Русская государственность и общество
Близятся дни, и вот-вот вторично сойдутся лицом к лицу русская государственность и русское общество. Мы разумеем открытие второй Государственной Думы. Увы, первая Дума не пошла по государственному пути, не выразила в себе государственного духа. Как в чаду, она кинулась на русскую государственность, рвала и позорила ее, представляя собою не людей русской земли, а... читателей русских журналов! Не считая мужичков из подпевал, которые вторили "господам" в английских пиджаках, вся эта сюртучная и пиджачная часть первого русского парламента выражала не нужду русскую и не горе русское и хоть бы какое-нибудь русское достоинство, а просто это были читатели русских журналов. И в строгом соответствии с пропорциональным успехом нашей либеральной, радикальной и консервативной журналистики уже за много лет, - преобладали читатели "Русского Богатства", "Русской Мысли", былого "Дела" и "Отечественных Записок", препиравшиеся с более солидными читателями "Вестника Европы". "Русский" же "Вестник" и "Гражданин" кн. Мещерского не имели как читателей, так и представителей в Думе.
Коренного русского человека не оказалось в Думе... Как все это грустно!
Эти читатели внесли в Думу весь тот жар "внутренних обозрений" названных журналов, какой за цензурными условиями своего времени был урезан. Бесцензурная литература - вот и все богатство, весь блеск Думы. Все ее слова, речи - это в свое время брошенные в корзину или зачеркнутые красным карандашом цензора страницы журналов и столбцы газет, которые, взволновав редакцию, не взволновали читателей... Ни тени оригинальности против русской журналистики Дума не выразила; никакого своего слова, нового, от земли идущего. Русский народ промолчал в Думе и за время Думы. Мы не считаем подголосков, которые какофонили для счету и где не было ни русского остроумия, ни русской глубины.
Это русское общество, и только общество накинулось на русскую государственность, получившую удар на Востоке. "Свои" обрадовались своему горю. Все было забыто. Кричали "внутренние обозрения" и "передовицы", вдруг получившие свободу трепать имена министров и выгонять вон из зала ближайших помощников министров. Забудем эти немногие темные грустные дни... Люди русские забыли, что государственность русская не одно и то же с Куропаткиным, Алексеевым, с Авеланом и еще с двумя-тремя десятками людей случая, минуты и фавора. Люди русские не вспомнили безруких и безногих солдат, которые после перевязки рвались вторично в бой, дорвались и умерли. Люди русские размазывали всеми красками сдачу "Бедового", деяния Небогатова и проч. и едва упоминали кратким словом офицеров-командиров, сходивших в каюту после спуска шлюпок с матросами, чтобы вместе с командуемым судном выпить чашу смерти. Да мало ли было героизма. Но читатели русских журналов помнили только соль и уксус внутренних обозрений своих журналов и, придя в Думу, не обмолвились ни словом благодарности или воспоминания в сторону добрых частиц русской истории, русского государства, которые были и остаются, и с мелочностью каких-то столоначальников без мундира требовали утопить в Японском море Авелана и Алексеева за то, что у них так много орденов.
Недостойно. Мелочно. Неумно.
Точно каждый пришел со своей улицы, забыв, что в Думу он обязан принести частицу русского сознания, т.е. сознания почти огромнейшего в мире народа и почти длиннейшей в европейской истории государственности. Если принять во внимание, что теперешняя Франция не имеет ничего общего с Франциею Капетингов, что Англия пережила несколько внешних завоеваний и несколько революций, проходивших истребительно по всему прошлому, что Гогенцоллерны и Пруссия совершенно недавни, что Габсбурги принадлежат новым векам и что революция съела почти все внутреннее в этом габсбургском содержании, то мы увидим, что Россия, единая в Москве и в Петербурге, с теми же задачами, рвениями, молитвами, осторожностью, является в европейской истории едва ли не самою почтенною величиною, которую облили чернилами, но нимало не расшатали и не потрясли в сущности совершенно ничтожные события русско-японской войны. С 90-х годов прошлого века наше общество и печать восприняли в себя декадентскую струю, и удар вытянулся по спине декадента, который закричал на два полушария. Вот и все. Поколение вот этих полутора десятка лет какое-то болезненное, рыхлое, преувеличенно впечатлительное; вырос картофель, а не хлеб. Это картофельно-крахмальное поколение рассыпается в руках при всяком деле. Воображать, что оно очень много значит в судьбах России и что-то призвано решить, и бесповоротно решить, - значит воображать что-то не отвечающее слабой действительности.
В тех верхах, которым было сказано слишком много упреков, никогда не было характерной наполеоновской наглости, - обоих Наполеонов, первого и третьего. Русский Престол почувствовал великую неловкость за все, что произошло в России в эти печальнейшие два года; и этою трогательнейшею и человечнейшею минутою застенчивости, горя и слабости воспользовались наглецы и проходимцы чисто бонапартовской складки, чтобы надавать пощечин направо и налево и закричать чуть не всей России: "Руки вверх"... Люди бронзовой совести начали давать тумаки всему, что старо и устало, гоня все вон, чтобы очистить место своему молодому бесстыдству. И подумать только, что эти архаровцы, получи они штатные назначения, дали бы что-нибудь лучшее Авеланов и Куропаткиных.
Во всяком случае это не испытано. А русская государственность, - которую нужно чинить долго и радикально, - дала, однако, ряды такой стойкости и дисциплины, самопожертвования и героизма, которые и основали организм самой большой политической величины в мире. Наш народ нищ, но не развращен; это не пролетариат Рима, кричащий "хлеба и зрелищ". Наш народ требует в горе не зрелищ, а молитвы: даже тот, кто скажет, что тут суеверность, не отвергнет, однако, что тут нет ни римского, ни парижского цинизма, а есть задатки и обещания чего-то лучшего. Наш народ только не учили и не кормили или, точнее, его преступно оставили темным и поставили в скверные условия экономическую его жизнь. Словом, за государственными людьми русскими, бесспорно, много вин, но это ни от народа, ни от общества, ни от литературных критиков не должно закрыть той истины, что все же в общем сонме своем государственные русские люди, работавшие около Престола, выковали почти первое в новой Европе могущество или соперничающее с первыми. И можно без иронии повторить слова старика Фамусова:
- Вы, нынешние, ну-тка!
Нынешние во всяком случае ничего еще не сделали и только накричали на весь свет. Да, и еще: Муромцев ехал в Выборг в особом вагоне 1-го класса, т.е. занимая своей особой целый вагон; это напоминает некоторых генералов в Маньчжурии. И еще Милюков ездил в Париж, ездил специально, чтобы подвергнуться расспросам интервьюера "Temps"... Так что не интервьюеры ищут интересных особ будущей свободы, равенства и братства в России, но интересные люди сей партии сами ищут интервьюеров и даже платят бешеные деньги за проезд до них...
Впервые опубликовано: "Новое Время". 1907. 24 янв. No 11088.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_russkaya_gosudarstvennost.html.