Уайльд Оскар - Отношение одежды к искусству

  

  

   - Какъ вы можете писать эти уродливыя треуголки? - спросилъ однажды какой-то легкомысленный критикъ сэра Джошуа Рейнольдса.

   - Я вижу въ нихъ свѣтъ и тѣнь,- отвѣтилъ художникъ.

   "Велик³е колористы,- говоритъ Бодлэръ въ восхитительной статьѣ о художественномъ значен³и сюртуковъ:- велик³е колористы умѣютъ создавать краски изъ чернаго сюртука, бѣлаго галстука и сѣраго фона".

   "Искусство писать и находить прекрасное во всѣхъ эпохахъ, какъ дѣлалъ это и верховный жрецъ искусства Рембрандтъ, когда онъ увидалъ живописное велич³е еврейскаго квартала въ Амстердамѣ, нисколько не жалѣя, что обитатели его не были эллинами",- вотъ прекрасныя, простыя слова, произнесенныя м-ромь Уистлеромъ въ одной изъ самыхъ цѣнныхъ частей его лекц³и. То-есть наиболѣе цѣнной части для художника, такъ какъ англ³йскому художнику нужно безъ конца напоминать, что никто спец³ально для него не приготовилъ живописной жизни, и что пусть онъ самъ озаботится, чтобы увидѣть ее при живописныхъ услов³яхъ, то-есть при услов³яхъ одновременно изысканныхъ и новыхъ. Но между отношен³емъ художника къ публикѣ и отношен³емъ публики къ искусству лежитъ непроходимая пропасть.

   Совершенно справедливо, что, при нѣкоторыхъ услов³яхъ свѣтотѣни, вещь, въ сущности уродливая, можетъ дать впечатлѣн³е прекрасной; и въ этомъ, собственно, лежитъ дѣйствительная современность искусства; но какъ разъ на эти-то услов³я свѣтотѣни мы и не можемъ всегда разсчитывать, особенно когда мы идемъ по Пиккадилли {Одна изъ наиболѣе людныхъ улицъ Лондона.} среди с³яющей вульгарности полудня, или сидимъ въ Паркѣ, имѣя фономъ какой-нибудь глупый закатъ солнца. Если бъ мы могли носить повсюду съ собою свою свѣтотѣнь, какъ мы носимъ зонтики, все обстояло бы прекрасно: но такъ какъ это невозможно, мнѣ едва ли представляется допустимымъ, что красивые, восхитительные люди будутъ попрежнему носить одежду, столь же безобразную, сколь и безполезную, и столь же безсмысленную, сколь и чудовищную, хотя бы даже была возможность, что такой мастеръ, какъ м-ръ Уистлеръ, одухотворилъ бы ихъ до симфон³и или утончилъ ихъ до тумана. ибо искусства созданы для жизни, а не жизнь для искусствъ.

   И не увѣренъ я также, что м-ръ Уистлеръ самъ былъ всегда вѣренъ догмату, который онъ какъ бы проповѣдуетъ: будто художникъ долженъ писать только одежду своего вѣка и окружающую его обстановку; я далекъ отъ мысли, чтобы навалить на бабочку {Какъ извѣстно, Уистлеръ подписывалъ свои картины не именемъ и не иниц³алами, а знакомъ бабочки.} тяжелымъ бременемъ отвѣтственность за ея прошлое: я всегда держался того мнѣн³я, что постоянство - послѣднее убѣжище людей съ убогой фантаз³ей; но развѣ всѣ мы не видѣли и большинство насъ не восхищалось картиной, написанной тѣмъ же Уистлеромъ и изображающей восхитительныхъ англ³йскихъ дѣвушекъ, гуляющихъ на берегу опаловаго моря въ фантастическихъ японскихъ костюмахъ? И развѣ улица, гдѣ живетъ м-ръ Уистлеръ, не была взволнована въ одинъ прекрасный день извѣст³емъ, что всѣ натурщицы изъ Чельси {Чельси - кварталъ въ Лондонѣ, заселенный большею частью художниками, богемой.} позировали мастеру для пастелей въ пеплумахъ?

   Все, что исходить изъ-подъ кисти м-ра Уистлера, слишкомъ совершенно въ своей красотѣ, чтобы быть поколебленнымъ или утвержденнымъ какими бы то ни было умственными догматами искусства, даже хотя бы эти догматы были самимъ м-ромъ Уистлеромъ установлены: ибо красота оправдываетъ всѣхъ своихъ дѣтей и не нуждается въ объяснен³яхъ; но невозможно просмотрѣть какую-нибудь коллекц³ю современныхъ картинъ въ Лондонѣ, начиная съ Берлингтонъ-Хауса и кончая Гровенорской галлерей, не испытывая чувства, что професс³ональная модель губитъ живопись и низводитъ ее до уровня простой позы и постиша.

   И развѣ онъ всѣмъ вамъ не надоѣлъ, этотъ почтенный обманщикъ, только-что сошедш³й со ступеней Piazza di Spagna, въ свободныя минуты, оторванныя у убогой шарманки, обходящ³й поочередно всѣ студ³и.

   Развѣ мы всѣ не узнаемъ его, когда съ веселой безпечностью, свойственной его нац³и, онъ снова появляется на стѣнахъ нашихъ лѣтнихъ выставокъ, въ видѣ всего того, что такъ не похоже на него, и никогда не въ собственномъ дѣйствительномъ видѣ, то надменно глядя на насъ въ видѣ Комланскаго патр³арха, то с³яя намъ разбойникомъ изъ Абруццъ? Онъ популяренъ, этотъ бѣдный профессоръ позы, среди тѣхъ, кому выпала радость написать посмертный портретъ послѣдняго благотворителя, забывшаго при жизни снять съ себя фотограф³ю,- но онъ признакъ упадка, символъ разложен³я.

   Ибо всѣ костюмы - карикатуры. Основой искусства не можетъ служить костюмированный балъ. Тамъ, гдѣ одежда красива, не можетъ быть маскарада. И будь нашъ нац³ональный костюмъ очаровательнымъ по краскамъ, простымъ и искреннимъ по покрою; будь одежда выражен³емъ красоты, которую она прикрываетъ, и быстроты и движен³я, которымъ она не препятствуетъ; если бы лин³и ея спадали съ плечъ, а не выпирали отъ тал³и; если бъ перевернутая рюмка перестала быть идеаломъ ея; будь все это осуществлено, какъ это когда-нибудь будетъ, тогда живопись перестала бы быть искусственной реакц³ей противъ уродливости жизни, а сдѣлалась бы, какъ ей и подобаетъ, естественной выразительницей красоты жизни. И не только живопись, но и всѣ друг³е виды искусства выиграли бы значительно отъ предлагаемыхъ мною измѣнен³й; я хочу сказать, выиграли бы усиленной атмосферой красоты, которой окружены были бы художники и въ которой они вырастали бы. ибо искусству нельзя обучить въ академ³яхъ. Художникъ дѣлаетъ то, что онъ видитъ, а не то, что онъ слышитъ. Настоящ³я школы должны быть на улицахъ. Напримѣръ, нѣтъ ни одной тончайшей лин³и или восхитительной пропорц³и въ костюмахъ эллиновъ, изысканнаго отзвука которой мы не могли бы найти въ ихъ архитектурѣ. Народъ, одѣтый въ головные уборы, напоминающ³е дымогарныя трубы, и въ турнюры, могъ бы построить Пантехниконъ, но никогда не построилъ бы Парѳенонъ.

   Наконецъ, можно прибавить еще слѣдующее: искусство, правда, не можетъ никогда имѣть иного стремлен³я, кромѣ собственнаго совершенства, и, можетъ-быть, художникъ, желающ³й просто создавать и говорить, поступаетъ мудро, не заботясь объ измѣнен³и окружающихъ; но мудрость не всегда есть лучшее; иногда она спускается до уровня здраваго смысла; а изъ страстнаго безум³я тѣхъ, кто желаетъ. чтобы красота больше не была ограничена безпорядочнымъ собран³емъ коллекц³онера или пылью музея, но стала, какъ и должна стать, естественнымъ, нац³ональнымъ достоян³емъ всѣхъ - изъ этой благородной немудрости, говорю я, иной разъ какая красота можетъ быть. подарена жизни, и при этихъ болѣе изысканныхъ услов³яхъ какой совершенный . художникъ можетъ родиться? Когда возобновляется среда, возобновляется и искусство.

   Но, говоря со своего безстрастнаго пьедестала, м-ръ Уистлеръ указывалъ, что сила художника въ силѣ его зрѣн³я, а не въ искусности его руки, провозгласилъ истину, давно нуждавшуюся въ провозглашен³и; эта истина, исходя отъ властелина формы и красоты, не можетъ не выразить своего вл³ян³я.

   Лекц³я его, хотя она для толпы лишь апокрифъ, все же отнынѣ останется библ³ей для художниковъ, шедевромъ шедевровъ, пѣснью пѣсней. Правда, онъ провозгласилъ панегирикъ филистерамъ, но я представляю себѣ Ар³эля восхваляющимъ Калибана ради шутки; и за то, что онъ спѣлъ отходную критикамъ, пусть всѣ его благодарятъ, даже сами критики, и они больше всего, такъ какъ онъ желаетъ избавить ихъ отъ необходимости скучнаго существован³я. Съ точки же.зрѣн³я просто оратора, мнѣ кажется, м-ръ Уистлеръ почти единственный въ своемъ родѣ. Признаться, среди всѣхъ нашихъ публичныхъ ораторовъ я немногихъ знаю, которые умѣли бы такъ счастливо сочетать, какъ онъ, веселье и ѣдкость Пёка со стилемъ второстепенныхъ пророковъ.