Государство, свобода и христианство
Одну из самых тяжких язв, разъедающих ныне Россию, составляет антицерковность, широко проявившаяся снова по поводу выборов духовенства в Государственную Думу. В этом сказывается то же падение государственной идеи, которое проявляется и в отношении неограниченной монархии. И все это выступает под флагом якобы свободы, столь же мало понимаемой, как церковность и неограниченность Царской власти.
Всякий, кто в суждении своем основывается на точных фактах, не может не видеть, что наше государство, руководимое неограниченным Самодержавным Монархом, неуклонно, из поколения в поколение, развивало гражданские права своих подданных и расширяло область свободы их действий. Но осуществление это встретило в наши дни совершенно те же препятствия, которые задачи свободы встречали и встречают по всему миру, вследствие революционной подмены в самом понятии свободы, превращаемой в простую распущенность.
Собственно только на этой почве лозунг "свобода" стал элементом разрушительным и - что составляет характерную черту "освободительного движения" с первой французской революции - объявил войну одновременно и Царям и Богу. ???????, как гласила формула Бланки.
В настоящее время то же одновременное восстание против Бога и Царя происходит и у нас во всей среде той мутной "псевдо-свободы", которая собственно и есть душа революции.
Свобода в ее истинном содержании не имеет ничего политически или общественно разрушительного точно так же, как ничего антимонархического. Напротив - она даже легче согласима с монархией, нежели с другими формами правления. Точно так же она не только не восстает против Бога, но находит в нем свою главную опору. Только в революционной подделке она становится элементом разрушительным. И это понятно.
Сама по себе свобода (говорим о свободе гражданской) ничуть не предполагает отсутствия нравственной и вообще духовной сдержки в действиях человека. Она лишь смягчает внешние принудительные сдержки гражданской власти, - развивая внутренние сдержки, самостоятельное самоуправление личности, духовно владеющей собой. Эта истинная свобода составляет идеал личности и есть создание христианства. Развитие ее не только не угрожает обществу, но, наоборот, способствует крепости его, ибо внутренняя дисциплина людей гораздо вернее обеспечивает порядок и право, чем одни принудительные внешние сдержки власти.
Но революция выступила вовсе не во имя этой свободы. Она ненавидит внешнюю сдержку яе потому, чтобы хотела заменить ее внутренней, а по ненависти вообще ко всякой сдержке. Когда против избытка внешней сдержки и дисциплины выступает личность, полная внутреннего самоуправления и дисциплины, - общество только усовершается. Но тут против сдержки закона и государства выступает именно личность распущенная, неустроенная внутри себя, не знающая ничего, кроме рефлекса своей страсти и налетающих вихрей чувства. Конечно, при такой личности уничтожение или ослабление государственной власти сдержки - разрушает общество.
Именно эта распущенность личности, выступившей с революционной подделкой свободы, и создала борьбу революции против Бога и Царей, и на первом месте, конечно, против Бога как источника внутренней дисциплины, которая для распущенной личности еще более ненавистна, чем внешняя. Ненависть нашего освободительного движения к христианству, кощунственность этого движения, его неудержимое стремление к богохульству и унижению святыни - сказывается у нас едва не сильнее, чем во Франции первой революции.
Напрасно было бы, как иные делают, объяснять это какими-нибудь "злоупотреблениями" служителей религии. Во-первых, эти злоупотребления клеветнически раздувались революцией с самого начала ее борьбы против Бога и Царей. Во-вторых - разве злоупотребление людей может быть резонной мотивировкой восстания против Бога? Разве не подымались тысячи раз в истории наилучшие служители Бога против злоупотреблений недостойных людей?
Кто любит Бога, тот не отходит от Него вследствие борьбы с злоупотреблениями, а напротив, в Боге ищет для этого опоры. Но в революционном движении проявилась ненависть к Богу. Чувство чисто сатанинское, чувство вместе с тем вполне понятное в личности распущенной, ненавидящей всякую сдержку своих порывов и отбрасывающей всякую, хотя бы и самостоятельную свою дисциплину, свое собственное внутреннее самоуправление. Бог же есть источник устройства, гармонии, самоуправления нравственного элемента. И потому-то для распущенной анархической души - Бог такой же "враг", каким Он представился сатане, первому против Него бунтовщику. Рассказывают, что один мужик, распропагандированный нашими революционерами, был чрезвычайно доволен, потеряв веру в Бога. "Легко стало, - говорил он, - прежде, что ни вздумай сделать - ничего нельзя, все грех, а теперь легко, свободно, делай, что пожелаешь"... При такой легкости, при таком "освобождении", этот питомец бунта против Бога, - конечно, пойдет на всякое разрушение, да ничего и не способен делать, кроме разрушения, и первым затем предметом, требующим ниспровержения, для него явится Царь как представитель сдержки государственной, властной.
Таков и есть ход нашего "освободительного движения" - этого разветвления всемирной революции. Известно, что во Франции и других странах Европы душой этой революции являлось масонство. Говорят, что оно не меньшую роль играло и у нас. Утверждают, наконец, что само масонство высших степеней составляет культ сатаны, первого врага Божия и что к этому же движению примешана тайная организация, мечтающая о создании еврейского господства над ослабевшими от развращения народами земного шара. Конечно, став внутренне распущенной, потеряв способность внутреннего самоуправления, личность уже будет не способна охранять и свою внешнюю свободу. Она может бунтовать, злодействовать, но охранять свою свободу против умной организации деспотизма, хотя бы и масонской ассоциации "Царства Израильского", совершенно станет не способной. Во всяком случае, не касаясь этого будущего, всегда спорного и гадательного, несомненно и в прошлом, и в настоящем, что революционная распущенность разрушает общество и государство. И потому, казалось бы, у нас, после неистовства и безумия 1905 года, первой задачей власти должно было стать на охрану Божественного принципа, вырабатывающего ту высокую, самоуправляющуюся личность, на которой зиждется всякая свобода, право и порядок, то есть самое существование общества и государства. К сожалению, политика нашего реформированного государства пошла по совершенно иной дороге и сделала уже ряд шагов к разобщению государственного принципа с принципом религиозным. Идея такого поведения, конечно, состояла в том, что напору "освободительного движения" приносили в жертву то, что казалось менее существенным, то есть принцип религиозный, а устремили внимание на то, чтобы хоть сколько-нибудь оградить принцип государственный, который казался более важным. Ошибка глубочайшая, и притом с религиозной точки зрения составляющая тяжкий грех. Бог для Себя не нуждается в нашей защите. Безумцы, потерявшие свою душу, могут кощунствовать и хулиганствовать, губя себя и нас, это допускающих. Господу Богу, конечно, это столь же мало повредит, как и все прежние бунты сатаны, столь же безумного, как его нынешние ученики. Но мы для самих себя должны внимательнее всего, бережнее всего, охранять неприкосновенность Божественного авторитета. Это нам нужно для того, чтобы наше общество и государство могли иметь высокую личность, внутренне дисциплинированную, способную к тому внутреннему самоуправлению, которое есть основа свободы общественной и государственной. Предавая Бога, - мы предаем себя. И потому-то вся дальнейшая судьба России зависит от того, поймут ли у нас сделанную ошибку и станут ли твердо на охрану Божественного авторитета? С этим все остальное само собой придет, без этого все погибнет.
1912
Тихомиров Л.А. Христианство и политика. М., 1999