Соллогуб Владимир Александрович - Воспоминания о В. Ф. Одоевском

  

  

  

  

   Неумолимо-стремительно несется потокъ времени, и въ каждомъ его брызгѣ исчезаетъ жизнь человѣка. Не уcпѣли мы помянуть добраго товарища, какъ другой ужь отлетѣлъ въ вѣчность; не уcпѣли мы свыкнуться съ признакомъ жизни, какъ онъ уступаетъ ужь мѣсто туманной дѣйствительности смерти. И каждый разъ смерть застаетъ насъ врасплохъ, какъ будто неожиданность, несправедливость и обида; каждый разъ спрашиваешь себя: зачѣмъ же это такъ? почему? съ какого права? Все, кажется, было такъ хорошо устроено: комнаты были так³я уютныя; на полкахъ громоздились так³я знакомыя намъ книги; въ такомъ-то углу стояло фортепьяно; вокругъ письменныхъ столовъ, заваленныхъ бумагами, ожидали друзей дома так³я покойныя сѣдалища... Чего не слыхали эти спутники домашней жизни! кого не видали они! На этомъ диванѣ Пушкинъ слушалъ благоговѣйно Жуковскаго; графиня Ростопчина читала Лермонтову свое послѣднее стихотворен³е; Гоголь подслушивалъ свѣтск³я рѣчи; Глинка разспрашивалъ графа В³ельгорскаго про разрѣшен³е контрапунктныхъ задачъ; Даргомыжск³й замышлялъ новую оперу и мечталъ о либретистѣ. Тутъ перебывали всѣ начинающ³е и подвизающ³еся въ области науки и искусства - и посреди ихъ хозяинъ дома, то прислушивался къ разговору, то поощрялъ дебютанта, то тихимъ своимъ добросердечнымъ голосомъ дѣлалъ свои замѣчан³я, всегда исполненныя знан³я и незлоб³я... И не стало болѣе этого хозяина! Рушился домъ привѣтливый, просвѣщен³ю гостепр³имный! Такихъ домовъ вы знали четыре: домъ Олениныхъ, домъ Карамзиныхъ, домъ В³ельгорскихъ, домъ Одоевскихъ. Въ этихъ домахъ учоные и мыслители, поэты и художники были не въ гостяхъ, a y себя дома; они чувствовали себя, какъ въ родимомъ гнѣздѣ. И то сказать надо, что ихъ было не много: для нихъ было достаточно одного крова, одной семьи. Теперь подобныя средоточ³я, можетъ быть, болѣе ненужны. Представители движен³я въ наукѣ и въ искусствѣ размножились; они уже образуютъ не кружокъ, a стих³ю. Въ этой стих³и мало видно еще яркихъ звѣздъ, но то, что прежде было явлен³емъ исключительнымъ, становится нынѣ общею потребностью; просвѣщен³е не бьетъ уже отдѣльными ключами, a разливается широкимъ полотномъ правильной рѣки. Время сдѣлало свое - будущность выработаетъ новыхъ людей, опредѣлитъ новыя призван³я.

   Но какъ бы то ни было, имена Олениныхъ, Карамзиныхъ, В³ельгорскихъ и Одоевскихъ не умрутъ въ истор³и русскаго просвѣщен³я. Теперь могилы еще слишкомъ свѣжи, память еще слишкомъ тревожна и жива; но по мѣрѣ того, какъ событ³я будутъ отдаляться въ прошедшее, по мѣрѣ того, какъ воспоминан³я будутъ переходить къ спокойств³ю лѣтописи, заслуги ревнителей и духовныхъ меценатовъ русскаго знан³я оцѣнятся по достоинству и передадутся потомству.

   Человѣкъ умираетъ - не умираетъ человѣчество, и все стремится впередъ къ божественной цѣли своей, укрѣпляя, развивая и обогащая общую мысль, общее чувство, общую жизнь. Въ этой общей жизни равно участвуютъ и отживш³е и живущ³е, такъ какъ нашъ м³ръ только видимое поле для труда; но ходъ и цѣль труда человѣческаго не отъ м³ра сего; но смыслъ общаго усовершенствован³я недоступенъ нашимъ понят³ямъ. Инымъ людямъ суждено быть безгласными участниками общаго движен³я, другимъ - воинствующими двигателями въ разладъ съ общественнымъ равнодуш³емъ; третьимъ назначено быть духовною связью между устанавливающимися познан³ями и звеномъ соединен³я между ихъ представителями.

   Такое призван³е выпало на долю скончавшагося нынѣ въ Москвѣ князя B. Ѳ. Одоевскаго. Будемъ надѣяться, что его подробная б³ограф³я сдѣлается предметомъ внимательнаго, отчотли-ваго занят³я. Въ такой б³ограф³и нуждаются всѣ ревнители отечественнаго блага: она будетъ не только памятникомъ человѣка, памятникомъ эпохи - она будетъ высокимъ поучен³емъ для нашего юношества, въ то время, когда убѣжден³я и страсти еще ожидаютъ разграничен³я.

   По происхожден³ю своему, князь Одоевск³й стоялъ во главѣ всего русскаго дворянства. Онъ это зналъ; но въ душѣ его не было мѣста для кичливости - въ душѣ его было мѣсто только для любви. Свое родовое значен³е онъ созналъ не высокомѣр³емъ предъ другими, a прежде всего строгостью къ самому себѣ и неограниченною преданностью къ началамъ человѣчности. Съ самаго юнаго возраста, онъ не увлекался страстными порывами, берегъ чистоту своего имени, велъ жизнь невозмутимо-нравственную, безсребренную, скромную, радушную, не возбуждалъ въ другихъ ни гнѣва, ни досады, не затрогивалъ чужого самолюб³я, и самъ никогда не допускалъ въ себѣ нетерпѣн³я, этого обыкновеннаго свойства людей, посвятившихъ себя искусству и наукѣ.

   Передъ нами лежитъ письмо о его кончинѣ. Въ этомъ письмѣ замѣчательно вѣрно сказано: "что-то кроткое постоянно примѣшивается къ воспоминан³ю объ этомъ человѣкѣ." И дѣйствительно, вотъ впечатлѣн³е, оставленное имъ во всѣхъ его знавшихъ. Никто не скажетъ, что испыталъ отъ него непр³ятность, слышалъ язвительное слово, вынужденъ былъ къ ссорѣ. Каждый шолъ къ нему, какъ къ родственнику, къ другу, къ наперснику, къ покровителю, и каждый находилъ привѣтливое слово, добрый совѣтъ, a въ случаѣ надобности, и горячее заступничество.

   Князь Одоевск³й оставилъ по себѣ память прекрасную, какъ человѣкъ, какъ общественный дѣятель, какъ писатель, какъ музыкантъ, какъ учоный. Съ этихъ различныхъ сторонъ долженъ оцѣнить его будущ³й его б³ографъ.

   Выше всего стоялъ онъ какъ человѣкъ, и проч³я его заслуги были только послѣдств³емъ его исключительно-благородной, любящей, кроткой и неутомимо-дѣятельной природы. Въ душѣ его было нѣчто нѣжно-дѣтское, просвѣчивавшее во всѣхъ его поступкахъ и рѣчахъ. Но эта дѣтская нѣжность никогда не колебала непреклонныхъ убѣжден³й гражданина, въ трудахъ возмужалаго. Жизнь его была жизнь преимущественно кабинетная, жизнь учонаго, какъ такъ ему были знакомы всѣ отрасли человѣческихъ знан³й; но какъ только въ м³рѣ науки или искусства обозначалось какое-нибудь подающее надежду явлен³е, Одоевск³й былъ уже тамъ; снисходительный, поощряющ³й, сочувствующ³й. Нужно ли было слово замолвить, поправить ошибку, поддержать передъ сильными м³ра сего - Одоевск³й уже тамъ, забываетъ, что онъ слабъ и нездоровъ, хлопочетъ, объясняетъ, ѣздитъ, проситъ и добивается своего. И, добившись своего, онъ спѣшитъ домой отдохнуть, то-есть, погрузиться въ законы акустики, опредѣлить археологическую постепенность музыкальной науки, сдѣлать наблюден³е надъ галванизмомъ, вывести математическ³я таблицы, углубиться въ созерцан³е естественныхъ наукъ, медицины, физ³олог³и, философ³и, педагогики, прочитать новую книгу, написать кому-нибудь въ помощь газетную статейку. Такъ отдыхалъ онъ! Затѣмъ, собственно музыка была для него лакомствомъ. Онъ любилъ ее страстно, но любилъ не по одной нервной впечатлительности артиста, a какъ испытатель сочетан³я звуковъ, какъ изыскатель точныхъ законовъ и изобрѣтатель новыхъ инструментовъ.

   Пытливость его въ дѣлѣ науки не знала отдыха. Она не имѣла свойства чувственнаго; она проникнута была смысломъ аскетическимъ науки для науки; она была не пьедесталомъ для его личности, a стремлен³емъ къ его цѣли, причомъ самъ онъ исчезалъ передъ собою. Изъ этого уже можетъ опредѣлиться человѣкъ, олицетворивш³й въ себѣ одну только любовь безъ подчинен³я мелочамъ личныхъ инстинктовъ. Онъ не понималъ ни самодовольства, ни зависти; онъ отъ души радовался всякому чужому успѣху, потому что въ каждомъ чужомъ успѣхѣ видѣлъ новую силу для просвѣщен³я, новое развит³е своей завѣтной мысли. Первыми друзьями его были его книги. Еще въ томъ возрастѣ, когда увлечен³я такъ заманчивы и тревожны, онъ уже обладалъ мудрымъ спокойств³емъ старца, не утрачивая, притомъ, никогда ни сердца юноши, ни младен-ческой душевной чиототы.

   Я сблизился съ нимъ въ тридцатыхъ годахъ, когда онъ жилъ въ Мошковомъ переулкѣ, гдѣ занималъ флигель въ домѣ его тестя, С. С. Ланскаго. Квартира его, какъ всегда, была скромная, но уже украшалась замѣчательною библ³отекой, постоянно имъ дополнявшейся до дня кончины. Въ этомъ безмятежномъ святилищѣ знан³я, мысли, соглас³я, радуш³я сходился по субботамъ весь цвѣтъ петербургскаго населен³я. Государственные сановники, просвѣщонные дипломаты, археологи, артисты, писатели, журналисты, путешественники, молодые люди, свѣтск³я образованныя красавицы встрѣчались тутъ безъ удивлен³я, и всѣмъ этимъ представителямъ столь разнородныхъ понят³й было хорошо и ловко; всѣ смотрѣли другъ на друга привѣтливо, всѣ забывали, что за чертой этого дома жизнь идетъ совсѣмъ другимъ порядкомъ. Я видѣлъ тутъ, какъ андреевск³й кавалеръ бесѣдовалъ съ учонымъ, одѣтымъ въ гороховый сюртукъ; я видѣлъ тутъ измученнаго Пушкина во время его кровавой драмы - я всѣхъ ихъ тутъ видѣлъ, нашихъ незабвенныхъ, братствую-щихъ поэтовъ и мыслителей. Имъ нужно было имѣть тогда точку соединен³я въ такомъ центрѣ, гдѣ бы андреевск³й кавалеръ зналъ, что его не встрѣтитъ низкопоклонство, гдѣ бы гороховый сюртукъ чувствовалъ, что его не оскорбитъ пренебрежен³е. Всѣ понимали, что хозяинъ, еще тогда молодой, не притворялся, что онъ ихъ любитъ, что онъ ихъ дѣйствительно любитъ, любитъ во имя любви, соглас³я, взаимнаго уважен³я, общей службы образован³ю, и что ему все равно, кто какой кличкой бы ни назывался и въ какомъ бы платьѣ ни ходилъ.

   Это прямое обращен³е къ человѣчности, a не къ обстановкѣ каждаго образовало ту притягательную силу къ дому Одоевскихъ, которая не обусловливается ни роскошными угощен³ями, ни краснорѣч³емъ лицемѣрнаго сочувств³я.

   Домъ Одоевскихъ былъ не только храмомъ знан³я - онъ былъ еще школой жизни. Онъ доказывалъ, что существенное выше условнаго, что цѣль добра достигается только путемъ любви. Мног³е обязаны своему наставнику и другу сознан³емъ, столь важнымъ въ настоящее время, когда мыслямъ и чувствамъ дано болѣе простора, что въ презрѣн³и, въ злобѣ не можетъ быть проку.

   Можно сказать, что покойникъ отыскивалъ съ жадностью въ каждомъ хорошую сторону, способность на пользу, проблескъ таланта. Онъ не говорилъ еще съ нимъ, a уже былъ его братомъ. Иногда онъ заблуждался; но заблужден³я его были свѣтлыми заблужден³ями. Иногда онъ встрѣчалъ даровитость, способность, симпатичность тамъ, гдѣ ихъ не было; но тамъ, гдѣ онѣ были, онъ никогда не проходилъ мимо и не зналъ ни лѣни, ни усталости. Лѣнь онъ называлъ славянщиной, извинялъ ее въ другихъ, недопускалъ въ себѣ.

   Таковъ былъ человѣкъ. Такимъ онъ остался до смерти - и отъ жизни его сохранился тих³й отблескъ самоотвержен³я, преданности безкорыст³я.

   Какъ дѣятель общественный, онъ посвящалъ свое время на устройство и улучшен³е пр³ютовъ, дѣтскихъ школъ, педагогическихъ пр³емовъ, на облегчен³е участи нищихъ и нуждающихся, на разработку практическихъ вопросовъ гражданскаго благоустройства, на изучен³е законовъ и точнаго ихъ примѣнен³я къ правосуд³ю и жизни. Онъ былъ рачителемъ чужой нужды, ходатаемъ за чужое горе. Онъ не былъ рожденъ для порывистой страстности - онъ стоялъ выше.

   Науку и искусство онъ любилъ, какъ любилъ человѣчество - просто, безкорыстно, самоотверженно.

   Ученость его была многосторонняя и глубокая. Никогда онъ не хвасталъ ею. Музыкальныя его познан³я ставили его на ряду съ первыми музыкальными спец³алистами. Никогда онъ не тщеславгтлся ими, такъ какъ вообще былъ чуждъ тщеслав³ю, не имѣлъ потребности выказаться, блеснуть, вынудить зависть или рукоплескан³я. Онъ жилъ посредствамъ, средствамъ весьма скромнымъ, и ему на мысль не приходило, что можно совѣститься быть богатымъ. Что есть, то есть, a пустяковъ ненужно; была бы душевная святыня, было бы умственное богатство. Это чувствовалъ не только онъ самъ - это чувствовали y него всѣ его посѣщавш³е.

   Въ нашемъ обществѣ князь Одоевск³й былъ явлен³емъ исключительнымъ. Его призван³емъ было не столько творчество, сколько согласован³е, и онъ всегда оставался вѣренъ своему призван³ю.

   Въ молодости онъ былъ литераторомъ и оставилъ за собою почотное имя въ истор³и нашей словесности. Словесность была y насъ нѣкогда истокомъ для душъ, жаждавшихъ дѣятельности. Какъ писатель, онъ ознаменовалъ себя, вопервыхъ, замѣчательнымъ слогомъ и совершеннымъ знан³емъ языка, чтó въ то время было большою рѣдкостью, вовторыхъ, фантаз³ей кроткой и задумчивой и скорѣе соболѣзнован³емъ къ жизни, чѣмъ возстан³емъ противъ ея слабостей и обмановъ. По мѣрѣ того, какъ кругъ его вл³ян³я разширялся, онъ перешолъ постепенно отъ роскоши вымысла къ насущнымъ потребностямъ народнаго пробужден³я.

   Когда общество дремлетъ, являются поэты и будятъ сонныхъ; когда общество устанавливается, поэтовъ уже ненужно: нужны чернорабоч³е - каменьщики, школьные учители, закон-ники, люди самоотверженные, противодѣятели мятежнымъ порывамъ, поборники незлобству-ющаго просвѣщен³я. Нужно уже не себя возвеличивать, a другимъ помогать.

   Въ этомъ отношен³и, потомокъ древнѣйшаго русскаго имени оставилъ намъ трогательный, поучительный примѣръ. Съ его кончиной прекращается родъ князей Одоевскихъ, но послѣдн³й изъ Одоевскихъ достойно завершилъ существован³е тысячелѣтней семьи. Рожденный для знатности и для вдохновен³я, онъ сдѣлался чернорабочимъ во имя своихъ брат³й, онъ былъ каменьщикомъ при сооружен³и нашего общественнаго здан³я; онъ былъ школьнымъ учителемъ и въ дѣлѣ науки и въ дѣлѣ искусства, онъ былъ законникомъ и въ судѣ всегда отстаивалъ истину; но въ особенности онъ былъ человѣкъ любящ³й и преданный. Онъ молился просвѣщен³ю, какъ святынѣ, и оберегалъ свою святыню отъ лжеучителей и измѣны.

   Дѣтей y него не было: его дѣтьми были всѣ сироты и неимущ³е. Его семьею было все человѣчество. Онъ оставилъ по себѣ вдову, жившую его жизнью. Ей суждено было страшное горе - пережить его, и жить она болѣе не можетъ; она можетъ только доживать.

   Но Провидѣн³ю угодно было взыскать ее самымъ тяжкимъ испытан³емъ, потому что на ней лежитъ еще одна послѣдняя обязанность. Въ судьбахъ Провидѣн³я ничто напрасно не совершается. Жизнь князя Одоевскаго ознаменовалась не рѣзкими событ³ями, a безпрерывнымъ рядомъ заботъ, трудовъ, домогательствъ, которыя выразились въ его статьяхъ, въ его перепискѣ, въ его запискахъ. Изъ этихъ свидѣтельствъ его неутомимости въ дѣлѣ общей пользы и можетъ опредѣлиться для его соотечественниковъ и для потомства итогъ его жизни. Охотниковъ для выборки найдется много; не мало найдется и перьевъ для б³ограф³и; но забота о собран³и матер³аловъ относится, естественно, къ постоянной спутницѣ столь поучительнаго и полезнаго существован³я. Мы не скажемъ ей, чтобъ она утѣшилась - мы eй скажемъ, что она должна продлить на вѣки жизнь, такъ долго ею оберегавшуюся, и увѣковѣчить эту жизнь неумирающимъ повѣствован³емъ. Тогда только она будетъ имѣть право, окончивъ свое земное назначен³е, подумать о себѣ и отдохнуть отъ горя.