Очень обширные круги общества и значительная часть печати упорно остановились на идее кадетского и вообще парламентского кабинета как единственном выходе из трудного до невозможности политического положения страны. Упорные настаивания переходят в нервную требовательность, сопровождаемую угрозами, что нужно все "делать вовремя" и что через короткое время это будет уже "поздно" и не даст того успокоения и умиротворения стране, в котором, конечно, все дело и вся задача текущей минуты или текущих минут. Остановимся на этой программе.
В то время как Дума и все ее "группы" согласно требуют, чтобы у правительства не оставалось ничего темного от глаз страны, представляемых этою Думою, чтобы министры не оставляли в секрете никаких своих действий, не имели никаких закулисных, скрытых от населения планов, предположений и действий и, словом, говорили бы все с полною откровенностью, - сама Дума, и особенно ее "группы" и вожаки последних, не только не открывают, но и принципиально не открывают своих карт стране, правительству и печати. Выражения: "тактика партии не дозволяет до времени" того-то и того-то - постоянно слышатся, как аккомпанемент парламентской жизни. "Вы будьте откровенны, а я помолчу", - говорит парламент представителям правительства. Положение выгодное и небезопасное для оппонента. Печатается и нисколько не скрывается, что как "конституционно-демократическая", так и "трудовая" группа парламента имеют постоянные "партийные совещания", на которые никто из "сторонних" не допускается, как и постановления этих совещаний отнюдь в общее сведение не публикуются.
Для народа, общества и, наконец, для правительства здесь все темно. На глаза всех людей здесь наброшена вуаль. И в этом вся опасность положения.
Идти вперед "решительно и энергично" с завязанными глазами и психологически невозможно, и политически рискованно. И вот простое и ясное оправдание медлительности нашего правительства, - между прочим, в вопросе о кабинете. Уже тем одним, что правительство дало в принципе и осуществило на деле конституционализм, - ни у кого не может оставаться сомнения в его решимости обновить страну. От престола до деревни касательно этого обновления ни у кого не может быть и нет сомнений и колебаний. Никому не дорого то, что привело нас к позору японской войны и внутренней анархии. И в то время как другие плачут об этом чернильными слезами, правительство плачет об этом кровавыми слезами, хотя никому их не показывает и не размахивает своим трауром. Таким образом, "обновительная" программа слишком ясно входит в планы правительства, - и вопрос для него только в том, чтобы обновление не перешло в разрушение. Депутаты собрались и разойдутся, поделали и перестанут делать, а правительство останется все с тою же, менее починенною, нежели поломанною, машиною, а то так и окончательно испорченною. Говоря "правительство", конечно, мы здесь не разумеем горемыкинского кабинета, в котором ничего принципиального нет, и для верховного правительства он не дороже и не дешевле всякого другого кабинета. Это - средство, а суть правительства в целях и принципах, в связи с историею и в выражении духа народного, который далеко не одно и то же с нервно-демократическим и даже (местами и минутами) прямо хулиганским настроением 1905 - 1906 годов. Если не "народ" черная сотня, то ведь не народ и красные флаги. Был из народа Степан Разин, и был из народа Сергий Радонежский. В "народном" правительство, конечно, может выбирать только народно-сознательное.
Вопрос о выборе кабинета из парламентского большинства не представлял бы никакой трудности, если бы само это парламентское большинство не сделало всех усилий, чтобы скрыть свою настоящую сущность, которая решительно ни для кого не ясна, между прочим даже и для друзей этого "большинства". Мы говорим о конституционно-демократической партии. Зачем же, в премудростях своей "тактики", она была таким хамелеоном, настоящий цвет которого есть все цвета и, пожалуй, отсутствие какого-нибудь цвета. Все это сознают, и правительство не может закрывать глаза на то, что все видят. Кадеты немножко похожи на своего bete noire, Витте. Как и он, они имеют многие добродетели и большие способности, но связанные с тем несчастием, что им никто нравственно не верит. Вот их несчастье, как и бывшего премьера.
Например, для кого сколько-нибудь ясно отношение ее к "трудовой" группе? И даже ясно ли для самих "трудовиков", что она им сочувствует как партии, как людям и программе или она ее просто боится? Есть ли это единство или почти единство из любви и "уважения", в котором кадеты постоянно расписываются перед "трудовиками", или из страха и сквозь злобу? Темная дума. И этой темной думе никак нельзя довериться. "Трудовики" совершенно ясны. - Это революция, вооруженное восстание. Но трудовики составляют всего пятую часть представительства. Темная Дума, никто ей не верит, никто ее определенно не знает. Правда, она хочет "свободы", "равноправности" и проч. и проч. Но ведь это знает и этого хочет каждый репортер "Петербургского Листка" и всякая певичка загородного сада. Программы нынче объединились. И нельзя же певичку посадить в министры. И у кадетов только эти звонкие певички, - да еще, кажется, в клетке у "трудовиков"...
Вот откуда, столько можно понять, нерешительность и медлительность правительства. И вот над чем стоит задуматься обществу.
Впервые опубликовано: "Новое Время". 1906. 25 июня. No 10876.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_temnaya_duma.html.