Источник: "Иль жить, или не жить, теперь решиться должно". Перев. [М. И. Плещеева]. - Опыт трудов Вольного Российского собрания, ч. II. М., 1775, с. 257-261.
къ одному изъ членовъ Вольнаго
Государь мой * * *!
Надобно чувствовать чрезвычайныя дарован³я, или быть чрезвычайно смѣлу, чтобъ переводить Шакеспира, особливо знаменитыя тѣ мѣста его сочинен³й, въ коихъ сила воображен³я, мыслей и выражен³й, нѣчто отмѣнное и превосходное въ себѣ имѣютъ; однако я не имѣя тѣхъ качествъ, как³я для такого предпр³ят³я нужны, а будучи единственно влюбленъ въ нѣкоторыя мѣста Шакеспировыхь творен³й, дерзнулъ перевесть одни изъ его стиховъ, кои столь извѣстны, что всякой, кто читать умѣетъ, ихъ наизусть знаетъ, а именно, славный Гамлетовъ Монологъ. Къ сему подалъ мнѣ примѣръ, и ободрилъ меня въ намѣрен³и, одинъ живописецъ, котораго я зналъ въ Неаполѣ. Онъ былъ весьма посредственный художникъ, не зналъ ни рисунка, ни состава красокъ, и еще меньше имѣлъ тѣ тѣни, которыя въ Тиц³ановыхъ картинахъ даютъ предметамъ живость, нѣжность и прозрачность. Но онъ, влюбясь въ его Данаю, осмѣлился ея списать, и изображая съ точнѣйшею вѣрност³ю, черты, тѣни и свѣтъ сей картины, сдѣлалъ такую коп³ю, что всѣ ея имѣть хотѣли, не смотря не ея недостатки, особливо тѣ, кои оригинала не видали, и объ ономъ только способомъ эстамповъ понят³е имѣли. Я нашелъ, что ежели я, подражая сему живописцу, стану стараться вникнуть въ смыслъ Шакеспировъ, и его съ точностью изобразить, то я буду въ состоян³и сдѣлать нѣсколько подобное дѣло коп³и Данаи, и показать услугу тѣмъ, кои объ образѣ сочинен³я, о сопряжен³и мыслей и о смѣлой вольности сего отмѣннаго писателя слабое понят³е имѣть хотятъ. Я не остановился, вспомня, что Г. Волтеръ сей Монологъ перевелъ. Не всѣ Росс³яне знаютъ Французск³й языкъ: къ тому жъ сравнивъ сей переводъ съ оригиналомъ, я увидѣлъ, что Г. Волтеръ больше боролся съ Шакеспиромъ, нежели его переводилъ, и что ежели бы кто нибудь его переводъ на Аглинск³й языкъ обратно перевелъ, тобъ никто не узналъ, что это Шакеспирово сочинен³е. Я еще нашелъ, что говорить на Фрацузскомъ языкѣ такъ, какъ Шакеспиръ говорилъ на Аглинскомъ, почти невозможно, а на Рускомъ можно ему по крайней мѣрѣ подражать, и когда не силу и не красу его, то духъ его сохранить. Я одно только встрѣтилъ затруднен³е, которое однако больше отъ свойства нашего воображен³я, нежели отъ свойства нашего языка происходитъ. Мы даемъ больше узъ слогу нашему, нежели сходно съ вольност³ю нашего языка. Кажется, что метафорическ³я тѣ выражен³я, кои слогъ и оживляютъ и украшаютъ, не довольно нами приняты; и ежели я не обманываюсь, то я примѣтилъ, что и въ тѣхъ изъ нашихъ писателей, кои самое живое и горячее воображен³е имѣли, неодушевленныя вещи меньше оживотворены, и умственныя быт³я рѣже подъ чувственнымъ видомъ изображаются, нежели въ чужестранныхъ писателяхъ, а особливо въ Аглинскихъ. С³и, можетъ быть, даютъ воображен³ю своему и лишнюю вольность; но мнѣ кажется, что самая с³я погрѣшность есть источникъ тѣхъ красотъ, коими ихъ сочинен³я столь изобильны. Я не знаю, до коихъ поръ мы имъ подражать можемъ. С³е никому столько неизвѣстно, какъ Вамъ, и никто столько не въ состоян³и подать примѣръ тѣхъ вольностей, кои нашъ языкъ столь же свободнымъ сдѣлаютъ, сколько онъ изобиленъ, тѣмъ богатство его умножатъ. Я увѣренъ, что с³е составляетъ одинъ изъ главныхъ предметовъ, кои Вольное Росс³йское Общество, котораго Вы Членъ, имѣетъ, и которому я, естьли Вы намѣрен³е мое одобрите слабый переводъ Гамлетова Монолога посвящаю.
Иль жить, или не жить, теперь рѣшиться должно.
Что есть достойнѣе велик³я души:
Фортуны ль злой сносить жесток³е удары,
Или вооружась противъ стремленья бѣдъ,
Конецъ ихъ ускорить, окончить жизнь, уснуть,
И тѣмъ всю скорбь пресѣчь, котора смертныхъ доля?
Сей сродно всѣмъ конецъ съ усерд³емъ желать:
Окончить жизнь, уснуть, и тѣмъ спокоить духъ.
Уснуть! но естьли сны представятся тогда?
Вотъ въ чемъ препятств³е, вотъ что остановляетъ!
Не знаемъ въ смертномъ семъ что будемъ видѣть снѣ,
Отъ шумнаго сего сокрывшися жилища.
Намъ неизвѣстность тутъ велитъ остановиться,
И злополуч³я предѣлъ распространяетъ.
Ктобъ инако сталъ несть жестокости судьбы,
Гонителеву злость и гордаго надменность,
Несчастливой любви мучен³е несносно,
Медлительность суда, презрѣн³е судей,
И все, чѣмъ скромная гонима добродѣтель:
Когда кинжаломъ зло мы можемъ прекратить?
Ктобъ сталъ страдать, стонать отъ тягостныя жизни,
Когда бы видъ страны, гдѣ мы по смерти будемъ,
Изъ коей никогда никто не возвращался,
Объемля ужасомъ нашъ духъ не устрашалъ?
Кто бы охотно сталь несчастью подвергаться,
Прибѣгнуть не боясь къ тому, что не извѣстно?
Вотъ совѣсть какову боязнь вселяетъ въ насъ,
И здравое лице, что твердость намъ даетъ,
Печальной блѣдностью, уныньемъ, покрываетъ!
Вотъ мысли важныя какъ слѣдуя теченью,
Теряя силу всю, безъ дѣйства исчезаютъ!