Главная » Книги

Толстой Лев Николаевич - Е. Д. Мелешко. Христианская этика Л. Н. Толстого, Страница 15

Толстой Лев Николаевич - Е. Д. Мелешко. Христианская этика Л. Н. Толстого


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19

ь для самого себя свою душу, - пишет Толстой, - человеку нужно делать усилия сознания; и потому в этих усилиях сознания главное дело жизни человека... Только усилиями сознания человек может избавиться от грехов, соблаз­нов и суеверий, лишающих его блага"82.
   Философскую разработку этого понятия Толстой предпринял еще в трактате "Царство Божие внутри вас". "Усилие сознания" рассматривается им как целостная духовная установка, направ­ленная на преодоление зла. Чтобы объяснить смысл и назначение "усилия", Толстой прибегает к аналогии из области сна: "Мы де­лаем усилие проснуться и действительно просыпаемся, когда сон становится ужасен и нет уже больше сил переносить его. То же надо делать и в жизни, когда она становится невыносима. В такие минуты надо усилием сознания проснуться к новой, высшей, ду­ховной жизни"83.
   Однако вопрос заключается в том, может ли, способен ли че­ловек сделать такое усилие; ведь тот же пример со сновидениями показывает, что человек чаще всего не в силах изменить течение событий, поставить их под контроль сознания, "управлять" обра­зами сновидений. В связи с этим главной проблемой, с которой пришлось столкнуться Толстому, стала проблема свободы воли как условия практической реализации усилия сознания. Возмож­ность или невозможность свободы Толстой ставит в зависимость не от внешних факторов, обусловливающих поступки человека, а от внутренних причин, которыми человек руководствуется в сво­их поступках. "Человек, несвободный в своих поступках, всегда чувствует себя свободным в том, что служит причиной его по­ступков, - в признании или непризнании истины... Так, человек, совершив под влиянием страсти поступок, противный сознаваемой истине, остается все-таки свободным в признании или непри­знании ее, т. е. может, не признавая истину, считать свой поступок необходимым и оправдывать себя в совершении его, и может, признавая истину, считать свой поступок дурным и осуждать себя в нем"84.
   Таким образом, свобода, согласно Толстому, есть возмож­ность признания или непризнания истины: человек может, при­знавая открывшуюся ему истину и исповедуя ее, стать свободным и радостным деятелем "вечного и бесконечного дела", совершае­мого Богом или жизнью мира; или же может, не признавая этой истины, сделаться рабом ее и быть "насильно и мучительно вле­комым туда, куда он не хочет идти".
   Толстой замечает при этом, что не каждая истина может слу­жить предметом свободного выбора - признания или непризна­ния. Есть три рода истин. Первые - давно уже признаны или са­мим человеком, или переданы ему воспитанием и приняты им на веру; следование им стало для человека привычкой, второй при­родой. Второй род истин - это всего лишь "бессознательные предчувствия" вероятных событий и процессов. "Человек, - по­лагает Толстой, - одинаково несвободен в непризнании первых и в признании вторых. Но есть третий род истин, которые не стали еще для человека бессознательным мотивом - деятельности, но вместе с тем уже с такою ясностью открылись ему, что он не мо­жет обойти их и неизбежно должен так или иначе отнестись к ним: признать или не признать их. По отношению этих-то истин и проявляется свобода человека"85.
   Толстой, безусловно, имеет здесь в виду высшие, духовные, "метафизические" истины, к числу которых принадлежат в пер­вую очередь идеи Бога, свободы и бессмертия, а также широкий круг религиозно-философских "истин" и морально-этических ценностей, таких, как благо, зло и др. В этом смысле толстовская концепция свободы является своеобразной интерпретацией биб­лейской мифологемы свободы выбора добра и зла. Оригиналь­ность Толстого в том, что сам факт признания или непризнания высших духовных истин становится у него необходимым услови­ем "онтологизации" духа, становления духовного бытия. Призна­вая духовную истину, человек не может не стремиться претво­рить ее в жизнь и преобразовать жизнь в соответствии с духом данной истины. Свобода признания истины является для Толсто­го и свободой ее воплощения, ибо невозможно, признавая духов­ную истину, поступать вопреки ей.
   Однако само по себе следование духовной истине не является гарантией непогрешимости человеческих действий - свобода все­гда содержит в себе риск заблуждения ума и отклонения от идеа­ла. Более того, человек, свободно избирающий истину, никогда не может быть удовлетворен своей жизнью, ибо сам акт свободы духа обнаруживает неисчерпаемые глубины божественного со­вершенства. Отсюда парадоксальность толстовского понимания сущности человеческой свободы, которую весьма остроумно подметил А. А. Гусейнов: "Ничто не может воспрепятствовать чело­веку поступать так, как он считает правильным, но никогда он не будет считать правильным то, как он поступает"86.
   В результате исследования границ человеческой свободы Толстой приходит к выводу, что возможность усилия сознания коренится в свободе признания и выбора духовных истин. Кон­кретизируя этот тезис и переводя его в практическую плоскость, Толстой подчеркивает: свобода проявления усилий сознания оп­ределяется тем фактом, что духовная, истинная жизнь человека сосредоточена только в настоящем времени. Только "в мгнове­нии настоящего человек всегда свободен" и "только в настоящем проявляется свободная божественная сила жизни"87. Поэтому "только в мгновении настоящего человек может сделать то уси­лие, которым берется Царство Божие и внутри, и вне нас"88.
   Метод "ежечасной молитвы" в борьбе с грехами дополняется здесь методом "ежеминутного" и "ежемгновенного" усилия со­знания. Отсюда толстовское требование творить добро в данный, настоящий момент времени: "только сейчас". Будущего и про­шлого добра нет, есть только добро настоящее. Точно так же и любить, прощать, не противиться злому и т. п. можно только в на­стоящий момент времени. Именно в этом случае, полагает Толстой, у человека будет достаточно сил, чтобы совершить эти поступки.
   В этой точке развития философия непротивления Толстого1 непосредственно соприкасается с жизнью, становится философи­ей и этикой "настоящего". Очевидно, что отношение к такой фи­лософии как к "теории" и к "учению" придает ей оттенок абст­рактной моралистической проповеди, ибо переводит ее в ряд "прошлого" или "будущего". В этом кроется непреодолимое противоречие толстовского замысла "философии непротивления". Собственные усилия сознания, проявляемые им в "настоящем", он вынужден был "доносить" до других. Останавливая мгновение, он неизбежно умерщвлял живую силу духовных истин. В этом смысле "философия непротивления" Толстого неуловима и непередаваема, поскольку существует только в настоящем, в том времени, в котором ее непосредственно творил сам Толстой. Мы, говоря о ней в прошедшем времени, тем самым имеем дело только с "буквой", но не с духом такой философии.
   Но философия осуществления духовных истин в жизни, фило­софия духа в целом и не может быть не чем иным, как философи­ей "настоящего", философией "мгновения". В этом плане все толки о толстовском "рационализме", "морализаторстве" и т. п. сразу же лишаются своей почвы. Вся сумма религиозно-фило­софских и морально-этических идей Толстого переплавляется в горниле настоящего и превращается в единый "слиток" усилия сознания - вечно живой, конкретно-действенный. "Морализм", "рационализм" и т. д. - это только "руда", из которой чеканится "ежесекундная" готовность и способность творить добро, любить врагов, не противиться злому и т. п. Такова здесь логика воплоще­ния духовной истины.
   Каковы же конкретные формы проявления усилий сознания? "Главное усилие, которое должен делать над собою человек для доброй жизни, - считает Толстой, - это - то, чтобы не делать то­го, чего не должно делать"89.
   На первый взгляд кажется парадоксальным, что Толстой, ут­верждая примат деятельности в настоящем, связывает начальную позицию усилия сознания неделанием. Однако такой подход вполне оправдан. В первом случае Толстой говорит о "творении добра" в настоящем; во втором - о свободе воздержания от зла. При этом Толстой полагает, что "гораздо больше силы нужно для воздержания от зла, чем для делания самой трудной вещи, ко­торую мы считаем добром"90. Кроме того, прежде чем начать де­лать добро, необходимо научиться воздерживаться от зла. Не противиться злому может только тот, кто не имеет зла в себе и не способен делать зло другим. Именно поэтому неделание стано­вится одним из ключевых понятий философии непротивления. Что же понимает Толстой под "неделанием" и в чем он видит смысл усилия неделания? Толстой определяет неделание как воз­держание от злых мыслей, лишних слов и дурных поступков. Са­мо воздержание выступает при этом как одно из основных усло­вий свободы. "Хочешь быть свободен - приучай себя воздержи­ваться в своих желаниях"91. В этом смысле толстовская формула свободы как признания или непризнания истины предполагает также и неделание, т. е. само претворение истины должно основы­ваться на целесообразности мирового порядка. Неделание и есть "вера" в целесообразность мирового порядка, в разумность миро­вой жизни, с которыми приходят в столкновение "неразумность" и "ненужность" человеческой деятельности. Неделание позволя­ет при этом проявиться вечной божественной деятельности как внутри человека, так и вне его.
   В этих мыслях Толстого легко узнается даосский принцип недеяния - "у вэй". Толстой и сам не скрывает этого, прямо ссы­лаясь в своей статье "He-делание" на Лао-цзы: "Все бедствия людей, по учению Лао-цзы, происходят не столько от того, что они не сделали то, что нужно, сколько оттого, что они делают то, что не нужно делать. И потому люди избавились бы от всех бедствий личных и в особенности общественных, если бы они соблюдали неделание"92. Варьируя эту мысль, Толстой форму­лирует своего рода "золотое правило" неделания: "Только не делай того, чего не должно делать, и ты сделаешь все то, что должно"93.
   Наряду с этим неделание рассматривается Толстым и как "отказ" от внешней деятельности, не имеющей нравственного значения и духовной ценности. "Для истинного движения жиз­ни, - замечает Толстой, - не только не нужна, но вредна внешняя суетливая деятельность... Главный вред человечеству не от празд­ности, от делания того, что не нужно и вредно"94.
   Все это подводит Толстого к необходимости обоснования уси­лия неделания как базовой установки в борьбе со злом. В чем же усматривает Толстой главный смысл данного "отрицательного" усилия? Прежде всего в том, чтобы стать свободным от инер­ции жизни, от внешней причинно-следственной зависимости. "Для того, чтобы наступило Царство Божие, - пишет Толстой, людям нашего времени нужно одно: нравственное усилие... Уси­лие это не есть усилие движения, усилие открытия нового миросозерцания, новых мыслей и совершенно особенных новых по­ступков. Усилие, которое нужно для вступления в Царство Божие или в новую форму жизни, есть усилие отрицательное, усилие неследования за потоком, усилие неделания поступков, не со­гласных с внутренним сознанием"95.
   Отрицательное усилие неделания готовит почву для поло­жительных усилий сознания, непосредственно проявляющихся в борьбе с грехами, соблазнами и суевериями. Положительные усилия - это "усилия мысли". Согласно Толстому, нельзя изба­виться от грехов, соблазнов и суеверий "телесными усилиями", для этого нужны усилия мысли, ибо все великие перемены в жизни человека и всего человечества совершаются в мысли. Для того, чтобы могла произойти перемена чувств и поступ­ков, считает Толстой, должна произойти прежде всего переме­на мысли.
   Определяя положительные условия в борьбе с грехами, со­блазнами и суевериями, Толстой устанавливает следующую зави­симость: усилие самоотречения освобождает людей от грехов, усилие смирения - от соблазнов, усилие правдивости - от суеве­рий96. Понятия самоотречения, смирения и правдивости рассмат­риваются Толстым как определенные ступени нравственного со­вершенствования - на пути к высшим образцам духовной жизни: святости, юродству, мудрости, - которые являются необходимы­ми условиями непротивления. Естественно, что не каждый самоотверженный, смиренный и правдивый человек является "непротивленцем", но каждый "непротивленец" непременно должен обладать качествами самоотречения, смирения и правдивости. Без них человек просто не сможет найти в себе силы не противиться злому, либо же его позиция будет внешней имитацией непротив­ления, означая в действительности нерешительность, страх, сла­бость, равнодушие и т. п.
   Говоря о необходимости самоотречения, Толстой подчерки­вает, что все телесные грехи - блуд, праздность, корыстолюбие, гнев, властолюбие и др., - возникают вследствие отождествления своего "я" с телом, подчинения ему души. Поэтому главным усло­вием и предпосылкой избавления от грехов являются перенос своего "я" в область души, признание духовного, божественного начала в человеке, необходимость подчинения ему телесной, жи­вотной природы. Именно это и оправдывает самоотречение как "естественный", разумный момент эволюции человека. При этом Толстой подчеркивает, что самоотречение не есть "отречение от себя", не есть отречение от жизни, а только перенесение своего "я" из животного существа в духовное. Напротив, "отрекаться от жизни плотской, значит усиливать свою истинную духовную жизнь"97. В этом смысле самоотречение "не есть подвиг", а "не­избежное условие жизни человека".
   Толстой замечает, что не каждое духовное самоотречение мо­жет быть оправдано. Отречение от телесной жизни только тогда ценно и радостно, когда оно имеет религиозно-нравственную мо­тивацию, т. е. когда человек отрекается от себя, своего тела, для того, чтобы исполнить "волю живущего в нем Бога". Если же са­моотречение совершается в интересах исполнения воли других людей, то оно лишено духовного смысла и является "неестествен­ным" и ненужным делом.
   Толстой показывает, что самоотречение непосредственно связано с непротивлением злому, ибо всякая ненасильственная борьба со злом необходимо предполагает возможность жертвы человеческой жизни во имя высших духовных целей. В жизни каждого отдельного человека и всего человечества действует один и тот же закон, считает Толстой: "Для того, чтобы улуч­шить жизнь, надо быть готовым отдать ее"98. Этот "закон самоотречения" является необходимой частью универсального "зако­на любви".
   Толстой не ограничивается только рассмотрением общего смысла и назначения "закона самоотречения", он намечает и кон­кретные пути его реализации. Одно из правил самоотречения, по Толстому, гласит: "Единственно радостное дело жизни - это рас­тить свою душу, а для роста души нужно отречение от себя. На­чинай отречение в малых делах. Когда приучишь себя к отрече­нию в малых, осилишь отречение и в больших"99.
   Если усилие самоотречения есть средство борьбы с грехами, то усилие смирения способствует избавлению от соблазнов. Со­гласно Толстому, соблазн - это ложное представление человека о своем отношении к миру100. И изменить это отношение можно только усилием смирения. Смысл смирения - в единении с дру­гим - в соединении души с Богом, в соединении с людьми любо­вью, наконец, в единении со всем живым. Главный путь, ведущий к смирению, - преодоление соблазна гордости. Только смирен­ный человек, поборовший в себе соблазн гордости, может "уни­зиться" до непротивления злому, поскольку именно гордость "извращает" мотив непротивления, заставляя человека считать себя "лучше" злодея и "сильнее" зла.
   Напомним толстовскую "программу" борьбы с соблазном гордости:
   - сравнивай себя только с высшим совершенством, а не с людьми, которые могут быть "ниже" тебя;
   - остерегайся мыслей, что ты лучше других, и что у тебя есть такие добродетели, каких нет у других;
   - старайся не думать про себя хорошее; если не можешь ду­мать о себе дурное, то знай, что дурно уже то, что ты не находишь в себе дурного;
   - радуйся осуждению; остерегайся похвалы; бойся одобрения;
   - постоянно лови себя на гордых мыслях;
   - не бойся и не избегай унижений;
   - не старайся забывать свои грехи;
   - суди о грехах ближнего только сквозь призму своих собст­венных прегрешений;
   - не позволяй укореняться в своем сердце чувству довольства собой и своей жизнью;
   - не считай зазорным учиться у других, в том числе и тех, кто "глупее" и "злее" тебя: мудрый, смиренный человек ценит всех, ибо в каждом замечает хорошее101.
   В этих правилах смирения, которыми Толстой старался руко­водствоваться в своей жизни, четко просматриваются мотивы по­ведения юродивых и мудрецов, столь высоко ценимых Толстым.
   Если оценивать личный опыт Толстого в борьбе со злом, его реальный вклад в дело непротивления, то следует признать, что Толстой преуспел, прежде всего, в борьбе с суевериями. В этом смысле его учение в целом, вся его жизнь есть один живой при­мер борьбы и победы разума, истинной веры над суеверием.
   Как известно, Толстой определял суеверие как "принятое на веру ложное учение". Освобождает от суеверия только правди­вость - перед людьми и перед самим собой. Что же понимает Толстой под "правдивостью" и как возможно осуществить усилие правдивости? Согласно Толстому, правдивость есть знание и ис­поведание истины на основе требований разума. "Хотя бы весь мир признавал учение истинным и как бы древне оно ни было, че­ловек должен проверять его разумом и смело откидывать, если оно не сходится с требованиями разума"102. "Все суеверия: и госу­дарства, и науки, и ложной религии, - есть только извращения мысли, и потому избавление от них возможно только приложени­ем к ним требований истины, открываемой разумом"103.
   Итак, ключевым понятием, выражающим суть борьбы с суе­вериями, является разум. Для Толстого, как уже отмечалось, ра­зум есть высшая ценность жизни и стоит в одном ряду с основными духовными началами бытия - верой, душой, Богом. Разум "первичнее", чем свобода и истина. И если познание истины дела­ет человека свободным, то только в силу того, что эта истина от­крывается разумом.
   Главную ценность разума Толстой усматривает в том, что ра­зум "один во всех людях". Общение людей, влияние их друг на друга основано именно на разуме. Тем самым, разум оказывается единственно надежным критерием духовного и практического знания, наиболее достоверным средством духовного общения и единения людей. Согласно Толстому, у человечества просто нет более "объективных", общезначимых и общепризнанных способов взаимопонимания и взаимодействия. Ни вера, ни чувство, ни интуиция, ни духовный опыт, ни нравственные понятия не могут претендовать на ту "общечеловечность", которая свойственна разуму. Вот почему не нравственное чувство, а разум "открывает человеку смысл и значение его жизни"104. И именно поэтому "ра­зум проверяет положения веры"105. Точно так же разум выверяет духовный опыт, контролирует интуицию, "принимает" открове­ние. Вера в силу разума должна лежать в основе всякой другой веры, полагает Толстой. Единственное, чего не может разум - это понять, что такое он сам, так как все, что мы определяем, мы оп­ределяем всегда на его основе.
   "Неопределимость" разума еще раз доказывает, что учение Толстого нельзя зачислять в разряд рационализма. Ибо как мож­но считать рациональным учение, в котором рационально-логи­ческой процедуре не может быть подвержен основополагающий принцип? Подчеркивая неопределимость и невыразимость разу­ма, Толстой вынужден принять его в качестве несомненного, са­моочевидного и самодостоверного начала на основе целостного духовного "усмотрения". Тем же актом "духовного умозрения" человек постигает и высшие метафизические принципы бытия. В этом смысле учение Толстого скорее может быть отнесено к интуитивизму, чем рационализму, поскольку разум выступает у него инструментом духовного познания в целом. Неслучайно поэтому, что понятия "разумное начало" и "духовное начало" (в человеке) Толстой употребляет как тождественные.
   Точно так же для Толстого являются тождественными поня­тия "разумность" и "правдивость", причем в последнее Толстой вкладывает не столько морально-этический, сколько общедухов­ный смысл. Быть правдивым, проявлять усилие правдивости - значит не просто говорить правду, не лгать, но, прежде всего, следовать истине, соответствующей требованиям разума. Именно в этом духе Толстой и рассматривает борьбу с суевериями.
   Центральным пунктом этой борьбы, во много определяющим смысл философии непротивления в целом, является вопрос об ос­вобождении от суеверия насилия, т. е. ложного представления о том, что одни люди могут насильственным путем улучшать, устра­ивать жизнь других людей. Именно в этой точке философии не­противления происходит пересечение двух планов борьбы со злом: внутреннего и внешнего - "непротивления" и "ненасилия". Соглас­но Толстому, Царство Божие достигается усилием не только "вну­три", но и "во вне". При этом внешний план борьбы коренится в "отрицательном" усилии неделания - неповиновении, неучастии, непротивлении. Стоит людям перестать заботиться о делах внеш­них и общих, в которых они не свободны, и хотя бы малую часть той энергии, которую они употребляют на внешние дела, напра­вить на то, в чем они свободны, т. е. на избавление себя от суеверия насилия, как сам по себе разрушится насильственный строй жизни. Для этого люди должны, прежде всего, ясно увидеть, что мир насилия основан на ложном представлении о смысле и назначе­нии человеческой жизни. Аргументы разума против нерасчетли­вости, нецелесообразности, неразумности и т. п. насилия мы специально рассматривали в ¿ 3 первой главы. Здесь же нас интере­суют прежде всего практические шаги, намеченные и предприня­тые Толстым для искоренения суеверия насилия.
   "Программу" борьбы с суеверием насилия Толстой подробно развертывает в статье "Неизбежный переворот" (1909). От об­щих рассуждений о недопустимости насилия он переходит здесь к непосредственным практическим рекомендациям по изменению насильственного устройства жизни. Во-первых, считает Толстой, надо перестать самому совершать прямое насилие, а также гото­виться к нему. Во-вторых, не принимать участия в каком бы то ни было насилии, совершаемом другими людьми, а также в приго­товлениях к насилию. В-третьих, не одобрять никакого насилия. И далее, Толстой, пункт за пунктом, разъясняет и конкретизиру­ет эти требования.
   1) Не совершать самому прямого насилия, значит - не трогать никого руками, не бить, не убивать, не делать этого ни для своих личных целей, ни под предлогом общественной деятельности.
   2) Не принимать участия в каком бы то ни было насилия, зна­чит, не только не быть губернатором, судьей, сборщиком пода­тей, министром, солдатом и т. д., но и не участвовать в судах, вы­борах, армейской службе и т. п.
   3) Не одобрять никакое насилие, значит, кроме того, не поль­зоваться для своей выгоды никаким насилием ни в речах, ни в писаниях, ни в поступках; не выражать ни похвалы, ни согласия с людьми и делами, поддерживающими насилие или основанными ни насилии106.
   Очень может быть, замечает Толстой, что, если человек бу­дет поступать в соответствии с этими требованиями, т. е. откажет­ся от солдатства, судов, уплаты податей, признания властей и бу­дет обличать насильников и их сторонников, он подвергнется го­нениям, преследованиям и иным видам насилия. Однако люди в большинстве своем страдают от других причин точно так же, а, может быть, и еще больше, чем если бы они отказались от пови­новения. Человек же, отказывающийся от участия в насилии, не может не открыть глаза другим людям и не привлечь многих к та­ким же отказам, так что власти, в конце концов, не будут уже в состоянии применить насилие ко всем отказавшимся107.
   По мысли Толстого, ненасильственные действия даже со сто­роны немногих людей должны привести к формированию в об­ществе "христианского общественного мнения". Всем людям или большинству людей нет необходимости следовать заповедям ненасилия. Достаточно будет, если лучшая часть человечества или даже отдельные его представители, "апостолы ненасилия", первоначально возьмут на себя миссию воплощения и осуществ­ления высших духовных истин в жизни. Чтобы изменить инерт­ную массу, полагает Толстой, есть только одно единственное средство: "христианское общественное мнение, которое может быть установлено среди этих людей только истинно христиан­ским учением, подтвержденным истинным христианским приме­ром жизни"108.
   Для самих же носителей и глашатаев истины непротивления все эти соображения не могут служить непосредственным моти­вом, ибо ответ на вопрос о том, что делать человеку, признающе­му истинность и действенность закона любви, не может быть ос­нован на предполагаемых последствиях. Если человек верит в за­кон любви, то он будет исполнять требования любви и воздержи­ваться от насильственных действий независимо от каких бы то ни было соображений о последствиях, а только потому, что он верит и не может поступить иначе109.
   В сформулированных Толстым правилах освобождения от су­еверия насилия звучат мотивы неповиновения и неучастия.
   Таким образом, философия непротивления Толстого развора­чивается на границе "ментальности" и "темпоральности". "Раци­ональность" толстовского учения приобретает тем самым "онто­логический" смысл: время как бы "проявляет" черты духовности, наполняет высшие духовные истины реальным жизненным со­держанием. Философия непротивления Толстого совершается всегда в настоящем - это главный залог осуществления истины непротивления в жизни.
   Перед нами своеобразный "онтический" платонизм, закреп­ленный в идеальной "толстовской общине", подобно тому, как Платон закрепил свою идею в идеальном государстве. Однако, в отличие от платоновского государства, толстовство есть реаль­ный социально-этический феномен - тип мировоззрения и опыт "массового" непротивления.
  
  
   1 Бердяев Н. А. Русская идея. Основные проблемы русской мысли XIX в. и нача­ла XX в. // О России и русской философской культуре. М., 1990. С. 166.
   2 Марсель Г. Быть и иметь. Новочеркасск, 1994. С. 150.
   3 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 24 т. М., 1913. Т. 24. С. 63.
   4 Ср. в этой связи его мысль: "Для того чтобы быть услышанным людьми, надо говорить с Голгофы, запечатлеть истину страданием, еще лучше - смертью" (Толстой Л. Н. Дневники 1895-1910 // Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1985. Т. 22. С. 137).
   5 Соловьев B. C. Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории // Соловьев B. C. Соч.: В 2 т. М., 1988. Т. 2. С. 711.
   6 Там же. С. 715.
   7 Ильин И. А. О сопротивлении злу силою // Ильин И. А. Соч.: В 2 т. М., 1993. Т. 1. С. 348.
   8 Ильин И. А. Указ. соч. С. 304.
   9 См.: Там же. С. 426-437.
   10 Там же. С. 353.
   11 Там же. С. 359.
   12 Толстой Л. Н. Дневники, 1847-1894 // Толстой Л. Н. Собр. соч.: В 22 т. Т. 21. С. 85.
   13 Там же. С. 85-86.
   14 См.: Толстой Л. Н. Путь жизни М., 1993. С. 388, 390, 396.
   15 Толстой Л. Н. Дневники, 1895-1910. С. 11.
   16 Там же. С. 234.
   17 Там же. С. 233.
   18 См.: Бердяев Н. А. Кошмар злого добра // Путь. 1926. N 4.
   19 См.: Ильин И. А. Погребение набальзамированного толстовства (главы из книги "О сопротивлении злу силою") // Вопр. философии. 1992. N 4.
   20 См., например, главу 21 "О духовном компромиссе": Ильин И. А. Указ. соч.
   21 Толстой Л. H. К вопросу о непротивлении злу насилием // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 24 т. Т. 22. С. 87.
   22 См.: Толстой Л. Н. Христианское учение. ¿ 47, 1-8.
   23 Толстой Л. Н. Дневники, 1847-1894. С. 500.
   24 Там же. С. 512.
   25 Там же. С. 483.
   26 Там же. С. 300.
   27 Там же. С. 522.
   28 Гусейнов А. А. Ненасилие как интеллектуальная позиция // Л. Н. Толстой и традиция ненасилия в двадцатом веке: (Материалы симпозиума). М., 1996. С. 6-7.
   29 Толстой Л. Н. Дневники, 1895-1910. С. 241.
   30 Там же. С. 239-240.
   31 Толстой Л. Н. Так что же нам делать? // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 24 т. Т. 17. С. 61.
   32 Там же. С. 191.
   33 Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский. М., 1995. С. 29.
   34 Берс С. А. Воспоминания о графе Л. Н. Толстом (в октябре и ноябре 1891 г.). Смоленск, 1893. Цит. по: Мережковский Д. С. Л. Толстой и Достоевский. С. 27.
   35 Мережковский Д. С. Указ. соч. С. 29. Заметим, что именно Толстому, как ни­кому другому, дано было понять и пережить слова Христа "враги человеку до­машние его".
   36 Толстой Л. Н. Дневники, 1895-1910. С. 247.
   37 Там же. С-317.
   38 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 81. С. 104. Письмо от 16 февраля 1910 г.
   39 Там же. Т. 78. С. 114-115. Письмо от 7 апреля 1908 г.
   40 Сухотина-Толстая ТЛ. Воспоминания. М., 1976. С. 407-408.
   41 Толстой Л. Н. Дневники, 1895-1910. С. 284.
   42 Там же. С. 424.
   43 Там же. С. 284.
   44 Там же. С. 257.
   45 Федотов Г. П. Святые древней Руси. М., 1990. С. 236.
   46 Розанов В. В. Л. Н. Толстой и Русская Церковь // Розанов В. В. Религия и куль­тура. М., 1990. Т. 1. С. 364-365.
   47 "Добрые люди древней Руси" В. Ключевского. Сергиев Посад, 1892. С. 2.
   48 Там же.
   49 Федотов Г. П. Святые древней Руси. М., 1990. С. 237.
   50 Сказание и страдание и похвала святым мученикам Борису и Глебу // Древне­русские повести. Тула, 1987. С. 262.
   51 Федотов Г. П. Святые древней Руси. С. 49.
   52 Очерки по Истории Русской Святости / Сост. иеромонах Иоанн (Кологривов). Брюссель, 1961. С. 27.
   53 Об интересе Толстого к агиографической и духовно-православной литерату­ре в целом см.: Черткова А. К. Л. Н. Толстой и его знакомство с духовно-пра­вославной литературой // Голос минувшего. М., 1913. Кн. 5.
   54 Толстой Л. Н. Исповедь // Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 23. С. 47.
   55 См.: Меньшиков М. О. Из записных книжек // Прометей. М., 1980. Т. 12. С. 248.
   56 В нашем дальнейшем анализе юродства мы опираемся на следующие работы: Алексий (Кузнецов). Юродство и столпничество: Религиозно-психологичес­кое исследование. СПб., 1913; Ковалевский И. Юродство о Христе и Христа ради юродивые. 2-е изд. М, 1900; Беленсон Е. О юродстве во Христе // Путь. 1927. N 8; Benz E. Heilige Narrheit // Kyrios. 1938. N 1/2. S. 1-85; Панченко A. M. Древнерусское юродство // Лихачев Д. С., Панченко A. M., Понырко Н. В. Смех в Древней Руси. Л., 1984. Необходимым материалом являются также жития юродивых, приводимые в Четьи-Минеи и отдельные жизнеописания Прокопия Устюжского, Михаила Клопского, Василия Блаженного и др.
   57 Из нескольких десятков юродивых, чествуемых православной Церковью, только шесть подвизались на христианском Востоке еще до крещения Руси. См.: Очерки по Истории Русской Святости. С. 241. Что же касается западно­го христианства, то здесь черты юродства обнаруживаются едва ли не у единственного святого Франциска Ассизского. Не случайно, что европейцы, желающие стать на путь юродства, вынуждены были, как например, Прокопий Устюжский, переселяться в Россию.
   58 Федотов Г. П. Святые древней Руси. С. 200.
   59 Толстой Л. Н. Шут Палечек // Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 40. С. 414.
   60 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 40. С. 511.
   61 Набросок этой работы см.: Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 38.
   62 Толстой Л. Н. В чем моя вера? // Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 23. С. 332.
   63 Толстой Л. Н. Круг чтения // Там же. Т. 42. С. 374.
   64 См.: Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых филосо­фов. Кн. 36.
   65 Толстой Л. Н. Круг чтения // Полн. собр. соч. Т. 42. С. 292.
   66 Толстой Л. Н. На каждый день: Учение о жизни, изложенное в изречениях // Там же. Т. 44. С. 199.
   67 Толстой Л. Н. Круг чтения // Там же. Т. 42. С. 268.
   68 Дурылин С. Н. У Толстого и о Толстом // Прометей. М., 1980. Т. 12. С. 203.
   69 Толстой Л. Н. Письмо Л. Тонилову от 21 января 1909 г. // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 24 т. М., 1913. Т. 24. С. 15.
   70 Толстой Л. Н. Мысли о самосовершенствовании // Там же. Т. 18. С. 204.
   71 Неизвестный Толстой: Из архивов России и США. М., 1994. С. 159.
   72 См.: Толстой Л. Н. Круг чтения. М., 1991. Т. 1. С. 188; Он же. Путь жизни. М., 1993. С. 266.
   73 Толстой Л. Н. Круг чтения. Т. 1. С. 189.
   74 Там же. С. 81.
   75 Там же. С. 189.
   76 Толстой Л. Н. Христианское учение. ¿ 37, 1-2.
   77 См.: Радхакришнан С. Индийская философия. М., 1993. Т. 1. С. 357.
   78 Толстой Л. Н. Христианское учение. ¿ 50, 3.
   79 Там же. ¿ 52, 2-5.
   80 Там же. ¿ 59, 2-3.
   81 Там же. ¿ 62, 10.
   82 Толстой Л. Н. Путь жизни. С. 263.
   83 Там же. С. 265-266. См. также: Царство Божие внутри вас // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 28. С. 279.
   84 Толстой Л. Н. Полн. собр. соч. Т. 28. С. 280.
   85 Там же. С. 281.
   86 Гусейнов А. А. Великие моралисты. М, 1995. С. 211.
   87 Толстой Л. Н. Путь жизни. С. 278.
   88 Там же. С. 277.
   89 Там же. С. 286.
   90 Там же. С. 291.
   91 Там же.
   92 Толстой Л. Н. Неделание // Толстой Л. Н. Полн. собр. соч.: В 24 т. М., 1913. Т. 18. С. 99.
   93 Толстой Л. Н. Путь жизни. С. 292.
   94 Там же. С. 289.
   95 Там же. С. 293.
   96 См.: Там же. С. 263.
   97 Там же. С. 318.
   98 Там же. С. 330.
   99 Там же.
   100 См.: Там же. С. 71.
   101 См.: Там же. С. 333-343; Толстой Л. Н. Круг чтения. М, 1991. Т. 1. С. 34-35, 128-129, 251-252, 305-307, 419-421; Т. 2. С. 134-135, 208-209.
   102 Толстой Л. Н. Путь жизни. С. 344.
   103 Там же. С. 345-346.
   104 Там же. С. 354.
   105 Там же. С. 356.
   106 См.: Толстой Л. Н. Неизбежный переворот // Полн. собр. соч.: В 90 т. Т. 38. С. 93-94.
   107 См.: Там же. С. 94.
   108 Толстой Л. Н. Царство Божие внутри вас. С. 222.
   109 См.: Толстой Л. Н. Неизбежный переворот. С. 94-95.
  
  
   Глава шестая
  
   ЭТИЧЕСКАЯ ПРОГРАММА ТОЛСТОВСТВА
  
   1. ТОЛСТОВСТВО КАК ТИП МОРАЛЬНОГО МИРОВОЗЗРЕНИЯ
  
   Толстовство - организованное общественное движение, ко­торое возникло в России в конце XIX столетия и объединило людей самых различных национальностей, социальных слоев и вероисповеданий. Все они называли себя "толстовцами" (в знак приверженности идеям религиозно-нравственного учения Л. Н. Толстого) и совершили уникальный социально-историче­ский и духовно-нравственный эксперимент, который, в силу исторических особенностей развития нашего государства и несо­мненной идеологической оппозиционности толстовства государ­ству как таковому практически не был исследован современным толстоведением1.
   Толстовское движение в истории России - это своеобразный социально-нравственный феномен, имеющий ярко выраженный исторический и национальный колорит. В нем было реализовано одно из направлений русской духовной реформации, выразившей "внутренний ход русской революции"2, в значительной степени подготовившей "кадры отрицателей" (С. Франк) государствен­ной и церковной власти.
   Толстовство - это не только определенные акции, имеющие место в толстовском движении, но и система духовно-нравствен­ных ценностей, сформированных на основе религиозно-нравст­венного учения Л. Н. Толстого и имеющих черты: "религии человекобожия"3 (С. Булгаков), "сентиментализма как обмирщенно­го пиетизма"4 (Г. Флоровский), "моральной рефлексии"5 (Н. Бер­дяев), "морализма"6 (С. Франк), теократического социализма.
   Н. Бердяев, рассматривая толстовство как некое социаль­но-нравственное явление в совокупности всех его сторон, опре­деляет его как "толстовское народничество"7, считая, что "русская революция являет своеобразное торжество тол­стовства".
   "Толстовское народничество, - пишет известный критик и ис­торик литературы Е. В. Аничков, - народничество в обоих значе­ниях этого слова, никогда, в сущности, не оторвавшихся вполне друг от друга. Толстовство - такое упование русских людей, кото­рое черпает себе новые силы в лучших порывах народных и

Категория: Книги | Добавил: Armush (25.11.2012)
Просмотров: 395 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа