Если какой воз никак не умеет "съехать с места", то это - развод. Еще в царствование Александра I, во вторую его половину, когда везде был дух и направление Аракчеева и Фотия, члены тогдашнего Государственного Совета, конечно вполне "правительственного", высказались однажды по поводу развода, почти вовсе переставшего даваться после усилий в этом направлении известного кн. Голицына, обер-прокурора Синода и министра духовных дел. - "Что же делать, - говорили убеленные сединами старцы-государственники, для себя лично, конечно, не нуждавшиеся ни в каких разводах, - что делать мужьям ввиду все более и более увеличивающегося распутства, мотовства и во всех отношениях отвратительного поведения жен и вообще женщин общества? Став под защиту закона о нерасторжимости брака, они повели себя так, что от родовых накопленных состояний их мужей скоро ничего не останется, а семейная жизнь общества превратилась в посмешище. Девицы так подготовляются родителями и так ведут себя, чтобы какими бы то ни было способами, но только выйти замуж, как и за кого - почти безразлично: потому что нерасторжимый по закону брак тем самым по закону никого не связывает в поведении. Раз она замужем, муж ничего не в состоянии с нею сделать: кроме как убить или избить ее. Но за первое он ответит, а ко второму никто неспособен с женщиною, притом избранною им же, по естеству человеческому и почти всеобщему. Что же делать мужьям? Они отъезжают от жен в другое имение, если есть оно; а нет, уезжают куда-нибудь. Жены же, вполне обеспеченные отданною им половиною состояния, наслаждаются привольною жизнью, имея честное и уважаемое положение замужней женщины и не стесняемые маленькими детьми, число которых при отъехавшем муже не перестает расти. Ныне все роды и семейства перемешались, - так как при законом установленной нерасторжимости брака жена может иметь детей от кого угодно, - и все потомства перемешались и неудержимо все более перемешиваются. Сие положение кажется быть невозможным"*.
______________________
* Мнение подробно приведено мною в моей книге "Семейный вопрос в России", том второй.
______________________
В браке Пьера Безухова с красавицею Elen, дочерью "князь Василья", в "Войне и мире" Толстого, нарисована картина этого тогдашнего брака, начала XIX века. Но как положение брака не изменилось и "повод к разводу" все тот же один: "застать со свидетелями на месте преступления", то брак и к середине XIX века остался тот же: и Тургенев в "Дворянском гнезде" опять нарисовал ту же картину. Жена Лаврецкого уезжает в Париж, где кутит с актерами и художниками; а "закон" насмешливо указывает мужу: "Что же, возьмите свидетелей и поезжайте в Париж. Если, на ваше счастье, вам удастся, но только прихватив этих свидетелей, застать вашу жену на месте преступления, то мы расторгнем брак, оказавшийся прелюбодейным. И разрешим вам вторично вступить в брак, а прелюбодейную жену вашу приговорим к вечному безбрачию".
И хотя все это было похоже на насмешку, и даже прямо содержало в себе насмешку, но... как же и кому об этом скажешь?
Единичный человек - всегда бессилие, слабость; слаб "сконфуженный человек", каковым не может не чувствовать себя всякий обманутый и осмеянный муж. Тут дай Бог сил дотащиться до суда или обо всем этом "рассуждающего" учреждения... А "учреждение" - в 2-3 этажа, громада, внушительность и представительность. И там "сонм" лиц, "уполномоченных" от государства и действующих "по закону"...
Только по закону: что же было тут делать Лаврецкому или Пьеру?
- Не запрещаем-с... Рекомендуем-с... Ловите, но - только со свидетелями. Дайте протокол: и будете счастливы.
- Но ведь в Париже... Где тысяча гостиниц... За запертою дверью. Замок, сторожа; в комнате всегда две двери. Нельзя... Не могу... Невозможно!
- В сии подробности мы не входим. Как угодно. Но без свидетелей и протокола - нельзя.
Мужья стали утирать слезы...
Потом догадались: просто перестали жениться, когда брак есть явно "вовлечение в невыгодную сделку"... И в "Крейцеровой сонате" тот же Толстой описал, как девицы, эта определенная, им описанная, и вообще все, помощью джерсеек, выставленных бюстов, оголенных плеч, а то так кокетничая умом и "душою", доводят кого-нибудь и вообще кого угодно до этой "явно невыгодной сделки"... после которой женщине "все открыто и возможно", и вполне безнаказанно.
"Нерасторжимость брака", или сведение к фикции его "расторжимости" через требование свидетелей и протокола - это и есть открытие полной ненаказуемости в браке собственно преступлений против брака же, против жизни брачной. И притом через это устанавливается ненаказуемость не только судебная, юридическая, но и нравственная, в виде "суда общества"... Только бы "повенчалась", а там "кто же будет судить?"... Могут быть слухи, разговоры: а так как "обо всех идут разговоры", - ибо всеобщее положение таково, - то, естественно, они идут в тоне извиняющей шутки. Кому, кроме одного мужа, неудобна такая жена? М-те Лаврецкая на отъезде?.. Елен Безухова? Напротив, всем "приятна"... Мешать она решительно никому не мешает.
Муж одинок... Всем смешон. Он, естественно, старается прятаться, уходить от общества. Потому что и в самом деле он обществу глубоко не нужен.
Совершенно противоположно своей жене!
Какие же идиоты из мужчин находятся еще, чтобы жениться? Находятся... верят... надеются... увлекаются. И не всегда обманываются: объявите в стране, что все люди могут безнаказанно резать друг друга: и все-таки большинство не будет резать, - огромное большинство, почти все те, которые теперь не режут. Преступность - в нервах, а не в законе. И хотя закон сказал: "Только повенчайтесь, а там живите как угодно и хоть все вповалку", все живут парами, и даже вообще верно, потому что это врожденно.
Поставлена, законом, перед всеми помойная яма: "пейте". Но все проходят к колодцу и пьют оттуда.
Эта-то фактическая верность и скрывает все, всех людей обманывает некоторою формою благочестивого и благородного обмана. "Столько семей верных, - и люди продолжают и продолжают вступать в брак, совершенно не видя, что юридическое положение брака в стране, его законодательная постановка такова, что, собственно, из мужчин ни один не должен бы вступать в брак.
Верят лицу (невесте): и не приходит на ум, что, повенчавшись, она становится в такое положение, что лишь при нежелании может не зарезать морально и всячески мужа, а "по закону" может сколько угодно "полосовать" его.
"Нерасторжимость брака", по закону и принципу, есть введение карамазовского "все позволено" в брак; т.е. это есть упразднение, разом и в одном слове сказанное, в одном учреждении сделанное, всей нравственной атмосферы брака, всякого его этического смысла, даже всякой его бытовой, практической возможности. Только "лица" спасают... Николаи, Марьи... В законе же не только всякое "спасение" уничтожено, но уничтожена самая возможность его найти, его начать отыскивать.
Еще иными словами: "нерасторжимость брака" в слове, принципе и законе есть своеобразно выраженная формула уничтожения самого брака... подрыв всех его идеальных, идейных основ и столпов.
Подвинуть вперед "воз" развода никому не удается оттого, что это вовсе не "афоризм" какой-то, как многим кажется, а часть и член духа и системы. "Не надо брака вообще и никакого, не надо семьи", - это внутренний, чистосердечный голос аскета, голос самому себе, голос о самом себе, не внешний, не для мира и народа. Внутреннейшее убеждение самой природы; ведь если бы этого инстинктивного, в крови и нервах содержащегося, отвращения к "касанию женщины" не было, то вовсе не родилось бы и самого аскетизма. Откуда же ему взяться?.. Но никто через тень свою не может перескочить. Аскеты, праведные, великие, совершенно не могут смотреть на брак иначе как на гадость; таков их вкус, таково и их убеждение. Но раз это "гадость", которой "зачем быть", то "клади в него всякую мерзость, и чем больше, тем лучше". Вот психология, вот вся психология борьбы против развода. "Никакого выхода, какая бы мерзость ни творилась... Задыхайтесь". Просто они не могут иначе ни постигнуть, ни поступить. И глубоко искренно, наконец, совершенно честно в отношении своей личной природы. "Ну, что же делать, если чувствую, что это отвратительно: касаться женщины, иметь детей, прилепляться к жене. Как чувствую, так и поступаю. Мужья коснулись, не устояли. Пусть и глотают эту гадость, какую им принесло гадкое дело, вообще все гадкое и в основе своей гадкое. Кто полез в муть, не ищи спасения; кто надел веревку на шею, не жалуйся, что давит. Мужья и жены приходят к нам и говорят, что давит, но ведь они сами ее надели, не послушались наших предупреждений. И против своей природы мы никак не можем пойти и не можем с них снять веревки".
Вот логика. Ее надо постоянно держать в уме, чтобы понимать здесь частности, понимать "текущее", в законах, словах, в усилиях борьбы с одной и другой стороны.
В свете этой логики чувства как понятно вчерашнее известие, принесенное газетами ("Нов. Вр." No 12232): "Св. Синод, при рассмотрении проекта о поводах к разводу, не согласился с предложением особого совещания, чтобы не только прелюбодеяние одного супруга, но и обоюдное прелюбодеяние супругов можно было признавать достаточным основанием к расторжению брака".
Гниет дерево с обеих сторон... На это жалуются государство, общество. Но слышат в ответ: "И пусть с обеих сторон... Скорей дойдет до сердца, и тогда оно совсем упадет"... Голос пустынь еще Сирии и Фиваиды, в духе которых воспитавшись, выросши, только и можно было повторить этот принцип. "Не нужно его, вовсе не нужно, ни в корне, ни в ветвях. Рубить его нужно, не спасать; не поливать, не отрезать гнилые части. Чем больше тут гнили, именно больше в этом одном дереве, в проклятой осине семьи, нам по духу и вкусу отвратительной, по мозгу и крови нашей, тем лучше. Мир должен кончиться, сгореть в грехах, отравиться в миазмах натуральной нечисти. Не мы же станем заливать пожар и освежать воздух и разгонять смрад. Не для этого пришли в мир"...
Тут споры напрасны... И глубоко бессильны.
Впервые опубликовано: "Новое Время". 1910. 6 апр. No 12237.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_pochti_nepopravimoe.html.