По Эдгар Аллан - Беседа между Моносом и Уной

  

  

  

   Уна. "Вновь рожденная"?

   Моносъ. Да, прекраснѣншая и нѣжно любимая моя Уна, "вновь рожденная". Таковы были слова, о мистическомъ значен³и которыхъ я такъ долго размышлялъ, отвергая истолкован³я, данныя жречествомъ, пока Смерть сама не разрѣшила для меня тайну.

   Ума. Смерть!

   Моносъ. Какъ странно, милая Ума, ты вторишь моимъ словамъ! Я вижу какое-то колебан³е въ твоихъ шагахъ, въ глазахъ твоихъ какое-то радостное безпокойство. Ты смущена и подавлена величественной новизною Вѣчной Жизни. Да, я говорилъ о Смерти. И какъ необычно звучитъ здѣсь это слово, издавна вносившее ужасъ во всѣ сердца, пятная ржавчиной всѣ наслажден³я!

   Уна. А, Смерть, призракъ, присутствовавш³й при всѣхъ празднествахъ! Какъ часто, Моносъ, терялись мы въ размышлен³яхъ объ ея природѣ! Какъ таинственно вставала она помѣхою для людского благословен³я, говоря ему - "до сихъ поръ, и не дальше!" Эта правдивая взаимная любовь, горѣвшая въ груди у насъ, милый мой Моносъ,- какъ тщетно мы тѣшили себя мыслью, что, если мы счастливы при ея первомъ возникновен³и, наше счастье возростетъ съ ея возростан³емъ! Увы, по мѣрѣ того какъ она росла, росъ въ нашихъ сердцахъ и страхъ предъ тѣмъ недобрымъ часомъ, который спѣшилъ, чтобы разлучить насъ навсегда! И такимъ образомъ, съ течен³емъ времени, любить стало мучен³емъ. Самая ненависть была бы тогда милосерд³емъ.

   Моносъ. Не говори здѣсь объ этихъ печаляхъ, дорогая Уна - моя, теперь моя навѣки.

   Уна. Но память о прошлой печали не составляетъ-ли радость въ настоящемъ? Мнѣ многое еще хочется сказать о вещахъ, которыя были. Прежде всего, я горю нетерпѣн³емъ узнать объ обстоятельствахъ твоего перехода черезъ темную Долину и Тѣнь.

   Моносъ. Когда же блистательная Уна спрашивала о чемъ-нибудь своего Моноса напрасно? Я буду подробенъ въ своемъ повѣствован³и, но съ какого времени долженъ начаться зачарованный разсказъ?

   Уна. Съ какого времени?

   Моносъ. Ты сказала.

   Уна. Я понимаю тебя, Моносъ. Въ Смерти мы оба познали склонность человѣка опредѣлять неопредѣлимое. Я не хочу сказать, начни съ момента прекращен³я жизни - но начни съ того грустнаго, грустнаго мгновен³я, когда, послѣ того какъ лихорадка оставила тебя, ты погрузился въ бездыханное и недвижное оцѣпенѣн³е, и я закрыла твои блѣдныя вѣки, прикоснувшись къ нимъ страстными перстами любви.

   Моносъ. Одно слово сначала, милая Уна, объ общихъ услов³яхъ въ жизни человѣка той эпохи. Ты помнишь, что одинъ или два мудреца среди нашихь предковъ - мудрые въ дѣйствительности, хотя не въ глазахъ м³ра - посмѣли усомниться въ вѣрности выражен³я "прогрессъ" примѣнительно къ развит³ю нашей цивилизац³и. Въ каждомъ изъ пяти или шести столѣт³й, непосредственно предшествовавшихъ нашему распаден³ю, бывали пер³оды, когда возникалъ какой-нибудь могуч³й умъ, смѣло ратуя за тѣ основоположен³я, истинность которыхъ является теперь для нашего освобожденнаго разума столь неотразимо очевидной - основоположен³я, которыя должны были бы научить нашу расу скорѣе покорствовать руководству законовъ природы, нежели пытаться управлять ими. Черезъ долг³е промежутки времени являлись первоклассные умы, смотрѣвш³е на каждое пр³обрѣтен³е въ области практическаго знан³я, какъ на шагъ назадъ въ сферѣ истинной полезности. Иногда поэтическ³й разумъ - тотъ разумъ, что теперь предстаетъ для нашего чувства, какъ самый возвышенный изъ всѣхъ - ибо истины, имѣвш³я для насъ наиболѣе важное значен³е, могли быть достигнуты лишь съ помощью той аналог³и, которая говоритъ убѣдительно одному воображен³ю, а для безпомощнаго разсудка не имѣетъ смысла - иногда этотъ поэтическ³й разумъ дѣлалъ шагъ дальше въ развит³и смутной идеи философскаго пониман³я, и въ мистической притчѣ, гласящей о древѣ познан³я и объ его запретномъ смертоносномъ плодѣ, онъ находилъ явственныя указан³я на то, что знан³е неприличествуетъ человѣку при младенческомъ состоян³и его души. Эти люди - поэты - живя и погибая среди презрѣн³я "утилитаристовъ," грубыхъ педантовъ, присвоившихъ себѣ наименован³е, подходившее лишь тѣмъ, тѣмъ, кто былъ презираемъ - эти люди, поэты, мучительно, но мудро, размышляли о старинныхъ дняхъ, когда наши потребности были настолько же простыми, насколько наши наслажден³я острыми - о дняхъ, когда веселость была словомъ неизвѣстнымъ, такъ торжественно и полнозвучно было счастье - о тѣхъ святыхъ, величественныхъ и благословенныхъ дняхъ, когда голубыя рѣки привольно бѣжали среди холмовъ, нетронутыхъ ничьей рукой, въ далек³я лѣсныя уединен³я, первобытныя, душистыя и неизслѣдованныя. Но так³я благородныя исключен³я изъ общей междоусобицы служили лишь къ тому, чтобы увеличить ее силою сопротивлен³я. Увы, къ намъ пришли самые недобрые изъ всѣхъ нашихъ недобрыхъ дней. Великое "развит³е" - такъ лицемѣр³е назвало его - шло своимъ чередомъ: недужное сотрясен³е, моральное и физическое. Искусство - Искусства - воцарились и, разъ занявши тронъ, набросили цѣпи на разумъ, вознесш³й ихъ ко власти. Человѣкъ, не могш³й не признавать велич³я Природы, пришелъ въ ребяческое ликован³е по поводу достигнутаго имъ и все увеличивавшагося господства надъ ея стих³ями. И какъ разъ тогда, когда онъ рисовался себѣ въ своемъ воображен³и Богомъ, младенческое тупоум³е овладѣло имъ. Какъ можно было предположить по началу его недуга, онъ заразился системой и абстракц³ей. Онъ запутался въ обобщен³яхъ. Среди другихъ неуклюжихъ идей мысль о всеобщемъ равенствѣ завладѣла вниман³емъ: и предъ лицомъ аналог³и и Бога - вопреки громко предостерегающему голосу законовъ градац³й, столь видимо проникающей все, что есть на Землѣ и на Небѣ - были сдѣланы безумныя попытки установить всеглавенствующую Демократ³ю. Но это зло неизбѣжно проистекало изъ зла руководящаго, Знан³я. Человѣкъ не могъ одновременно знать и подчиняться. A между тѣмъ возникли огромные дымящ³еся города, неисчислимые. Искаженные, сжались зеленые листья передъ горячимъ дыхан³емъ печей. Прекрасный ликъ природы былъ обезображенъ какъ бы губительнымъ дѣйств³емъ какой-то омерзительной болѣзни. И мнѣ кажется, милая Уна, что даже наше дремотное чувство искусственности и неестественности могло бы остановить насъ здѣсь. Но теперь явствуетъ, что мы сами создали наше разрушен³е, извративъ нашъ вкусъ или, скорѣе, слѣпо предавъ небрежен³ю его воспитан³е въ школахъ. Ибо поистинѣ, во время такого кризиса, одинъ только вкусъ - эта способность, которая, занимая среднее положен³е между чистымъ разумомъ и моральнымъ чувствомъ, никогда бы не должна была упускаться изъ вниман³я - только вкусъ могъ бы мягко возвратить насъ къ Красотѣ, къ Природѣ и къ Жизни. Но увы, гдѣ былъ этотъ чистый созерцательный духъ и величественная интуиц³я Платона! Увы, гдѣ была эта μουσική, въ которой онъ справедливо видѣлъ нѣкое всеудовлетворяющее воспитан³е для души. Увы, и въ томъ и въ другомъ была самая крайняя нужда, когда и то и другое было самымъ безраздѣльнымъ образомъ забыто или прозрѣно {"Было бы трудно найти лучш³й способъ воспитан³я, чѣмъ тотъ, который уже былъ найденъ опытомъ столькихъ вѣковъ; онъ можетъ быть вкратцѣ опредѣленъ, какъ гимнастическ³я упражнен³я для тѣла и музыка для души". - Республика, Книга II. "По этой причнаѣ музыкальное воспитан³е есть наиболѣе существенное; ибо оно заставляетъ Ритмъ и Гармон³ю проникать самымъ интимнымъ образомъ въ душу, съ силой завладѣвая ей, наполняя ее красотой и дѣлая человѣка красивомыслящимъ: онъ начинаетъ хвалить и восхщиаться красивымъ: принимаетъ въ свою душу красивое съ радостью, питается имъ и уподобляетъ ему свое существо". - Ibid. Книга III. Музыка (μουσική) имѣла однако у аѳинянъ гораздо болѣе обширное значен³е, чѣмъ у насъ. Она включала въ себя не только гармон³и такта и лада, но и поэтическ³й способъ выражен³я, чувство и творчество, каждое въ самомъ широкомъ смыслѣ. Изучен³е музыки было у нихъ на самомъ дѣлѣ общимъ воспитан³емъ вкуса - того, что распознаетъ прекрасное - въ отлич³е и въ противоположность отъ разсудка, который имѣетъ дѣло только съ истиной.}.

   Паскаль, философъ котораго лы оба любимъ, сказалъ - и какъ вѣрно!-"que tout notre raisonnement se réduit а céder au sentiment" {Всѣ наши разсужден³я сводятся къ тому, чтобы уступить чувству.}; и не вполнѣ невозможно, что чувство естественности, если бы время позволило, снова захватило бы свое старинное господство надъ жесткимъ школьнымъ математическимъ разсудкомъ. Но этого не случплось. Наступила преждевременная старость м³ра, обусловленная излишествами знан³я. Масса человѣчества этого не увидала, или, живя чувственно, хотя и несчастливо, не хотѣла видѣть. Что касается меня, повѣствован³я Земли научили меня видѣть въ полной гибели награду самой высокой цивилизац³и. Я почерпнулъ предвѣден³е нашей Судьбы въ сопоставлен³и Китая, простого и терпѣливаго, съ архитекурной Ассир³ей, съ Египтомъ, чей ген³й - астролог³я, съ Нуб³ей, болѣе утонченной, чѣмъ двѣ эти страны, съ безпокойной матерью всѣхъ Искусствъ. Въ истор³и {"Истор³я" отъ ἰστορεῖν, созерцать.} этихъ странъ я встрѣтилъ проблескъ изъ Будущаго. Индивидуальныя явлен³я искусственности въ области трехъ этихъ послѣднихъ были мѣстными недугами Земли, и въ индивидуальномъ ихъ ниспровержен³и мы видѣли примѣнен³е мѣстныхъ цѣлительныхъ средствъ; но для зараженнаго м³ра во всемъ его объемѣ я не могъ предвидѣть возрожден³я иначе, какъ въ смерти. И такъ какъ человѣкъ, въ смыслѣ расы, не могъ прекратиться, я увидѣлъ, что онъ долженъ быть "вновь рожденнымъ".

   Тогда-то, моя прекрасная, моя возлюбленная, мы въ свѣтѣ дней окутывали наши души снами, мы въ сумеречномъ свѣтѣ говорили о дняхъ грядущихъ, когда изуродованная Искусственностью поверхность Земли, подвергнувшись тому очищен³ю {Слово purifictition, очищен³е, повидимому должно здѣсь имѣть соотношен³е съ своимъ Греческимъ корнемъ πὺρ - огонь.}, которое лишь одно могло бы стереть ея прямоугольныя ненристойности, вновь одѣнется зеленью и горными склонами и смѣющимися водами Рая, и сдѣлается, наконецъ, достоинымъ обиталищемъ для человѣка: - для человѣка, очищеннаго Смертью, для человѣка, возвышенный умъ котораго въ знан³и не будетъ больше находить отравы - для освобожденнаго, возрожденнаго, блаженнаго и отнынѣ безсмертнаго, хотя все еще матер³альнаго, человѣка.

   Уна. Я хорошо помню эти бесѣды, милый Моносъ; но эпоха ниспровержен³я огнемъ была не такъ близка, какъ мы думали, и какъ указанный тобой упадокъ достовѣрно предвозвѣщалъ намъ. Люди жили и умирали въ предѣлахъ индивидуальности. И ты самъ занемогъ и перешелъ въ могилу; въ могилу же быстро за тобои послѣдовала и твоя вѣрная Уна. И хотя столѣт³е, которое прошло съ тѣхъ поръ и своимъ заключен³емъ еще разъ соединило насъ, не терзало наши дремлющ³я чувства нетерпѣливымъ ощущен³емъ длительности, однако, милый Моносъ, это было все-таки столѣт³е.

   Моносъ. Скажи лучше - точка въ смутной безконечности. Безспорно, я умеръ во время одряхлѣн³я Земли. Сердце мое было истомлено тревогой, благодаря всеобщей смутѣ и упадку; я сдѣлался жертвой жестокой лихорадки. Послѣ нѣсколькихъ немногихъ дней страдан³й, и многихъ дней исполненнаго сновидѣн³й бреда, насыщеннаго экстазомъ, проявлен³я котораго ты приняла за страдан³я, между тѣмъ какъ я жаждалъ, но былъ безсиленъ разсѣять твое заблужден³е - послѣ нѣсколькихъ дней, какъ ты сказала, мной овладѣло бездыханное и неподвижное оцѣпенѣн³е; и тѣ, что стояли вокругъ меня, нарекли это Смертью.

   Слова - существа смутныя. Мое состоян³е не лишило меня способности воспр³ят³я. Оно представилось мнѣ не очень отличающимся отъ крайняго успокоен³я того человѣка, который, послѣ долгаго и глубокаго сна, неподвижно лежа, весь распростертый, въ полуденный часъ жгучаго лѣта, начинаетъ медленно возвращаться къ сознан³ю, не будучи пробужденъ никакой внѣшней помѣхой, но лишь въ силу достаточности своего сна.

   Я болѣе не дышалъ. Пульсъ былъ недвижимъ. Сердце перестало биться. Хотѣн³е не исчезло, но было безсильно. Чувства были необыкновенно дѣятельными, хотя дѣятельность ихъ проистекала изъ разныхъ центровъ - нерѣдко они исполняли свои отправлен³я вперемежку, одно вмѣсто другого. Вкусъ и обонян³е были неразрѣшимо смѣшаны и превратились въ одно чувство, ненормальное и напряженное. Розовая вода, которою ты ласково увлажнила мои губы въ послѣднее мгновен³е, наполнила меня нѣжными видѣн³ями цвѣтовъ - фантастическихъ цвѣтовъ, гораздо болѣе красивыхъ, чѣмъ какой-либо изъ цвѣтковъ старой Земли, но прообразы которыхъ мы видимъ здѣсь цвѣтущими вкругъ насъ. Прозрачныя и безкровныя вѣки не представляли полной преграды для зрѣн³я. Такъ какъ воля отсутствовала, глазныя яблоки не могли вращаться въ своихъ впадинахъ - но всѣ предметы въ области зрительнаго полушар³я были видимы съ большей или меньшей явственностью; лучи, падавш³е на внѣшнюю сѣтчатку или въ углы глаза, производили болѣе живое впечатлѣн³е, чѣмъ тѣ лучи, которые касались лба или внутренней поверхности глаза. Но это впечатлѣн³е было столь аномальнымъ, что я воспринималъ его только какъ звукъ - нѣжный или рѣзк³й, въ соотвѣтств³и съ тѣмъ, были-ли предметы, возникавш³е возлѣ меня, свѣтлыми или темными въ своей поверхности, закругленными или полными угловъ въ очертан³яхъ. Въ то же самое время слухъ, хотя и возбужденный до извѣстной степени, не былъ неправильнымъ въ своемъ дѣйств³и - онъ только оцѣнивалъ реальные звуки съ поразительной точностью и съ столь же необыкновенной повышенностью воспр³ят³я. Осязан³е подверглось перемѣнѣ болѣе своеобразной. Впечатлѣн³я, имъ воспринимаемыя, принимались медленно, но задерживались съ упорствомъ, и каждый разъ кончались самымъ высокимъ физическимъ наслажден³емъ. Такъ, прикосновение твоихъ нѣжныхъ пальцевъ къ моимъ вѣкамъ, сперва воспринятое лишь зрѣн³емъ, потомъ, послѣ того какъ они давно уже были удалены, наполнило все мое существо безмѣрнымъ чувственнымъ восторгомъ. Я говорю, чувственнымъ восторгомъ. Всѣ мои воспр³ят³я были чисто чувственными. Матер³алы, доставлявш³еся бездѣйственному мозгу чувствами, ни въ малѣйшей степнни не облекались умершимъ разумѣн³емъ въ форму. Страдан³я было въ этомъ очень мало; наслажден³я много; но моральнаго страдан³я или наслажден³я - не было вовсе. Такъ, твои безумныя рыдан³я волною проникли въ мой слухъ со всѣми перемѣнами ихъ скорбной пѣвучести, и были восприняты въ каждомъ измѣнен³и ихъ печальнаго ритма; но они были нѣжными музыкальными звуками - и только; они не внушали угасшему разсудку указан³я на скорбь, ихъ родившую; между тѣмъ какъ обильныя, крупныя слезы, падавш³я на мое лицо, говоря присутствующимъ о сердцѣ, которое разбилось, наполняли каждую фибру моего существа только экстазомъ. И это было понстинѣ - Смертью, о которой эти присутствовавш³е говорили благоговѣйно, тихимъ шопотомъ, а ты, нѣжная Уна, задыхаясь и громкими криками.

   Они одѣвали меня во гробъ - три или четыре темныя фигуры, озабоченно метавш³яся туда и сюда. Когда они пересѣкали прямую лин³ю моего зрѣн³я, они дѣйствовали на меня какъ формы; но, проходя сбоку, ихъ образы исполняли меня впечатлѣн³емъ криковъ, стоновъ, и другихъ зловѣщихъ выражен³й страха, ужаса и горя. Ты одна, одѣтая въ бѣлое, двигалась вокрутъ меня по всѣмъ направлен³ямъ музыкально.

   День убывалъ; и по мѣрѣ того какъ его свѣтъ слабѣлъ, мной стало овладѣвать смутное безпокойство - тревога, какую испытываетъ спящ³й, когда печальные, реальные звуки безпрерывно упадаютъ въ его слухъ - отдаленные, тих³е, колокольные звоны, торжественные, раздѣленные долгими, но равными моментами молчан³я, и согласованные съ грустными снами. Пришла ночь, и вмѣстѣ съ ея генями чувство тягостной неуютности. Она налегла на мои члены бременемъ чего-то тупого и тяжелаго, и была осязательна. Въ ней былъ также звукъ глухого стенан³я, подобный отдаленному гулу прибоя, но болѣе продолжительный, который, начавшись съ наступлен³емъ сумерекъ, возросъ въ силѣ съ наступленьемъ темноты.

   Внезапно въ комнату были внесены свѣчи, и этоть гулъ, прервавшись, немедленно возникъ частыми, неравными взрывами того же самаго звука, но менѣе угрюмаго и менѣе явственнаго. Гнетъ тяжелаго бремени въ значительной степени былъ облегченъ; и, исходя отъ пламени каждой лампады (ихъ было нѣсколько), въ мой слухъ безпрерывно вливалась волна монотонной мелод³и. Когда же, приблизившись къ ложу, на которомъ я былъ распростерть, ты тихонько сѣла около меня, милая Уна, ароматно дыша своими нѣжными устами и прижимая ихъ къ моему лбу, въ груди моой трепетно пробудилось что-то такое, что, смѣшавшись съ чисто физическими ощущен³ями, вызванными во мнѣ окружающимъ, возникло какъ нѣчто родственное самому чувству - чувство, которое, наполовину оцѣнивъ твою глубокую любовь и скорбь, наполовину отвѣтило имъ; но это чувство не укрѣпилось въ сердцѣ, чуждомъ б³ен³й, и казалось скорѣе тѣнью, чѣмъ дѣйствительностью, и быстро поблекло, сперва превратившись въ крайнее спокойств³е потомъ въ чисто чувственное наслажден³е, какъ прежде.

   И тогда изъ обломковъ и хаоса обычныхъ чувствъ во мнѣ какъ бы возникло шестое чувство, всесовершенное. Я обрѣлъ безумный восторгъ, въ его проявлен³яхъ - но восторгъ все еще физическ³й, такъ какъ разумѣн³е не участвовало въ немъ. Движен³е въ физической основѣ совершенно прекратилось. Ни одинъ мускулъ не дрожалъ; ни одинъ нервъ не трепеталъ; ни одна артер³я не билась. Но въ мозгѣ, повидимому, возникло то, о чемъ никак³я слова не могутъ дать чисто человѣческому разуму даже самаго смутнаго продставлен³я. Я хотѣлъ бы назвать это умственнымъ пульсирующимъ маятникомъ. Это было моральное воплощен³е отвлеченной человѣческой идеи Времени. Абсолютнымъ уравниван³емъ этого движен³я - или такого, какъ это - были вывѣрены циклы самихъ небесныхъ тѣлъ. Съ помощью его я измѣрилъ неправильности часовъ, стоявшихъ на каминѣ, и карманныхъ часовъ, принадлежавшихъ окружающимъ. Ихъ тикан³я звучно достигали моего слуха. Малѣйш³я уклонен³я отъ истинной пропорц³и - а эти уклонен³я были господствующимъ явлен³емъ - производили на меня совершенно такое же впечатлѣн³е, какое нарушен³я отвлеченной истины на землѣ производятъ обыкновенно на моральное чувство. Хотя въ комнатѣ не было даже двухъ хронометровъ, индивидуальныя секунды которыхъ въ точности совпадали бы, для меня, однако, не было никакого затруднен³я удерживать въ умѣ тоны и относительныя мгновенныя ошибки каждаго. И вотъ это-то чувство - это острое, совершенное, самосуществующее чувство длительности, чувство, существующее (человѣкъ, пожалуй, не могъ бы этого понять) независимо отъ какой-либо послѣдовательности событ³й - эта идея - это шестое чувство, возставшее изъ пепла погибшихъ остальныхъ, было первымъ, очевиднылъ и достовѣрнымъ шагомъ внѣвременной души, на порогѣ временной Вѣчности.

   Была полночь, и ты еще сидѣла около меня. Всѣ друг³е удалились изъ комнаты Смерти. Они положили меня въ гробъ. Лампады горѣли невѣрнымъ свѣтомъ; я зналъ это по трепетности монотонныхъ струнъ. Вдругъ эти звуковыя волны уменьшплись въ ясности и въ объемѣ. И вотъ, они совсѣмъ прекратились. Ароматъ исчезъ изъ моего обонян³я. Формы не вл³яли больше на мое зрѣн³е. Гнетъ Темноты приподнялся отъ моей груди. Глухой толчокъ, подобный электрическому, распространился по моему существу, и за нимъ послѣдовала полная потеря идеи соприкосновен³я. Все то, что люди называютъ чувствомъ, потонуло въ безраздѣльномъ сознан³и сущности и въ единственномъ неотступномъ чувствѣ длительности. Смертное тѣло было, наконецъ, поражено рукою смертнаго Распаден³я.

   Но еще не вся воспр³емлемость исчезла, потому что сознан³е и чувство, продолжая оставаться, замѣняли нѣкоторыя изъ ея проявлен³й летаргической интуиц³ей. Я оцѣнилъ теперь зловѣщую перемѣну, совершившуюся въ моемъ тѣлѣ, и какъ спящ³й иногда сознаетъ тѣлесное присутств³е того, кто надъ нимъ наклоняется, такъ я, о, нѣжная Уна, все еще смутно чувствовалъ, что ты сидѣла около меня. И когда пришелъ полдень второго дня, я тоже не былъ чуждъ сознан³я тѣхъ движен³й, которыя отодвинули тебя отъ меня, и заключили меня въ гробу, и сложили меня на погребальныя дроги, и отнесли меня къ могилѣ, и опустили меня туда, и тяжко нагромоздили надо мною комья земли, и такъ оставили меня, въ чернотѣ и въ разложен³и, отдавъ меня печальнымъ и торжественнымъ снамъ въ сообществѣ съ червемъ.

   И здѣсь, въ этой темницѣ, у которой мало тайнъ, чтобы ихъ разоблачить, пронеслись дни и недѣли и мѣсяцы; и душа тѣсно слѣдила за каждой улетающей секундой, и безъ усил³я запоминала ея полетъ - безъ усил³я и безъ цѣли.

   Прошелъ годъ. Сознан³е быт³я съ каждымъ часомъ становилось мннѣе явственнымъ, и сознан³е простого мѣстонахожден³я въ значительной степени заступило его. Идея сущности слилась съ идеей мѣста. Узкое пространство, непосредственно окружавшее то, что было тѣломъ, дѣлалось теперь самымъ тѣломъ. Наконецъ, какъ часто случается со спящимъ (лишь посредствомъ сна и его м³ра изобразима Смерть) - наконецъ, какъ иногда случается на Землѣ съ тѣмъ, кто охваченъ глубокой дремотой, когда какой-нибудь промелькнувш³й свѣтъ наполовину пробудилъ его, но оставилъ его наполовину погруженнымъ въ сны - ко мнѣ, въ тѣсномъ объят³и съ Тѣнью, достигъ тотъ свѣтъ, что одинъ долженъ былъ бы имѣть силу пробуждать - свѣтъ непрерывной Любви. Надъ могилой, гдѣ я лежалъ, погружаясь во тьму,- суетились люди. Они приподняли влажную землю. На мои ветшающ³я кости опустился гробъ Уны.

   И вотъ опять все было пусто. Этотъ облачный свѣтъ погасъ. Этотъ слабый трепетъ, вибрац³ями, перешелъ въ покой. Одно за другимъ толпою прошли пятилѣт³я. Прахъ возвратился къ праху. Для червя больше не было пищи. Чувство быт³я, наконецъ, совершенно исчезло, и, замѣняя его, замѣняя все, воцарились господствующ³е и безпрерывные - самодержцы, Мѣсто и Время. Для того, что уже не было - для того, что не имѣло формы - для того, что не имѣло мысли - для того, что не имѣло чувства - для того, что было беззвучнымъ, но въ чемъ матер³я не участвовала совсѣмъ - для всего этого ничтожества, для всего этого безсмерт³я, могила была еще домомъ, и разъѣдающ³е часы - сотоварищами.