По Эдгар Аллан - Лигейя

  

   Клянусь, я не могу припомнить, какъ, когда или даже въ точности гдѣ я узналъ впервые леди Лигейю. Много лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, и память моя ослабѣла отъ множества страдан³й. Или, быть можетъ, я не въ силахъ припомнить этого теперь, потому что на самомъ дѣлѣ необыкновенныя качества моей возлюбленной, ея исключительныя знан³я, особенный и такой мирный оттѣнокъ ея красоты, и полное чаръ захватывающее краснорѣч³е ея мелодичнаго грудного голоса прокрадывались въ мое сердце такъ незамѣтно, съ такимъ постепеннымъ упорствомъ, что я и не замѣтилъ этого, не узналъ. Да, но все же мнѣ чудится, что я встрѣтилъ ее впервые, и встрѣчалъ много разъ потомъ, въ какомъ-то обширномъ, старинномъ городѣ, умирающемъ на берегахъ Рейна. Она, конечно, говорила мнѣ о своемъ происхожден³и. Что ея родъ былъ очень древнимъ, въ этомъ немогло быть нималѣйшаго сомнѣн³я. Лигейя! Лигейя! Погруженный въ так³я занят³я, которыя болѣе, чѣмъ что либо иное, могутъ, по своей природѣ, убить впечатлѣн³я внѣшняго м³ра, я чувствую, какъ одного этого нѣжнаго слова, Лигейя, достаточно, чтобы предо мною явственно предсталъ образъ той, кого уже больше нѣтъ. И теперь, пока я пишу, во мнѣ вспыхиваетъ воспоминан³е, что я никогда не зналъ фамильнаго имени той, которая была моимъ другомъ и невѣстой, и сдѣлалась потомъ товарищемъ моихъ занят³й и, наконецъ, супругой моего сердца. Было ли это прихотливымъ желан³емъ моей Лигейи? или то было доказательствомъ силы моего чувства, что я никогда не предпринималъ никакихъ изслѣдован³й по этому поводу? или скорѣе не было ли это моимъ собственнымъ капризомъ, моимъ романтическимъ жертвоприношен³емъ на алтарь самаго страстнаго преклонен³я? Я только неясно помню самый фактъ,- удивительно ли, что я совершенно забылъ объ обстоятельствахъ, обусловившихъ или сопровождавшихъ его? И если дѣйствительно тотъ духъ, который названъ Романомъ, если эта блѣдная, туманно-крылая Ashtophet языческаго Египта предсѣдательствовала, какъ говорятъ, на свадьбахъ, сопровождавшихся мрачными предзнаменован³ями, нѣтъ сомнѣнья, что она предсѣдательствовала на моей.

   Есть, однако, нѣчто дорогое, относительно чего память моя не ошибается. Это внѣшность Лигейи. Высокаго роста, Лигейя была тонкой, въ послѣдн³е дни даже исхудалой. Тщетно было бы пытаться описать количественность, спокойную непринужденность всѣхъ ея движен³й, непостижимую легкость и эластичность ея поступи. Она приходила и уходила точно тѣнь. Никогда я не слыхалъ, что она входитъ въ мой рабоч³й кабинетъ, я только узнавалъ объ этомъ, когда она касалась моего плеча своею словно выточенной изъ мрамора рукой - я съ наслажденьемъ узнавалъ объ этомъ, слыша нѣжный звукъ ея грудного голоса. Ни одна дѣвушка въ м³рѣ не могла сравняться съ нею красотой лица. Это былъ какой то лучистый сонъ, навѣянный оп³умомъ, воздушное и душу возвышающее видѣн³е, въ которомъ было больше безумной красоты, больше божественнаго очарован³я, чѣмъ въ тѣхъ фантастическихъ снахъ, что парили надъ спящими душами Делосскихъ дочерей. Однако, черты ея лица не отличались той правильностью, почитать которую въ классическихъ создан³яхъ язычниковъ мы научены издавна и напрасно. "Нѣтъ изысканной красоты", говоритъ Бэконъ, Лордъ Веруламск³й, справедливо разсуждая о всѣхъ разнородныхъ формахъ и видахъ красоты, "безъ нѣкоторой странности въ соразмѣрности частей". Я видѣлъ, что у Лигейи не было классической правильности въ чертахъ, я понималъ, что ея красота дѣйствительно "изысканная", и чувствовалъ, что много было "странности", проникавшей ее, и все же я тщетно пытался открыть какую-либо неправильность и подробно прослѣдить мое собственное представлен³е "страннаго". Я всматривался въ очертан³я высокаго и блѣднаго лба - онъ былъ безукоризненъ; но какъ бездушно это слово въ примѣнен³и къ величавости такой божественной! бѣлизна кожи, не уступающая чистѣйшей слоновой кости, пышная широта и безмятежность, легк³й выступъ надъ висками; и потомъ эти роскошные локоны, цвѣта воронова крыла, съ прмродными завиткам, съ отливомъ вполнѣ оправдывающемъ силу Гомеровскаго эпитета, "г³ацинтовый!" Я смотрѣлъ на тонк³я очертан³я носа, и нигдѣ, за исключен³емъ изящныхъ Еврейскихъ медальоновъ, не видалъ я такого совершенства. Ta же чудесная гладкая поверхность, тотъ же еле замѣтный выступъ, прибл³жающ³йся къ типу орлинаго, тѣ же гармонично-изогнутыя брови, говорящ³я о свободной душѣ. Я слотрѣлъ на нѣжный ротъ. Онъ былъ поистинѣ торжествомъ всего неземного: очаровательная верхняя губа, короткая и приподнятая, сладострастная дремота нижней, ямочки, которыя всегда играли, и цвѣтъ, который говорилъ, зубы, отражавш³е съ блескомъ удивительнымъ каждый лучъ благословеннаго свѣта, падавшаго на нихъ и разгоравшагося мирной и ясной улыбкой. Я размышлялъ о формѣ подбородка - и здѣсь, также, находилъ грац³ю широты, нѣжность и пышность, полноту и духовность Эллинскую, дивное очертан³е, которое богъ Аполлонъ лишь во снѣ открылъ Клеомену, гражданину аѳинскому. И потомъ я пристально смотрѣлъ въ самую глубь большихъ глазъ Лигейи.

   Для глазъ мы не находимъ моделей въ отдаленной древности. Быть можетъ, именно въ глазахъ моей возлюбленной скрывалась тайна, на которую намекаетъ Лордъ Веруламск³й. Мнѣ кажется, они были гораздо больше, чѣмъ глаза обыкновеннаго смертнаго. Продолговатые, они были длиннѣе, чѣмъ газельи глаза, отличающ³е племя, что живетъ въ долинѣ Нурджагадъ. Но только временами - въ моменты высшаго возбужден³я - эта особенность становилась рѣзко-замѣтной въ Лигейѣ. И въ подобные моменты ея красота - быть можетъ, это только такъ казалось моей взволнованной фантаз³и - была красотою существъ, живущихъ въ небесахъ или по крайней мѣрѣ внѣ земли - красотою легендарныхъ Гур³й Турц³и. Цвѣтъ зрачковъ былъ лучезарно-чернымъ, и прекрасны были эти длинныя агатовыя рѣснщы. Брови, нѣсколько изогнутыя, были такого же цвѣта. Однако, "странность", которую я находилъ въ глазахъ, заключалась не въ формѣ, не въ цвѣтѣ, не въ блистательности чертъ, она крылась въ выражен³и. О, какъ это слово лишено значен³я! за этимъ звукомъ, какъ бы теряющимся въ пространствѣ, скрывается наше непониман³е цѣлой бездны одухотворенности. Выражен³е глазъ Лигейи! Какъ долго, цѣлыми часами, я размышлялъ объ этомъ! Въ продолжен³и лѣтнихъ ночей, отъ зари до зари, я старался измѣрить ихъ глубину! Что скрывалось въ зрачкахъ моей возлюбленной? Что то болѣе глубокое, чѣмъ колодецъ Демокрита! Что это было? Я сгоралъ страстнымъ желан³емъ найти разгадку. О, эти глаза! эти больш³я, эти блестящ³я, эти божественныя сферы! они стали для меня двумя созвѣздными близнецами Леды, а я для нихъ - самымъ набожнымъ изъ астрологовъ.

   Среди многихъ непостижиныхъ аномал³й, указываемыхъ наукой о духѣ, нѣтъ ни одной настолько поразительной, какъ тотъ факть - никогда, кажется, никѣмъ не отмѣченный - что при усил³яхъ возсоздать въ памяти что-нибудь давно-забытое мы часто находимся на самомъ краю воспоминан³я, не будучи, однако, въ состоян³и припомннть. И подобно этому, какъ часто, отдаваясь упорнымъ размышлен³ямъ о глазахъ Лигейи, я чувствовалъ, что я близокъ къ полному познан³ю ихъ выражен³я - я чувствовалъ, что вотъ сейчасъ я его достигну - но оно приближалось, и однако же не было всецѣло моимъ - и въ концѣ концовъ совершенно исчезало! И (какъ странно, страннѣе всѣхъ странностей!) я находилъ въ самыхъ обыкновенныхъ предметахъ, меня окружавшихъ, нить аналог³и, соединявшую ихъ съ этимъ выражен³емъ. Я хочу сказать, что послѣ того какъ красота Литейи вошла въ мою душу и осталось тамъ на своемъ алтарѣ, я не разъ получалъ отъ предметовъ матер³альнаго м³ра такое же ощущен³е, какимъ всегда наполняли и окружали меня ея больш³е лучезарные глаза. И однако же, я не могь опредѣлить это чувство, или точно прослѣдить его, или даже всегда имѣть о немъ ясное представлен³е. Повторяю, я иногда вновь испытывалъ его, видя быстро ростущую виноградную лозу, смотря на ночную бабочку, на мотылька, на куколку, на поспѣшныя струи проточныхъ водъ. Я чувствовалъ его въ океанѣ, въ паден³и метеора. Я чувствовалъ его во взглядахъ нѣкоторыхъ людей, находившихся въ глубокой старости. И есть одна или двѣ звѣзды на небѣ (въ особенности одна, звѣзда шестой величины, двойная и измѣнчивая, находящаяся близь большой звѣзды въ созвѣзд³и Лиры),- при созерцан³и ея черезъ телескопъ я испытывалъ это ощущен³е. Оно охватывало меня, когда я слышалъ извѣстное сочетан³е звуковъ, исходящихъ отъ струнныхъ инструментовъ, и нерѣдко, когда я прочитывалъ въ книгахъ ту или иную страницу. Среди другихъ безчисленныхъ примѣровъ я хорошо помню одинъ отрывокъ изъ Джозефа Глэнвилля, который (быть можетъ, по своей причудливости - кто скажетъ?) каждый разъ при чтен³и давалъ мнѣ это ощущен³е: "И если кто не умираетъ, это отъ могущества воли. Кто познаетъ сокровенныя тайны воли и ея могущества? Самъ Богъ есть великая воля, проникающая все своею напряженностью. И не уступилъ бы человѣкъ ангеламъ, даже и передъ смертью не склонился бы, если бъ не была у него слабая воля".

   Долг³е годы и послѣдовательныя размышлен³я дали мнѣ возможность установить нѣкоторую отдаленную связь между этимъ отрывкомъ изъ Англ³йскаго моралиста и извѣстной чертой въ характерѣ Лигейи. Своеобразная напряженноеть въ мысляхъ, въ поступкахъ, въ словахъ, являлась у нея, быть можетъ, результатомъ или во всякомъ случаѣ показателемъ той гигантской воли, которая, за время нашихъ долгихъ и тѣсныхъ отношен³й, могла бы дать и другое болѣе непосредственное указан³е на себя. Изъ всѣхъ женщинъ, которыхъ я когда-либо зналъ, Лигейя, на видъ всегда невозмутимая и ясная, была терзаема самыми дикими коршунами неудержимой страсти. И эту страсть я могъ измѣрить только благодаря чрезмѣрной расширенности ея глазъ, которые пугали меня и приводили въ восторгъ, благодаря магической мелодичности, ясности и звучности ея грудного голоса, отличавшагося чудесными модуляц³ями, и благодаря дикой энерг³и ея зачарованныхъ словъ, которая удваивалась контрастомъ ея манеры говорить.

   Я упоминалъ о познан³яхъ Лигейи: дѣйствительно они были громадны - такой учености я никогда не видалъ въ женщинѣ. Она глубоко проникла въ классическ³е языки, и, насколько мои собственныя знан³я простирались на языки современной Европы, я никогда не видалъ у нея пробѣловъ. Да и вообще видѣлъ-ли я когда-нибудь, чтобъ у Лигейи былъ пробѣлъ въ той или иной отрасли академической учености, наиболѣе уважаемой за свою наибольшую запутанность?

   Какъ глубоко, какъ странно поразила меня эта единственная черта въ натурѣ моей жены, какъ приковала она мое вниман³е именно за этотъ послѣдн³й пер³одъ! Я сказалъ, что никогда не видѣлъ такой учености ни у одной женщины, но существуетъ-ли вообще гдѣ-нибудь человѣкъ, который послѣдовательно, и успѣшно, охватилъ бы всю шпрокую сферу моральнаго, физическаго и математическаго знан³я. Я не видалъ раньше того, что теперь вижу ясно, не замѣчалъ, что Лигейя обладала познан³ями гигантскими, изумительными; все же, я слишкомъ хорошо чувствовалъ ея безконечное превосходство сравнительно со мной, и съ довѣрчивостью ребенка отдался ея руководству, и шелъ за ней черезъ хаосъ метафизическихъ изслѣдован³й, который я съ жаромъ занимался въ первые годы нашего супружества. Съ какимъ великимъ торжествомъ - съ какимъ живымъ восторгомъ - съ какой идеальной воздушностью надежды, я чувствовалъ, что моя Лигейя склонялась надо мною въ то время, какъ я былъ погруженъ въ области знан³я столь мало отыскиваемаго - еще менѣе извѣстнаго - и предо мною постепенно раскрывались чудесныя перспективы, пышныя и совершенно непочатыя, и, идя по этому дѣвственному пути, я долженъ былъ наконецъ достичь своей цѣли, придти къ мудрости, которая слишкомъ божественна и слишкомъ драгоцѣнна, чтобы не быть запретной!

   Сколько же было скорби въ моемъ сердцѣ, когда, по истечен³и нѣсколькихъ лѣтъ, я увидалъ, что мои глубоко-обоснованныя надежды вспорхнули, какъ птицы, и улетѣли прочь! Безъ Лигейи я былъ безпомощнылъ ребенкомъ, который въ ночномъ мракѣ ощупью отыскиваетъ свою дорогу и не находитъ. Лишь ея присутств³е, движен³я ея ума могли освѣтить для меня живымъ свѣтомъ тайны трансцендентальности, въ которыя мы были погружены; не озаренная лучистымъ с³ян³емъ ея глазъ, вся эта книжная мудрость, только что бывшая воздушно золотой, дѣлалась тяжелѣе, чѣмъ мрачный свинецъ. Эти чудесные глаза блистали все рѣже и рѣже надъ страницами, наполнявшими меня напряженными размышлен³ями. Лигейя заболѣла. Ея безумные глаза горѣли с³яньемъ слишкомъ лучезарнымъ; блѣдные пальцы, окрасившись краскою смерти, сдѣлались прозрачновосковыми; и голубыя жилки обрисовывались на бѣлизнѣ ея высокаго лба, то возвышаясь, то опускаясь, при каждой самой слабой перемѣнѣ ея чувствъ. Я видѣлъ, что ей суждено умереть - и въ мысляхъ отчаянно боролся съ свирѣпымъ Азраиломъ. Къ моему изумлен³ю жена моя, объятая страстью, боролась съ еще большей энерг³ей. Въ ея суровой натурѣ было много такого, что заставляло меня думать, что къ ней смерть должна была придти безъ обычной свиты своихъ ужасовъ, но въ дѣйствительности было не такъ. Слова безсильны дать хотя бы приблизительное представлен³е о томъ страстномъ упорствѣ, которое она выказала въ своей борьбѣ съ Тѣнью. Я стоналъ въ тоскѣ, при видѣ этого плачевнаго зрѣлища. Мнѣ хотѣлось бы ее утѣшить, мнѣ хотѣлось бы ее уговорить; но - при напряженности ея безумнаго желан³я жить - жить - только бы жить - всяк³я утѣшен³я и разсужден³я одинаково были верхомъ безум³я. Однако же, до самого послѣдняго мгновен³я, среди судорожныхъ пытокъ, терзавшихъ ея гордый духъ, ясность всѣхъ ея ощущен³й и мыслей внѣшнимъ образомъ оставалось неизмѣнной. Ея голосъ дѣлался все глубже - все нѣжнѣе и какъ будто отдаленнѣе - но я не смѣлъ пытаться проникнуть въ загадочный смыслъ ея словъ, которыя она произносила такъ спокойно. Зачарованный какимъ-то изступленнымъ восторгомъ, я слушалъ эту сверхчеловѣческую мелод³ю - и мой умъ жадно устремлялся къ надеждамъ и представлен³ямъ, которыхъ ни одинъ изъ смертныхъ донынѣ не зналъ никогда.

   Что она меня любила, въ этомъ я не могъ сомнѣваться; и мнѣ легко было понять, что въ ея сердцѣ любовь Должна была царить не такъ, какъ дарить заурядная страсть. Но только въ смерти она показала вполнѣ всю силу своего чувства. Долг³е часы, держа мою руку въ своей, она изливала предо мною полноту своего сердца, и эта преданность, болѣе чѣмъ страстная, возростала до обожан³я. Чѣмъ заслужилъ я блаженство слышать так³я признан³я?- чѣмъ заслужилъ я проклят³е, отнимавшее у меня мою возлюбленную въ тотъ самый мигъ, когда она дѣлала мнѣ так³я признан³я? Но я не въ силахъ останавливаться на этомъ подробно. Я скажу только, что въ этой любви, которой Лигейя отдалась больше, чѣмъ можетъ отдаться женщина, въ любви, которая, увы, была незаслуженной, дарованной совершенно недостойному, я увидалъ, наконецъ, источникъ ея пламеннаго и безумнаго сожалѣн³я о жизни, убѣгавшей теперь съ такою быстротой. Именно это безумное желан³е, эту неутолимую жажду жить - только бы жить - я не въ силахъ изобразить - не въ силахъ найти для этого ни одного слова, способнаго бьпъ краснорѣчивымъ.

   Въ глубокую полночь, въ ту ночь, когда она умерла,- властнымъ голосомъ подозвавъ меня къ себѣ, она велѣла мнѣ повторить стихи, которые сложились у нея въ умѣ за нѣсколько дней передъ этимъ. Я повиновался ей. Вотъ они:-

  

   Во тьмѣ безутѣшной - блистающ³й праздникъ,

      Огнями волшебный театръ озаренъ!

   Сидятъ серафимы, въ покровахъ, и плачутъ,

      И каждый печалью глубокой смущенъ,

   Трепещутъ крылами и смотрятъ на сцену,

      Надежда и ужасъ проходятъ какъ сонъ,

   И звуки оркестра въ тревогѣ вздыхаютъ,

      Заоблачной музыки слышится стонъ.

  

   Имѣя подоб³е Господа Бога,

      Снуютъ скоморохи туда и сюда;

   Ничтожныя куклы приходятъ, уходятъ,

      О чемъ-то бормочутъ, ворчатъ иногда,

   Надъ ними нависли огромныя тѣни,

      Со сцены они не уйдутъ никуда,

   И крыльями Кондора вѣютъ безшумно,

      Съ тѣхъ крыльевъ незримо слетаетъ Бѣда!

  

   Мишурныя лица! - Но знаешь, ты знаешь,

      Причудливой пьесѣ забвен³я нѣтъ!

   Безумцы за Призракомъ гопятся жадно,

      Но Призракъ скользитъ, какъ блуждающ³й свѣтъ;

   Бѣжитъ онъ по кругу, чтобъ снова вернуться

      Въ исходную точку, въ святилище бѣдъ;

   И много Безум³я въ драмѣ ужасной,

      И Грѣхъ - въ ней завязка, и счастья въ ней нѣтъ!

  

   Но что это тамъ? Между гаэровъ пестрыхъ

      Какая то красная форма ползетъ

   Оттуда, гдѣ сцена окутана мракомъ!

      То червь,- скоморохамъ онъ гибель несетъ.

   Онъ корчится! - корчится! - гнусною пастью

      Испуганныхъ гаэровъ алчно грызетъ,

   И ангелы стонутъ, и червь искаженный

      Багряную кровь ненасытно сосетъ.

  

   Потухло - потухло - померкло с³янье!

      Надъ каждой фигурой, дрожащей, нѣмой,

   Какъ саванъ зловѣщ³й, крутится завѣса,

      И падаетъ внизъ, какъ порывъ грозовой -

   И ангелы, съ мѣстъ поднимаясь, блѣднѣютъ,

      Они утверждаютъ, объятые тьмой,

   Что этатрагед³я "Жизнью" зовется,

      Что Червь Побѣдитель - той драмы герой!

  

   "О, Боже мой", почти вскрикнула Лигейя, быстро вставая и судорожно простирая руки вверхъ,- "О, Боже мой, о, Небесный Отецъ мой! неужели все это неизбѣжно? неужели этотъ побѣдитель не будетъ когда-нибудь побѣжденъ? Неужели мы не часть и не частица существа Твоего? Кто - кто знаетъ тайны воли и ея могущества? Человѣкъ не уступилъ бы и ангеламъ, даже и передъ смертью не склонился бы, если-бъ не была у него слабая воля".

   И потомъ, какъ бы истощенная этой вспышкой, она безсильно опустила свои блѣдныя руки и торжественно вернулась на свое смертное ложе. И когда замирали ея послѣдн³е вздохи, на губахъ ея затрепеталъ неясный шопотъ. Я приникъ въ ней и опять услыхалъ заключительныя слова отрывка изъ Глэнвилля: - "И не уступилъ бы человѣкъ ангеламъ, даже и передъ смертью не склонился бы, если бъ не была у него слабая воля!"

   Она умерла, и, пригнетенный до самаго праха тяжестью скорби, я не могъ больше выносить пустыннаго уединен³я моего дома въ этомъ туманномъ городѣ, умирающемъ на берегахъ Рейна. У меня не было недостатка въ томъ, что люди называютъ богатствомъ. Лигейя принесла мнѣ больше, гораздо больше, чѣмъ это выпадаетъ на долю обыкновенныхъ смертныхъ. И вотъ, послѣ нѣсколькихъ мѣсяцевъ утомительнаго и безцѣльнаго скитанья, я купилъ, и част³ю привелъ въ порядокъ, полуразрушенное аббатство - не буду его называть - въ одной изъ самыхъ дикихъ и наименѣе людныхъ мѣстностей живописной Англ³и. Мрачная и угрюмая величественность здан³я, почти дик³й характеръ помѣстья, грустныя и освященныя временемъ воспоминан³я, связанныя съ тѣмъ и съ другимъ, имѣли въ себѣ много чего-то, что гармонировало съ чувствомъ крайней безпр³ютности, забросившей меня въ эту отдаленную и безлюдную мѣстность. Оставивъ почти неизмѣнныхмъ внѣшн³й видъ аббатства, эти руины, поросш³я зеленью, которая свѣшивалась гирляндами,- внутри здан³я я далъ просторъ болѣе чѣмъ царственной роскоши, руководясь какой-то ребяческой извращенностью, а, быть можетъ, и слабой надеждой разсѣять мои печали. Еще въ дѣтствѣ у меня была большая склонность къ такимъ фантаз³ямъ, и теперь они снова вернулись ко мнѣ, какъ бы внушенныя безум³емъ тоски. Увы; я чувствую, какъ много начинающагося безум³я можно было открыть въ этихъ пышныхъ и фантастическихъ драпировкахъ, въ Египетской рѣзьбѣ, исполненной торжественности, въ этихъ странныхъ карнизахъ и мебели, въ сумасшедшихъ узорахъ ковровъ, затканныхъ золотомъ! Я сдѣлался рабомъ оп³ума, и всѣ мои занят³я и планы пр³обрѣли окраску моихъ сновъ. Но я не буду останавливаться подробно на всемъ этомъ безум³и. Я буду говорить только объ одной комнатѣ - да будетъ она проклята навѣки! - о комнатѣ, куда въ моментъ затемнѣн³я моихъ мыслей я привелъ отъ алтаря свою новобрачную - преемницу незабвенной Лигейи - бѣлокурую и голубоглазую Леди Ровену-Трэван³онъ-Тримэнъ. Нѣтъ ни одной архитектурной подробности, нѣтъ ни одного украшен³я въ этой свадебной комнатѣ, которыхъ я не видѣлъ бы теперь совершенно явственно. Какимъ образомъ надменная семья моей новобрачной, въ своей жаждѣ золота, рѣшилась допустить, чтобы эта дѣвушка, дочь такъ горячо любимая, перешагнула черезъ порогъ комнаты, украшенной такимъ убранствомъ? Я сказалъ, что хорошо помню всѣ подробности обстановки, хотя память моя самымъ печальнымъ образомъ теряетъ воспоминан³я высокой важности; а въ этой фантастической роскоши не было никакой системы, никакой гармон³и, на которую воспоминан³е могло бы опереться. Являясь частью высокой башни аббатства, укрѣпленнаго какъ замокъ, комната эта представляла изъ себя пятнугольникъ и была очень обширна. Всю южную сторону пятиугольника занимало единственное окно - громадное и цѣльное Венец³анское стекло, съ окраской свинцоваго цвѣта, такъ что лучи солнца или мѣсяца, проходя черезъ него, мертвенно озаряли предметы внутри. Надъ верхней частью этого окна распространялась сѣть многолѣтнихъ виноградныхъ вѣтвей, которыя цѣплялись за массивныя стѣны башни. Дубовый потолокъ, смотрѣвш³й мрачно, былъ необычайно высокъ, простирался сводомъ и тщательно былъ украшенъ инкрустац³ями самыми странными и вычурными, въ стилѣ наполовину Готическомъ, наполовину Друидическомъ. Въ глубинѣ этого угрюмаго свода, въ самомъ центрѣ, висѣла на единственной цѣпи, сдѣланной изъ продолговатыхъ золотыхъ колецъ, громадная лампа изъ того же металла, въ формѣ кадильницы, украшенная Сарацинскими узорами, и снабженная прихотливыми отверст³ями такимъ образомъ, что черезъ нихъ, какъ бы живые, скользили и извивались змѣиные отливы разноцвѣтныхъ огней.

   Въ разныхъ мѣстахъ кругомъ стояли тамъ и сямъ оттоманки и золотые канделябры, въ Восточномъ вкусѣ, и, кромѣ того, здѣсь была постель, брачное ложе въ Инд³йскомъ стилѣ, низкое, украшенное изваян³ями изъ сплошного эбеноваго дерева, съ балдахиномъ, имѣвшимъ видъ похороннаго покрова. Въ каждомъ изъ угловъ комнаты возвышался гигантск³й саркофагъ изъ чернаго гранита, съ царскихъ могилъ Луксора; ихъ древн³я крышки были украшены незабвенными изображен³ями. Но главная фантаз³я, царившая надо всѣмъ, крылась, увы, въ обивкѣ этого покоя. Высок³я стѣны, гигантск³я и даже непропорц³ональныя, сверху до низу были обтянуты массивной тяжелой матер³ей, падавшей широкими складками,- эта матер³я виднѣлась и на полу, какъ коверъ, и на оттоманкахъ, какъ покрышка, и на эбеновой кровати, какъ балдахинъ, и на окнѣ, какъ пышные извивы занавѣсей, част³ю закрывавшихъ окно. Матер³я была богато заткана золотомъ. На неровныхъ промежуткахъ она вся была испещрена арабескными изображеньями, которыя имѣли приблизительно около фута въ д³аметрѣ и узорно выдѣлялись агатово-чернымъ цвѣтомъ. Но эти изображен³я являлись настоящими арабесками лишь тогда, когда на нихъ смотрѣли съ одного извѣстнаго пункта. Посредствомъ пр³ема, который теперь очень распространенъ и слѣды котораго можно найти въ самой отдаленной древности, они были сдѣланы такимъ образомъ, что мѣняли свой видъ. Для того, кто входилъ въ комнату, они просто представлялись чѣмъ-то уродливымъ, по мѣрѣ приближен³я къ нимъ этотъ характеръ постепенно исчезалъ, и мало-по-малу посѣтитель, мѣняя свое мѣсто въ комнатѣ, видѣлъ себя окруженнымъ безконечной процесс³ей чудовищныхъ образовъ, подобныхъ тѣмъ, которые родились въ суевѣрныхъ представлен³яхъ Сѣвера, или тѣмъ, что возникали въ преступныхъ сновидѣн³яхъ монаховъ. Фантасмагорическ³й эффектъ въ значительной степени увеличивался искусственнымъ введен³емъ безпрерывнаго сильнаго течен³я воздуха изъ-за драпировокъ, дававшаго всему отвратительное и безпокойное оживлен³е.

   Въ такихъ-то чертогахъ, въ такомъ брачномъ покоѣ, провелъ я съ Леди Тримэнъ нечестивые часы перваго мѣсяца нашего брака, и провелъ безъ особеннаго безпокойства. Что жена моя боялась дикой перемѣнчивости моего характера, что она избѣгала меня, что она любила меня далеко не пламенной любовью, этого я не могъ не видѣть, но все это доставляло мнѣ скорѣе удовольств³е, нежели что-либо иное. Я ненавидѣлъ ее ненавистью отвращен³я, болѣе напоминающей демона, чѣмъ человѣка. Мои воспоминан³я убѣгали назадъ (о, съ какой силой раскаян³я!) къ Лигейѣ, къ возлюбленной, къ священной, къ прекрасной, къ погребенной. Я упивался воспоминан³ями объ ея чистотѣ, объ ея мудрости, о, благородной воздушности ея ума, о ея страстной, ея полной обожан³я любви. И вотъ мой духъ вспыхнулъ и весь возгорѣлся пламенемъ сильнѣйшимъ, чѣмъ огонь ея собственной души. Объятый экстазомъ сновъ, навѣянныхъ оп³умомъ (ибо я обыкновенно находился во власти этого зелья), я испытывалъ желан³е громко восклицать, произносить ея имя въ молчан³и ночи, или днемъ наполнять звуками дорогого имени тѣнистые уголки долинъ, какъ будто этой дикой энерг³ей, этой торжественной страстью, неутолимой жаждой моей тоски объ усопшей, я могъ возвратить ее къ путямъ, которые она покинула - о, могло-ли это быть, что она навѣки ихъ покинула - на землѣ?

   Въ началѣ второго мѣсяца нашего брака Леди Ровена была застигнута внезапной болѣзнью, и выздоровлен³е шло очень медленно. Лихорадка, снѣдавшая ее по ночамъ, была безпокойной; и, находясь въ возмущенномъ состоян³и полудремоты, она говорила о звукахъ и о движен³яхъ, которые возникали то здѣсь, то тамъ въ этой комнатѣ, составлявшей часть башни, что я, конечно, могъ приписать только разстройству ея фантаз³и, или, быть можетъ, фантасмагорическому вл³ян³ю самой коинаты. Но съ течен³емъ времени она стала выздоравливать - наконецъ, совсѣмъ поправилась. Однако, черезъ самый коротк³й промежутокъ времени, вторичный припадокъ, еще болѣе сильный, снова уложилъ ее въ постель; и послѣ него ея здоровье, всегда слабое, никакъ не могло возстановиться. Съ этого времени болѣзнь приняла тревожный характеръ, и припадки, возобновляясь, становились все болѣе угрожающими, какъ бы насмѣхаясь и надъ знан³ями, и надъ тщательными усил³ями врачей. По мѣрѣ того какъ увеличивался этотъ хроническ³й недугъ, который, повидимому, настолько овладѣлъ всѣмъ ея существомъ, что, конечно, его невозможно было устранить обычными человѣческими средствами, я не могъ не замѣтить подобнаго же возрастан³я ея нервной раздражительности и возбужденности, до такой степени, что самыя обыкновенныя вещи стали внушать ей страхъ. Она опять начала говорить, и на этотъ разъ болѣе часто и съ большимъ упорствомъ, о звукахъ - о легкихъ звукахъ - и о необычайныхъ движен³яхъ среди занавѣсей, о чемъ она уже говорила раньше.

   Однажды ночью, въ концѣ Сентября, она съ большой настойчивостью, и съ большимъ, нежели обыкновенно, волнен³емъ, старалась обратить мое вниман³е на то, что вызывало въ ней тревогу. Она только что очнулась отъ своего безпокойнаго сна, и я, будучи исполненъ наполовину безпокойства, наполовину смутнаго страха, слѣдилъ за выражен³емъ ея исхудалаго лица. Я сидѣлъ близь эбеновой кровати, на одной изъ Инд³йскихъ оттоманокъ. Больная слегка приподнялась и говорила настойчивымъ тихимъ шопотомъ о звукахъ, которые она только что слышала, но которыхъ я не могъ услыхать - о движен³яхъ, которыя она только что видѣла, но которыхъ я не могъ замѣтить. Вѣтеръ бѣшено бился за обивкой, я хотѣлъ объяснить ей (признаюсь, я самъ не могъ вполнѣ этому вѣрить), что это едва различимое дыхан³е и эти легк³я измѣнен³я фигуръ на стѣнахъ являлись самымъ естественнымъ дѣйств³емъ обычнаго течен³я вѣтра. Но смертельная блѣдность, распространившаяся по ея лицу, доказывала мнѣ, что всѣ мои усил³я успокоить ее были безплодны. Она, повидимому, теряла сознан³е, а между тѣмъ вблизи не было ни одного изъ слугъ, кого бы я могъ позвать. Вспомнивъ, гдѣ находился графинъ съ легкимъ виномъ, которое было прописано ея врачами, я поспѣшно устремился черезъ комнату, чтобы принести его. Но. когда я вступилъ въ полосу свѣта, струившагося отъ кадильницы, два обстоятельства поразили и приковали къ себѣ мое вниман³е. Я почувствовалъ, какъ что-то осязательное, хотя и невидимое, прошло, слегка коснувшись всего моего существа; и я увидѣлъ, что на золотомъ коврѣ, въ самой серединѣ пышнаго с³янья, струившагося отъ кадильницы, находилась тѣнь - слабая, неопредѣленная тѣнь, ангельскаго вида - такая, что она какъ бы являлась тѣнью тѣни. Но я былъ сильно опьяненъ неумѣренной дозой оп³ума, и не обратилъ особеннаго вниман³я на эти явлен³я, и не сказалъ о нихъ ни слова Ровенѣ. Отыскавъ вино, я вернулся на прежнее мѣсто, налилъ полный бокалъ и поднесъ его къ губамъ изнемогавшей леди. Ей, однако, сдѣлалось немного лучше, она сама взяла бокалъ, а я опустился на оттоманку близь нея, не отрывая отъ нея глазъ., И тогда, совершенно явственно, я услышалъ легк³й шумъ шаговъ, ступавшихъ по ковру и близь постели; и въ слѣдующее мгновен³е, когда Ровена подняла бокалъ къ своимъ губамъ, я увидѣлъ, или быть можетъ мнѣ пригрезилось, что я увидѣлъ, какъ въ бокалъ, точно изъ какого-то незримаго источника, находившагося въ воздухѣ этой комнаты, упало три-четыре крупныя капли блестящей рубиново-красной жидкости. Если я это видѣлъ - Ровена не видала. Безъ колебан³й она выпила вино, и я ни слова не. сказалъ ей объ обстоятельствѣ, которое въ концѣ концовъ должно было являться ничѣмъ инымъ, какъ внушен³емъ возбужденнаго воображен³я, сдѣлавшагося болѣзненно-дѣятельнымъ благодаря страху, который испытывала леди, а также благодаря оп³уму и позднему часу.

   Не могу, однако, скрыть, что, тотчасъ послѣ паден³я рубиновыхъ ка³тель, въ болѣзни моей жены произошла быстрая перемѣна къ худшему; такъ что на третью ночь ея слуги были заняты приготовлен³емъ къ ея похоронамъ, а на четвертую я сидѣлъ одинъ, около ея окутаннаго въ саванъ тѣла, въ этой фантастической комнатѣ, которая приняла ее какъ мою новобрачную.- Безумныя видѣнья, порожденныя оп³умомъ, витали предо мной, подобно тѣнямъ. Я устремлялъ безпокойные взоры на саркофаги, находивш³еся въ углахъ комнаты, на измѣнчивыя фигуры, украшавш³я обивку, и на сплетающ³еся переливы разноцвѣтныхъ огней кадильницы. Повинуясь воспоминан³ямъ о подробностяхъ той минувшей ночи, я взглянулъ на освѣщенное мѣсто пола, которое находилось подъ с³яньемъ кадильницы, на ту часть ковра, гдѣ я видѣлъ слабые слѣды тѣни. Однако, ихъ больше не было; и, вздохнувъ съ облегчен³емъ, я обратилъ свои взоры къ блѣдному и строгому лицу, виднѣвшемуся на постели. И вдругъ воспоминан³я о Лигепѣ цѣлылъ роемъ охватили меня, и сердце мое снова забилось неудержюю и безумно, опять почувствовавъ всю несказанную муку, съ которой я смотрѣлъ тогда на нее, вотъ такъ же окутанную саваномъ. Ночь убывала; а сердце мое все было исполнено горькихъ мыслей о моеи единственной безконечно-любимой возлюбленной, и я продолжалъ смотрѣть на тѣло Ровены.

   Было, вѣроятно, около полночи, быть можетъ, нѣсколько раньше, быть можеть, нѣсколько позже, я не слѣдилъ за временемъ, какъ вдругъ тихое рыданье, еле слышное, но совершенно явственное, внезапно вывело меня изъ полудремотнаго состоян³я. Я чувствовалъ, что оно исходило отъ эбеноваго ложа - отъ ложа смерти. Я прислушался, охваченный точно агон³ей суевѣрнаго страха - но звукъ не повторился. Я устремилъ пристальный взглядъ, стараясь открыть какое-нибудь движен³е въ тѣлѣ, но не могъ замѣтить ни малѣйшаго его слѣда. Но не можетъ быть, что я ошибся. Я слышалъ этотъ звукъ, хотя и слабый, и душа моя пробудилась во мнѣ. Весь охваченный однимъ желан³емъ, я упорно смотрѣлъ на недвижное тѣло. Долг³я минуты прошли, прежде чѣмъ случилось что-нибудь, что могло бы разъяснить эту тайну. Наконецъ, стало очевидно, что слабая, очень слабая, еле замѣтная краска румянца вспыхнула на щекахъ Ровены, и наполнила маленьк³я жилки на ея опущенныхъ вѣкахъ. Я почувствовалъ, что сердце мое перестало биться, и члены мои какъ бы окаменѣли, повинуясь чувству неизреченнаго страха и ужаса, для котораго на языкѣ человѣческомъ нѣтъ достатечно энергическаго выражен³я. Однако, сознан³е долга въ концѣ-концовъ возвратило мнѣ самообладан³е. Я не могъ болѣе сомнѣваться, что мы слишкомъ поторопились - что Ровена была еще жива. Нужно было немедленно принять как³я-нибудь мѣры; но башня была изолирована отъ той части здан³я, гдѣ жила прислуга - у меня не было никакихъ средствъ обратиться за помощью, не оставляя комнаты - оставить же комнату, хотя бы на нѣсколько мгновен³й, я не могъ рѣшиться. Я началъ одинъ, собственными усил³ями, дѣлать попытки вернуть назадъ еще трепетавш³й, еще колебавш³йся духъ. Между тѣмъ черезъ самое непродолжительное время стало очивидно, что произошелъ возвратъ видимой смерти; краска угасла на щекахъ и вѣкахъ, смѣнившись блѣдностью болѣе мертвой, чѣмъ бѣлизна мрамора; губы вдвойнѣ исказилисъ ужасной судорогой смерти; вся поверхность тѣла быстро сдѣлалась холодной и отвратительно-скользкой; и тотчасъ снова появилась обычная полная окоченѣлость. Весь дрожа, я кинулся къ ложу, откуда былъ такъ внезапно исторгнуть, и снова отдался пламеннымъ снамъ и мечтаньямъ о Лигейѣ.

   Такимъ образомъ прошелъ часъ, и (могло-ли это быть?) я снова услыхалъ какой-то смутный звукъ, исходивш³й изъ того мѣста, гдѣ стояло эбеновое ложе. Я сталъ прислушиваться - въ состоян³и крайняго ужаса. Звукъ повторился - это былъ вздохъ. Бросившись къ тѣлу, я увидѣлъ - явственно увидѣлъ - трепетъ на губахъ. Минуту спустя онѣ слегка раздвинулись, открывая блестящую лин³ю жемчужныхъ зубовъ. Краннее изумлен³е боролось теперь въ моей груди съ глубокимъ ужасомъ, который царствовалъ въ ней раньше безраздѣльно. Я чувствовалъ, что въ глазахъ у меня темнѣетъ, что разумъ мой колеблется; лишь съ помощью крайняго усил³я мнѣ удалось, наконецъ, принудить себя къ мѣрамъ, на которыя чувство долга еще разъ указало мнѣ. Румянецъ пятнами выступилъ теперь на лбу, на щекахъ и на шеѣ; замѣтная теплота распространилась по всему тѣлу; было слышно слабое б³ен³е сердца. Леди была жива; и съ удвоеннымъ жаромъ я снова принялся за дѣло воскрешен³я. Я растиралъ и согрѣвалъ виски и руки, принималъ всѣ мѣры, которыя были мнѣ внушены опытомъ, а также и моей немалой начитанностью въ медицинѣ. Все тщетно. Краска внезапно исчезла, пульсъ прекратился, губы приняли мертвенное выражен³е, и мгновен³е спустя, къ тѣлу снова вернулась его ледяная холодность, синеватый оттѣнокъ, напряженная окоченѣлость, омертвѣлыя очертанья, и всѣ тѣ чудовищныя особенности, которыя показываютъ, что трупъ много дней пролежалъ въ гробу.

   И снова я отдался видѣньямъ и мечтамъ о Лигейѣ - и снова (удивительно-ли, что я дрожу, когда пишу это?) - снова до слуха моего донеслось тихое рыдан³е, съ того мѣста, гдѣ стояло эбеновое ложе. Но зачѣмъ я буду подробно описывать неописуемый ужасъ этой ночи? Зачѣмъ я буду разсказывать, какъ опять и опять, почти вплоть до сѣраго разсвѣта, повторялась эта чудовищная драма оживан³я; какъ всяк³й разъ она кончалась страшнымъ возвратомъ къ еще болѣе мрачной и, повидимому, еще болѣе непобѣдиной смерти; какъ всяк³й разъ агон³я имѣла видъ борьбы съ какимъ-то незримымъ врагомъ; и какъ за каждой новой борьбой слѣдовало какое-то странное измѣнен³е въ выражен³и трупа? Я хочу скорѣй кончить.

   Страшная ночь почти уже прошла, и та, которая была мертвой, еще разъ зашевелилась, и теперь болѣе сильно, чѣмъ прежде, хотя она пробуждалась отъ смерти болѣе страшной и безнадежной, чѣмъ каждое изъ первыхъ умиран³й. Я уже давно пересталъ сходить съ своего мѣста и предпринимать как³я-либо усил³я, я неподвижно сидѣлъ на оттоманкѣ, безпомощно отдавшись вихрю бѣшеныхъ ощущен³й, среди которыхъ крайн³й ужасъ являлся, можетъ быть, наименѣе страшнымъ, наименѣе уничтожающимъ. Тѣло, повторяю, зашевелилось, и теперь болѣе сильно, чѣмъ прежде. Жизненныя краски возникали на лицѣ съ необычайной энерг³ей - члены дѣлались мягкими,- и если бы не вѣки, которыя были плотно сомкнуты, если бы не повязки и не покровъ, придававш³е погребальный характеръ лицу, я могъ бы подумать, что Ровена дѣйствительно совершенно стряхнула съ себя оковы смерти. Но, если, даже тогда, эта мысль не вполнѣ овладѣла мной, я, наконецъ, не могъ болѣе въ этомъ сомнѣваться, когда, поднявшись съ ложа, спотыкаясь, слабыми шагами, съ закрытыми глазами, имѣя видъ спящаго лунатика, существо, окутанное саваномъ, вышло на середину комнаты.

   Я не дрогнулъ - не двинулся - ибо цѣлое множество несказанныхъ фантаз³й, связанныхъ съ видомъ, съ походкой, съ движен³ями призрака, бѣшено промчавшись въ моемъ умѣ, парализовали меня - заставили меня окаменѣть. Я не двигался - я только смотрѣлъ на привидѣн³е. Въ мысляхъ моихъ былъ безумный ба³порядокъ - неукротимое смятен³е. Возможно-ли, чтобы передо мной стояла живая Ровена? Возможно-ли, чтобы это была Ровена - бѣлокурая голубоглазая Леди Ровена-Трэван³онъ-Тримэнъ? Почему, почему сталъ бы я въ этомъ сомнѣваться? Повязка тяжело висѣла вокругъ рта - но неужели же это не ротъ Леди Тримэнъ? И щеки - на нихъ былъ румянецъ, какъ въ расцвѣтѣ ея жизни - да, конечно, это прекрасныя щеки живой Леди Тримэнъ. И подбородокъ съ ямочками, какъ въ тѣ дни, когда она была здорова, неужели это не ея подбородокъ?- но что это, она выросла за свою болѣзнь? Что за невыразимое безум³е охватило меня при этой мысли? Одинъ прыжокъ, и я былъ рядомъ съ ней! Отшатнувшись отъ моего прикосновен³я, она уронила съ своей головы развязавш³йся погребальный покровъ, и тогда въ волнующейся атмосферѣ комнаты обрисовалт³сь ея длинные разлетавш³еся волосы; они были черинѣе, чѣмъ вороновы крылья полночи! И тогда на этомъ лицѣ медленно открылись глаза. "Такъ вотъ они, наконецъ", воскликнулъ я громкимъ голосомъ, "могу-ли я - могу-ли я ошибаться - вотъ они, громадные, и черные, и зачарованные глаза - моей утраченной любви - Леди - Леди Лигейи".