Собран³е сочинен³й Эдгара По въ переводѣ съ англ³йскаго К. Д. Бальмонта
Томъ второй. Разсказы, статьи, отрывки, афоризмы.
М., Книгоиздательство "Скорп³онъ", 1906
О, я не замедлю! Послушай. Постой.
Мы встрѣтимся вмѣстѣ въ долинѣ пустой.
Похоронная пѣсня, написанная Генри Кингомъ,
епископомъ Чичестерскимъ, на смерть своей жены.
О, злосчастный и таинственный человѣкъ!- завлеченный въ лучезарность своего собственнаго воображен³я, и сгорѣвш³й въ огнѣ своей собственной молодости! Опять я въ мысляхъ вижу тебя! Еще разъ твой призракъ возникъ передо мною! не такъ - о, не такъ, какъ ты предстаешь въ холодной юдоли и тѣни - но такимъ, какимъ бы ты долженъ былъ быть - предавая всю жизнь пышному созерцан³ю въ этомъ городѣ туманныхъ видѣн³й, твоей собственной Венец³и - которая есть излюбленныя звѣздами Элиз³умъ моря, и Палладовск³е дворцы которой съ глубокимъ и горькимъ значен³емъ глядятъ своими широкими окнами внизъ на тайны ея безмолвныхъ водъ. Да! повторяю - какимъ бы ты долженъ былъ быть. Есть конечно иные м³ры, кромѣ этого - иныя мысли, кромѣ мыслей толпы - иныя умозрѣн³я, кромѣ умозрѣн³й софистовъ. Кто же можетъ призвать тебя къ отвѣту за твои поступки? кто осудитъ тебя за твои часы, полные видѣн³й, кто презрительно скажеть, что безплодно была растрачена жизнь, которая лишь била черезъ края избыткомъ твоей нескончаемой энерг³и?
Это было въ Венец³и, подъ крытымъ сводомъ, называемымъ Ponte dei Sospiri- въ трет³й или въ четвертый разъ встрѣтилъ я того, о комъ говорю. Лишь какъ смутное воспоминан³е встаютъ въ моей памяти обстоятельства этой встрѣчи. Но я помню - о, какъ бы могъ я это забыть? - глубокую полночь, Мостъ Вздоховъ, женскую красоту, и Ген³я Романа, возникавшаго то тутъ, то тамъ, на узкомъ каналѣ.
Была ночь, необыкновено мрачная. Больш³е часы на Пьяццѣ возвѣстили своимъ звономъ пятый часъ Итальянскаго вечера. Скверъ Колокольни былъ безмолвенъ и пустыненъ, и огни въ старомъ Герцогскомъ Дворцѣ быстро погасали. Я возвращался домой съ Пьяцетты по Большому Каналу, но, когда моя гондола была противъ устья канала св. Марка, женск³й голосъ изъ его углублен³й внезапно ворвался въ ночь, безумнымъ, истерическимъ, продолжительнымъ крикомъ. Я вскочилъ, пораженный этимъ крикомъ; а гондольеръ, выпустивъ весло, потерялъ его въ непроглядной тьмѣ, и, не имѣя никакой надежды найти его, мы были предоставлены течен³ю потока, вливающагося здѣсь изъ Большого Канала въ меньш³й. Какъ нѣк³й огромный чернокрылый кондоръ, мы медленно устремлялись теперь къ Мосту Вздоховъ, какъ вдругъ тысячью факеловъ, вспыхнувшихъ въ окнахъ и по лѣстинцамъ Герцогскаго Дворца, этотъ глубок³й мракъ былъ сразу превращенъ въ синевато-багровый неестественный день.
Ребенокъ, выскользнувъ изъ рукъ своей матери, упалъ изъ верхняго окна высокаго здан³я въ глубок³й и смутный каналъ. Невозмутимыя воды спокойно сомкнулись надъ своей жертвой; и, хотя въ виду была лишь моя гондола, уже нѣсколько отважныхъ пловцовъ были въ потокѣ, и тщетно отыскивали на его поверхности сокровище, которое могло быть найдено, увы! только въ глубинѣ. На широкихъ черныхъ мраморныхъ плитахъ, у входа во дворецъ, въ нѣсколькихъ шагахъ надъ водой, стояла фигура, которую никто изъ видѣвшихъ ее тогда не могъ забыть съ тѣхъ поръ. Это была маркеза Афродита - божество всой Венец³и - веселая изъ веселыхъ - самая очаровательная тамъ, гдѣ всѣ были красивы - но еще и юная жена престарѣлаго интригана Ментони, и мать прекраснаго ребенка, перваго и единственнаго, который теперь, глубоко подъ угрюмой водной поверхностью, съ сердечною горестью думалъ о ея нѣжныхъ ласкахъ, и всѣми своими крошечными силами старался выговорить ея имя.
Она стояла одна. Ея маленьк³я, обнаженныя, серебристыя ноги сверкали на черномъ мраморѣ. Ея волосы, лишь на половину освобожденные отъ бальныхъ украшен³й, нѣсколькими кругами вились среди алмазнаго дождя вокругъ ея классической головы, локонами, подобными лепесткамъ молодого г³ацинта. Бѣлоснѣжный и подобный газу покровъ былъ, повидимому, единственной одеждой, окутывавшей ея нѣжныя формы; но лѣтн³й полночный воздухъ былъ жарк³й, удушливый, и тяжелый, и ни одно движен³е въ этомъ призракѣ, подобномъ изваянью, не шевелило складокъ воздушнаго одѣян³я, облекавшаго ее, какъ тяжелыя мраморныя складки облекаютъ Н³обею. Но - какъ это ни странно! - ея больш³е блестящ³е глаза были устремлены не на могилу, поглотившую ея лучезарнѣйшее упован³е - они были обращены въ совершенно другую сторону. Тюрьма Старой Республики представляетъ изъ себя, какъ я думаю, самое величественное здан³е во всей Венец³и; но какимъ образомъ эта женщина могла такъ пристально глядѣть на него, когда внизу, у ногъ ея, лежалъ, задыхаясь, ея родной ребенокъ? И притомъ же эта темная мрачная ниша з³яетъ какъ разъ противъ окна ея комнаты - что же такое могло быть въ ея тѣняхъ, въ ея архитектурѣ, въ ея обвитыхъ плющомъ торжественныхъ карнизахъ - на что Маркеза ди Ментони не дивилась бы тысячу разъ прежде? Безсмыслица! - Кто не знаеть, что въ так³я минуты, какъ эта, глазъ, подобно разбитому зеркалу, умножаетъ образы своей печали, и видитъ въ многочисленныхъ отдаленныкъ мѣстахъ ту боль, которая вотъ здѣсь подъ рукой.
Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ Маркезы, выше, подъ сводомъ шлюзового затвора, стоялъ, въ парадной одеждѣ, самъ Ментони, подобный Сатиру. Онъ былъ занятъ какъ разъ игрой на гитарѣ и, повидимому, смертельно скучалъ, когда время отъ времени онъ отдавалъ тѣ или иныя распоряжен³я относительно того, гдѣ искать ребенка. Ошеломленный и полный сграха, я не имѣлъ силы сѣсть, и какъ всталъ, впервые услышавши крикъ, такъ и продолжалъ стоять, выпрямившись, и долженъ былъ представляться глазамъ этой взволнованной группы людей зловѣщимъ призрачнымъ видѣн³емъ, въ то время какъ съ блѣднымъ лицомъ и застывшими членами я плылъ въ этой похоронной гондолѣ.
Всѣ усил³я оказались тщетными. Мног³е изъ тѣхъ, которые искали съ наибольшимъ рвен³емъ, ослабили свои усил³я и предались мрачной печали. Повидимому, для ребенка оставалось очень мало надежды (насколько, значитъ, меньше для матери!), какъ вдругъ, взнутри этой темной ниши, которая, какъ я сказалъ, составляла часть Старой Республиканской тюрьмы, и находилась противъ рѣшетчатаго окна Маркезы, въ полосу свѣта выступила закутанная въ плащъ фигура, и, помедливъ мгновенье на краю головокружительнаго спуска, стремительно ринулась въ каналь. Когда мгновен³е спустя этотъ человѣкъ стоялъ на мраморныхъ плитахъ рядомъ съ Маркезой, держа въ своихъ рукахъ еще живого, еще дышущаго ребснка, его плащъ, намокш³й и отяжелѣвш³й, разстегнулся и, складками упавъ вокругъ его ногь, обозначилъ передъ пораженными изумлен³емъ зрителями стройную фигуру юноши, имя котораго гремѣло тогда въ большей части Европы.
Ни слова не вымолвилъ спаситель. Но Маркеза! Она теперь схватитъ ребенка - она прижметъ его къ своему сердцу - она вся прильнетъ къ его маленькому тѣльцу, и задушитъ его своими ласками. Увы! чуж³я руки взяли его у чужеземца - чуж³я руки унесли его прочь, незамѣтно унесли его далеко, во дворецъ. А Маркеза! Ея губы - ея прекрасныя губы дрожать; глаза ея наполнились слезами - эти глаза, ,,нѣжные и какъ бы состоящ³е изъ влаги", подобно аканту, о которомъ говоритъ Плин³й. Да! глаза ея наполнились слезами - и вотъ въ ней дрогнула душа, вся она затрепетала, и жизнью зажглось изваян³е. Мы внезапно увидѣли, какъ блѣдный мраморъ лица, и выпуклость мраморной груди, и даже бѣлизна мраморныхъ ногъ, все покрылось воздушнымъ налетомъ неудержимаго румянца; и легк³й трепетъ пробѣжалъ по всему ея нѣжному тѣлу, какъ легк³й вѣтерокъ въ Неаполѣ трепещетъ въ травѣ вкрутъ пышныхъ серебряныхъ лил³й.
Почему должна была эта женщина вспыхнуть? На этотъ вопросъ нѣтъ отвѣта - здѣсь возможно лишь одно объяснен³е, что, охваченная лихорадочной поспѣшностью и испугомъ материнскаго сердца, она не позаботилась, оставляя свой будуаръ, спрятать въ туфли свои крошечныя ноги, и совсѣмъ забыла накинуть на свои Венец³анск³я плечи приличествующую имъ накидку. Что другое могло заставить ее такъ вспыхнуть? - и зажечь эти безумные призывные глаза? - и такъ необычнь взволновать эту трепетную грудь?- и заставить такъ судорожно сжаться эту дрожащую руку? - эту руку, которая случайно упала на руку чужеземца, когда Ментони вернулся во дворецъ. Что могло заставить ее такъ тихо - такъ необыкновенно тихо произнести въ торопливомъ прощан³и эти непонятныя слова: "Ты побѣдилъ", сказала она, или это ропотъ воды обманулъ меня; "ты побѣдилъ - спустя часъ послѣ восхода солнца - мы встрѣтимся - да будетъ такъ!".
Смятенье улеглось, огни во дворцѣ погасли, и чужеземецъ, котораго я теперь узналъ, стоялъ одинъ на мраморныхъ плитахъ. Онъ дрожалъ въ непостижимомъ возбужден³и, и осматривался кругомъ, ища гондолы. Я не могъ не предложить ему свою, и онъ съ учтивостью принялъ мое приглашен³е. Доставъ у шлюзовъ затвора весло, мы направились вмѣстѣ въ его палацдо, между тѣмъ онъ быстро овладѣлъ собой, и началъ говорить о нашемъ прежнемъ мимолетномъ знакомствѣ, повидимому, самымъ сердечнымъ образомъ.
Есть предметы, на которыхъ я съ большимъ удовольств³емъ останавливаюсь подробно. Наружность чужеземца - да будетъ мнѣ позволено такъ называть того, кто былъ чужеземцемъ и для всего м³ра - наружность чужеземца является однимъ изъ такихъ предметовъ. Росту онъ былъ скорѣе ниже, чѣмъ выше средняго, хотя были мгновенья напряженной страсти, когда онъ буквально выросталъ, и опровергалъ такое утвержден³е. Воздушная тонкая соразмѣрность его лица указывала скорѣй на. способность къ тому проворству, которое онъ выказалъ у Моста Вздоховъ, нежели на ту Геркулесовскую силу, которую онъ, какъ это было извѣстно, легко обнаруживалъ при обстоятельствахъ, сопровождавшихея болѣе крайней опасностью. Ротъ и подбородокъ божества - совсѣмъ особые, безумные, больш³е, какъ бы созданные изъ влаги, глаза, тѣни которыхъ мѣнялись отъ свѣтло-карего цвѣта до напряженно-блистательнаго агата - и пышные вьющ³еся черные волосы - и свѣтивш³йся изъ-подъ нихъ необыкновенно широк³й лобъ цвѣта слоновой кости - таковы были черты его лица, столь классически-правильныя, что я никогда не видалъ такихъ, исключая, быть-можетъ, мраморныхъ чертъ императора Коммода, и однако же его лицо было однимъ изъ тѣхъ, которыя каждый видѣлъ, въ извѣстную пору своей жизни, и не встрѣчалъ потомъ никогда. Въ немъ не было никакого особеннаго - прочно установившагося господствующаго выражен³я, которое могло бы запасть въ память; лицо едва увидѣнное и сейчасъ же забытое - но забытое съ какимъ-то смутнымъ и никогда не прекращающимся желан³емъ снова вызвать его въ умѣ. Не то, чтобы духъ каждой бѣглой вспышки страсти не оставлялъ, въ ту или иную минуту, своего явственнаго образа въ зеркалѣ этого лица - нѣтъ, но это зеркало, какъ зеркало, не удерживало никакого слѣда страсти, когда страсть уходила.
Когда я прощался съ нимъ въ ночь происшеств³я, онъ попросилъ меня, какъ мнѣ показалось, очень настойчиво, зайти къ нему на другое утро очень рано. Вскорѣ послѣ восхода солнца я былъ, согласно съ этимъ, у его въ палаццо, у одного изъ тѣхъ огромныхъ, исполненныхъ мрачной, но фантастической пышности, здан³й, которыя высятся надъ водами Большого Канала по близости отъ Р³альто. По широкой вьющейся витой лѣстницѣ, украшенной мозаиками, меня провели въ покои, безпримѣрная пышность которыхъ, ярко блеснувъ сквозь открытую дверь, ослѣпила и опьянила меня своею роскошью.
Я зналъ, что мой знакомый былъ богатъ. Молва гласила о его богатствахъ въ такихъ выражен³яхъ, которыя я даже дерзалъ считать смѣшнымъ преувеличен³емъ. Но, осматриваясь теперь кругомъ, я не могъ допустить мысли, чтобы у какого-нибудь частнаго лица въ Европѣ хватило средствъ на поддержан³е такого царственнаго великолѣп³я, какое искрилось и блистало кругомъ.
Хотя, какъ я сказалъ, солнце уже взошло, комната была еще роскошно освѣщена искусственнымъ свѣтомъ. Я заключилъ изъ этого, а также изъ истощоннаго вида моего друга, что онъ совсѣмъ не ложился спать въ эту ночь. Архитектура и украшен³я комнаты свидѣтельствовали о явномъ намѣрен³и ослѣплять и изумлять. Весьма мало было обращено вниман³я на соблюден³е того, что на языкѣ техническомъ называется стильностью, или на соблюден³е цѣльности нац³ональнаго вкуса. Глазъ переходилъ отъ одного предмета къ другому, и не останавливался ни на одномъ ни на гротескности Греческихъ живописцевъ, ни на ваян³яхъ лучшихъ Итальянскихъ дней, ни на огромныхъ рѣзныхъ украшен³яхъ Египта, не знавшаго учителей. Богатыя завѣсы во всѣхъ частяхъ комнаты отвѣчали трепетными движен³ями тихой печальной музыкѣ, происхожден³е которой было незримымъ. Чувства были подавлены смѣшанными и противорѣчивыми благовон³ями, которыя, курясь, исходили изъ странныхъ, свернутыхъ, какъ листъ, кадильницъ, вмѣстѣ съ многочисленными сверкающими и мерцающими языками изумруднаго и ф³олетоваго пламени. Лучи недавно взошедшаго солнца проливались на все, сквозь окна, изъ которыхъ каждое являлось отдѣльной вставкой изъ алаго стекла. Исходя отъ занавѣсей, которыя потокомъ изливались съ своихъ карнизовъ, какъ водопады расплавленнаго серебра, и сверкая въ разныя стороны, въ тысячѣ отражен³й, лучи естественнаго блеска прихотливо смѣшивались, наконецъ, съ искусственнымъ свѣтомъ, и, колыхаясь, уравномѣренными массами, лежали на коврѣ изъ богатой, имѣюшей текуч³й видъ, матер³и, затканной Чил³йскимъ золотомъ.
"Ха! ха! ха! - ха! ха! ха!" - расхохотался хозяинъ, когда я вошелъ въ комнату, и, подталкивая меня къ стулу, бросился самъ въ растяжку на оттоманку. "Я вижу", сказалъ онъ, замѣчая, что я не могъ сразу освоиться съ благопристойностью такого необычайнаго пр³ема - "я вижу, вы изумлены моей комнатой - моими статуями - моими картинами - оригинальностью замысла въ архитектурѣ и обивкѣ! э? совершенно упоены великолѣп³емъ? Но простите меня, дорогой мой (здѣсь въ выражен³и его голоса зазвучала самая искренняя сердечность), не сердитесь на меня за мой безжалостный хохотъ. Судя по вашему виду, вы были до послѣдней степени изумлены. Къ тому же нѣкоторыя вещи такъ забавны, что человѣкъ долженъ смѣяться или умереть. Умереть смѣясь - это, надо думать, самая славная изъ всѣхъ славныхъ смертей. Сэръ Томасъ Моръ - тонк³й человѣкъ былъ Сэръ Томасъ Моръ - Сэръ Томасъ Моръ, какъ вы помните, умеръ смѣясь. И въ Нелѣпостяхъ Равиз³я Текстора есть длинный списокъ персонъ, пришедшихъ къ тому же блистательному концу. Знаете ли вы, однако, продолжалъ онъ задумчиво, "что въ Спартѣ (нынѣ Палеохори), въ Спартѣ, говорю я, на западъ отъ крѣпости, среди хаоса сдва различимыхъ развалинъ, есть нѣкое поднож³е колонны, и на немъ еще можно прочесть буквы ЛAZM. Это несоинѣнно часть слова ГEЛAZMA. Смотрите же, въ Спартѣ была тысяча храмовъ и святилищъ, посвященныхъ тысячѣ разнородныхъ божествъ, Какъ поразительно странно, что алтарь Смѣха долженъ былъ пережить всѣ остальные. Но въ давномъ случаѣ", прибавилъ онъ, и голосъ его и видъ странно измѣнился, "я не вправѣ потѣшаться на вашъ счетъ. Вы легко могли быть изумлены. Европа не можетъ создать ничего такого изящнаго, какъ этотъ мой маленьк³й царск³й кабинетъ. Друг³я мои комнаты совсѣмъ не въ такомъ родѣ - они представляютъ изъ себя верхъ фешенебельной безвкусицы. А это получше фешенебельности - не правда ли? Но стоитъ только показать эту комнату, и она вызоветъ ман³ю - у тѣхъ, кто могъ бы создать что-нибудь подобное цѣною всего своего состоян³я. Я, однако, предотвратилъ такую профанац³ю. За однимъ исключен³емъ, вы единственный человѣкъ, кромѣ меня и моего слуги, который былъ допущенъ въ таинственные предѣлы этой царственной области, съ тѣхъ поръ какъ она была мною такъ разукрашена!"
Я поклономъ выразилъ свою признательность - побѣдительное чувство блеска, и благоухан³я, и музыки, въ соединен³и съ неожиданной эксцентричностью его обращен³я и его манеры, помѣшало мнѣ изъяснить въ словахъ, какъ я цѣню то, чему я могъ бы придать смыслъ комплимента.
"Вотъ," продолжалъ онъ, вставая и опираясь на мою руку, въ то время какъ онъ проходилъ кругомъ по комнатѣ, "вотъ картины отъ Грековъ до Чимабуэ и отъ Чимабуэ до нашихъ дней. Мног³я изъ нихъ, какъ вы видите, выбраны безь всякаго отношен³я къ общепринятымъ virtù. Всѣ они, однако, надлежащимъ образомъ украшаютъ стѣны комнаты, подобной этой. Здѣсь есть кромѣ того кое-как³е шедевры неизвѣстныхъ великихъ; а здѣсь неоконченные рисунки художниковъ, которые были знамениты въ свое время, но самыя имена которыхъ проницательность академ³й предоставила молчан³ю и мнѣ. Что вы скажете", проговорилъ онъ, рѣзко оборачиваясь ко мнѣ,- "что вы скажете о Мадоннѣ della Pieta?"
"Да это настоящ³й Гвидо", воскликнулъ я со всѣмъ свойственнымъ мнѣ энтуз³азмомъ, жадно созерцая эту побѣдоносную красоту. "Это настоящ³й Гвидо! Какъ могли вы достать ее? нѣтъ сомнѣн³я, что это лицо въ живописи то же самое, что Венера въ скульптурѣ".
"А!" промолвилъ онъ задумчиво, "Венера - красавица Бемера? - Венера Медицейская? - съ уменьшенной головой и позолоченными волосами? Часть лѣвой руки (и онъ заговорилъ упавшимъ голосомъ, такъ что его еле можно было слышать) и вся правая реставрированы; и въ кокетливости этой правой руки, какъ думаю я, заключается квинтэссенц³я жеманства. Дайте мнѣ Канову! Аполлонъ тоже коп³я въ этомъ не можетъ быть сомнѣн³я - слѣпой глупецъ я, неспособный видѣть прославленную вдохновепность Аполлона! - я не могу не предпочитать - проникнитесь ко мнѣ сострадан³емъ - я не могу не предпочитать Антиноя. Не Сократъ ли это сказалъ, что ваятель нашелъ свое изваян³е въ глыбѣ мрамора? Значитъ Микель Анджело отнюдь не былъ оригиналенъ въ своей строфѣ:
"Non lia l'ottimo artista alcun concetto
Che un maarmo solo in же non circonscrira".
"Нѣтъ замысна у лучшаго художника такого,
Чтобъ съ мраморѣ самомъ уже онъ не былъ заключенъ".
Было замѣчено, или должно было быть замѣчено, что манеры истиннаго джентльмэна всегда явно отличаются отъ манеръ человѣка вульгарнаго, хотя мы не могли бы въ точности сказать, въ чемъ состоитъ такое различ³е. Допуская, что это замѣчан³е вполнѣ было примѣинмо къ внѣшному виду моего знакомаго, я чувствовалъ въ это богатое событ³ями утро, что оно еще болѣе могло быть примѣнено къ его внутреннему существу и нраву. Я не могу лучше опредѣлить эту душевную особенность, которая, повидимому, такъ существенно отдѣляла его отъ всѣхъ другихъ людей, какъ назвавъ ее привычкой напряженной и безпрерывной мысли, клавшей свою печать даже на самыя незаачительныя его дѣйств³я - проявлявшейся въ минутахъ его шутливости, и переплетавшейся даже со вспышками его веселости - какъ ехидны, извиваясь, глядятъ изъ глазъ масокъ, что скалятъ ротъ свои на карнизахъ вкругъ храмовъ Персеполиса.
Я однако неоднократно замѣтилъ, что сквозь смѣшанный тонъ легкости и торжественности, съ которымъ онъ говорилъ о разныхъ незначительныхъ вещахъ, быстро переходя съ одного предмета на другой, сквозило что-то трепетное - какая-то нервная растроганность въ словахъ и въ движен³яхъ - безпокойная возбужденность въ манерахъ, казавшаяся мнѣ необъяснимой, а въ нѣкоторыхъ случаяхъ даже возбуждавшая во мнѣ тревогу. Нерѣдко, кромѣ того, остановившись на серединѣ фразы, начало которой онъ, очевидно, забылъ, онъ какъ будто съ глубочайшимъ вниман³емъ прислушивался, или ожидая въ данную минуту чьего-то прихода, или внимая звукамъ, которые должны были существовать только въ его воображен³и.
Во время одного изъ такихъ перерывовъ мечтательности или видимой разсѣянности, перевернувъ страницу въ прекрасной трагед³и ученаго и поэта Полиц³ано "Орфей" (первая самобытная итальянская трагед³я), которая лежала на оттоманкѣ, я увидѣлъ одно мѣсто, подчеркнутое карандашомъ. Это былъ одинъ изъ отрывковъ въ концѣ третьяго дѣйств³я - отрывокъ, вызывающ³й самое сильное волнен³е - отрывокъ, который, хотя онъ и испорченъ нецѣломудренностью, ни одинъ мужчина не прочтетъ безъ трепета новаго ощущен³я - ни одна женщина не прочтетъ безъ вздоха. Вся страница носила на себѣ слѣды недавно пролитыхъ слезъ; а на противоположномъ чистомъ листкѣ были слѣдующ³я Англ³йск³я строки, написанныя рукою, столь отличающейся отъ своеобразнаго почерка моего знакомаго, что я лишь съ нѣкоторымъ затруднен³емъ могъ признать ихъ какъ принадлежащ³я ему:
Ты была мнѣ - услада страдан³й,
Все, чего я желалъ въ забытьи,
Ты какъ островъ была въ океанѣ,
Какъ журчащ³е звонко ручьи,
И какъ храмъ, весь въ цвѣтахъ, весь въ туманѣ.
И цвѣты эти были мои.
Слишкомъ радостный сонъ, чтобы длиться!
Упованье, что жило лишь мигъ!
Чей-то зовъ изъ грядущаго мчится,
"Дальше! Дальше!" - слабѣющ³й крикъ.
Но надъ прошлымъ (гдѣ туча дымится!)
Духъ мой дрогнулъ - замедлилъ - поникъ.
Потому что - о, горе мнѣ! горе!-
Блескъ души отошелъ навсегда,
Мнѣ поетъ безпредѣльное море -
"Никогда - никогда - никогда
У подстрѣленной птицы во взорѣ
Не засвѣтится жизни звѣзда."
И часы мои - призраки сказки,
И ночные тревожные сны; -
Тамъ, гдѣ взоръ твой, исполненный ласки,
Гдѣ шаги твои тайно слышны -
О, въ какой уполтельной пляскѣ -
У какой итальянской волны!
Да, въ одномъ изъ морскихъ каравановъ,
Ту, чей образъ такъ юнъ и красивъ,
Отъ Любви увлекли для обмановъ,
Отъ меня навсегда отлучивъ! -
Отъ меня, и отъ нашихъ тумановъ,
И отъ нашихъ серебряныхъ ивъ!
Что эти строки были написаны по-англ³йски - языкъ, относительно котораго я не думалъ, что авторъ ихъ его знаетъ - меня не очень удивило. Я слишкомь хорошо былъ освѣдомленъ относительно размѣровъ его познан³й и его особенной наклонности скрывать ихъ отъ посторонняго наблюден³я, чтобы быть изумленнымъ такимъ открыт³емъ: но обозначен³е мѣста, сопровождавшее дату, признаюсь, немало меня озадачило. Сперва было написано Лондонъ, потомъ это слово было тщательно вычеркнуто - не настолько однако, чтобы быть скрытымъ отъ внимательнаго взгляда. Я говорю, что это немало меня озадачило, такъ какъ я хорошо помню, что, однажды въ разговорѣ съ моимъ другомъ, я какъ разъ спросилъ его, встрѣчался ли онъ когда-нибудь въ Лондонѣ съ Маркезой ди Ментони (жившей за нѣсколько лѣтъ до ея замужества въ этомъ городѣ), и отвѣтъ его, если я не ошибаюсь, далъ мнѣ понять, что онъ никогда не былъ въ столицѣ Великобритан³и. Я могъ бы здѣсь также упомянуть, что я не разъ слыхалъ (я, конечно, не вѣрилъ такому неправдоподобному разсказу), будто бы тотъ, о комъ я сейчась говорю, былъ не только по рожден³ю, но и по воспитан³ю, англичанинъ.
"Здѣсь есть одна картина", сказалъ онъ, не замѣчая, что я нашелъ трагед³ю, "здѣсь есть еще одна картина, которую вы не видали". И, откинувъ одну изъ занавѣсей, онъ открылъ портретъ Маркезы Афродиты во весь ростъ.
Человѣческое искусство не могло бы достигнуть большаго въ закрѣплен³и чертъ ея сверхчеловѣческой красоты. Та же самая воздушная фигура, которая стояла передо мною въ прошлую ночь на ступеняхъ Герцогскаго Дворца, опять стояла передо мной. Но въ выражен³и лица, залитаго с³ян³емъ улыбокъ, таился (непостижимая аномал³я!) тотъ налетъ печали, который всегда неразлучно слитъ съ совершенствомъ красиваго. Ея правая рука лежала на груди. Лѣвои рукой она указывала внизъ на причудливую урну. Маленькая призрачная нога, только одна зримая глазу, едва касалась земли; и едва различмыя въ блистательномъ воздухѣ, облекавшемъ ея красоту и какъ бы замыкавшемъ ее въ святилище, рѣяла два воображаемыя крыла, самой изысканной утонченности. Взоръ мой, отойдя отъ картины, упалъ на лицо моего друга, и мощныя слова изъ Bussy d'Ambois Чапмана невольно затрепетали на моихъ губахъ:
Подобно римской статуѣ стоитъ онъ,
И будетъ такъ столть, покуда Смертью
Не будртъ въ мраморъ превращенъ.
"Ну", сказалъ онъ наконецъ, обернувшись къ роскошно эмальированному столу изъ массивнаго серебра, на которомъ было нѣсколько бокаловъ, фантастически окрашенныхъ, и двѣ больш³я Этрусск³я вазы, по образцу своему, совершенно так³я же необыкновенныя, какъ та, что находилась на переднемъ планѣ на портретѣ, и наполненныя виномъ, которое я принялъ за ²оганнисбергское. "Ну", сказалъ онъ отрывисто, "давайте пить! Конечно, теперь рано" продолжалъ онъ, съ задумчивостью, между тѣмъ какъ херувимъ золотымъ тяжелымъ молотомъ заставилъ прозвучать въ комнатѣ первый часъ послѣ восхода солнца: "конечно, теперь рано - но что намъ до этого? давайте пить! Совершимъ возл³ян³е въ честь того далекаго торжественнаго солнца, которое эти пышныя лампы и кадильницы такъ ревностно стараются побѣдить". И, чокнувшись со мной кубкомъ, налитымъ до краевъ, онъ быстро выпилъ, одинъ за другимъ, нѣсколько бокаловъ вина.
"Жить снами", продолжалъ онъ, впадая въ свои тонъ безсвязнаго разговора, и ставя противъ богатаго свѣта кадильницы одну изъ великолѣпныхъ вазъ,- "жить снами, это было единственнынъ дѣломъ моей жизни. Потому я и создалъ для себя, какъ видите, это колыбельное царство сновъ. Въ снрддѣ Венец³и могъ ли я создать что-нибудь лучшее? Я согласенъ, вы видите вокругъ себя пеструю смѣсь архитектурныхъ украшен³й. Цѣломудренная чистота ²он³и оскорблена допотопными замыслами, и Египетск³е сфинксы распростерты на золотыхъ коврахъ. Но впечатлѣн³е кажется несовмѣстимымъ лишь для робкаго. Отличительныя свойства мѣста, и въ особенности времени, это страшилища, которыя отпугиваютъ людей отъ созерцан³я великолѣпнаго. Раньше я самъ былъ приличнымъ декораторомъ; но утончен³е безум³я облекло мою душу. Все это теперь какъ нельзя болѣе подходитъ къ моему замыслу. Какъ эти покрытыя арабесками кадильницы, извивающ³йся духъ мой обвитъ пламенемъ, и бредъ этой обстановки подготовляетъ меня для болѣе безумныхъ видѣн³й той страны реальныхъ сновъ, куда я теперь быстро ухожу". Онъ вдругъ остановился. склонилъ свою голову на грудь и, повидимому, прислушивался къ какому-то звуку, котораго я не могъ услыхать. Наконецъ, выпрямившись во весь ростъ, онъ поднялъ глаза и, воскликнувъ, произнесъ строки Епископа Чичестерскаго:
,,О, я не замедлю! Послушай. Постой.
Мы встрѣтимся вмѣстѣ въ долинѣ пустой".
Въ слѣдующее мгновен³е, уступая дѣйств³ю вина, онъ бросился на оттомаику, и вытянулся на ней.
Въ это время на лѣстницѣ послышались быстрые шаги, и кто-то громко и поспѣшно постучался въ дворь. Я торопливо направился къ ней, чтобы предупредить вторичное возникновен³е шума, какъ вдругъ въ комнату не вошелъ, а ворвался пажъ изъ дома Ментони, и, задыхаясь отъ волнен³я, запинающимся голосомъ пролепеталъ несвязныя слова: "Моя госпожа! - моя госпожа! - отравилась! - отравилась! О, прекрасная - о, прекрасная Афродита!"
Ошеломленный, я бросился къ оттоманкѣ и сталъ будить спящаго, чтобь вернуть его чувства къ поразительному извѣст³ю. Но члены его были неподвижны - губы его посинѣли - его такъ еще недавно горѣвш³е глаза были заклеплены въ смерти. Шатаясь, я подошелъ опять къ столу - моя рука упала на треснувш³й почернѣвш³й бокалъ - и въ душѣ моей внезапно вспыхнуло сознан³е полной и ужасной правды.