По Эдгар Аллан - Элеонора

  

   Собран³е сочинен³й Эдгара По въ переводѣ съ англ³йскаго К. Д. Бальмонта

   Томъ второй. Разсказы, статьи, отрывки, афоризмы.

   М., Книгоиздательство "Скорп³онъ", 1906

   OCR Бычков М. Н.

  

  

   Я принадлежу къ семьѣ, отмѣтившей себя силой фантаз³и и пламенностью страсти. Люди назвали меня безумнымъ, но это еще вопросъ, не составляетъ ли безум³е высшей способности пониман³я, не обусловлено ли многое изъ того, что славно, и все то, что глубоко, болѣзненнымъ состоян³емъ мысли, особымъ настроен³емъ ума, возбужденнаго въ ущербъ строгому разсудку. Тѣмъ, которые видятъ сны днемъ, открыто многое, что ускользаетъ отъ тѣхъ, кто спитъ и грезитъ только ночью. Въ своихъ туманныхъ видѣн³яхъ они улавливаютъ проблески вѣчности, и трепещутъ, пробуждаясь и чувствуя, что они стояли на краю великой тайны. Мгновеньями они постигаютъ нѣчто изъ мудрости, которая есть добро, и еще болѣе изъ знан³я, которое есть зло. Безъ руля и безъ компаса, проникаютъ они въ обширный океанъ "свѣта неизреченнаго'', и опять, на подоб³е мореплавателей Нуб³йскаго географа, "agressi sunt maretenebrarum, quid in eo esaet exploraturi" {Вступаютъ въ море тьмы, чтобы изслѣдовать, что въ немъ.}.

   Итакъ, пусть я безуменъ. Я долженъ, однако, сказать, что есть два вполнѣ опредѣлегныя качества мосго духовнаго существован³я: совершенная ясность ума относительно воспоминан³й, составляющихъ первую эпоху моей жизни, и неопродѣленныя сомнѣн³я относительно настоящаго и туманность воспоминан³й, образующихъ вторую эру моего существован³я. Вслѣдств³е этого, всему, что я буду говорить о раннемъ пер³одѣ, вѣрьте; что же касается разсказа о болѣе позднемъ времени, отнеситесь къ нему такъ, какъ это вамъ покажется необходимымъ; или усомнитесь въ немъ совершенно; или, если сомнѣваться вы не можете, будьте Эдипомъ этой загадки.

   Та, которую я любилъ въ моей юности, и воспоминан³я о которой я теперь спокойно и сознательно запечатлѣваю здѣсь, была единственной дочерью единственной сестры моей давно умершей матери. Имя ея было Элеонора. Мы всегда жили вмѣстѣ, подъ тропическимъ солнцемъ, въ Долинѣ Многоцвѣтныхъ Травъ. Ни одинъ путникъ никогда не приходилъ безъ руководителя въ эту долину, потому что она находилась далеко, за цѣпью гигантскихъ холмовъ, тяжело нависшихъ надъ ней отовсюду, и изгонявшихъ солнечный свѣтъ изъ самыхъ нѣжныхъ ея уголковъ. Ии дороги, ни тропинки не было вблизи; и, чтобы достичь нашего невозмутимаго жилища, нужно было съ силой прорваться черезъ листву многихъ тысячъ высокихъ деревьевъ, и умертвить, омрачить лучезарную славу милл³оновъ душистыхъ цвѣтовъ. Тамъ жили мы одни, я, моя двоюродная сестра, и ея мать, не зная ничего о м³рѣ, лежавшемъ за предѣлами этой долины.

   Изъ туманныхъ сферъ за горами, съ верхней крайней точки нашей области, пробиралась узкая и глубокая рѣка, свѣтлая, свѣтлѣе всего, исключая глазъ Элеоноры; скользя украдкой и изгибаясь разнообразными излучинами, она уходила, наконецъ, по узкому руслу въ тѣнь, и пряталась среди холмовъ еще болѣе туманныхъ, чѣмъ высоты, откуда она брала свое начало. Мы назвали ее "Рѣкою Молчан³я", потому что въ ея течен³и было какъ-будто что-то умиротворяющее. Отъ ея ложа не исходили журчанья, и такъ спокойно, такъ кротко она ускользала впередъ, что лежавш³е глубоко на днѣ и подобные жемчужинамъ маленьк³е камешки, на которые мы любили смотрѣть, оставались совершенно недвижными, и всегда сохраняли свое прежнее положен³е, и каждый блисталъ неизмѣннымъ с³ян³емъ.

   Берега рѣки, и множества ослѣпительныхъ ручейковъ, скользившихъ извилистыми лентами, и неслышно вливавшихся въ ня тих³я воды, а равно и всѣ пространства, шедш³я отъ берега въ глубину источниковъ вплоть до ложа жемчужныхъ камней, были покрыты невысокой зеленой травой; пышный коверъ изъ такой же короткой, густой, и совершенно ровной, травы, издававшей запахъ ванили, тянулся по всему пространству долины отъ рѣки до холмовъ, и всюду среди изумрудной зелени были разсыпаны желтые лютики, бѣлыя маргаритки, пурпурныя ф³алки, и рубиново-красные златоцвѣты, и вся эта роскошь чудесной красоты громко говорила нашимъ сердцамъ о любви и велич³и Бога.

   Тамъ и сямъ надъ травой, подобно вспышкамъ причудливыхъ сновъ, возвышались группы сказочныхъ деревьевъ; ихъ тонк³е, легк³е стволы стояли не прямо, но дѣлали мягк³й уклонъ, тянулись къ солнечному свѣту, который въ часъ полудня устремлялъ свои потоки къ средоточ³ю долины. Древесная ихъ кора была испещрена измѣнчивымъ яркимъ с³яньемъ серебра и черни, и она была нѣжна, нѣжнѣе всего, исключая щекъ Элеоноры: и если бы не громадные листья изумруднаго цвѣта, трепетно простиравш³еся отъ ихъ вершинъ и игравш³е съ прихотливымъ вѣтеркомъ, эти деревья можно было бы принять за исполинскихъ Сир³йскихъ змѣй, воздающихъ почести своему владыкѣ, солнцу.

   Пятнадцать лѣтъ, рука съ рукой, бродили мы по этой долинѣ, Элеонора и я, прежде чѣмъ любовь вошла въ наши сердца. Это случилось вечеромъ, на исходѣ третьяго пятилѣт³я ея жизни, и четвертаго пятилѣт³я моей, когда мы сидѣли, обнявшись другъ съ другомъ, подъ вѣтвями деревьевъ, похожихъ на змѣй, и смотрѣли на отраженья нашихъ лицъ въ водахъ Рѣки Молчан³я. Мы не говорили ни слова на исходѣ этого чуднаго дня, и когда вспыхнуло новое утро, мы говорили мало и дрожащимъ голосомъ. Изъ этихъ волнъ мы вызвали бога Эроса, и вотъ мы чувствовали, что онъ зажегъ въ насъ пламенныя души нашихъ предковъ. Страсти, отличавш³я нашъ родъ въ течен³и цѣлыхъ столѣт³й, бурно примчались вмѣстѣ съ фантаз³ями, сдѣлавшими его также знаменитымъ, и повѣяли упоительнымъ благословен³емъ надъ Долиной Многоцвѣтныхъ Травъ. Все кругомъ перемѣнилось. Странные блестящ³е цвѣты, имѣющ³е форму звѣздъ, вспыхнули на деревьяхъ, гдѣ до тѣхъ поръ никогда не виднѣлось никакихъ цвѣтовъ. Глубже сдѣлались оттѣнки зеленаго ковра, и, когда одна за другою исчезли бѣлыя маргаритки, на ихъ мѣсто десятками выросли рубиново-красные златоцвѣты. И жизнь задрожала повсюду, гдѣ мы ступали, потому что стройный фламинго, до тѣхъ поръ никогда невиданный нами, появился, окруженный веселыми свѣтлыми птицами, и развернулъ свои алыя крылья. Золотыя и серебряныя рыбы стали плавать и мелькать въ рѣкѣ, отъ ложа которой, мало-по-малу, послышался ропотъ, и онъ таялъ и росъ, и, наконецъ, это журчанье сложилось въ колыбельную пѣсню, нѣжнѣй, чѣмъ Эолова арфа, гармоничнѣе всего, исключая голоса Элеоноры, и огромное облако, за которымъ мы долго слѣдили въ области Геспера, выплыло оттуда, все с³яя червленымъ золотомъ, и, мирно вставъ надъ нами, день за днемъ оно опускалось все ниже и ниже, пока, наконецъ, его края не зацѣпились за вершины горъ, превративъ ихъ туманы въ блестящ³е покровы, и заключивъ насъ какъ бы навсегда въ магическую тюрьму велич³я и пышности.

   Красота Элеоноры была красотой Серафима; но то была дѣвушка безхитростная и невинная, какъ ея недолговѣчная жизнь среди цвѣтовъ. Никакимъ лукавствомъ не таила она огня любви, который вспыхнулъ въ ея душѣ, и вмѣстѣ со мною она раскрывала самыя потаенные ея уголки, межь тѣмъ какъ мы бродили по Долинѣ Многоцвѣтныхъ Травъ, и говорили о великихъ перемѣнахъ, недавно происшедшихъ здѣсь.

   Но, однажды, вся въ слезахъ, она сказала о грустной перемѣнѣ, которая должна постигнуть человѣчество, и съ тѣхъ поръ она уже не разлучалась съ этой скорбной мысл³ю, вводя ее во всѣ наши бесѣды, подобно тому какъ въ пѣсняхъ Ширазскаго поэта одни и тѣ же образы повторяются снова и снова въ каждой трепетно чуткой фразѣ.

   Она видѣла, что Смерть отмѣтила ее своимъ перстомъ - что, подобно однодневкѣ, она была создана неподражаемо-красивой лишь для того, чтобъ умереть, но ужасъ могилы заключался для нея только въ одной мысли, которую она открыла мнѣ однажды, въ вечернихъ сумеркахъ, на берегахъ Рѣки Молчан³я. Она печалилась при мысли, что, схоронивъ ее въ Долинѣ Многоцвѣтныхъ Травъ, я навсегда покину эти блаженныя мѣста, и отдамъ свою любовь, теперь такъ страстно посвящаемую ей, какой-нибудь дѣвушкѣ изь того чужого и будничнаго м³ра. И я стремительно бросался къ ногамъ Элеоноры, и произносилъ обѣтъ передъ ней и передъ небесами, клялся, что никогда не соединюсь бракомъ съ какой-либо дочерью Земли - что я ничѣмъ не измѣню ея дорогой памяти, или воспоминан³ю о томъ благоговѣйномъ чувствѣ, которое она внушила мнѣ. И я взывалъ къ Великому Владыкѣ М³ра во свидѣтельство благочестивой торжественности моего обѣта. И проклят³е, которое должно было истекать отъ Него и отъ нея, отъ святой, чье жилище будетъ въ Эдемѣ, то страшное проклят³е, которое должно было пасть на мою голову, если бы я оказался измѣнникомъ, было сопряжено съ такой ужасной карой, что я не рѣшаюсь теперь говорить о ней. И свѣтлые глаза Элеоноры еще болѣе свѣтлѣли при моихъ словахъ; и она вздохнула съ облегчен³емъ, какъ-будто смертельная тяжесть спала съ ея груди; и она затрепетала и горько заплакала; но приняла мой обѣтъ (что была она, какъ не ребенокъ?), и легко ей было лечь на ложе смерти. И немноге дней спустя, она сказала мнѣ, спокойно умирая, что въ виду всего, что сдѣлалъ я для умиротворен³я ея души, она будетъ послѣ смерти незримымъ духомъ бодрствовать надо мной, и, если это будетъ ей доступно, въ видимой формѣ станетъ возвращаться ко мнѣ въ часы ночи; но, если это не во власти блаженныхъ душъ, она мнѣ будетъ хотя давать частыя указан³я на свою близость - обратившись ко мнѣ, будетъ вздыхать въ дуновен³и вечерняго вѣтра, или наполнятъ воздухъ, которымъ я дышу, благоухан³емъ изъ небесныхъ кадильницъ. И съ этими словами на устахъ она разсталась съ своею непорочной жизнью, кладя предѣлъ первой порѣ моего быт³я. Вотъ, все, что я сказалъ, я говорилъ истинно. Но, когда. я прохожу по путямъ, которые разстилаетъ Время, когда я переступаю черезъ преграду, созданную смертью моей возлюбленной, и приближаюсь ко второй порѣ моего существован³я, я чувствую, что тѣни начинаютъ окутывать мой мозгь, и я не вполнѣ довѣряю моей памяти. Но буду продолжать. Годы шли тяжело за годами, а я все еще жилъ въ Долинѣ Многоцвѣтныхъ Травъ: но вторичною перемѣной было застигнуто все кругомъ. Цвѣты, похож³е на звѣзды, спрятались въ стволы деревьевъ, и больше не появлялись. Поблѣднѣли оттѣнки зеленаго ковра; и, одинъ за другимъ, рубиново-красные златоцвѣты увяли; и, вмѣсто нихъ, десятками, выросли темныя ф³алки, они глядѣли, какъ глаза, угрюмо хмурились и плакали, покрытыя росой. И Жизнь отошла отъ тѣхъ мѣстъ, гдѣ мы ступали; потому что стройный фламинго уже не развертывалъ свои алыя крылья, но вмѣс-тѣ съ веселыми свѣтлыми птицами грустно покинулъ долину и скрылся въ холмахъ. И золотыя и серебряныя рыбы уплыли сквозь ущелье въ самый далек³й конецъ нашей области и не мелькали больше въ водахъ чистой рѣки. И колыбельная пѣсня, которая была нѣжнѣй, чѣмъ Эолова арфа, о мелодичнѣе всего, исключая голоса Элеоноры, утихла, замерла, и ропотъ волнъ становился все глуше и глуше, и наконецъ рѣка опять окуталась своимъ прежнимъ торжественнымъ молчан³емъ; и тогда огромное облако тронулось, и, оставляя вершинамъ горъ сумракъ прежнихъ тумановъ, оно возвратилось въ области Геспера, и унесло всю свою славу велич³я и пышности отъ Долины Многоцвѣтныхъ Травъ.

   Но обѣщан³я Элеоноры не были забыты; потому что я слышалъ бряцанье кадильницъ, колебавшихся въ рукахъ ангеловъ; и священныя благоуханья потоками плыли всегда надъ долиной; и въ часы одиночества, когда тяжело билось мое сердце, ко мнѣ прилеталъ легк³й вѣтеръ и льнулъ къ моему лицу дуновен³емъ, наполненнымъ нѣжными вздохами; и часто воздухъ ночи былъ исполненъ невнятнаго ропота: и разъ - о, только разъ! - я былъ пробужденъ ото сна, подобнаго сну смерти, почувствовавъ, что призрачныя губы прильнули къ моимъ.

   Но, несмотря на все это, пустота моего сердца не могла быть наполнена. Я томился жаждой любви, которая прежде такъ всецѣло владѣла моей душой. Наконецъ, долина стала мучить меня воспоминан³ями объ Элеонорѣ, и я навсегда покинулъ ее для суеты и бурныхъ ликован³й м³ра.

  

  

   Я очутился въ странномъ городѣ, гдѣ все клонилось къ тому, чтобы изгнать изъ моихъ воспоминан³й нѣжные сны, которые мнѣ такъ долго снились въ Долинѣ Многоцвѣтныхъ Травъ. Великолѣп³е пышнаго двора, и упоительный звонъ оруж³я, и ослѣпительная красота женщинъ, все это смутило и опьянило меня. Но душа моя все еще оставалась вѣрной своимъ обѣтамъ, и указан³я на близость Эдеоноры все еще продолжали являться въ часы ночного безмолв³я. Но вотъ эти откровен³я внезапно прекратились; и м³ръ для меня окутался тьмою; и я былъ испуганъ жгучими мыслями, овладѣвшими мной - чрезвычайными искушен³ями, приступившими ко мнѣ; ибо издалека, изъ далекой неизвѣстной страны, къ веселому двору короля, гдѣ я служилъ, прибыла дѣвушка, и предъ ея красотой мгновенно пало мое отступническое сердце - къ ея поднож³ю склонился я безъ колебан³й, съ самымъ страстнымъ, съ самымъ низкимъ обожан³емъ. И правда, что могла значить моя страсть къ юной дѣвушкѣ долины передъ безумствомъ пламенныхъ чувствъ, передъ изступленнымъ восторгомъ обожан³я, съ которыми я излилъ всю свою душу въ слезахъ у ногъ воздушной Эрменгардъ? - о, прекрасна, какъ ангелъ прекрасна была Эрменгардъ! и ни о чемъ я больше не могъ подумать. - О, чудесна, какъ ангелъ чудесна была Эрменгардъ! и когда я взглянулъ глубоко въ ея глаза, исполненные напоминан³й, я думалъ только о нихъ - и о ней.

   Я обвѣнчался; - не страшился я проклят³я, которое самъ призывалъ; и горечь его не посѣтила меня. И разъ - одинъ лишь разъ въ ночномъ безмолв³и, ко мнѣ донеслись черезъ оконную рѣшетку нѣжные вздохи, когда-то посѣщавш³е меня; и они слились вмѣстѣ, образуя родной чарующ³й голосъ, который говорилъ: "Спи съ миромъ! - надо всѣмъ царитъ, всѣмъ правитъ Духъ Любви, и, отдавъ свое страстное сердце той, чье имя Эрменгардъ, ты получилъ отпущен³е отъ своихъ обѣтовъ предъ Элеонорой, въ силу рѣшен³й, которыя тебѣ откроются, когда ты будешъ на Небесахъ.