ лицѣ есть еще другое лицо - самобытное, такъ сказать, перворожденное. Это послѣднее проглядываетъ сквозь внѣшнюю оффиц³альную обстановку. О немъ съ полнымъ правомъ могутъ судить современники. Ихъ сужден³емъ пополняется и олицетворяется тотъ образъ, который позднѣе выставляется предъ глаза истор³и.
Въ князѣ Долгорукомъ доступъ къ человѣку, вооруженному властью, былъ всегда облегчаемъ вѣжливыми и доброжелательными пр³емами человѣка частнаго. Въ этомъ отношен³и отзывы подчиненныхъ и сослуживцевъ его и всѣхъ тѣхъ, которые къ нему прибѣгали, сливаются въ одинъ голосъ уважен³я, признательности и преданности. Самое сочувств³е и почести, оказанныя отшедшему, служатъ тому убѣдительнымъ доказательствомъ. Бывш³е его въ разныя времена адъютанты добровольно и по взаимному сердечному влечен³ю чередовались день и ночь при гробѣ его въ эти послѣдн³е дни. Онъ былъ ко всѣмъ внимателенъ, предупредителенъ и вѣжливъ. Учтивость его возрастала вмѣстѣ съ постепеннымъ возвышен³емъ его положен³я. Вѣжливость его была не изъ тѣхъ, которыя бьютъ свысока, обрызгиваютъ холодомъ, и отъ которой, или, вѣрнѣе, подъ которой бываетъ неловко и досадно. Его вѣжливость носила на себѣ печать обязанности, которую онъ возлагалъ на себя - именно потому, что онъ былъ выше многихъ: вмѣстѣ съ тѣмъ отзывалась она свѣжимъ изл³ян³емъ доброжелательства, котораго источникъ былъ въ душѣ его. Какое-то внѣшнее, ненарушимое спокойств³е, какая-то безоблачная, улыбчивая ясность на лицѣ, въ движен³яхъ, въ рѣчи были примѣтами и неизмѣнными свойствами его. Не знавш³е его коротко могли признать ихъ вывѣсками равнодуш³я; но находивш³еся съ нимъ въ ближайшихъ сношен³яхъ знали, что онъ не былъ холоднымъ эгоистомъ. Природныя наклонности, складъ ума, можетъ быть обстоятельства жизни, не совсѣмъ намъ извѣстныя, пр³учили его въ нѣкоторой сдержанности, въ какому-то стройному, невозмутимому спокойств³ю, въ строгому уравновѣшиван³ю всѣхъ внѣшнихъ выражен³й его нравственнаго быт³я: все это обратилось въ привычку и образовало характеръ его. Онъ всегда спокойно выслушивалъ и спокойно отвѣчалъ - даже, когда противорѣчилъ. Самая мягкость голоса его, и плавность, и стройность рѣчи его имѣли въ себѣ что-то примирительное. Можно угадывать и угадывать навѣрно, что свойство примирительности было особенною принадлежност³ю убѣжден³й его, правилъ и дѣйств³й. Эта благозвучная струна отзывалась въ немъ какъ въ жизни частной, такъ и общественной. Онъ не увлекался противоположными крайностями вопросовъ, подлежащихъ сужден³ю и совѣщан³ю его. Онъ искалъ въ противоположныхъ мнѣн³яхъ и вопросахъ точекъ ихъ сближен³я и соприкосновен³я, и отъ нихъ уже шелъ онъ въ предназначенной цѣли. Какъ друг³е ищутъ пререкан³й и спора, онъ искалъ соглас³я и умиротворен³я. И тутъ стройное направлен³е способностей его изыскивало равновѣс³я требован³й и разрѣшен³я ихъ. Онъ чувствовалъ, онъ былъ убѣжденъ въ томъ, что въ стройномъ равновѣс³и нѣтъ мѣста враждебнымъ столкновен³ямъ и произволу страстей. Есть времена, когда мног³е щекотливые и жгуч³е вопросы на очереди. С³и вопросы неминуемо рождаютъ противорѣч³е и раздражительность мнѣн³й и страстныхъ увлечен³й. Бъ эти времена то, что мы назвали бы "пассивныя силы", нужно и благодѣтельно. Съ перваго взгляда не подглядишь ихъ внутренняго дѣйств³я; но оно есть, и какъ всякое благое начало, отзывается въ послѣдств³яхъ. Даже и, тогда, когда побѣда остается не за ними, все же участ³е ихъ въ разработкѣ вопросовъ приноситъ свою пользу. Кажется, князь Долгоруковъ былъ чистѣйшее и лучшее выражен³е подобныхъ силъ. Впрочемъ, пассивная натура его не мѣшала ему, особенно въ отношен³и къ себѣ и къ положен³ю своему, дѣйствовать въ данную минуту съ твердост³ю и рѣшимостью. Есть тому извѣстные примѣры. И въ этихъ случаяхъ побужден³емъ служили ему не суетные разсчеты, личности, но глубокая добросовѣстность, возвышенное смирен³е и безкорыст³е, достигавшее до самоотвержен³я. Князь былъ самый строг³й исполнитель всѣхъ своихъ обязанностей, хотѣлось бы сказать - до мелочей, если бы каждая обязанность не имѣла своей доли важности въ глазахъ честнаго и добросовѣстнаго человѣка и тѣмъ самымъ не была бы обязательна. Въ другомъ такая строгость, можно было бы сказать, доходила до педантизма: въ немъ, должно сказать, доходила она до рыцарства. Святое слово, святое значен³е "долгъ", въ какомъ бы видѣ оно ни выражалось, было для него руководствомъ, совѣстью и закономъ. Долгъ былъ для него высокое и честное знамя, которому онъ во всю жизнь свою служилъ вѣрой и правдой. Съ этимъ безусловнымъ подчинен³емъ долгу имѣлъ онъ еще способность и любить его.
Вѣрноподданническ³я чувства его озарены были и согрѣты теплою, независимою любовью. Здѣсь можно сказать, что сердце сердцу вѣсть подавало. Самая любовь его ничего не имѣла суетливаго. Онъ и при Дворѣ, во главѣ царедворцевъ, былъ также стройно спокоенъ, какъ въ отношен³яхъ съ равными себѣ, какъ у себя дома. Ничего не старался онъ выказывать; ничего не искалъ и ни въ чемъ и ни при комъ не было у него ни задней мысли, ни себялюбивой цѣли.
Онъ былъ нѣжнымъ, примѣрнымъ родственникомъ, вѣрнымъ пр³ятелемъ, любезнымъ собесѣдникомъ. При всей его безстрастной и пластической постановкѣ, казалось, чуждой всякой впечатлительности, въ немъ не было ни сухости, ни холодности.
По роду службы, которая нѣкогда была на него возложена, онъ зналъ темныя стороны многаго и многихъ: но это печальное всевѣдѣн³е не озлобило и не заволокло его чистой и мягкосердечной натуры. Онъ все еще вѣрилъ въ добро и не отчаявался въ средствахъ осуществить его. При этомъ должно замѣтить, что никогда неосторожное, не только не доброжелательное, слово, никогда двусмысленный намекъ ни на какое лицо не выдавали тайны, которая въ груди и памяти его была неприкосновенно застрахована. Умъ его былъ, можетъ быть, и памятливъ; но въ отношен³и къ злу сердце его было забывчиво. Могъ ли онъ имѣть враговъ, то есть недоброжелателей? Не думаю. Завистниковъ? И того нѣтъ. Тѣмъ же спокойств³емъ и тѣмъ же благодуш³емъ, которыя отличали его, онъ долженъ былъ обезоруживать и всякую мнительную зависть. Онъ никому не перегораживалъ дороги, ни на какую чужую дорогу не кидался, никого перегонять не хотѣлъ.
Человѣкъ вполнѣ служебный и свѣтск³й, онъ доступенъ былъ всѣмъ свѣжимъ и молодымъ впечатлѣн³ямъ жизни. Онъ любилъ природу и способенъ былъ любоваться красотами ея. Я бывалъ съ нимъ лѣтомъ за городомъ и на южномъ берегу Крыма и всегда съ сочувств³емъ замѣчалъ, что многотрудная служба, недавн³я заботы и, вѣроятно, неразлучныя съ ними, часто тяжк³я, испытан³я, оставили въ немъ еще много простора и свободы для тихихъ и созерцательныхъ наслажден³й. Онъ любилъ заниматься, много читалъ, постоянно и внимательно слѣдилъ за движен³ями Русской литтературы. Онъ велъ обширную переписку на Русскомъ и Французскомъ языкахъ, на которыхъ равно правильно изъяснялся. По разнообраз³ю служебныхъ его обязанностей, по отношен³ямъ къ разнымъ лицамъ въ разныя времена, переписка его можетъ со временемъ служить богатымъ и вѣрнымъ матер³аломъ для истор³и. Въ самомъ разгарѣ дѣятельности и дѣлъ онъ никогда не казался ими обремененнымъ. Со стороны нельзя было и догадаться, что за тяжкая ноша лежитъ на плечахъ его. Какъ графъ Канкринъ, при всей своей обшарной дѣятельности, находилъ время читать романы и играть на скрипкѣ, такъ князь Долгоруковъ находилъ время быть въ обществѣ и не отрекался отъ свѣтскихъ удовольств³й. Всею жизнью его правилъ точный и неизмѣнный порядокъ. Время его было математически измѣрено. Все это облегчало ему занят³я и давало средства и силу съ ними справляться.
До конца жизни ничто не было ему ни чуждо, ни постыло. Ни въ чемъ не зналъ онъ ни алчности, ни пресыщен³я. Онъ вполнѣ любилъ жизнь и умѣлъ ею пользоваться и наслаждаться. Жизнь - во всемъ, что есть въ ней благопривѣтливаго, ласковаго и чистаго - такъ была въ немъ воплощена, что при немъ мысль о смерти, мысль о разрушен³и этой стройной и ясной полноты къ нему и прикоснуться не смѣла и не могла. Никак³е тусклые и зловѣщ³е признаки старости не отражались на немъ. Казалось, что онъ долженъ пережить своихъ сверстниковъ и многихъ младшихъ. А смерть уже близко и настойчиво въ нему приступала. Въ день кончины своей онъ провелъ день, какъ обыкновенно, хотя чувствовалъ себя не совершенно здоровымъ. Мног³е видѣли его, и никто изъ нихъ не могъ помыслить, что видитъ его въ послѣдн³й разъ. Вечеромъ отправился онъ во Дворецъ къ слушан³ю всенощной, но долженъ былъ возвратиться домой, ощущая нѣкоторое стѣснен³е въ груди. Дома читалъ онъ газеты. За нѣсколько часовъ до смерти, написалъ онъ своимъ красивымъ и стройнымъ почеркомъ, стройнымъ какъ вся внутренняя и внѣшняя жизнь его, записку къ генералъ-адъютанту Тимашеву, въ которой просилъ его о благосклонномъ вниман³и къ одному чиновнику. Позднѣе сдѣлалось ему хуже, и конецъ его былъ такъ неожиданъ и скоропостиженъ, что ни врачи, ни родные, ни пр³ятели его не могли поспѣть вовремя. Время, это слово было для него уже чуждое и неумѣстное: оно непримѣтно для него самого и для другихъ слилось со словомъ: вѣчность.
Въ настоящей статьѣ своей не имѣли мы, разумѣется, ни времени, ни повода, ни даже права опредѣлить полную характеристиву князя Долгорукова и собрать б³ографическ³е матер³алы для будущаго историка нашего времени. А князь вполнѣ ему принадлежитъ. Служебная дѣятельность его въ течен³е трехъ царствован³й заранѣе вписала его въ число дѣйствовавшихъ лицъ.
Мы только хотѣли выразить собственныя свои чувства и впечатлѣн³я, и вмѣстѣ съ тѣмъ быть отголоскомъ отзывовъ и сужден³й, которые всюду слышатся: они могутъ быть лучшимъ прощальнымъ и надгробнымъ словомъ тому, о комъ единодушно всѣ жалѣютъ, кого всѣ сердечно и сознательно оплакиваютъ.
Наканунѣ наступившаго года отборное и многолюдное общество провожало у него на балѣ старый годъ и встрѣчало новорожденный. Всѣмъ было пр³ятно и радостно быть на этихъ проводахъ и на этой встрѣчѣ у радушнаго и вѣжливаго хозяина. Онъ намѣревался въ течен³е зимы еще не одинъ разъ собирать у себя гостей, всегда готовыхъ являться на дружеск³й призывъ его. Вечеромъ 6-го января почти тоже общество собралось въ томъ же домѣ, въ которомъ за нѣсколько дней оно веселилось и праздновало. Но это общество, смущенное и печальное, собралось въ этотъ день, чтобы отдать послѣдн³й братск³й, христ³анск³й долгъ хозяину, уже въ послѣдн³й разъ гостепр³имному. Гробъ его стоялъ въ бальной залѣ и живо и язвительно напоминалъ стихи Державина:
"Гдѣ столъ былъ яствъ, тамъ гробъ стоитъ;
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И блѣдна смерть на всѣхъ глядить!.."